Текст книги "Цветной шатер"

Автор книги: Николай Власов-Окский

H. ВЛАСОВ-ОКСКИЙ
ЦВЕТНОЙ ШАТЕР

СТИХИ

Пьяный ветер

 
Ветер сегодня страшный чудак!
То он, как сокол, мчится к туче,
То распахнет у клена армяк,
То вдруг у мельниц крылья взбучит.
 
 
Вот он метельщик пыльных дорог,
Вот он травою словно жвачкой
Давится глупо; то он у ног
Ластится льстивой собачкой.
 
 
Там трубочистом шарит в трубе,
Здесь, словно прачка, пруд полощет,
Тут он в разбойной дикой гульбе
Вдруг оглашает гиком площадь.
 
 
Что с ним случилось? Видно, весна
Голову буйным хмелем кружит.
Не разбирает троп старина:
Лужа лопалась, прет и в лужу!
 

30 мая 1924 г.

Москва

* * *

 
С востока рыжим сигналистом
В даль брошен розовый сигнал.
А город спит. Лишь сиплым свистом
С вокзалом кличется вокзал.
 
 
Я на окраине. Синеет
На взгорьи лес. А рядом – рожь.
Плеснулось солнце, пламенеет
Поляна золотом рогож.
 
 
И на открывшихся просторах
В колеблющейся тишине
Рождается напевный шорох
И отзывается во мне.
 

1 июня 1924 г.

Москва

Барашек

 
По широкой дороге над полями, лугами
Тихо бродит барашек с золотыми рогами.
 
 
Голубою муравкой кся дорога покрыта.
И блестят над землею огневые копыта.
 
 
И луга и поляны и любовно и кротко
Провожают барашка с необычной походкой.
 
 
А уйдет вдруг барашек за высокие горы,
У оставшихся влагой покрываются взоры:
 
 
Грусть великая зреет над полями, лугами
Об ушедшем барашке с золотыми рогами.
 

15 июня 1924 г.

Москва

На простор

 
Я покидаю город чадный,
Который в тягость мне давно.
И грудь моя вдыхает жадно
Напольный воздух, как вино.
 
 
Спускается весенний вечер
С букетом ландышей в руке,
И ласковый и нежный ветер
Игриво льнет к моей щеке.
 
 
И с каждым часом мне дороже
И звуки вешних голосов,
И поля желтые рогожи,
И сети синие лесов.
 
 
Иду я, радостный избранник,
Как будто каторжник в бегах.
Над головою месяц-странник
Блуждает в голубых лугах.
 

17 июня 1924 г.

Москва

Ястреб

 
Как плавно чертит ястреб круг!
А взор его блестит, как пламень.
Увидел жертву, сверха вдруг
За ней – как падающий камень.
 
 
Настиг, ударил, оглушил,
Схватил и, помня свой обычай,
В лесную чащу, что есть сил,
Несется с легкою добычей.
 
 
А там, искусный птицелов,
Привыкший с юных дней к победам,
Он сел к подножию дерев
И наслаждается обедом.
 

23 нюня 1924 г.

Москва

Львенок

 
Полдень. Тишь. Игриво
В тучах, словно в дегте,
Львенок златогривый
Распускает когти.
 
 
Ветер – пастушонок
Сгрудил стадо в кучу.
Улыбаясь, львенок
Поднырнул под тучу
 
 
И бежит игриво.
Сея тихий шорох.
И сверкает грива
В голубых просторах.
 

8 июля 1924 г.

Дуденево

На родину

 
Сороконогий конь, дыша оторопело,
Отсчитывает бег ударами копыт.
Мелькают предо мной и стан березки белый
И пряный воск сосны и гибкий зонт ракит.
 
 
Отстукивает конь, неся к родному краю
Уставшего меня от суетной Москвы.
Родимый, милый край! В душе благословляю
Твои поля и лес и ясность синевы!
 
 
Душа моя полна любви к раздольным нивам
И бархату лугов и скиниям лесов,
К селу и мужикам, извечно терпеливым,
И к шелестам в саду вишневых голосов.
 
 
Душа стремит шаги к убогой старой хате,
Где я увидел свет и незаметно рос,
Где ожидает мать, старушка на закате…
Беги, беги-ж скорей, проворный паровоз!
 

11 июля 1924 г.

Дуденево

* * *

 
Над прудом старушки – ивы
Кротко молятся закату.
Жеребку льняную гриву
Гладит облак бородатый.
 
 
Расставляет синий вечер
По дороге звезды – вехи.
Догоняет юный ветер
Жеребенка без помехи.
 
 
То наездником он вскочит
На жеребчикову спину,
То в его заглянет очи
И скользнет стрелой в низину.
 
 
Пруд лежит в зеленой раме,
Опушонный тиной – ватой.
И в воде, как в панораме —
Конь и всадник и вожатый.
 

11 июля 1924 г.

Дуденево

* * *

 
Утро дышет отрадной прохладой.
Откричал на востоке петух.
В высоте безпокойное стадо
Гонит вдаль невидимка-пастух.
 
 
А внизу, на широком просторе,
Расплеснулся, прорвав рубежи,
С небесами раздольностью споря,
Океан вызревающей ржи.
 
 
И бежит полевая дорога,
Извиваясь во ржи, как змея.
Бровью черной, нахмуренной строго,
Пролегает в траве колея.
 
 
А на стрежень плывет с горизонта
Желтый челн, разливающий свет.
Как богат под лазоревым зонтом
В волнах ржи бездомовый поэт!
 

13 июля 1924

Дуденево

Мотыльки

 
Мотылечки – мотыльки,
Белые, пушистые,
Сверху падают, кружась,
На поля иглистые.
 
 
Распростились в вышине
Со своими гнездами
И спускаются они
Маленькими звездами.
 
 
Что влечет их в дальний путь?
Иль на них гонения,
Что покинули они
Горние селения?
 
 
Разлюбили-ли они
Выси поднебесные?
Иль пленяют мотыльков
Дали неизвестные?
 
 
И летят, летят, кружась,
На-земь, онемелые,
Неземные мотыльки
Серебристо-белые.
 

Галя

 
Моей дочурке Галеньке
Лишь пятая весна.
Сижу я с нею в спаленке
У светлого окна.
 
 
– Смотри, смотри в окошечко:
На небе, как в лугах,
Идет неспешно кошечка
С сережками в ушах.
 
 
Смотри, она повесила
Свой хвостик на траву! —
Кричит дочурка весело
И грезит на-яву.
 
 
А там вон словно уточка
Купается в пруде.
И рыбка ловит удочку
В голубенькой воде.
 
 
Нельзя-ли, папа, Галечке
Туда-же: над леском
На розовой мочалочке
Качаться мотыльком?
 

15 июля 1924 г.

Дуденево

Телок

I.

 
Весною с радостью Буренка:
Однажды утром, на заре,
Родила желтого теленка,
Желанного в родном дворе.
 
 
И удался телок на-диво:
Красив и легок на бегу.
Как радостно он и игриво
Потом резвился на лугу!
 
 
Угонят мать с другими в стадо,
А он, привязанный за пень,
За частокольною оградой
Гуляет весело весь день.
 
 
Порой бывает и неловко:
Хотя меж ним и пнем длинна,
Мягка пеньковая веревка,
Но все-же шею трет она.
 
 
Зато как шолков луг зеленый,
Как лакома его трава!
И шепчут ласковые клены
Телку веселые слова.
 
 
А в высоте, над головою,
С утра до ночи, без дорог
Блуждает тихою стопою
Другой восторженный телок.
 

II.

 
Растет Буренкина отрада.
Ей жизнь привольна и легка.
Теперь с ней вместе гонят в стадо
И золотистого телка.
 
 
Бежит он легкою походкой
И не оглянется назад.
И смотрят радостно и кротко
На шелк лугов его глаза.
 
 
А в высоте, слегка покатой,
Другой, такой-же золотой,
Телок гуляет до заката
По луговине голубой.
 

III.

 
Дохнул сентябрь. Под небесами,
Порой спускаясь до земли,
Плывут с седыми парусами
Намокнувшие корабли.
 
 
С полей и рощ взмывают птицы,
Сплочаются при вожаке.
И длинные их вереницы
Скользят и тают вдалеке.
 
 
А лес, недавно величавый,
Склонился скорбно головой
И плачет, горько плачет ржавой
И грязноватою слезой.
 
 
И вот услышала Буренка
В хлеве решенье мужика:
– Зарезать следует теленка.
Не нужно в зиму нам быка. —
 
 
И загрустила горемыка
И лижет детище свое.
А он, наивный, лишь помыкал,
Не разгадав тоски ее.
 

IV.

 
Пришел октябрь. Поля, дубровы
И луг и кровли в серебре.
Чуть свет, увидела корова
Чужого парня на дворе.
 
 
Хозяин снял с гвоздя веревку
И, позамешкавшись слегка,
Аркан накинул и неловко
В ворота поволок телка.
 
 
Метнулась к выходу Буренка
И замычала на бегу.
Увы! Веселого теленка
Не видеть больше на лугу!
 
 
Когда вошел хозяин снова,
Краснел топор в его руке.
И горько плакала корова
О золотом своем телке.
 

15 июля 1924 г.

Дуденево

Хорек

 
На низких лапках, темнобурый,
С глазами острыми, как сталь,
Присел под кустиком и вдаль
Глядит: не выбегут-ли куры
В малинник ягод пощипать?
Не видно. Сели куры спать.
 
 
Поводит хищник острым оком
И напрягает чуткий слух.
Темнеет. В пологе глубоком
В сетях запутался петух.
Ах, если-б крылья, без труда
Вскочил-бы хорь к нему туда!
 
 
Но там горят лампады ночи
И волки серые бредут.
Вперять в них ищущие очи
Напрасный безполезный труд.
Не для луны и звезд и зорь
Острил глаза удалый хорь.
 
 
Чу! Где-то клохчет сонно клушка.
Цыпленок пискнул в полумгле.
Хорек – ядром из глотки пушки —
На звук пустился по земле.
Настиг и клушку и цыплят
И свистом оглашает сад.
 

26 июля 1924 г.

Дуденево

Летняя ночь

 
Ночь на темя хладеющих крыш
Уронила безмолвную тишь.
 
 
Показался и весел и светел
На горе народившийся петел
 
 
И клюет он, стуча и звеня,
Пошатнувшийся гребень плетня.
 
 
За плетнем колыханье лампадок
Обещает разгадки загадок.
 
 
А восток сквозь сиреневый мрак
Поднимает малиновый флаг.
 

12 августа 1924 г.

Москва

На гумне

 
Кудрявый дым овина
И золото снопов.
Метелицей мякина
Пылит из-под цепов.
 
 
И стар и мал проворно
Доят ржаную плоть,
Чтоб собранные зерна
В муку перемолоть.
 
 
Обсосаны, обмяты
Снопы. И над гумном
Забрызгала лопата
Сверкающим зерном.
 
 
А легкая мякина
Летит по ветру вскачь
За прясло, где рябина
Развесила кумач.
 

11 сентября 1924 г.

Москва

Вертоград

 
Мир наш разве не причуда?
Разве он не вертоград?
Земь коричневое блюдо,
В нем зеленый виноград.
 
 
Сколько радости для глаза!
Эти шири! Эта синь!
Высь – лазоревая ваза
Обронила апельсин.
 
 
И звучат чуть слышным гудом
Ветровые голоса.
Между вазою и блюдом
Снеговые паруса.
 
 
А сквозь палевые листья
С разбугорья в тихий час
Как усладно морда лисья
Обвораживает нас!
 
 
Что, куда, зачем бывает, —
Не распрашиваешь ты:
Разве бабочка пытает
Ароматные цветы?
 
 
И идешь неспешным шагом
Ты, влюбленный, по земле.
И восток и запад флагом
Отмечают путь во мгле.
 

14 сентября 1924 г.

Москва

* * *

 
Загрустили луга и рощи.
Почернела вода в пруду.
С потемневших дерев на площадь
Ветер мечет листов руду.
 
 
На дороге мутные лужи
Отбивают под ветром пляс.
В час вечерний в лазори тужит
Одинокий ущербный глаз.
 

8 октября 1924 г.

Москва

В степи

 
Город немая пустыня:
Камень, известка да пыль.
В степь я иду. На равнине
Ветер полощет ковыль.
 
 
В воздухе слышится звонкий
Голос баяна полей.
Плещет из синей воронки
Яркой струей Светолей.
 
 
Облако легкою птицей
Дальний свершает полет.
Степь моя, в жалкой столице
Кто твою прелесть поймет?!.
 

30 ноября 1924 г.

Москва

* * *

 
Тоска кладет на сердце груз,
И опускает сердце крылья.
Степная Русь, родная Русь,
Твою красу не разлюбил я.
 
 
Мне жизнь московская тесна.
Дома и улицы – как цепи.
И рвусь туда я, где весна
В наряд венчальный рядит степи.
 
 
Стремлюсь туда, где ветерок
Хмельной усладной дышет брагой;
Туда, чтоб вдоль и поперек
Бродить повольником – бродягой.
 

20 января 1925 г.

Москва

Облака

 
Асфальт, кирпич, нора чердачная.
А в высоте издалека
Такие светлые, прозрачные
Бредут неспешно облака.
 
 
Бредут они тропой нехоженой
И не видать конца пути.
И сердце бегом их встревожено:
И мне-бы вдаль брести, брести!
 
 
И мне-б из этой ямы каменной,
Ее обычаи поправ, —
Туда, где май танцует пламенный
Среди лужаек и дубрав!
 

23 января 1925 г.

Москва

Весеннее

 
Горят снега от ласки жаркой.
Ручьев смеются голоса.
И лес, медлительная барка,
Вздымает грузно паруса.
 
 
В полях, в лугах чернеют кочки.
А горб горы как летом сух.
У вербы распустились почки,
Белея, как лебяжий пух,
 

15 февраля 1925 г.

Москва

* * *

 
Лишь февраль, а зиме недужится,
Тлеет белый ее хитон;
По ложбинам буреют лужицы,
А во рву ручейковый звон:
 
 
Желтый челн с золотыми веслами
Из-за гор выплывает в синь
И скользит меж седыми пряслами
На раздолье немых пучин.
 
 
Вновь я мир принимаю как смолода:
Хлынул в сердце хмелящий дых.
И бреду я из тесного города
На просторы полян молодых.
 

26 февраля 1925 г.

Москва

Одиночество

 
Томный вечер смотрит в окна
И зовет, зовет.
Серебристые волокна
Падают с высот.
 
 
Машет трепетно черема
Серым рукавом.
Мысль ведет меня из дома
В твой далекий дом.
 
 
Одиночество – оковы.
Прочь-бы от всего!
Друг мой, слышишь-ли ты зовы
Сердца моего?..
 

17 августа 1925 г.

Коломна

* * *

 
Над речкой месяц круторогий
Бредет долиной голубой.
Иду проселочной дорогой.
Моя душа полна тобой.
 
 
Вдали желтеют перекаты.
И под ногой хрустят пески.
Ты далеко, но как близка ты!
Близка, но в сердце груз тоски.
 
 
Колдунья – ночь в тиши ворожит,
Судьбу грядущую тая.
Пускай твой сон не потревожит
Тоска полночная моя.
 

12 сентября 1925 г.

с. Тырново

На Оке

 
Оки дремоту разгоняет
Большой шумливый пароход.
О чем он мне напоминает,
Куда в ночи меня зовет?
 
 
Смотрю на желтые рогожи
Песчаных россыпей. В тиши
Ты мне все ближе и дороже,
Душа и свет моей души!
 
 
Печальный месяц сходит ниже,
И тает ночь. Шуршит Ока.
К тебе я с каждым мигом ближе,
И дальше от меня тоска.
 

12 сентября 1925 г

с. Тырново

* * *

 
Сребророгий олень из-за гор
Выбегает на синий простор
И скользит по раздольной атаве
К сизолистной широкой дубраве.
 
 
Миллионы смеющихся глаз
Подмигнули оленю не раз,
Но бежит он и машет рогами
На лугах меж седыми стогами.
 
 
Я смотрю на серебряный бег
И грущу в тишине о тебе
И зову тебя мысленным зовом
К ощущеньям неведомым, новым.
 

14 сентября 1925 г.

Рязань

* * *

 
В лугах заржавела трава,
К земле приникла и застыла.
И медленно река Москва
Несет осенние чернила.
 
 
На всем лежит свинцовый груз,
На всем печать тоски и скуки.
И даже страж приречный-шлюз
Ленивее разводит руки.
 
 
Одни скитальцы-облака
Спешат под ветровые взвизги,
Да сквозь плотинный щит река,
Ворча, разметывает брызги.
 

2 октября 1925 г.

Фаустово

Голубая дорога

 
Голубая дорога.
Огонек в шалаше.
Отчего вдруг тревога
Завелась на душе?
 
 
Иль грядущее плоше?
Иль минувшего жаль?
Среброгривая лошадь
Мчится в синюю даль.
 
 
Отбивают копыта
Светлый след на траве.
Май далекий, отжитый
Вижу я в синеве.
 
 
Не о том-ли тревога
Завелась на душе?
Голубая дорога.
Огонек в, шалаше.
 

15 октября 1925 г.

Касимов.

Тридцать-осьмой

 
Колотится тридцать – осьмой,
И листья главы моей рядятся в иней.
Холодные, хмурые дали в лицо мое дышат зимой,
И май удаляется синий.
 
 
Прошли, отзвенев, тридцать-семь.
Назад посмотрел я: одни там потери.
Хотя синева там струилась. Теперь-же суровая темь
Ползет по-змеиному в двери —
 
 
И если-б не Муза, тогда
Мне было-бы горьче, печальней, грустнее.
Мелькают, бегут вперегонки чредой безпокойнои года,
А жить год от года труднее.
 

17 декабря 1925 г.

Москва

* * *

 
Угас румяный день, и сумерки, синея,
Ложатся на поля. Вздыхает тишина.
Ущербная луна в межоблачной аллее
Вдовеюще – грустна.
 
 
От озера ползет вечерняя прохлада.
И катится во мгле напев идущих жниц.
С блеянием бежит в село овечье стадо
Под выкрики встречающих девиц.
 
 
Отраду льет мне в грудь прохлада полевая.
Так сладко отдохнуть мне от дневных трудов!
И льются из души, природе отвечая,
Потоки безыскусственных стихов.
 

17 декабря 1925 г.

Москва

* * *

 
Луна в лазори рассыпала
Кошель шелестящей листвы.
И мне вдруг счастие выпало
Душой зачерпнуть синевы.
 
 
Простор, пришельца чарующий,
Ни кем не заказанный путь.
Я рад душою тоскующей
В тиши голубой отдохнуть.
 
 
Забыл толпу я шумливую,
Исторг из души города.
Вверху засветилась счастливая,
Зовущая в дали, звезда.
 

5 января 1926 г.

Москва

Над свежей могилой

 
Как случаен и как он не долог —
Нашей жизни взывчивый путь!
Вздремнул ты, а вьюга свой полог
На твою настилает грудь.
 
 
Сколько было меж нами юных,
Полных веры! Где – же они?
Звучать не будут их струны,
Призывать золотые дни.
 
 
Вот давно-ли был с нами кудрявый,
Синеглазый сельский поэт!
Луга, поляны, дубравы,
Он был ваш. И его уже нет.
 
 
Вьюга злая свинцовый свой полог
Наложила ему на грудь.
Как странен и как недолог
Нашей жизни туманный путь!
 

6 января 1926 г.

Москва

Во ржи

 
Один в полях. Пора полночная.
Таинственная тишина.
И плещется струя молочная
Из голубого кувшина.
 
 
Во ржи извилистой тропинкою
Иду бездумно, не спеша.
И с каждой травкой, колосинкою
Перекликается душа.
 
 
И все ей мило, все ей дорого.
Пред ней весь мир – в цветении ржи.
Она не знает злого ворога,
Не ведает вражды и лжи.
 
 
Пройдет душа свое урочное
И разольется вмиг она,
Как эта ласковость молочная
Из голубого кувшина.
 

28 января 1926 г.

Москва

Полевой полон

 
Опять в лицо мое пахнула
Полей апрельская духмань.
И сердце вновь на гулы гулом
Звучит и строит терема.
 
 
Нет, как ни звонок модный город,
Ему поэта не пленить.
Я лишь в полях душою молод
И песней расцветаю в них.
 
 
Что значат эти косогоры
Для близоруких горожан?
А мне ласкает слух и взоры
Горбатый этот океан.
 
 
Пускай других пленят витрины,
Капризно зависть шевеля.
А предо мной, как на смотрины,
Оделись рощи и поля.
 
 
Там все, куда ни глянешь, чье-то,
А здесь и солнце и ручьи,
И аржаная позолота,
И даже я меж них – ни чьи!
 
 
А красоте и воле знаю
Давно я цену! Потому
Я ни на что их не сменяю,
Средь них и смерть свою приму.
 

17 апреля 1926 г.

Рязань

Помин

 
Я хочу умереть в полях
Средь цветущей ржи.
Одинокий дубок – монах
Отпоет мою жизнь.
 
 
На горе, над родным селом,
Грустной медью храм
Прочитает отходный псалом
Моим песенным дням.
 
 
Когда ночь, хмуря смоль бровей,
Припадет к земле,
Над усопшим певцом соловей
Зарыдает во мгле.
 

18 апреля 1926 г.

Рязань

Сумятица

 
В поле пошла сумятица:
Стадо белых быков
Бьется. И месяц прячется
В вершу ловцов-облаков.
 
 
Еду – пути заказаны.
Еду, долю кляня.
Ветер – зимы приказный —
Злобно рычит на меня.
 
 
Карие кони бесятся:
Плюет в глаза пурга.
Кажет из верши месяц.
Белым быкам рога.
 
 
Злись-же, зима-проказница!
Скоро сдохнешь, зима.
Месяц не даром дразнится:
Май нам сулит терема.
 

20 апреля 1926 г.

Москва

Тишина

 
Май будоражит мне кровь.
Грезятся рощи и пажить.
Кину постылый свой кров,
В поле пущусь я бродяжить.
 
 
– Здравствуй, напольная Русь!
Ныне ты прежняя-ль, та-ли?
Ропот-ли гулкий иль грусть
Вьюги тебе нашептали? —
 
 
В поле стоит тишина.
Рощи примолкли сторожко.
И из-за тучек луна
Смотрит лукавою кошкой.
 

10 мая 1926 г.

Москва

Цветной шатер

 
Над ширью нив, над цепью гор
В просторе синем утонуть-бы!
Меня манит цветной шатер,
Хранящий человечьи судьбы.
 
 
Вот здесь, меж вами, суета
И хитрая больная склока.
А там такая простота
С печатью мудрости глубокой!
 
 
Я верю, братья, в чудеса:
На радость пахарей лохматых,
Сойдут на землю небеса
И солнце поселится в хатах.
 

11 мая 1926 г.

Москва

1927