Текст книги "Месть рогоносца"

Автор книги: Николай Шахмагонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Николай Шахмагонов
Месть рогоносца

Ранним утром в пятницу, в самый разгар моего отпуска, который проводил в гостях у друга, в городе своей юности, меня разбудил непонятный шум за окном. Удивительно было то, что исходил он не от фасада – это было бы ещё объяснимо – грибники тем летом поднимались и до рассвета, а с тыльной стороны дома, где всё засажено деревьями, буйно разросся кустарник, и обычно никто не разгуливал, а тем более не устраивал сходок.

«Что ещё там? Поспать не дадут в отпуске», – подумал я и вышел на широкую лоджию, куда вела дверь из отведённой мне комнаты.

Встретила утренняя прохлада. Лёгкий ветерок врывался через открытое окно с сеткой от комаров. Я посмотрел вниз и остолбенел – в пестревшей яркими цветами клумбе лежала вниз лицом женщина. Её обступили жильцы дома, видимо, поднятые шумом, несколько милиционеров, а от стоявших поодаль, на дороге, двух милицейских и скорой автомашин, спешили санитары в белых халатах.

До меня долетели обрывки фраз:

– Сбросили, – говорил один голос.

– Да, конечно, сбросили, – вторил ему другой, – С одиннадцатого этажа… Там её квартира.

– Ещё бы не насмерть, – рассуждал третий. – С такой-то высоты.

Охваченный самыми неприятными предчувствиями, я размышлял, спуститься вниз или продолжать наблюдать, из окна.

А между тем санитары поставили носилки и, подняв женщину, положили на них, перевернув на спину, но, прежде чем, они накинули на неё покрывало, я успел разглядеть лицо погибшей и невольно отпрянул от края лоджии.

«Боже мой! Это ж Инна Хрусталёва, – едва не воскликнул я, – Не может быть!?»

Вернулся в комнату, быстро оделся, привёл себя в порядок и поспешил на улицу.

«Как же так? Почему? – билась в голове мысль, – Вот чем обернулись мои занятия делами в отпуске… И зачем я только согласился?»

– А-а, товарищ сыщик, – такими словами встретил меня участковый, – Вот, полюбуйтесь своими успехами.

– Не понимаю вас, – угрюмо буркнул я. – Какие такие мои успехи?

– Чего ж тут понимать? Выследили блудницу, а муж её и пришиб из ревности, да с одиннадцатого этажа вышвырнул, – высказал предположение участковый.

– Этого не может быть. Он не мог такого сделать. Не мог. Он – не убийца, – сказал я, правда, без особой уверенности в голосе. – Нет, не верю. Не мог он, – повторил я, скорее убеждая себя, чем кого-то из окружающих и прислушивающихся к нашему разговору.

Участковый только руками развёл, а стоящий рядом человек в штатском, очевидно, следователь, заметил:

– Факт налицо… Да и соседи говорят, что Хрусталёв ночью сбежал из дому. Видели, как садился в машину…

– Что удивляетесь-то? – сказал мне участковый. Месть рогоносца – дело нередкое! Сколько таких случаев. Иль не слышали?

Я не стал спорить, хотя и резало слух этакое заявление. Поинтересовался:

– В квартире уже работают?

– Да, вскрыли её с понятыми, – сказал человек в штатском, который действительно оказался следователем.

Мне больше сказать было нечего, и я решил побывать в квартире, чтобы хоть краем глаза взглянуть на обстановку в ней и снять записывающее устройство, присоединённое к телефонному аппарату.

На моё счастье никто его не заметил, и я успел забрать его, прежде чем мне посоветовали удалиться и не мешать работе.

Да, к частным сыщикам везде и всюду отношение не ахти какое. Я служил в сыскном агентстве, выполняющем весьма деликатные заказы. Мы в, том числе, вели наблюдение за блудниками и блудницами, добывали необходимые факты, фото или видео документы, в зависимости от просьб заказчиков, которых было немало.

В свой родной город, раскинувшийся на берегу большого, живописного озера, я приехал порыбачить, походить за грибами, отдохнуть от столичной суеты. Остановился у бывшего своего одноклассника, Алёшки Кудрявцева, с котором были мы когда-то не разлей вода. Он теперь работал инструктором в центре по подготовке пилотов деловой авиации – заведении, весьма известном в этом провинциальном городке. Приезжали учиться сюда и из других городов, и даже из областного центра. Возглавлял же центр Борис Петрович Хрусталёв, муж столь ужасно погибшей женщины. И я теперь проклинал тот день и час, когда он, узнав о моей профессии, вошёл в квартиру моего друга со своей столь привычной для столицы и необычной для этого захолустья просьбой.

Здесь пока подобных агентств не было.

Я спустился на пятый этаж, на котором была квартира друга, и столкнулся с Кудрявцевым. Он сразу набросился на меня с вопросами:

– Куда ты умчался ни свет, ни заря? – и заметив озабоченность на моём лице, поинтересовался: – Что там случилось?

Окна его комнаты выходили на фасад здания, а подойти к окну комнаты, выделенной мне, видимо, не догадался, а потому был в полном неведении.

Я коротко рассказал о том, что удалось узнать, и он потащил меня на улицу, тоже обескураженный и взволнованный.

– Жаль мужика, – твердил он. – Зачем же он так? Но кто бы мог подумать? Ах, зачем, зачем!.. Из-за этой… Плюнул бы на неё и забыл. Не стоила того…

Скорая уже уехала, но милицейские машины оставались на месте. Участковый о чём-то разговаривал со следователем. Я услышал конец фразы этого разговора.

– А не путают ли медики? – говорил следователь, – Как это может быть, что смерть наступила сутки назад, если выбросил её муж сегодня ночью? Её именно сегодня утром нашли. Не могла же лежать здесь сутки? Обязательно бы заметили.

Такое поразительное, просто исчерпывающее заключение сделал он, отчего я едва сдержал саркастическое замечание, готовое сорваться с языка.

– Может он её убил и сутки держал в квартире, не зная, куда деть, ну а потом… , – начал участковый, но, заметив меня, замолчал.

Предпочёл не отвечать ему и следователь.

– Что-то не складывается? – спросил я.

– Всё в норме, – ответил участковый. – Ордер на арест Хрусталёва уже привезли… Будем искать его. Бегство ещё раз подтверждает его вину. Но от нас далеко не уйдёт.

– Он и не собирается уходить, – вдруг сказал Кудрявцев. – Вот, собственной персоной.

Дом стоял в низине, на берегу. От городской улицы вела к нему крутая тропка, кое где, на очень большой крутизне, переходившая в ступеньки. По тем ступенькам и спускался в эти минуты Хрусталёв, понурый, помятый и растрёпанный.

Нужно было видеть немую сцену. Первым опомнился следователь. Он жестом подозвал двух милиционеров, которые стояли у машины и, кивнув на Хрусталёва, распорядился:

– Взять его.

Хрусталёв шёл прямо на нас, шёл равнодушно, с каким-то отсутствующим взглядом.

– Сам решил сдаться, – сказал участковый. – Погодите-ка, пусть подойдёт, – остановил он милиционеров.

Хрусталёв, меж тем, подошёл ближе, посмотрел с удивлением на собравшихся и спросил:

– Что случилось?

– Это у тебя надо спросить, – грубо оборвал следователь.

– А что у меня спрашивать? – пожал плечами Хрусталёв. – Беда стряслась. Разбил я свою машину, и сам едва уцелел. Как вы мне позвонили, – продолжил он, обращаясь ко мне, – Я рванул по адресу, да не доехал. Слишком спешил, волновался. Ну и…

– Кто позвонил? – удивился я.

– Вы же, вы, – ответил он, удивлённо посмотрев на меня. – Ночью. Я только задремал, вдруг звонок. Мол, выезжайте быстро, нашёл жену вашу. Она на даче. И адрес сказали…

– Я вам не звонил, – возразил ему с удивлением.

– Участковый посмотрел на меня подозрительно, что-то соображая, потом кашлянул и объявил Хрусталёву:

– Вы арестованы за убийство жены.

– Не понял, за что? Кого? – спросил тот, бледнея: – Не понял, за что?

– За убийство вашей жены Инны Аркадьевны Хрусталёвой, – уже с некоторым раздражением сказал участковый.

– По подозрению в убийстве, – поправил следователь.

– Жены? – растерянно переспросил Хрусталёв и вдруг рванулся к подъезду, воскликнув в отчаянии: – Что с ней? Где она?

Ему преградили путь.

Участковый сказал:

– Её увезли. А вы поедете с нами.

– Куда увезли? Откуда? – всё ещё слабо соображая, спросил Хрусталёв, явно огорошенный услышанным.

– Объясните же человеку, – вмешался я. – Видите же, что он ничего понять не может. Здесь какое-то недоразумение.

– Притворяется, – сказал следователь, – кто же ещё её мог убить? Святой дух что ли, в наказание за блуд.

Я с укоризной посмотрел на следователя и сказал, обращаясь к Хрусталёву:

– Инну Аркадьевну нашли сегодня утром в клумбе за домом. Есть подозрение, что её выбросили откуда-то сверху….

– Ха, откуда-то, – передразнил участковый и сказал мне: – Вы своё дело сделали. Довели мужика до состояния аффекта. Вот он и совершил преступление. Теперь не вмешивайтесь, а то и вас привлечём. Надо ещё разобраться, что за звонки были ночью… Зачем вы звонили Хрусталёву?

Тут уж вмешался мой друг, Алексей Кудрявцев:

– Что за глупости? Он был дома и никуда не выходил ночью. С чего бы это звонить кому-то, да ещё на дачу приглашать.

Но на его реплику даже внимание никто не обратил. У следователя, видимо, уже сложилась какая-то своя версия и он подгонял под неё факты, которые лежали на поверхности.

Хрусталёв постепенно пришёл в себя и с жаром заговорил:

– Я не убивал, я не убивал, – из глаз полились слёзы. – Ну, скажите им, – обратился он ко мне: – Ну вы же знаете… Но как же так? Кто мог её убить? Нет, вы меня обманываете, – повернулся он к следователю. – Вы придумали всё. Она жива. Правда ведь, она жива?!

Он уже перестал давать отчёт своим словам, слишком велико было нервное возбуждение, и следователь подал знак милиционерам, что бы его увели.

Когда Хрусталёва, испуганного, так ещё и не осознавшего, что произошло, усадили в милицейскую машину, и она отъехала от дома, я сказал следователю:

– Хрусталёв очень любил свою жену. Не мог он убить, не мог. Он и выяснить всё хотел, чтобы как-то помешать развалу семьи, чтобы вернуть её, словом, даже разводиться не собирался, – и повторил: – Нет, не мог убить. Насколько я узнал его, могу сказать. Такие люди совершенно не способны на убийство.

– Отчего же не мог? – возразил следователь. – Я как раз слышал, что он ревнив. А ревнивцы всё могут в состоянии аффекта. Следствие покажет. Сейчас приеду в отделение и допрошу. Думаю, быстро расколется. Мне вот известно, что он угрожал ей, когда вы фотографии ему представили. Приехал к ней на работу и угрожал, – заявил он, не пояснив, откуда могло ему это быть известно, а потом набросился на меня с упрёками: – И что вы всё не в свои дела лезете? Кто только эти ваши агентства сыскные выдумал? Жили и жили без вас спокойно. Подумаешь, рога наставили…

– Это для кого как, – возразил я. – Вряд ли найдётся кто-то равнодушный к рогам-то.

Он только рукой махнул, а я, попросив разрешения зайти к нему после обеда, попрощался. Знал, что не решится он не пускать меня в это дело. Всё же я, как никак из Москвы, да ведь и служил до выхода в отставку не просто в следственных органах, а в военной прокуратуре. Приходилось считаться, хотя и поломались прилично уже и те следственные органы, что были прежде, да и всё обрушилось в бандитские девяностые.

Потому-то следователь и бросил мне в след неприязненно:

– Заходите, рад буду видеть.

Да уж, наверное, был бы он погрубее и резче, если бы не приехал я из столицы. Какие у меня там связи, здесь, в глуши можно было только гадать.

И опыт мой, и интуиция подсказывали, что случилось какое-то недоразумение, непонятное не только для следователя, который лишь сегодня утром прикоснулся к этому ребусу-кроссворду, но и для меня, хоть и занимался я делом Хрусталёва почти с самого начала своего отпуска. Два дня назад мне казалось всё успешно завершённым. Но в тот же вечер Хрусталёва исчезла, и исчезновение её окончилось столь ужасно.

Накануне уже ближе к полуночи Хрусталёв спустился к нам на пятый этаж со своего одиннадцатого и сказал, что жена после серьёзного разговора пропала.

«Ну что значит пропала? Просто ещё не вернулась домой. Задержалась где-то. Бить тревогу не было оснований». – так я подумал и потому сказал, что на следующий день попытаюсь выяснить, где она могла быть. Хотя не сомневался, что, конечно, встречается со своим любовником, несмотря на то, что обещала Хрусталёву прекратить все связи. Я тогда подумал, что, быть может, пошла на последнюю прощальную встречу, но не стал ранить душу обманутому мужу. Впрочем, то, о чём договаривались, я выполнил, и выяснять адрес любовника не считал нужным – это-то как раз и могло спровоцировать конфликт с неизвестным исходом. Хрусталёв показался мне человеком не робкого десятка, хотя вот с женой почему-то не мог проявить характер и, даже казалось, был у неё под пятой. Впрочем, может это только так казалось?

Мы с приятелем вернулись в квартиру. Алексей стал собираться на службу, продолжая обескураженно рассуждать о случившемся, то ли обращаясь ко мне, то ли разговаривая с самим собою:

– Надо же… Кто бы мог подумать? Ну угрожал… Бывает в таком состоянии. Но что б убить? Не ожидал, не ожидал от него.

У меня сложилось впечатление, что Алексей и верил, и не верил в то, что Хрусталёв мог стать убийцей.

Я прослушал запись разговоров за последние сутки. Хрусталёву звонили со службы, сам он звонил знакомым, жалуясь на то, что жена не ночевала дома и что до сих пор её нет. Видимо, этот звонок он сделал уже после того, как к нам заходил.

И вдруг последняя запись. Я услышал приглушённый голос, по которому вряд ли можно было узнать говорившего. Словно специально в трубке что-то сильно трещало и шипело. Вероятно, помехи создавались искусственно. С трудом можно было расслышать:

– Борис Петрович, Борис Петрович, это я, – и кто-то назвался моим именем. – Застукал их, застукал голубков, лежат на даче, воркуют, – не мой стиль разговора, явно не мой, но слушал дальше: – Подъезжайте скорее. Это за городом, – и следовал адрес, который я тут же записал на всякий случай, хотя понимал, что он наверняка ложный, поскольку кому-то надо было, чтобы Хрусталёв среди ночи уехал из дому.

И дальше следовали фразы, которые не могли не вывести из себя, тем более человека ревнивого:

– Эх, вот они соколики. Я тут на дереве спрятался и всё вижу. Занавесочку забыли прикрыть. Как он её…

Тут уж совсем не моя манера разговора, особенно вот эти «как он её», да и ещё хлестче…

В ответ прозвучало глухое, Хрусталёвское:

– Еду…

– Жду у дома. Станьте прямо у ворот, под деревом.

«Интересно. А если б не авария? – подумал я. – Куда бы Хрусталёв заехал? Какие ворота? Какое дерево? Впрочем, Хрусталёву не до таких тонкостей. А расчёт был сделан на то, что за объяснениями бы он явился именно ко мне. Словом, навели бы тень на плетень. Но кому же, кому всё это было нужно и зачам?».

Впрочем, я уже стал примерно догадываться, кому.

Здесь, в этом городе, в котором прошло моё детство, я не раз отдыхал и прежде. Обычно останавливался у Алёши Кудрявцева, тоже заядлого грибника, рыболова, ну и, что важно, закоренелого холостяка, у которого пассий тьма, и у каждой подруги, что очень важно для человека живого, далеко не аскета, каковым был я в ту пору.

Я не скрывал, что оставил службу в прокуратуре по сокращению штатов и, уже в запасе, занялся частным сыском. Причём, весьма преуспел в этом деле и в материальном плане вышел на достаточно приличный уровень. Конечно, бывали моменты, когда приходилось входить в противоречие с морально-этическими нормами, которые по-хорошему въелись в каждого советского человека, разумеется, если он советским был не только по имени, но и по существу, а не являлся мурлом, выглядывавшим из-за спины СССР. Как же точен был поэт! Как предвидел то, что будет плавать на поверхности в роковой для советской власти час!

Прежде мы с Хрусталёвым почти не были знакомы. Он знал, что я приятель Алексея Кудрявцева, а я знал, что он начальник центра подготовки пилотов деловой авиации, в котором работал мой друг Алексей. Если встречались на улице, здоровались, да и только. Даже лишним словом ни разу, наверное, не обмолвились. А тут он как-то вечером, буквально на второй день после моего приезда, пришёл к Алексею и с некоторым стеснением сказал, едва тот открыл дверь:

– Дело у меня сугубо личное. К вашему другу дело.

Я выглянул в прихожую. Поздоровался. Заметил бледность на лице гостя. Даже растерянность. Таким я его прежде не видел. Всегда он выглядел молодцевато, походка была уверенной, твёрдой. Сейчас он был чем-то подавлен, даже немного сгорбился от давивших его пока ещё неведомых мне обстоятельств.

Алексей, сославшись на то, что нужно сходить в магазин, оставил нас, чтобы не мешать.

– Слушаю вас, Борис Петрович, – сказал я, протягивая руку.

– Пришёл по части вашей специальности. Новой, так сказать, специальности, – начал он.

«Надо же, – мелькнула у меня тогда мысль: – И здесь, в провинции, услуги наши оказались востребованными».

Если честно, не очень хотелось мне думать о делах, а потому ответил сдержанно:

– Я в отпуске, Борис Петрович, приехал отдохнуть от дел, которые в Москве надоели.

– А для меня это вопрос жизни и смерти, – с горечью в голосе проговорил Хрусталёв и с мольбой посмотрел мне в глаза: – Не просил бы, если б не так. Поймите… Да и, что касается гонорара, не обижу. Я человек, как вы понимаете, состоятельный.

Ох уж эти товарно-денежные отношения. Где же прежние, советские, бескорыстные, в большинстве своём!? Я сделал жест рукой и сказал проникновенно:

– Не в гонораре суть. Просто действительно устал. И если решу, что могу помочь, то не из-за этого вашего обещания…

– Каждый труд должен быть достойно оплачен, – убеждённо заявил Хрусталёв. – Я ведь тоже дело делаю, которое по душе, но, увы, не бесплатно. Выживать надо в смутные времена.

– Что ж, выслушаю вас, – сказал я, приглашая в комнату и указывая на кресло у журнального столика. Сам сел в другое, напротив.

Вечерело, но сумерки ещё не сгустились окончательно, и можно было огня не зажигать, а потому, когда я потянулся к торшеру, Хрусталёв попросил:

– Нет-нет. Если можно, пусть будем полумрак. Мне так легче рассказывать.

Немало историй довелось мне выслушать за время работы в агентстве. Приготовился послушать ещё одну – как-то не повернулся язык отказать убитому горем человеку, тем более от Алексея я слышал о нём только хорошее.

– Ну, говорите, говорите, – кивнул я. – И не беспокойтесь, всё что услышу, останется здесь. Никуда не выйдет…

И он заговорил негромко, доверительно:

– Помогите, очень прошу. Мне больше не к кому обратиться с таким деликатным вопросом.

– Так о чём же всё-таки речь? – поторопил я.

Но он некоторое время ходил в рассказе своём вокруг, да около:

– Говорить как-то стыдно. Да что поделаешь?! Последняя попытка семью сохранить. Последняя надежда. У нас всё-таки дети, двое детей. Сейчас они у бабушки в деревне. Она, жена моя, Инна Аркадьевна, может видели её – такая высокая, стройная блондинка. До сих пор ходит в юбках, не по возрасту коротких. Таких как она броских и ярких в доме вроде бы больше и нет, – уточнил он не без гордости, но тут же снова сник.

Я, конечно, не раз видел эту действительно красивую женщину. Алексей сказал мне, что это жена Хрусталёва. Но в данный момент заявления Бориса Петровича решил оставить без комментариев.

– Так вот жена моя, – продолжил он. – Совсем от рук отбилась. Всё было раньше хорошо, а этим летом, как детей в деревню отправила, совсем голову потеряла. Чувствую, влюбилась в кого-то. Домой приходит поздно, а несколько раз и вовсе не ночевала.

– И как объясняет? – поинтересовался я.

– Да, никак, – ответил он сокрушённо. – Вздор несёт. То у подруги засиделась, а потом ночью побоялась идти одна. Так я же встретил бы… То с другой подругой на дачу поехала – та, мол, просила помочь там. Причём, про дачные поездки сообщала этак внезапно, по телефону. А если я начинал возражать, то сразу становилось плохо слышать и бросала трубку.

– Может всё действительно именно так, как говорила? – вставил я. – Почему вы считаете, что изменяет. Устала за зиму и весну от возни с детьми, вот и хочет вздохнуть свободно?

– Не-ет, – протянул он. – Поначалу я верил. Но потом, в какой-то момент почувствовал, что лжёт. Да и есть моменты, которые не обманут. Надломились наши отношения. Не ласкова стала, даже груба. Знаете, если жена ночью отворачивается и от каждого прикосновения к ней рычит раздражённо, мол устала, дай поспать, что можно подумать? Как кукла бесчувственная. Раньше такой не была хоть с усталости, хоть нет. А однажды вернулась весёлая, разодетая, и, – он вздохнул тяжело, – такая красивая, что я потянулся обнять… ну вы понимаете… Так она грубо оттолкнула убежала в лоджию, забаррикадировалась там и легла спать на раскладушке.

«Видимо, действительно сильное увлечение переживает», – подумал я, услышав всё это.

– И чем же я могу помочь? – спросил у него. – Вы сами, думаю, не знаете, чем.

– Не знаю, – согласился он, – Действительно, не знаю, но всё же надеюсь, что можно как-то семью склеить, пока окончательно совесть не потеряла. Раз таится и изворачивается, стало быть, не хочет, чтобы я знал. Думаю, припру фактами, так, глядишь, и одумается. Тёщу позову на помощь, тестя. Родители у неё строгих правил. И авторитетны доя неё. А так с чем к ним приду? С подозрениями? Нет. Мне нужно её припереть к стенке, – убеждённо завершил он свой небольшой монолог.

– Ну, что касается тестя с тёщей, то не стоит сор из избы не выносить, – заметил я, – Не по-мужски это. Да и вообще, если жена рассказывает даже родителям, сёстрам, подругам, что и как у неё дома, это не жена. Если муж делает так же, то это не муж. То есть они просто партнёры в постели. А семья одно название. Фёдор Михайлович Достоевский говаривал не раз: «Никто-то, никто-то не должен знать, что между мужем и женой происходит, коль они любят друг друга. И какая бы ни вышла у них ссора, мать родную, и ту не должны себе в судьи звать и один про другого рассказывать. Сами они себе судьи. Любовь – тайна божия и от всех глаз чужих должна быть закрыта, что бы там ни произошло. Святее от этого, лучше».

– К чему вы это говорите? – удивился Хрусталёв.

Я начал издалека:

– Хочу, чтобы вы, Борис Петрович, прежде чем окончательно решить, нужно ли вам заниматься этой ловлей любовников, определили для себя, чего вы хотите. Не слишком убедительно звучит то, что стоит поймать и удастся сохранить семью.

Сделав паузу, подумал, вот, мол, учу, а сам… У самого-то что на личном фронте творится?! И всё же, как говорится, сел на своего конька и понесло…

– Вот, привёз я своему приятелю журнал один духовный. Благовестником называется… Там есть интересная статья протоирея Ткачёва. Хотите прочту…

И я стал листать журнал.

Хрусталёв посмотрел на меня с удивлением, но возражать не стал. Он готов был слушать любые нравоучения и любые размышления, лишь бы уговорить меня помочь ему в его, как я уже понял, совершенно безнадёжном деле.

– Вот, нашёл. Слушайте…

И я стал читать:

– «Полноценные отношения мужа и жены, взаимная любовь навеки – это и есть цель брака. Муж и жена – не родственники. Это один человек. Нет никого в мире ближе, чем муж и жена. Дети, рождённые от мужа, дальше от женщины, чем муж к ней. Это, на самом деле, элементарнейшие вещи, которые никто не знает и знать не хочет. Есть у тебя дети или нет у тебя детей, ты должен любить жену больше всех на свете. Нет никого ближе мужу, чем жена. И нет никого ближе жене, чем муж. Никого!.. Ни дети, ни мама твоя. Муж и жена – это один человек. И любить партнёра нужно больше, чем мать, и больше, чем детей. Какова же цель брака? Муж и жена в своём добровольном любовном союзе являются некой тайной, указывающей на Христа и церковь. Это максимально близкое общение двух людей, которое превращает двух людей в одного человека. Это один человек».

Хрусталёв внимательно посмотрел на меня, словно не понимая, зачем я всё это читаю. Решив, что у него возникли вопросы, которые всегда возникали у тех, кому я указывал на эти слова, поспешил прояснить:

– Понимаю. Вы скажете, что это, мол, мнение священника? Да, верно: мы можем соглашаться или не соглашаться, но сейчас очень много публикаций на эту тему, в которых говорится, что при слиянии любящих существ, мужа и жены, если там любовь, конечно, выделяется огромная положительная энергия в Космос, она вырывается наружу, в атмосферу, распространяя волны, очищающие окружающую среду от зла и всякой нечисти. Но бывают и другие браки, при которых, скажем, у жены после замужества на первом месте остаются родители – вполне объяснимо и не столь уж легко осуждаемо, затем идут братья и сёстры – тоже порицать сложно, затем дети – тем более оправдано, как и всё с точки зрения общественности, – а уж на четвёртом месте муж. Со временем он отодвигается уже на пятое место, потому что появляются внуки. А ещё и сплетницы подъездные или на работе, которые открывают ей глаза на то, каков муж, ну и становятся чуть ли не роднее и ближе. Они, видите ли, кристально честны, а муж – лгун. И вся эта мразь дворовых пасквилянтов сладострастно «открывает глаза», разрушая семью, с какими-то личными низкими целями.

Хрусталёв отвлёкся от мыслей о своих проблемах и спросил с удивлением:

– Вы, дорогой мой, психолог или частный детектив? Я к вам не как к психологу пришёл, а как к сыщику, который может помочь. А это всё слова. Так как говорит священник, не бывает. Вот скажите, у вас в семье именно так, как он учит?

– Не обо мне речь, – поспешно сказал я и поспешил

вернуться к изначальной теме разговора, подумав, что со своими нравоучениями я обратился не по адресу, поскольку тут нужна конкретика, а не слова.

Он молчал, ожидая моего ответа, но я повторил его слова:

– Так вы хотите припереть к стенке и таким образом решить дело?

– Дорогой мой, – повторил он, видимо, излюбленную фразу, – Я же не прошу у вас совета, как поступить с необходимыми мне фактами. Я прошу вас их добыть. За что заплачу. А уж я знаю, как распорядиться. Наверное, я сам виноват, что спровоцировал вас на обсуждение данного дела. Я прошу помочь добыть нужные мне факту. Поможете? Мне нужно, чтобы вы засняли встречи, записали разговоры.

Я поморщился, но что ж, не надо было идти в частное агентство, если одни заказы нравятся, а другие нет.

Пока ещё не объявляя о своём согласии, сказал:

– Кое-что из необходимой аппаратуры я прихватил с собой на всякий случай. Но как же я буду следить, если ваша жена меня знает в лицо, да и многие в городе знают. Ведь я ж из этих мест родом. У вас есть хоть какие-то конкретные факты? Ну, хотя бы, где любит она проводить время, вам известно?

– Увы, нет, не известно. Когда бы знал, к вам не обращался.

«Резонно», – подумал я и сказал:

– Понимаете, чтобы выполнить подобный заказ, мы устанавливаем наблюдение за домом, слежку организуем. И делает это, как правило, не один человек. Вызывать же сюда кого-то из сослуживцев дорого.

– Я же сказал, заплачу, сколько нужно. И отдых организую для того, кто приедет. Рыбалку, да и прочее всякое-разное.

– Хорошо. Позвоню шефу, но не уверен, что он пойдёт навстречу, – пообещал я.

– Вы уж попросите, а то мне хоть в петлю. В глазах темно от обиды, а она всё повторяет – ревность, мол, заела, слепая ревность. Ревнив, не спорю, но ведь как тут не ревновать?

Он помолчал, а потом вдруг в глазах его точно огонь сверкнул, и я услышал:

– Поймать бы мерзавца, который её охмурил.

Вспомнив его рукопожатие, и ещё раз оценив крепкое телосложение, я подумал, что действительно кому-то может несдобровать, а потому сказал твёрдо:

– Если и возьмусь за ваше дело, то с одним неукоснительным условием – никаких разборок!

– Не будет разборок, – сказал он и, хоть и нехотя, но прибавил», – Обещаю. Да и вообще меня здесь слишком хорошо знают. Сам заинтересован, чтобы всё осталось между нами.

– Так-то лучше, – кивнул я.

И всё же не лежала у меня душа к этому делу, не знал тогда почему, но не лежала. Единственное, что заставляло подумать о необходимости помочь этому человеку, так надежда на возможность сохранения семьи. Несомненно, он хорошо знал характер своей жены, потому и уверен был в том, что она одумается, если фактами к стенке припереть. В конце концов, он далеко не последний человек в городе. Должность весьма приличная, ну и достаток и всё такое. А что у неё там? Не шалаш ли, в котором современным барышням уже не рай на постоянной основе, а временный такой маленький раёк, пока страсти играют необузданные.

Даже захотелось в какой-то момент прояснить некоторые вопросы. Почему, к примеру, не уходит, если полюбила и почему боится разоблачения. Может, опасается, что сам Хрусталёв возьмёт да подаст на развод?

– Скажите, только честно, – попросил я. – Вы её любите?

Он ответил не сразу, но ответил так, что я понял: говорит искренне:

– Люблю! Иначе бы не обращался к вам, не срамился бы.

«Да уж, срам немалый, – подумал я, – установить слежку за женой, да ещё платить за это деньги».

Частенько мне приходилось задумываться над этим. Скорее мог понять и оправдать женщин, обращавшихся с подобными заказами, нежели мужчин. Уж коли ты мужиком родился, так наведи сам порядок в семье, сделай так, чтоб жена на сторону не смотрела, а коли она такова, что не может без этого, брось её и забудь. Так думал я, но понимал и другое – нельзя мерять общей меркой человеческие отношения.

Ну и размышлял: «Что же мы имеем? Поздно приходит, иногда дома не ночует и старается избегать близости? Да, такие аргументы не выставишь. Но, наверное, он всё-таки прав – она изменяет, причём совершенно беспардонно и бессовестно».

Вслух же сказал:

– Ничего не могу обещать, но помочь попробую. Всё будет зависеть от разговора с шефом. Завтра позвоню ему и попрошу помощи, а тогда уж сообщу вам своё решение.

– Спасибо, – сказал Хрусталёв и, уже покидая квартиру, в дверях столкнулся с Алексеем.

– Не помешал? – спросил тот.

– Нет-нет. Мы уже закончили разговор, – ответил Хрусталёв и, ещё раз поблагодарив нас обоих, пошёл к лифту.

– По твоей части что ль приходил? – поинтересовался Алексей, когда мы остались одни, и тут же прибавил: – Не хочешь, не отвечай…

– Ты же знаешь, вопрос деликатный, – сказал я. – К тому же он ведь твой начальник.

– Жалко мужика, – вздохнул мой приятель, – на работе у него тоже что-то не ладиться. Как ни зайдёшь, сидит хмурый, задумчивый. Видно, ревность гложет.

– А ты откуда знаешь, что так его огорчило?

– Чай не в столице живём. Все на виду и всё про всех известно. И про Бориса Петровича давно уже разговоры шли. Я хоть и не принимал в них участия, сторонился, поскольку сплетен не люблю, но кое-что краем уха слышал. Говорили многие, мол, загуляла у нашего шефа красавица жёнушка, крепко загуляла.

– С кем?

– Откуда мне знать? – пожал он плечами.

– А кто-то может подсказать, как ты думаешь? – попытался выяснить я хоть какие-то моменты и пояснил свой интерес: – Неохота мне за это дело браться. Ну уж если возьмусь, хотелось бы обойтись без всяких обычных наших методов, которые не слишком одобряю.