Текст книги "Сталин летом сорок первого"
Автор книги: Николай Шахмагонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Вам знакома фамилия Теремрин?
– Ну как же, как же, слышал. Жил тут помещик с фамилией такой… Жил… Был он военного сословия, да и сын его по стопам предков пошёл.
– А его судьба вас известна? Я имею в виду сына…
– Погиб на германской.
– А сам помещик? – спросил Посохов, затаив дыхание.
– Сам-то, сам… Нет, запамятовал имя и отечество. Так вот он-то революцию пережил, потому как в отставке уже находился и давно уж понемногу учительствовал, даже школу построил. Да и вообще крестьянам помогал. Кстати, многие с ним с войны приехали, где он геройствовал – кавалер георгиевский.
– А какова судьба его, этого помещика? Что с ним стало в революцию и Гражданскую?
– Погиб он, тоже погиб… Крестьяне-то пощадили, и дом даже не разрушили, и местная власть не трогала, поскольку не противился ей, а, наоборот, помогал. Но приехал комиссар… Фамилия такая… Нет, запамятовал…. Неприятная фамилия. Приехал с отрядом карательным. Дом окружили. Комиссар потребовал, чтобы помещик немедленно вышел из дому. Послал за ним двух карателей. Но в ответ прогремели выстрелы, и оба пали замертво уже почти на пороге дома. Комиссар поскакал прочь, но и его достала пуля. Он слетел с лошади и по-бабьи завыл на всю округу, но, как потом говорили, рана оказалась не смертельной…
И тут как гром от рассказа об этих выстрелах прогремел где-то в глубинах памяти Посохова.
«Да, да! Расстреляли барина прямо перед домом. Он только и успел крикнуть матери Посохова: «“Аннушка! В лес, в лес беги. Да через дом, через дом”. – Это уточнение было не совсем понятно, но запомнилось ещё: “Береги сына. Береги Мишутку!”»
Он, правда, не уточнил, чьего сына. Может, он просто велел Аннушке беречь её сына.
А дальше запомнилось, как мать подхватила его, поспешно втолкнула в какую-то тёмную комнату, где был в полу люк. Они спустились в подпол, и мать тут же, при помощи какого-то хитрого приспособления, завалила за собой вход. Встретила сырость подземного туннеля. Они пошли куда-то в глубину и через некоторое время выбрались в лес. Мать снова довольно сноровисто произвела какие-то непонятные ему действия, и выход из туннеля исчез из глаз. Лишь теперь он понял, что помещик, у которого они жили, всё хорошо продумал, оборудуя этот тайный выход далеко в лес.
В лесной чаще они с матерью, по существу, спасённые этим инженерным устройством, просидели дотемна. Мать плакала и что-то причитала. Едва стемнело, они пошли полем к другому лесу, темнеющему вдали. Лес пересекала глубокая балка, по которой они выбрались к таинственному месту – к огромным белым валунам. Часто они с матерью, когда хаживали по грибы да по ягоды, подходили к тем загадочным валунам. Вспомнилось, как он лазил по ним. Откуда могли взяться в тех краях огромные камни, если на многие километры ни одной горы или горочки – всё поля да леса. Жутковато было возле тех камней, жутковато от какой-то глубокой тайны Вечности, тайны Вселенной.
Вспомнив о тех валунах, Посохов хотел расспросить о них попутчика с бородкой – он-то небось знал что-то такое, чего не знали другие. Но тот неожиданно извинился, что не может продолжать разговор, и скрылся в купе. А Посохов, оставшись у окна, предался воспоминаниям.
…Они всё дальше уходили от родного села. Мать о чём-то думала и нашёптывала негромко:
– В Скородумово к бабе Маше? Нет, нет… Опасно. А если в Пирогово к тётке?!
Под утро пошёл дождь, мелкий, надоедливый, осенний.
– Мам, холодно, я весь промок, – говорил Мишутка.
– Ну что ж, тогда бежим к тётке Нюре в Пирогово.
В темноте подкрались к дому и едва достучались. Громко-то мать дубасить в дверь боялась. Зачем внимание соседей привлекать? Постучала в одно окошко, затем в другое, и наконец кто-то отодвинул занавеску и приоткрыл форточку:
– Хтой-то там?
– Я, тёть Нюр, это я, Аня.
– Чой-то? А-а… Бегу, бегу. Ступайте к двери.
Отогрелись в тёплом доме чаем, Мишутку отправили на печку к хозяйским детям. Но он не мог сразу уснуть, слушал. Мать куда-то собиралась, а тётка и дядька её отговаривали. Доносилось приглушённое:
– Нет, я должна, должна…
– Да ведь опасно же…
– Я должна…
Вскоре скрипнула входная дверь. Ушла мать в ночь, в дождь.
Когда Мишутка проснулся, её ещё не было. Сели завтракать, а потом тётка Нюра, взяв коромысло, отправилась к колодцу – там место сельских новостей.
Вернулась испуганная, расплескав всю воду. С порога сообщила:
– В Спасском-то, в Спасском дом барский сгорел и там, сказывают, комиссар сгорел – не успел выбраться. Это тот, которого тамошний барин подранил. – А потом тихо так сказала, обращаясь к Мишутке: – Поймали, сказывают, твою мамку-то, сказывают, поймали и прибили. Тебя, сказывают, теперича ищут.
И уточнила, что подручный комиссара приказал доставить к нему буржуйского отпрыска живым или мёртвым.
Мишу весь день прятали на гумне, а сами, видно, совет держали – что делать-то? Прознают, что родичи в Пирогово, придут и быть беде. Решили, что надо ему скрыться. А как? Вроде и не по-людски, вроде и не по-русски, да только ночью муж тётки отвёл его далеко от деревни. Благо потеплело и дождь прекратился.
Остановились близ города, и сказал дядька на прощание:
– Ты, Мишаня, забудь, из какого села идёшь и как звать мамку твою. А пуще всего забудь имя барина. Не то, так я думаю, не сносить тебе головы. Не сносить…
Он смахнул со щеки слезу.
– Вот тебе, Мишаня, посох на счастье. Я с ним на заработки в город хаживал. Ступай, поищи приют. Я б сам тебя туда отвёл, да как бы лишних вопросов не стали задавать. Как отвечать? А ты ничего не знаешь, ничего не помнишь! О барине совсем не поминай! Да и мамкино имя тоже забудь, надолго забудь. Понял? Говори, что давно бродяжничаешь…
Всё «забыл» Мишаня, хотя как совсем-то забудешь, если фамилия помещика была чем-то созвучна с названием реки, на которой стояло село. Река Теремра! И вот теперь услышал, что это – Терем Бога Ра!
От реки и пошла такая непривычная для тех мест фамилия. В селе много было Савельевых, Тулиновых, были, как водится, Ивановы.
Как сквозь туман, окутавший прошлое, прорезывалось то, что произошло. Прямиком пошёл в город, но, напуганный предупреждениями, что его ищут каратели, долго ещё по улочкам бродил, хотя чего ж им в городе-то искать? Вот уж и день новый занялся, осенний день. Городок, название которого теперь уж стёрлось в памяти, утопал в золотистой листве.
Видел стайки бродяг, снующих по улицам. Быстро так появлялись из подворотен и так же быстро исчезали. Пристать к ним побоялся – чужака не примут. А тут как раз облава на них. Заодно и его изловили. Привели в приют, втолкнули в какую-то комнатушку, где мужчина в белом халате спросил строгим голосом:
– Звать как?
– Михаилом.
– А фамилия?
– Почём я знаю? Отца в ту ещё войну прибило, а мать померла.
– Так уж и не знаешь? Да брось ты эту свою палку.
– То не палка, то посох мой…
– Посох? Вот и запишем тебя Посоховым. Запомнишь?
– Запомню.
– Лет сколько?
Пожал плечами. Сказано было мужем тётки ни слова о себе – не помню и всё. Так и ответил, что знать не знает. Проворчал что-то человек в белом халате, да и записал наугад – «девять лет». Почему девять? Может, для ровного счёта – шёл 1919 год. Ну и рождение, стало быть, выпадало на 1910-й. Днём рождения сделали день записи данных при поступлении в приют, из которого он потом был отправлен в детский дом уже с фамилией Посохов.
А что? Фамилия неплохая, даже чем-то духовным от неё веет.
Записали, что сирота. Ну а сирота и есть сирота. Графа о родителях пуста. Кто он был? Крестьянский сын? Всё дала ему советская власть – всё: кров, образование, товарищей и путёвку в жизнь. И вдруг подумалось, что, не случись революции, как знать, может, и по-иному сложилась бы судьба, если он действительно сын барина. Сын? Байстрюк – так внебрачных детей называли. А какова у них судьба? Разная судьба, очень разная.
В этот момент подумалось, что защищать ему предстоит не только советскую власть – защищать предстоит Россию. Вот иногда можно слышать, что враг ненавидит Советский Союз, потому что это государство рабочих и крестьян. А почему тогда ходил походами издавна, с времён, самых незапамятных. Почему устроил смутное время, почему тёмные силы направили сюда Наполеона, почему западные страны напали соединёнными силами в 1853 году, атаковали Валаам, Петропавловск-Камчатский, а в 1854 году вместе с Турцией – Крым, Севастополь?
Жена прервала раздумья, поинтересовавшись:
– С кем это ты разговаривал?
Посохов пояснил. Ну а жена, знавшая короткую родословную мужа и не слишком приветствовавшая поиски истоков, покачала головой да спросила:
– Всё хочешь выяснить корни свои? А вдруг они у тебя не совсем пролетарские? Как бы хуже не вышло. Времена-то какие!
– Да я ж аккуратно… Мало ли для чего мне это нужно знать.
Между тем поезд уже оставил далеко позади Тулу, Щекино, приближался к небольшой станции Лазарево, о которой и зашёл разговор в коридоре вагона.
Сначала проплыл за окном переезд со шлагбаумом, затем слева по ходу поезда открылась низина с озерком внизу, в котором плавали гуси, но скоро все заслонил стоящий на запасном пути рабочий поезд, пропускавший скорый. Посохов быстро вышел из купе, чтобы посмотреть на станционное здание, что должно было, вероятно, открыться справа. И вдруг! Нет, этого не могло быть, но это было… Он увидел бодро шагавшего по платформе капитана, того самого капитана, с которым разговорился перед неофициальной частью приёма в Кремле. Сверкнул на груди капитана яркий, горящий революционным пламенем орден Красного Знамени.
– Теремрин! – прошептал Посохов и почувствовал, что жена, которая вышла из купе следом, мягко положила ему на плечо руку:
– Тише! Какой ещё Теремрин? Где Теремрин? Ты уж, милый мой, бредить начал. Совсем, бедняжечка, заучился…
И платформа, и капитан, вышагивавший по ней, и станционное здание – всё уже скрылось. Из вагонного окна невелик сектор обзора.
Посохов поспешил вернуться в купе. Там и сказал жене, вошедшей следом:
– Я видел на платформе того капитана, которого встретил в Кремле и который представился Теремриным!
– Тебе, наверное, показалось. Откуда он здесь?
– Здесь-то как раз ему и быть!
– Обознался?!
– А орден Красного Знамени!
– Из окна рассмотрел?
– Этот орден, сама знаешь, издалека видать!
Что ж, с этим жена не могла не согласиться. Когда Посохов вернулся из Испании, причём вернулся через Москву, где Михаил Иванович Калинин вручил ему и другим отличившимся командирам награды, она встретила его на станции Старица, что в двенадцати километрах от города.
Его вагон проплыл мимо – она неправильно рассчитала, где ждать. Побежала за поездом, замедлявшим бег, и увидела, как высокий, статный военный спрыгнул с подножки, и прежде чем она узнала в этом военном своего мужа, ослепило её ясное и яркое сияние ордена на его кителе! Орден Красного Знамени сделан действительно здорово и виден издалека.
А между тем поезд миновал Плавск и стал замедлять ход перед длинной, по обыкновению, стоянкой на узловой станции Скуратово.
Вышли на платформу. А навстречу крестьянки окрестных сёл и деревень с самой разнообразной снедью. Огурчики солёные, картошка варёная в мундире, а вот лук зелёный и редисочка уже урожая этого года…
Накупили всего понемногу, чтобы устроить обеденный пир горой. За обедом незаметно промелькнули за окном Чернь и Мценск, город, которому суждено было уже грядущей осенью войти в военную историю страны. Потом Орёл, тоже стоявший на пороге своей знаменитости, которая коснулась его уже в сорок первом, а просияла в сорок третьем году.
После короткой остановки в Орле поезд снова набрал скорость и пошёл ровно, с монотонным перестуком колёс.
Дорога немного разморила, даже сын с дочерью угомонились, и жена, кажется, задремала, а Посохов лежал с открытыми глазами на верхней полке, глядя на сгущающиеся сумерки за окном. Лежал и думал о превратностях судьбы. Неужели он, политработник, можно сказать, полпред партии в Красной армии, может быть сыном царского офицера?
Потом вспомнил о загадочных валунах. С них-то и решил начать разговор с недавним собеседником, ехавшим в соседнем купе. Тихонечко, чтоб не будить задремавших жену и детей, встал, вышел в коридор и постучал к соседям.
– К вам можно?
В купе сидели мужчина и женщина, но совсем не те, что были утром в коридоре.
– Простите, а здесь вот ехали…
– А-а-а, соседи то наши, что ль?! – переспросил мужчина. – Так они в Орле вышли.
Посохов уже хотел закрыть дверь, но задержался и ещё раз спросил:
– Вы не подскажете, а кто этот мужчина, с бородкой?
– Попутчик, – услышал в ответ. – Откуда знать кто. Вроде как учитель. Директор школы, а вот которой и где, не говорил.
О чём ещё было спрашивать? Посохов вернулся в своё купе. Пора было переключаться на отдых. То служба, то вот странное знакомство… Надо и детям время уделить. Пошутил:
– И что это мы на море собрались, когда теперь почти что на курорте служить будем. Одесса! Город у моря!
– На море, хотим на море! – почти одновременно закричали дети.
– И на Волге ещё успеют отдохнуть, – вставила жена. – Не думаю, что ты нас раньше осени заберёшь. Вон какая обстановка. А на зиму Гитлер нападать не решится.
– Это точно, – согласился Посохов и подумал: «Да, мы не Польша и не Франция».
«Всё! – ещё раз сказал он себе. – Теперь отдых и только отдых!»
Руст сорок первого? «Игра» продолжалась
В мае-июне 1941 года крупная игра на дипломатическом поприще продолжалась, набирая обороты и становясь с каждым днём всё напряженнее. Сплошь сыпалась дезинформация из самых различных источников. В дезинформацию включился и сам пахан преступной своры, захватившей власть в Германии, Гитлер, выкормыш бандитствующей европейской демократии.
15 мая 1941 года над аэродромом, расположенном поблизости от стадиона «Динамо», сделал круг огромный по тем временам трёхмоторный германский транспортный самолёт «Юнкерс-52». Этот аэродром, как и аэродром в пойме реки Москвы, мимо которого проходит Волоколамское шоссе, часто тоже называли в ту пору Тушинским. В последствии, уже после войны, он стал именоваться Центральным, известным тренировками парадного расчёта и генеральными репетициями парадов, проходивших на его огромном поле в советское время.
И вот чёрные кресты на крыльях впервые опоганили московское небо, приведя в смятение аэродромные службы. Каким образом, откуда появился этот самолёт? О таких гостях обычно предупреждало начальство, следовали инструкции, как встречать, что делать.
А тут раздался над полем гул моторов, самолёт сделал вираж, быстро снизился и покатился по взлётно-посадочной полосе.
Когда к нему подбежали бойцы и командиры из охраны, когда приблизились сотрудники НКГБ, по трапу спустился офицер люфтваффе и бодрым, слегка насмешливым и дерзким тоном сообщил:
– Прошу передать личное письмо фюрера господину Сталину!
Письмо забрали и отправили в Кремль.
Сталин поинтересовался, каким образом оно получено, и, услышав ответ, ещё не распечатывая конверта, велел вызвать к нему наркома обороны.
Затем не торопясь вскрыл письмо. Сразу стало ясно, что цель послания – объяснить сосредоточение немецких войск близ границ СССР. По этому поводу советская дипломатия уже не раз обращалась к дипломатии германской. Гитлер решил, по-видимому, сам лично снять все недомолвки дипломатов с помощью обращения к Сталину. В письме говорилось, что войска размещены близ границ СССР с целью введения в заблуждение английской разведки. То есть они предназначены для действий против Англии, но пока их держат на востоке. В своём письме Гитлер мудрствовал лукаво:
«Уважаемый господин Сталин, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришёл к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения её как государства…»
Тут нельзя было не согласиться – роль Англии определена точно! Действительно, уже много веков именно от Англии исходила угроза миру, именно Англия разжигала войны, стараясь отсидеться на островах, потирая свои жадные ручонки.
Ну что ж, лживые письма необходимо хоть чуточку сдабривать правдой, а мешать правду с ложью Гитлер и Геббельс были большими специалистами. Далее в письме начиналась явная и наглая ложь:
«(…) При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах, вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.
Уверяю Вас, честью главы государства, что это не так. Со своей стороны я тоже с пониманием отношусь к тому, что Вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск».
Сталин задержал внимание на выражении «честью главы государства». Более бесчестного, наглого, бесцеремонного и циничного правителя пока не знала история, разве что иные английские заправилы могли с ним сравняться, хотя бы те, что втянули Россию в Первую мировую войну, тоже «честью своей» обещая императору Николаю Второму проливы Босфор и Дарданеллы. Обратил внимание Сталин и на то, что Гитлер умышленно занизил цифры, указывающие на количество дивизий на границе, ведь уже было сосредоточено гораздо более ста…
Меж тем и далее письмо являло примеры цинизма и лицемерия.
«Таким образом, – писал Гитлер, – без нашего желания, а исключительно в силу сложившихся обстоятельств, на наших границах противостоят друг другу весьма крупные группировки войск. Они противостоят в обстановке усиливающейся напряженности слухов и домыслов, нагнетаемых английскими источниками.
В подобной обстановке я совсем не исключаю возможность случайного возникновения вооруженного конфликта, который в условиях такой концентрации войск может принять очень крупные размеры, когда трудно или просто невозможно будет определить, что явилось его первопричиной. Не менее сложно будет этот конфликт и остановить.
Я хочу быть с Вами предельно откровенным. Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдёт на подобный конфликт, чтобы спасти Англию от её судьбы и сорвать мои планы».
Спасти Англию? Что ж, и тут была доля правды – в Германии было полно английских шпионов, начиная с Канариса.
Но в письме был также намёк на то, что любая искра, которая разожжёт пламя войны на границе, может позволить обвинить Советский Союз в агрессии. Сталин и здесь разгадал Гитлера. Гитлеру важно было заставить не реагировать на сосредоточения германских войск из опасения попасть в виновники разжигания войны, ну и благодаря этому застать Красную армию врасплох. Он вряд ли мог рассчитывать на то, что застанет врасплох самого Сталина, но он старался принудить Москву посылать в войска сигналы о предельной осторожности, чтобы постараться достичь внезапности хотя бы на тактическом или, если получится, на оперативно-тактическом уровне.
Велика цена вопроса. Международная обстановка обострилась до наивысшего напряжения. В мгновение ока Соединённые Штаты Америки могли решить поддержать либо Германию, либо Советский Союз, а для того, чтобы помочь тем же штатам поднять общественное мнение против агрессора, создавшего даже видимость агрессии, достаточно было вот этой искорки, способной разжечь пламя.
Гитлер уговаривал, убеждал, и Сталин снова разгадал его, хотя Гитлер и усердствовал в своей лжи, пытаясь сделать её хоть немного похожей на правду. Он писал далее: «Речь идёт всего об одном месяце. Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы. При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И, само собой разумеется, постараться не дать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи».
Вот оно, рассуждение об этих самых вооружённых провокациях. Генералы спровоцируют. Как бы не так! Не все в окружении Гитлера твёрдо верили в саму возможность победы над Советским Союзам. Даже посол Германии в СССР граф Шуленбург не верил… Правда, гитлеровские генералы были гораздо менее информированы о том, что их может ждать в случае войны. Им оставалось верить хвастливым заявлениям Гитлера и Геббельса о том, что война с Россией будет столь же лёгкой прогулкой, как и война во Франции. Гитлер клялся честью, которой у него отродясь не было.
Сталин видел, что всё написанное чистой воды ложь, поскольку имел свежие разведданные о том, что происходит в германском рейхе.
Несколько дней назад руководитель личной стратегической разведки Сталина генерал Лавров специально прибыл для сверхважного и сверхсекретного доклада. Начал с главного:
– Товарищ Сталин! Я прибыл, чтобы сообщить о том, что десятого мая в районе Кагула нелегально перешёл границу наш разведчик подполковник Лагутин. Он сообщил, что сведения, которые он добыл, не решился переправить с курьером.
– Лагутин, Лагутин. Да, да, помню. Он ведь занимал в Германии очень высокое место! – заметил Сталин.
– Так точно, Лагутин в чине группенфюрера СС состоял в ближайшем окружении Гитлера.
– Да, видно, что-то очень важное, если он решил его оставить, – резюмировал Сталин и спросил: – Где он сейчас?
– В Кагуле. Лагутин воспользовался окном, известным вам. Я уже выслал за ним самолёт.
– Хорошо. Будем ждать, – сказал Сталин и прибавил: – Как только Лагутин прибудет в Москву, сразу приезжайте с ним ко мне в Волынское. Я выезжаю туда.
В те дни почти каждый факт о том, что творится в логове Гитлера, был важен, но, если надёжно внедрённый разведчик принял решение оставить столь важное место, которое, естественно, было потеряно, значит документы того стоили!
Сталин ждал генерала Лаврова и подполковника Лагутина на «ближней даче». Он встретил их на крыльце и каждому крепко пожал руку, хотя было это не в его правилах. По обыкновению он приветствовал посетителей кивком головы. Пригласил в кабинет, указал на кресла. Спросил спокойно, сдержанно, без всякой торопливости, не спеша раскуривая трубку и приветливо глядя на Лагутина. Подтянутый, стройный, с волевым лицом, он производил хорошее впечатление.
– Слушаю вас, товарищ Лагутин.
– Товарищ Сталин, мне удалось ознакомиться с планом «Вариант Барбаросса» и его главным содержанием – замыслом «молниеносной» войны против нас. К сожалению, сфотографировать его не смог, но все детали я запомнил с фотографической точностью.
Он сделал паузу. Для непосвящённого такое заявление может показаться несерьёзным. Как это возможно? Целый план и с фотографической точностью. В ту пору ещё не было ни романа Кожевникова «Щит и меч», ни тем более фильма, главный герой которого, как и во всяком романе, лицо не конкретное, образ собирательный, но образ точный. Вспомним, как главный герой фильма запоминает огромную информацию о концлагерях, приговорённых гитлеровцами к уничтожению.
Что ж, вот и пример, что такое возможно!
О плане знали, о том, что он принят, разведка сообщала, но до сих пор не удавалось ознакомиться с его содержанием. И вот он доставлен разведчиком, правда, доставлен весьма и весьма своеобразно. План добыт, но его нет – нет самих документов. Документы только в памяти у разведчика.
Лагутин говорил спокойно, размеренно:
– Суть этого гитлеровского плана состоит в следующем. Получив достоверные данные о сосредоточении германских войск на границах Советского Союза и о дате нападения, Сталин должен, не объявляя всеобщей мобилизации, ибо это будет равносильно объявлению войны Германии, как в тысяча девятьсот четырнадцатом году, сосредоточить основные наличные у СССР вооружённые силы вдоль новых, фактически ещё не укреплённых границ Советского Союза. При этом советскому командованию придётся расположить в приграничных районах свои самолёты и танки на территориях, хорошо известных гитлеровцам, так как все оперативные карты переданы немцам польским генеральным штабом и генеральными штабами Латвии, Литвы и Эстонии. После сосредоточения главных сил Красной армии на новых границах немцы без объявления войны осуществят внезапное нападение и тремя группами армий – Север, Центр и Юг, а также четырьмя танковыми группами под прикрытием авиации, прорвут фронт. При более чем трёхкратном численном превосходстве гитлеровцев в живой силе и боевой технике, а на участках прорывов превосходстве огромном, особенно в танках и самолётах новых типов и при двухлетнем опыте ведения войны, успех, по мнению Гитлера, предрешён. Гитлеровское командование рассчитывает окружить основные силы Красной армии и полностью уничтожить их в огромных «котлах» близ границы. Таким образом, с регулярной Красной армией будет покончено и Сталину некуда будет призывать резервистов, поскольку не останется командного состава. После этого молниеносного и сокрушительного удара, наступлению в глубь СССР ничто уже не помешает и война окончится в течение нескольких недель, в крайнем случае – нескольких месяцев.
Далее Лагутин стал называть конкретные цифры и, попросив разрешения подойти к карте, показывать направления ударов.
Выслушав Лагутина, Сталин не спеша, как бы рассуждая сам и приглашая к размышлениям Лагутина и Лаврова, сказал:
– Вся стратегия Гитлера, таким образом, рассчитана на том, что ему удастся обмануть Сталина, на том, что Сталин придвинет войска к границам и даст их окружить и уничтожить. Что ж, из истории нам хорошо известен такой пример. Наполеон тоже рассчитывал на блицкриг, он тоже рассчитывал на генеральное сражение сразу после перехода через границу России. Генерал Барклай обманул Наполеона. Разведчики генерала Барклая, создавшего прообраз нашего Разведывательного управления – Особенную канцелярию, – сумели дезинформировать Наполеона и убедить в том, что сражение будет дано на границе. Мы тоже должны обмануть Гитлера. Никто не должен знать, что нам известен план «Вариант Барбаросса». Если Гитлер узнает, что мы разгадали его замысел, может предпринять что-то другое, нам неведомое.
– Но Наполеон взял Москву, – с тревогой сказал Лавров.
– Если бы не предательство барона Беннигсена, всё кончилось на Бородинском поле. Для нас теперь главное, чтобы наши войска достойно встретили врага и чтобы у нас не появилось своих Беннигсенов.
– Все, кто мог сдать Советский Союз Гитлеру, кто создавал план поражения, разоблачены, – сказал Лавров и тут же с сомнением прибавил: – Все ли?
– А кто сообщил Гитлеру о том, что мы, между прочим, в обстановке строжайшей секретности, начали передислокацию с Дальнего Востока на Украину шестнадцатой армии? А кто сообщил о том, что в руководстве Москвы обсуждались вопросы эвакуации москвичей и вопросы эвакуации промышленности на восток?
Сталин ещё не знал о грядущей катастрофе Западного Особого военного округа, которую организует генерал Павлов. В мае, казалось, ничто не предвещало её. И тем не менее был встревожен данными о глубоко законспирированных агентах рейха в руководящих органах страны и армии.
Что же касается генералов-предателей, готовых сдать Советский Союз Гитлеру, то Сталин имел своё мнение. Понимал, что разоблачены не все, ибо невозможно вычистить всю скверну, с первых лет советской власти насаждаемую Троцким в армии.
Сталин всё так же тихо, не спеша, сказал:
– Иудушка Троцкий – так называл его Ленин – долгое время был Председателем Реввоенсовета и фактически занимался комплектацией Вооружённых сил. Он продвигал угодные ему командные кадры.
Сталин сделал паузу. Он не стал рассуждать вслух. Но не мог не подумать: кто же они, эти предатели? Невозможно было назвать каждого поимённо, но он примерно догадывался кто: ведь достаточно было обратить внимание на выдвиженцев Троцкого и первейшего троцкиста Тухачевского.
Как же быть? Очень просто – создавать такие условия, чтобы эти люди, уцелевшие после чистки, а потому в значительной степени деморализованные и утратившие возможность действовать так, как действовали при Троцком, а затем при Тухачевском, не могли вредить, а вынуждены были сражаться наравне со всеми.
Среди них, конечно, люди разные. Были и те, кто готов всё сдать Гитлеру, но были и такие, кто хотел с помощью германского нашествия, которое неминуемо создаст сложные условия в стране, перехватить управление у сталинской группы, и либо пустить всё по плану, намеченному «творцами мировой революции», либо просто вернуть кажущиеся им золотыми времена частной собственности и стать настоящими барами. Своими мелкобуржуазными умишками они не могли понять, что выше «князей из грязи» их лживые титулы подняться просто не могут. Для кого война – для кого мать родна!
Лагутин совершил настоящий подвиг. Допустим, то, что Гитлер планировал молниеносную войну, было известно и ранее, так же как вполне было ясно, что война неминуема. То, что Гитлер планирует наступление с использованием мощных танковых клиньев, тоже секретом не было. Но в директиве особо указывалось, что главная задача состоит в окружении и уничтожении дислоцировавшихся в западной части СССР советских войск. Особо подчёркивалась задача не допустить их отхода в глубь страны. Предусматривался быстрый выход на линию Архангельск – Волга – Астрахань, с которой советская авиация не способна достать города и важные военные объекты Германии.
Лагутин со всеми подробностями сообщил, как развивались события после того, как Гитлер подписал директиву «Вариант Барбаросса».
После утверждения «Варианта Барбаросса» Гитлером главнокомандующий сухопутных войск генерал-фельдмаршал фон Браухич подписал 31 января 1941 года директиву по стратегическому сосредоточению и развёртыванию вермахта. 3 февраля она была в присутствии Гальдера доложена Гитлеру.
И вот Лагутин сообщил:
– Поставлена задача стремительным ударом танковых клиньев групп армий «Север», «Центр» и «Юг» на большую глубину севернее и южнее Припятских болот разобщить и уничтожить главные силы советских войск и не дать им отойти в глубь территории.
– Основные направления ударов на Москву, Ленинград и Киев? – уточнил Сталин.
– На Москву и Киев! Именно на этих направлениях созданы наиболее мощные группировки.
Лагутин без запинки перечислил: в группе армий «Центр» 48 дивизий против нашего Западного Особого военного округа. В группе армий «Юг» – 40 немецких и дивизии сателлитов. В группе армий «Север» – 29 дивизий.
– Сколько же всего дивизий будет сосредоточено на наших границах? – задал вопрос Сталин.
