Текст книги "Падший (СИ)"

Автор книги: Николай Плетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Так ты хочешь переспать с толстухой? – попыталась уйти в юмор Лиза, но глядя на каменное лицо Далласа, посерьёзнела. – Мне нравится этим заниматься. Я чувствую себя живой. Мало кто превосходит мои достижения.

– Но, Лиза, эти достижения совершенно ничего не дают. Вы просто хвастаетесь друг перед другом результатами, которые ничего не значат. К тому же ты делаешь это в ущерб отношениям, – Даллас укоризненно посмотрел на неё. Необязательно напоминать, что они не ночевали вместе уже неделю.

– Ты хочешь, чтобы я бросила занятия, и сидела возле тебя? Мне неуютно в твоих апартаментах, там даже тренажёр не поставишь.

– Нет, я не требую ничего бросать, но надо немного подумать о будущем. Если мы подадим заявку на участие в лотерее, сможем переехать в более просторные апартаменты…

– Лотерее? – Лиза раскрыла глаза, полные ужаса. – Я пока не собираюсь заводить ребёнка!

– Я и не говорю, что нужно сделать это немедленно, – попытался успокоить Даллас. – На решение даётся три года. Ведь когда-нибудь наши отношения должны перейти на новый уровень.

Лиза молчала, глядя в пустоту, а Даллас продолжал:

– Каждый день, когда мы не видимся, я спрашиваю себя, для чего нужны эти переживания? И пока на ум приходит единственный ответ – я люблю эту девушку и надеюсь на более серьёзные отношения, что подразумевает участие в лотерее, – Даллас перевёл дух, собираясь сказать главное. – Если ты не согласна, то я не вижу смысла продолжать встречаться.

Прошла целая вечность, прежде чем помрачневшая Лиза очнулась от тяжких раздумий и посмотрела на Далласа. Затем она взяла его руку, улыбнулась и спросила:

– Правда любишь?

– Да.

– Что ж, тогда лотерея.

Глава 4

Досада и разочарование не покинули Далласа и на следующее утро после появления мужчин. Подпитывала упадок духа и ноющая нога, которая не позволяла покидать хижину. Зубы покрыл противный налёт, а тело липкий слой жира. Чёрная грязь забивалась под выросшие ногти, ведь чесаться тянуло постоянно.

Очень хотелось вымыться, но Даллас не представлял как. Он не понял, как моются все эти люди. Судя по их запаху, грязным лицам и рукам – никак. Мытьём посуды они тоже не утруждались, считая еду более наваристой, если стенки горшка покрывает застарелый жир и прилипшие ошмётки.

В первое время Далласу было не до брезгливости, но она проснулась, когда ему стало лучше. Необходимость справлять нужду там же, где он спал и ел, казалась отвратительной. Смартлет требовал есть пробиотики, предлагал оформить заказ на йогурты. Алгоритм не догадывался, что существуют места, далёкие от пневмодоставки, а из доступной еды лишь похлёбка из горьких кореньев. От того, что он решался проглотить, болел живот и часто тянуло в туалет. Но по жилищу с раздражающей суетливостью таскались женщины. Они болтали о всякой ерунде и перебирали ненужную ветошь, пока Даллас терпел до последнего, прежде чем сесть на ведро.

Застиранная до дыр старая тряпка служила средством гигиены. Её Даллас, несмотря на сложности, стирал сам – не заставлять же делать это Гулёнку. А выбросить тоже не получалось – местные дамы не избавлялись ни от чего, что можно снова использовать. Вместо мыла брали золу из очага, но она, как ни странно, очищала.

Смущали и порядки этого общества. В тот вечер, когда пришли мужчины, они устроили пир горой: закололи козу, съели и её, и всё приготовленное в нескольких жилищах, не подумав поделиться с женщинами или детьми. Кусок мяса принесли и Далласу, но он, глядя на притихших голодных хозяек, отказался есть. Тогда не стали и они – пока оставался ненакормленным хоть один мужчина, женщины не принимали пищу. Пришлось выхлебать чашку отвратительного бульона с грибами, чтобы соседки разделили на всех пережаренный кусок мяса и насытились объедками после трапезы мужчин.

Шахтёры ушли две ночи спустя, забрав те немногие припасы, что остались после пиршеств. Женщинам снова пришлось целыми днями ходить по округе, выискивая съедобные грибы, коренья, ягоды и орехи.

Даллас с тоской вспоминал удобства, к которым привык в своей прежней жизни. Тогда он мог в любой момент сытно поесть и не думать, что еды мало и добывается она с большим трудом. Как он сладко спал в огромной релакс-капсуле! Он вспоминал её комфорт с особенной грустью, когда женщины принимались болтать на своём странном диалекте, а его клонило в сон. Разговоры их не касались высоких материй. В основном о козах, еде и окружающих людях. Становясь невольным слушателем сплетен, Даллас заочно познакомился со многими жителями племени. Они побаивались тревожить «боха», поэтому не появлялись в их хижине. Люди эти были суеверны и глупы. Он бы с радостью вместо болтовни о том, кто с кем спит и кто что варил, слушал музыку, но, готовясь к полёту, оставил микробудсы дома. Не подозревал тогда, в какой ситуации они бы пригодились.

Репсула умела и усыпить, и пробудить, а здесь Даллас не помещался на твёрдой лежанке целиком – ноги замерзали. Но больше всего мешали соседки. Если они не болтали, то храпели, а если не храпели, то кряхтя и охая поочерёдно поднимались по зову природы к ведру, что стояло здесь же. Иногда будила и неудачно повёрнутая во сне нога. А если ночь проходила спокойно, то с первым светом женщины просыпались и, переговариваясь в полный голос, суетились у очага – совсем рядом с его тахтой.

Гуля с какой-то тоской глядела на Далласа, подавая еду. Теперь он мог кормить и обслуживать себя, поэтому отказывался от помощи. Ему было тяжело и неприятно не только с ней разговаривать, но и смотреть на неё. Он чувствовал себя преданным, хоть и понимал, что это глупо. По сути, эта девушка ничего ему не должна, между ними ничего не было, кроме, разве что симпатии. Похоже, Даллас не так истолковал знаки внимания с её стороны, раз она в отношениях с другим мужчиной. Но он не понимал, почему так часто ловит её грустный взгляд, а по ночам слышит, как она хлюпает из своего угла. Впрочем, это вполне объяснялось тоской по хамоватому шахтёру.

Мысли нависали над Далласом, как и серые облака, плотной пеленой затянувшие небо. Когда он, опираясь на костыли, выходил наружу, не случилось ни единого солнечного дня. Даже непонятно в какой части неба находится светило. Всё выглядело серым, мрачным, тусклым и унылым. Хотелось лежать, уставившись в стену, и не думать ни о чём. Так он и делал чаще всего. Хорошо, что его никто не трогал. Его навещал только Старый, но Даллас притворялся спящим, пока тот не уходил.

В одну из ночей все женщины ушли из хижины. Без их монотонных разговоров было бы легче уснуть, но снаружи доносился женский крик. Он прерывался, казалось, только чтобы грудь набрала новую порцию воздуха, выпуская его обратно истошным воплем боли и страдания. Даллас лежал и слушал, не имея другого выбора. Возможно, это местный ритуал, включающий в себя отрезание конечностей – такой крик больше ничем не объяснить. Если так, то он не в силах что-то сделать. Ни к чему влезать в чужой уклад жизни со своими представлениями, которые радикально отличаются от принятых здесь.

Но крики не утихали. Спустя полчаса Даллас отчаялся уснуть и подумал, что кто-то получил травму. Наверное, этой женщине требуется помощь. Но все остальные, должно быть, уже там. Да и Старый неплохо справлялся с переломами и вывихами, как Даллас убедился на себе. В конце концов любопытство пересилило все доводы, и, опираясь на жерди, Даллас заковылял к жилищу, из которого доносился шум.

Пока он дошёл и откинул полог, женщина перестала кричать, но раздался другой крик – тонкий и пронзительный. Существо, издающее эти звуки, покоилось на руках Старого. Он стоял на коленях над стонущей женщиной, раскинувшей голые ноги. Бабы заглядывали в тряпьё, которым ведун в спешке укрывал ребёнка. Подошедшая поближе Гулёнка откинула край полотна и не сдержала вскрик. Она зажала рукой рот и в ужасе выбежала из палатки, чуть не сбив Далласа. Свесившаяся ткань обнажила огромную голову неправильной формы – по обеим сторонам лба выпирали бугры, а между ними образовалась вмятина. Глаза глубоко запали в череп, а огромный рот источал пронзительный вопль. Если так и выглядят новорождённые, то это ужасно.

Если не брать в расчёт орущего младенца, в хижине воцарилась гробовая тишина. Женщины с сочувствием поглядывали на распластанную стонущую мать, закатившую глаза в полубреду. Старый принялся выгонять их, чтобы не мешались под ногами. Даллас всё ещё стоял на пороге и пытался понять в чём дело. Вдруг роженица пришла в себя, с трудом подняла голову и обратилась к ведуну:

– Хде лялька моя? Дай ево мне!

Старый открыл флакончик и сунул ей под нос, приговаривая:

– Нет ляльки. Жабудь. Шпи, шпи…

Женщина, подёрнутыми пеленой глазами, поймала взгляд Далласа и сказала, обращаясь уже к нему:

– Пожалей, бох… Не замай мою ляльку… Пожалей, бох…

– Я не бог, – сказал он и пошёл к своей хижине.

На следующий день соседки Далласа ходили как в воду опущенные. Не слышалось привычной болтовни о пустяках, переругиваний или пересмешек. Гуля не пыталась проявить назойливую заботу и не бросала долгих тяжёлых взглядов в сторону Далласа. Она обратилась к нему лишь однажды, когда принесла миску супа.

На этот раз похлёбка оказалась на редкость вкусной. Похоже, в рецепт входило мясо, но… женщины не закалывали козу. Все прошлые запасы уничтожили мужчины, а новым неоткуда взяться. Чувствуя, как сводит живот, Даллас уже хотел выяснять у Гули из чего этот суп, но одна из женщин, допивая бульон, обронила фразу:

– Тааа, жаль, чё лялька уродец вышел, но хыть кусный, пузо-то набить…

Далласа вывернуло наизнанку прямо на пол. Его передёргивало от отвращения и снова сгибало пополам под удивлённые и испуганные взгляды женщин. Когда отпустило, схватил костыли и поспешил к выходу на улицу, отстранив подскочившую Гулю. Он направился к ручью, который ледяной струйкой стекал в расщелине скалы.

Проглотив как можно больше воды, Даллас вспомнил, что недавно попало в желудок, и его снова вырвало. После этого он отмывал руки, рот, лицо, но всё казалось, что на нём осталась жирная плёнка.

Наконец, когда руки закоченели, а балахон промок насквозь, Даллас сел на камень и задумался. К чёрту всё это первобытное общество и этих людей с их порядками и обычаями! Так жить нельзя! Грязные каннибалы, и его втянули в это! Надо выбираться отсюда как можно скорее! Нужно найти способ вернуться на Орион!

Даллас постарался не думать о съеденном супе и сосредоточился на том, как вернуться. Он огляделся вокруг.

Поселение находилось на склоне горы, а её вершина терялась в облаках. Небесный город хоть и держится на платформе с газовыми отсеками, но для фиксации на месте, возможно, связан со скалой – тросы или что-то наподобие. Даллас по привычке полез в смартлет уточнить эту информацию, но вспомнил, что без подключения к сети других гаджетов, новые данные он не получит.

Даже когда нога восстановится и Даллас взберётся на вершину скалы, не ясно, что делать дальше. Карабкаться по тросам – неосуществимая задача, если они вообще существуют. Проектируй город Даллас, он бы удержал его на месте стабилизационными турбинами.

Не приходили в голову и идеи как подать сигнал о помощи. Кто под слоем облаков его заметит, куда направлять, как осуществить – на эти вопросы не было ответов.

Глядя в пропасть, куда падала вода из ручья, бесшумно разбиваясь на капли далеко внизу, Даллас подумал, что страдания прекратятся прямо сейчас, если он отправится вслед за стекающей водой. Но потом вспомнил полёт сквозь пелену облаков, ужасающее приближение скал, и этот вариант отпал сам собой.

– Да-лас, ты как, живой? – поспешно ковыляя, приближался Старый, из-за его спины выглядывала взволнованная Гулёнка.

Ведун подоспел весьма кстати, к нему возник вопрос. Вместе с Далласом рухнули на скалу и его крылья. Их можно починить. Реактивные двигатели без топлива бесполезны, но, чтобы оказаться в воздухе, достаточно спрыгнуть со скалы, а затем с помощью сервомоторов по спирали подняться ввысь до самого города.

– Старый, ты находил мои крылья, когда я упал? На мне были механизмы, моторы. Где это всё?

Старичок убедился, что здоровье Далласа в порядке и переспросил. Он шевелил губами и чесал щетину на затылке, разбирая незнакомые слова. После нескольких пояснений он сказал:

– Щё-та кругом было, я взял кой-щё. Щудные штуки, не жнам начё они надо.

– Пойдём, покажешь, что ты взял, – Даллас решительно опёрся на костыли.

Хижина Старого стояла на отшибе, примыкая к скале. Рукотворное углубление закрыли стеной из сырой глины – вот и вся постройка. Но и это куда добротнее, чем палатки остальных. Жил ведун один. Он завесил всю пещеру амулетами и грубо связанными куклами. Приходилось выбирать, куда поставить ногу, чтобы не наступить на разбросанный хлам. Аккуратнее всего здесь смотрелись вырезанные в стене полки, заставленные каменными и деревянными фигурками. Даллас долго рассматривал ровные ряды многочисленных резных божков. Одни изящные, с мелкими деталями, другие лишь отдалённо напоминали формы человека.

Старый копался в завалах барахла и в итоге разложил перед Далласом хорошо знакомые механизмы. От «Икара» мало что осталось – лишь части корпуса, разломанные сервомоторы и кусок пластикового крыла.

– Мне нужны другие детали. Давай сходим туда, где ты меня нашёл, – Даллас надеялся, что нога не помешает забраться на гору.

– Чую, хошь ты от нас ути к швоим вназат? Ну щё, я те не указ. Шведу, раз хошь, щё. Но ты шперва кажи: чем мы плохи? Иль не так за тобой ходили? Ишь Гулька мокрит тут, – Старый тронул за плечо девушку, которая, осознав к чему идёт дело, начала шмыгать носом и тереть глаза.

– Я понять не могу, чего она от меня хочет, если с ней спит другой? – довольно резко, не глядя на девушку, сказал Даллас.

– А чё хоть ты не лёх со мной? – в сердцах вскрикнула Гулёнка и выбежала вон.

– Видать, ты не жнам ваще как мы тута жизь поживам, – усмехнулся Старый беззубым ртом. – Ешлив баба лежит одна, ешлив она не лялька и ляльку не ждёт, и ешлив не помер родич её, то мужик, хто хочет, лежит ш ней. Хто шперва лёх, тот шпит, хто другой ждёт, ешлив тот удёт, иль ищет другу бабу.

Вот оно как. Кто успел, тот и молодец. Плевать на чувства, романтику. Да и от ссор такие правила вряд ли избавляли.

– В любом случае мне здесь не место. Я не могу жить как вы, не могу есть человечину, – Даллас пытался оставаться спокойным, объясняя Старому очевидные вещи.

– Щё жизь така, так щё ты думашь, мы так хочем? Лишь ш голодухи не помёрнуть. День-жа-день бабы исть ищат, мужики копать ходят, не то бохи ядный туман нашлют, померут вше, хто есь, – в голосе Старого чувствовалась горечь. Он подошёл к нише с фигурками, оглядел их с тоской. – Деды наши как живы штались – не жнам, бохи жалели, мож. Мног-много племенов дедов шхибли. Та и нас мал-мало терь. Напали хады в ту жиму, чуть выбились. Ишь, мал им наш дар, усех коз им дай. Ток подмогли нам други-шошеди. Терь ш ними жимню жизь жавели. Так хто шгибнул, тех исть штали. Коз мал-мало, голодуха. А та лялька всё рно б шёня-жавтра уйшла к дедам. А так, ишь, живы жа ней. Ты б помох щуток, кажи, как над лещить, да де поисть ишкать, пока не уйшёл, ты ж бох, мног-много знаш. А дальш мы как-то шами.

Даллас задумался. Судя по рассказу ведуна, этим людям приходилось несладко. Но то, как они выживают, человеку из Ориона кажется диким. Возможно, у них просто нет выбора. В других условиях они бы стали культурнее, жили иначе. Этим людям просто нужна помощь. Им необходимо продовольствие, лекарства, знания. Всё это есть на Орионе. Найдутся там и неравнодушные люди, которые помогут. Как ни посмотреть, Далласу необходимо попасть обратно или вызвать помощь. И он придумает, как это сделать.

Глава 5

Даллас шёл по снегу за Старым, опираясь на палку и осторожно ступая на больную ногу. Ведун не спешил. По пути он то и дело рассказывал истории, дожидаясь, пока его хромой спутник преодолеет подъём. Снег лежал намного выше, когда Старый нашёл его, распластанного в сугробе. Сам он пошёл тогда в горы за травами и кореньями, которые не доверял собирать никому.

Старый рассказывал, что, когда был моложе, поднялся на вершину горы – выше облаков. Там он увидел первого бога и тот ослепил его за дерзость – недостойный человек взобрался, чтобы узреть непостижимое. Но к счастью, бог сжалился и вернул бедняге зрение, услышав заверения, что смертный не желает стать небожителям ровней. А когда этот бог ушёл, один за другим проснулись деды – их глаза светились во тьме, подмигивали, а иногда роняли слезу, оплакивая жизнь потомков. Все люди когда-то были богами, но за поступки их низвергли на землю. И только после смерти позволено вернуться на небо.

Молодой ведун не спал всю ночь, любуясь мерцающими глазами дедов, да подбрасывая топливо в огонь, чтобы согреться. И он увидел, как на небо пришёл ещё один бог – его лицо светилось так ярко, что снег вокруг заискрился и стал синим. Старый понял, что это главный бог ночи. Он обратился к нему, попросив разрешения врачевать народ своего племени, заглядывать в прошлое и будущее, молить о ранней весне и поздней зиме. Бог оставался молчаливым, но Старый заметил улыбку и понял, что хоть и недостойны смертные божественных слов, но просьба его услышана и принята.

Старый, которого, похоже, и в годы молодости, называли именно так, дождался, пока небожители уйдут – бог ночи за горы, а деды уснут, закрыв глаза. Небо окрасилось розовым, и он увидел дом богов – большое блюдо, висящее вдалеке. Знать, все они спали именно там, пока главный бог дня бродил по небу.

К утру у Старого закончились дрова, он покинул вершину и спустился в сумрачный мир – отбывать наказание, возложенное на предков. Кроме того, он уже получил одобрение заниматься ведунством. Оставалось надеяться, что когда-нибудь боги сжалятся над людьми и позволят, не дожидаясь смерти, жить на небесном блюде, а ночами взирать блестящими глазами на горы и облака.

Даллас глядел наверх, куда указывал Старый и обдумывал эту историю. Забавно, что дикарь, живущий под беспросветным облачным покровом, видел луну и звёзды, а обитатель «небесного блюда» не мог похвастаться тем же. Искусственные созвездия и проекцию луны в расчёт можно не брать. Он и солнце-то по-настоящему видел только мельком один раз. И оно тоже ослепило его – похоже на наказание за дерзость и попытку оказаться наравне с ним, если бы Даллас верил в такие вещи.

После нескольких часов пути Старый нашёл место крушения. Ложбину среди скал всю занесло слоем снега, но кусок пластикового крыла торчал, зацепившись за низкорослые деревья. Пробравшись к нему, Даллас осмотрел край обломка. Деталь сервопривода осталась на другой части крыла, скрытой под белым покровом.

Снег вокруг был чист и нетронут. Захотелось оставить на нём следы, испортив это белое полотно, расстеленное природой. Палкой, крылом, здоровой ногой, Даллас разрывал снег вокруг себя, надеясь обнаружить детали сервопривода. Но это оказалось бесполезной затеей. Старый не помогал – он сел на обломок скалы и пожаловался, что в темноте дойти домой будет очень трудно. Его доводы не лишены логики, но всё-таки не хотелось потерять шанс вернуться к прежней жизни, поэтому Даллас упорно копал снег.

Старый всё не унимался. Пытаясь зайти с разных сторон, мягко уговаривал прекратить поиски и спускаться. Он напомнил об ужине, и Даллас, ничего не евший после того ужасного супа вчера утром, ощутил предательскую пустоту в желудке. Согрев во рту немного снега, он посмотрел вокруг ещё раз и понял, что действительно пора спускаться.

Они прибыли в деревню, когда почти стемнело. Женщины уже приготовили ужин – на сей раз что-то вроде рагу из неизвестных Далласу овощей, но, к счастью, без подозрительного мяса. После ужина, как это часто бывало ранее, Старый собрал детвору вокруг костра в центре площадки, окружённой хижинами. Он рассказывал им истории о богах и предках, которых они называли дедами. На этот раз Даллас присоединился к ним и подсел к костру, устраивая поудобнее ноющую после прогулки ногу. Детишки недоверчиво поглядывали на нового члена племени, некоторые показывали на него пальцем и что-то шептали на ухо друзьям. Но в конце концов, они увлеклись историей ведуна и напрочь забыли, что среди них чужой.

– Кажи нам, Старый, кажи ещё про железова боха! – просили дети новую историю.

– Ну, ладно-ладно, школь уж раз ту кажку кажал, та всё вам мало, – в шутку сердился Старый. – Жила как-то баба, а в пузе ейном был бох, что всех людей должон на войну вести, када большой мужик штанет. А жлые бохи шлали мужика, шоб её к дедам уйти прям с лялькой в пузе. Мужик тот был вродь как мужик, а нутром железовый. И найшёл он ету бабу, а она бежать. И из бабахи в его палить, та ему ништо – знать железовый. Тока увидал он красу бабью, та шилу еёшнюю, так и грит: «Ты, баба, не боись, я должон тя убить, всё ж вижу, как ты краса, да шмела. Жнать твоя лялька буит правда нас воевать да нападать. Но мне моё племя не мило, а ты мила, так я те помогу, штоб мужик из водного железа вас не жнашёл».

– На самом деле помогал ей другой киборг… железный мужик, а первого она раздавила, – вмешался Даллас, вспомнив классический боевик конца двадцатого века.

С одобрения Старого он, как мог, пересказал сюжеты засмотренных до дыр классических тридэшек. Он старался упрощать слова, чтобы дети его понимали, а они слушали, открыв рот. А когда история закончилась, попросили ещё. Он вспомнил другие сюжеты масскультуры, адаптируя их под местную реальность. Ведун тоже слушал с интересом и вниманием, иногда посмеиваясь, узнавая повороты историй.

Так они сидели, пока матери не загнали детей в жилища. Отправился к себе и Даллас, пожелав спокойной ночи Старому. Но, лёжа в хижине, он всё думал, как найти путь к «небесному блюду». Мысли путались, повторялись, мозг подкидывал совершенный бред, связанный с сюжетами тридэшек, и в итоге Даллас не заметил, как уснул.

Голова продолжает работать и во сне, переваривая заложенную информацию, раскладывает её по полочкам и ищет решения. Даллас проснулся с мыслью, что, если шахтёры добывают руду для нужд небесного города, значит, её туда каким-то способом переправляют. Осталось только выяснить – возможно ли вместе с рудой переправить и выпавшего из привычной среды горожанина.

Старый не объяснил, как доставляют минералы на Орион. Говорил, что это «бохово колдунство», а как оно устроено – «не по его котелку». Через два дня должны прийти мужчины, нужно напроситься с ними в шахту. Кроме того, что это способ вернуться, интересно взглянуть, что же случилось с роботами-добытчиками. Ведь это их задача снабжать город, а вовсе не этой малочисленной горстки голодающих людей.

Пока тянулось ожидание, Даллас попытался починить костюм. Не разобравшись с застёжками, Старый и его соплеменники разрезали и разорвали скафандр в нескольких местах. Это можно залатать, имея современные инструменты и запасные детали, но под рукой только камни, палки, да ржавые ножи. Аккумулятор бы ещё пригодился, но зарядить его не вышло. Соорудить достаточно большую солнечную батарею из уцелевших пластин с костюма не получилось, а интенсивности солнца из-за облачного покрова не хватало, чтобы обойтись уцелевшими кусками.

Комбинезон Далласа разрезали только в одном месте – на левой ноге. Но дыра очень аккуратно зашита толстой нитью. Он наконец облачился в привычную удобную одежду. Но и с накидкой расставаться не стал – по вечерам горы дышали холодом, и за день воздух уже не прогревался.

Он привык к накидке, сшитой из пёстрых лоскутков, уже не путался в полах, а если поднимался ветер, выручал поясок, сплетённый Гулёнкой. Рассматривая однажды выцветшие узоры на кусочках ткани, Даллас вскочил от удивления. На одном из сегментов он увидел отчётливый логотип компании «Адинайк». Странно, что раньше не заметил, ведь символ красовался прямо на груди. Он не понимал, как кусок ткани фирменного спортивного костюма оказался здесь, среди развалин и упадка.

Гулёнка долго не могла взять в толк суть вопроса, но, когда Даллас спросил её, откуда берётся ткань для одежды, выяснилось, что в определённые дни происходит обмен с жителями соседних племён. Одни предлагают ткань, другие – изделия из железа, третьи – утварь из дерева и глиняные горшки. Гулёнкино племя в ответ платило козьим мясом и каменными фигурками людей и животных. Их Каспар мастерски вырезал во время отдыха.

В день, когда ждали мужчин, Гуля, набравшись смелости, заговорила с Далласом:

– Ты мя звини, я ж не знам как там жизь на небе твоёвом. Старый мне казал, чё мы дикие для тя, а я ждала шоб ты ко мне лёх, а Дана не ждала.

Даллас смутился, но Гулёнка не дала себя прервать и продолжила:

– Сёня мужики придут, Дан снов лягет свой штырь в мя сувать. А мя с его рвать тянет, тока «нет» казать низя. Ты приди, я тя налюблю, ты мне нра, а Дан – не.

Не зная, куда отвести взгляд от взволнованной девушки, Даллас всё-таки согласился спасти её от посягательств, соблюдая обычаи племени:

– Ладно, Гуля. Я приду, лягу рядом. Но мы будем спать. На самом деле спать. Все эти «штырь», «сувать»… Я так не могу, понимаешь?

Гулёнка взвизгнула от радости, попрыгала на месте и убежала, как только поняла, что Даллас согласен. Но неясно, чему она обрадовалась больше – что будет спать с ним или что не будет с Даном.

Мужчины пришли поздно, усталые и измученные. Из-за этого Даллас решил отложить просьбу насчёт своего похода в шахту до завтра. Их наскоро покормили возле центрального костра. Дан, как и в прошлый раз, не скрывал намерений отправиться в постель к Гульке, но сейчас девушка мягко, но решительно пресекала его попытки приобнять или положить ладонь на бедро, делая вид, что занята котелками. При этом она с волнением смотрела на Далласа, будто опасаясь, что он забыл обещание.

Конфликтовать с Даном, как и с другими мужчинами, не хотелось, но и девушку жаль. Как только жители стали расходиться спать, Гуля помогла Далласу подняться и повела в хижину, где он сразу же лёг на её место. Следом просунул голову в жилище Дан, но, поняв, что происходит, сверкнул глазами во мраке, цыкнул зубом и пропал. Здесь на самом деле чтили правила, придуманные неизвестно кем и нигде не записанные.

Огонь прикрыли заслонкой, хижина погрузилась во мрак. Женщины наскоро обсудили животрепещущие события дня, громко зевая и сетуя, что вокруг Гульки «козелы ходют стадом», а к ним уже сколько лет никто не захаживает, после чего утратили к молодой соседке интерес, отвернулись и накрылись тряпьём. Некоторые из них уже захрапели, когда Даллас подумал, не покинуть ли чужое ложе. Тем более поместиться удалось лишь на самом краю, хотя Гуля не занимала много места. Кажется, всё стихло, и Дан, утомлённый дорогой и работой, не посягнёт на постель этой девушки. Значит, можно с чистой совестью отправиться на своё место.

Даллас уже спустил одну ногу на пол, как вдруг Гулёнка повернулась и положила руку ему на грудь. Он попытался мягко высвободиться, но она, будто бы во сне, не убирала руку, и недовольно поёрзала, придвинувшись ближе. Это было неудобно – и физически (он почти свешивался с кровати), и морально – Даллас не представлял, сколько лет этой Гулёнке, да и он вот-вот отправится обратно на Орион, а там ждёт Лиза. Наверное…

Её рука была такой тёплой. Стало совсем неловко, в особенности оттого, что тоскующее по женской ласке тело отозвалось на это, якобы нечаянное прикосновение. Даллас разрывался между порывом прекратить это и желанием оставить всё как есть. Найдя подобие компромисса, он повернулся к Гулёнке. Её закрытые глаза и приоткрытый рот, едва различимые в полутьме, выражали, казалось, всю нежность мира. Даллас, сам от себя не ожидая, обнял её и прильнул к губам.