355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Оганесов » Непохожий двойник » Текст книги (страница 3)
Непохожий двойник
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 14:35

Текст книги "Непохожий двойник"


Автор книги: Николай Оганесов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

И вот два дня спустя, на очной ставке с Ямпольской, он взялся за старое. Что это: непоследовательность? Расчет? Наивность? А может, он все еще питал надежду, что все обойдется, что Ямпольская, потрясенная встречей с бывшим возлюбленным, не найдет в себе сил повторить в его присутствии свои показания? Или испугался, что она проговорится о чем-то более важном? Последнее соображение встревожило меня не на шутку. Между тем не прошло и часа, как Красильников взялся устранить противоречие.

– Понимаете, хотелось досадить этой старой деве, – сказал он, когда я вызвал его на повторный допрос. – Я ведь не собираюсь отказываться от своих слов...

Оставалось поверить ему на слово, тем более что голова и без того пухла от вопросительных знаков. Была, например, еще загвоздка: крючок, на который дверь волонтировского флигеля запиралась изнутри. Аварийщики, первыми прибывшие на место, утверждали, что дверь была заперта и что бригадир открыл ее, поддев крючок проволокой.

Красильников наверняка догадывался, почему при встречах с ним я не затрагиваю эту немаловажную деталь.

– Волонтир закрыл за мной дверь, – твердил он. – Сами подумайте, не мог же я накинуть крючок и выйти из запертого дома!

В чем, в чем, а в логике ему отказать было трудно. Раз дверь заперли изнутри, значит, после ухода Красильникова Георгий Васильевич был жив и здоров.

На следующий день мы провели следственный эксперимент. Он состоял из десяти попыток запереть дверь, находясь снаружи. Девять попыток не принесли результатов. Лишь в одном случае с помощью тонкой стальной проволоки, просунутой сквозь щель в двери, удалось накинуть крючок на скобу. Чтобы проделать этот трюк ночью, при плохом освещении, надо было обладать ловкостью фокусника или навыками профессионала-медвежатника. Красильников, насколько нам известно, ни фокусником, ни потрошителем сейфов не был и у двери, по словам Ямпольской, не задерживался. Мы стояли на морозе у флигеля и чувствовали себя, как герои известной сказки, забывшие волшебные слова «сим-сим», и простояли бы еще долго, если бы один из понятых не предложил принципиально другой способ. Все следующие десять попыток увенчались успехом. Все десять! Оказалось, надобности в дверном зазоре вообще не было. Стоило закрепить крюк перпендикулярно плоскости пола и посильнее стукнуть дверью, как он от сотрясения падал и попадал прямо на скобу. Слова Елены Борисовны о том, что Красильников захлопнул дверь, оказались пророческими. Ни у кого из присутствующих не осталось ни малейших сомнений: тот, кто был знаком с особенностью дверного запора, мог справиться с задачей в любое время дня и ночи, причем с завязанными глазами.

За экспериментом последовал допрос. Самый длительный и самый результативный за предшествующие три дня. Правда, сначала мне показалось, что Красильников твердо решил воспользоваться своим правом на отказ от дачи показаний

– Дверь заперли вы, – говорил я. – Это подтверждается свидетельскими показаниями и результатами следственного эксперимента

Он молчал.

– Между вами и Волонтиром произошла ссора?

Молчание.

– Вы подрались?

Игорь не проронил ни слова.

– На трупе Волонтира найден волос, – продолжал я. – Экспертиза установила, что волос принадлежит вам. Понимаете, что это значит? – Я сделал паузу. – Это значит, что вы наклонились над Волонтиром уже после того, как он лег на диван. Это значит, что после вашего ухода он уже не вставал. Я не хочу пугать, но пора понять, Красильников, что против вас имеется достаточное количество улик, и молчание в данном случае работает против вас. Подумайте об этом...

КРАСИЛЬНИКОВ

Со дня последней встречи со следователем прошло двое суток. Двое суток тягостного ожидания. Игорь ненавидел эти заполненные неизвестностью паузы. Периоды относительного покоя, как ни странно, наступали сразу после допросов. Пока перебирал подробности, обдумывал отдельные реплики следователя, смаковал свои удачные ответы, было терпимо. «Что, взяли?! – отводил он душу, оставаясь один. – Черта с два! Я так просто не дамся!» Утешая себя мыслью, что положение следователя немногим лучше его собственного – тоже привязан к делу, тоже мучается, – Игорь радовался мелким своим победам, но проходил час-другой, и он чувствовал, как надвигается то страшное, чего больше всего боялся, с чем не мог и не умел бороться. Им овладевал безотчетный, нестерпимый страх, и не было от него спасения. Да, он боялся, и, как бывало всегда, когда он кого-то или чего-то боялся, испытывал неодолимое желание смягчить вину, признаться, коль нет другого выхода, покаяться, попросить прощения. Это и было всего опасней. В таких случаях, и то лишь ненадолго, отвлекали мысли о постороннем, не имеющем связи со следствием, с его делом...

Вот по стене пробежала тень облака. На четвертом этаже открылась форточка. С крыши сорвалась сосулька и разбилась на множество осколков. Это отвлекает, об этом и надо думать. Его обострившийся за последние недели слух уловил слабые, чуть слышные трамвайные звонки. Каким ветром занесло их сюда, за толстые тюремные стены?! Может, галлюцинация? Он прислушался, нет, в самом деле звонки. Они будто специально вторглись сюда, чтобы поддразнить, напомнить о существовании другого мира, откуда он пришел месяц назад и куда так стремился попасть снова. Там было все, к чему его тянуло всегда, а сейчас особенно сильно: сытная, вкусная еда, музыка, женщины; там было место случайностям, риску, возможности выбора. Он с тоской представил себе улицу, пешеходов, шум транспорта. Пришли мысли о деньгах. Нет, он любил не их, он любил чувствовать себя платежеспособным. Всегда, везде, в любое время дня и ночи при тебе должны быть деньги, и чем больше, тем лучше, спокойней и безопасней. Однако сейчас он испытывал совсем иное, сейчас хотелось подержать в руках хотя бы пятерку. Помять ее, услышать хруст бумаги, увидеть ее цвет.

«Рассказать бы Алику, ни за что не поверил бы», – усмехнулся он про себя, вспомнив заведующего ателье «Оптика» Харагезова, – молодого, лет тридцати, парня, успевшего в свои годы обзавестись небольшим брюшком, солидными залысинами и строгим начальственным взглядом. Он всегда нравился Красильникову: серьезный, немногословный, внушительный. Хотелось бы со временем походить на него, занять такое же положение...

Их отношения с заведующим были до поры официальными, но теплыми – тот тоже отличал Игоря среди других, – а с ноября прошлого года стали приятельскими. Как-то, проходя мимо его столика, Алик небрежно бросил:

– Ты свободен, Красильников? Зайди, разговор есть.

В небольшом, уставленном полированной мебелью кабинете он выкатил на него свои выпуклые немигающие глаза и спросил, беззвучно барабаня подушками пальцев по пластику стола:

– Как работается?

– Не жалуюсь, – ответил Игорь.

– Зарплата устраивает?

– Как сказать? Лишних-то денег не бывает, сами знаете.

– Та-а-к. – Харагезов перестал стучать пальцами, подвинул к нему пепельницу и пачку «Мальборо». – Закуривай, не стесняйся.

– Спасибо, не курю.

Алик смерил его изучающим взглядом.

– Отдельно работать хочешь? – спросил он внезапно.

Предложение было настолько неожиданным, что Красильников смог только кивнуть в знак согласия.

– Не тебе объяснять, что это дает. Постараешься – через год-другой на машину накопишь, не будешь зарываться – и на гараж в придачу. Ты парень свой, потому и предлагаю, – польстил Алик. – У меня в управлении свой человек есть. Так что шевели мозгами, ты мужик сообразительный...

– Сколько? – стараясь не выдать своего волнения, спросил Игорь.

– Мне лично ничего не надо, – развел руками Харагезов. – Мы люди свои. А вот того человека отблагодарить не мешает, еще пригодится. – Он перевел взгляд на запертую дверь кабинета. – Ну, я думаю, тысячу... Как считаешь? – И сам же ответил: – Меньше неудобно, не тот уровень...

Пришлось побегать за этой тысячей! Деньги со сберкнижки снимать не хотел, то был неприкосновенный запас, о котором не знала ни одна душа. Шестьсот кое-как наскреб. Остальные занял у Волонтира. Через день принес деньги Харагезову. Алик покрутил в руках конверт, но считать не стал. Сунул его в ящик стола и пообещал:

– В январе переселишься. Раньше не надейся. Все. Иди работай...

«Сколько же ему тогда перепало? – подумал Красильников. – Пятьсот как минимум. Это не пятерка! А может... может, весь кусок между пальцев застрял?!» Такой вариант пришел ему в голову впервые. Как это он раньше не сообразил? Конечно, Харагезов надул, и сейчас, в эти самые минуты, когда его ведут по тюремному двору с заложенными за спину руками, кто-то другой сидит в небольшой, уютной мастерской на его, Красильникова, месте. «А деньги присвоил Алик и радуется, что меня посадили... Ну нет, погоди радоваться, скотина, за мной не заржавеет, я тебя выведу на чистую воду, дай только выбраться отсюда. Ты еще сам мне приплатишь!»

До сих пор он почти не думал о работе в «Оптике». Выходит, лучше было не вспоминать – одно расстройство! Взятка, отданная заведующему, чтобы тот перевел его на самостоятельную работу, где можно было развернуться, заколачивать на свой страх и риск, ни от кого не зависеть, пропала впустую. Нет ни денег, ни места, а есть камера, невкусная, пресная пища, и вместо развлечения окно в стене – горизонтально расположенная полоска неба, по которой, если повезет, раз в день пробежит край облака... Были перспективы, планы были, программа на будущее. Мечтал начать новую жизнь с Танькой – студенткой пединститута, с которой вот уже полгода встречался тайком, – мечтал уехать с ней к морю, купить машину, дом где-нибудь в Крыму, в Сочи, у чертей на куличках. Все реально, осуществимо, даже средства имеются, и вот из-за недоразумения, случайности все полетело в тартарары. Вместо теплого моря – тюрьма, следователь, допросы.

Хорошо, дали время подумать, не то – позорный провал с первой минуты. Подготовлен не был, рассчитывал, что смерть спишут на несчастный случай: включил, пьянчуга, газ и заснул, забыв зажечь спичку. И вдруг арест! Спасло чудо, простая, но спасительная мысль: только они двое знают, как было на самом деле. Волонтира, второго, нет в живых, иначе не взяли бы. Значит, он один! Это и выручило. Еще не зная противника, он сумел перехитрить его, сумел вывернуться...

Так уже было однажды. Двенадцатилетним мальчишкой увязался с компанией взрослых ребят. Они снисходительно терпели его присутствие, решали какие-то свои, недоступные ему проблемы. Ему захотелось во что бы то ни стало доказать, что он по праву находится в их компании. Когда проходили мимо заправочной станции, между старшими возник разговор о том, по какому принципу действует бензонасос. Он поотстал, крадучись подошел к колонке и нажал на большой красный рычаг. Бесцветная пахучая жидкость тугой струей ударила в асфальт, в солнечных лучах загорелись бензиновые брызги, и вскоре по всей улице разлилась огромная лужа. Завороженный этим зрелищем, он упустил момент для бегства: его сгреб какой-то мужчина и потащил в детскую комнату милиции. По дороге расплакался, просил отпустить, а когда понял, что не поможет, стал лихорадочно искать выход. В детскую комнату вошел уже с готовым решением. Глядя прямо в глаза строгой женщине, одетой в синюю милицейскую форму, сказал, что его подучили старшие, и выложил все, что знал о ребятах: их имена, фамилии. Можно, конечно, назвать это и предательством, но разве его самого не предавали? Еще как! Взять хотя бы Ленку! Ну что он ей плохого сделал? Мало того, что подглядывала, выслеживала, наблюдала за каждым шагом, так и в прокуратуре все выложила, истеричка! Дежурила она, что ли, у окна?! Кто ее за язык тянул? Мстит! Утопить хочет! Сколько раз убеждался, что рассчитывать можно только на себя, ни в ком другом уверенности быть не может... Ну, ничего, плевать, он выдержит. Не все потеряно. Еще посмотрим, кто кого, гражданин следователь, посмотрим!

И что-то отдаленно похожее на улыбку мелькнуло на его губах.

СКАРГИН

Итак, через три дня после ареста Игорь признал себя виновным в убийстве. С его стороны это был совсем не глупый, а возможно, и единственно правильный ход: во-первых, доказательства вины слишком серьезны, чтобы пренебрегать ими, а во-вторых, как шахматист, сознательно жертвующий фигурой, он пошел на это из стратегических соображений, признался в малом, чтобы скрыть большое. «Легенда» о неосторожно совершенном убийстве была настолько складной и глубоко продуманной, что, явив нам будто бы четкую картину происшедшего, фактически не приблизила к истине, а сделала ее еще недостижимей.

– Я виноват, – «изливал душу» Красильников. – Виноват и не снимаю с себя вины. Но, гражданин следователь, войдите в мое положение: кому хочется ломать себе жизнь... Ведь как оно было. Позвал он меня к себе. Я не в настроении был, пойду, думаю, развеюсь. Ну, захватил с собой бутылку. У него тоже бутылка была. Ну, и напились, что называется, до чертиков. Гляжу, Жора с ног валится. Подтащил его к дивану, уложил и уходить уже собрался, да черт дернул – чаю захотелось попить. Выпью, думаю, тут чашечку, чтобы жену дома не будить, время-то позднее. Подошел к плите, открыл конфорку. Спичек под рукой не оказалось. Стал искать. Нашел в комнате коробок. Вернулся к плите, открыл другую конфорку, – про ту, первую, видно, забыл. Чиркнул спичкой, она не зажглась, сера отлетела. Я в коробок, а он пустой, в нем всего одна спичка и была. Ну, разозлился, опять по комнате стал искать. Не нашел. Смотрю на часы, а на них уже два часа ночи. Пора, думаю, домой бежать. Ну и побежал, а про газ-то и забыл начисто. Такое только спьяну могло случиться. И ведь что интересно, не пил никогда водки этой проклятой в таком количестве. Шутка ли, по бутылке на брата пришлось. У кого мозги не затуманятся... – Он продолжал в том же духе и, если бы я не остановил, пожалуй, перешел бы на актуальнейшую по нашим временам тему о вреде алкоголя.

– Коробок куда дели? – спросил я.

Он пожал плечами, мол, кто ж его знает.

– В квартире Волонтира, в метре от газовой плиты, мы обнаружили пять коробок спичек. – Я не сомневался, какой услышу ответ, и не ошибся.

– Чужой дом, как и чужая семья, потемки, – ответствовал Красильников. – Трезвым я бы тоже нашел. Да и чай, был бы трезвым, вряд ли стал разогревать, какой же чай в два часа ночи...

Довод сколь простой, столь и лишенный намека на правду: спички лежали на виду, только слепой мог их не заметить. Честное слово, по мне, лучше бы он продолжал отпираться.

– А бутылки из-под водки куда исчезли?

– Одну выбросил, другую домой отнес, думал, может, в хозяйстве пригодится. Помыл и под стол поставил, там она и лежит, наверно.

– Отпечатки пальцев на ручках плиты тоже случайно стерли?

– Нет, не стирал, – невозмутимо ответил он. – А что, нет отпечатков? Может, смазались?

– Да нет, не смазались. На пластмассе отпечатался рисунок ткани, которой были стерты следы. Как вы это объясните?

Он сделал недоумевающие глаза:

– А вы не ошиблись? Должны быть следы, я же открывал конфорки...

ГЛАВА 4.

24-30 января

ЯМПОЛЬСКАЯ

Следователя интересовали ее отношения с Красильниковым. А что она могла сказать, если сама до сих пор не знала, какое место в ее жизни занимает Игорь? Одно дело – думать, что между ними с самого начала все было зыбким, неопределенным, и совсем другое – вслух говорить об этом посторонним людям. Кто, например, поверит, что целых полтора года, живя бок о бок в одном доме, они почти не замечали друг друга?

Большую часть дня она проводила на работе, в научно-исследовательском институте, где работали ее друзья, подруги, а в келью – так она называла свою комнату в общей квартире – возвращаться не торопилась. Изредка приглашала к себе сослуживцев, но только изредка, потому что быстро уставала от шума и музыки. Происходило это скорее всего оттого, что музыку и шумные вечеринки любил Славик, ее бывший муж, с которым она развелась несколько лет назад. Когда в результате размена въехала в свою «келью», ей еще долго не верилось, что в квартире может быть так тихо. Она ценила обретенный покой, оберегала его и, хотя не уклонялась от новых знакомств, шла на них не слишком охотно. И все же... все же она кривила душой, утверждая, что вовсе не замечала Игоря. Пожалуй, чуть-чуть выделяла его среди соседей, он ей немного нравился, только это скорее настораживало, чем привлекало ее...

Познакомились они в августе. Лена спешила на работу. Вышла из квартиры, полезла в сумку, чтобы спрятать ключи, неосторожно зацепилась за дужку очков, и они, мелькнув в воздухе, ударились о ступеньку и упали в лестничный пролет. Она бросилась вниз. Игорь стоял с очками в руках и рассматривал клеймо на дужке.

– Итальянские, – сказал он и сделал шаг навстречу. – Моменты свиданий, уважаемая соседка, между прочим, самые великие моменты в жизни.

Она спросила:

– Это, кажется, Козьма Прутков?

Он ответил:

– Какое это имеет значение? Важно, что сказано про нас с вами.

– Вы в этом уверены? – осведомилась она и протянула руку, чтобы взять очки, но он спрятал их в карман.

– Пойдемте. Я звезд с неба не хватаю, но стекло вставлю. – И снова идиотская присказка: – Не нам, господа, подражать Плинию, наше дело выравнивать линию. – Это был опять Прутков, которого Игорь знал почти наизусть.

Отважившись на что-то, в чем еще не отдавала себе ясного отчета, она решила: «Задержусь ненадолго». А спустя полчаса, узнав, что у Игоря выходной, подумала: «У меня три отгула, надо же когда-нибудь их использовать».

– Сколько я вам должна? – спросила она, когда он вышел из ателье с отремонтированными очками

– Нисколько, – отмахнулся Игорь. – Пройдемся, если не возражаете.

– А если возражаю? – И хотя что-то в ней протестовало против столь стремительного сближения, она все же пошла, обманывая себя тем, что поступает так из невинного желания поболтать и Игорь, конечно, понимает это и подыгрывает ей. В общем, есть возможность развлечься, почему же не воспользоваться? Что она, монашенка-отшельница? И так, кроме института и своей «кельи», ничего не видит...

На набережной было очень жарко. Игорь предложил сходить в кино. Она не возражала, но сеанс только начался, впереди была уйма времени. Не сговариваясь, они направились к стоянке катера, переехали на другой берег, прошли сквозь забитый до отказа пляж и спрятались от палящего зноя на затененной террасе кафе.

«Он специально привел меня сюда», – догадалась она и ощутила, как смутным предчувствием перемен шевельнулась в ней безотчетная радость. Настроение слегка омрачалось подозрением, что участвует в игре, правила и весь ход которой заранее продуманы ее спутником, но лишь слегка, и постепенно ей удалось отвлечься.

– Хорошо здесь, правда? – спросил он.

«Да, очень», – хотелось ответить ей, но вместо этого она спросила:

– Скажите, только откровенно, вы еще там, в подъезде, решили привести меня сюда?

Игорь подвинул к ней бокал с шампанским

– За умных женщин, – сказал он. – Не хочу форсировать событий, но вы давно мне нравитесь...

– Итак, за умных женщин, – закончил он и залпом выпил шампанское.

Она сделала несколько мелких глотков, опустила бокал, потом передумала и выпила до дна. Шампанское было неправдоподобно холодным.

На обратном пути они завернули в тенистую рощу у обочины шоссе. Едва оказались под деревьями, Игорь, шедший сзади, обнял ее и рывком повернул к себе. Его лоб был покрыт мелкими бусинками пота, уголки рта чуть заметно вздрагивали. Захотелось расслабиться, подчиниться его воле, но внезапно вернулось ощущение, что все происходящее заранее продумано Игорем: кафе, шампанское, роща в стороне от дороги... Лена уперлась руками ему в грудь. Он отошел, прислонился к стволу дерева и, глядя поверх ее головы, не делал попытки приблизиться.

От душного, насыщенного запахами трав воздуха кружилась голова. Деревья отбрасывали пятнистую, пронизанную солнцем тень.

Она вплотную подошла к нему и провела ладонью по щеке.

– Не надо, прошу тебя, – сказала она. – Ничего хорошего не выйдет, поверь... Я старше, я знаю...

– Не надо меня успокаивать. – Он по-прежнему глядел мимо нее.

– Вот и хорошо. – Она пошла к причалу, обрывая на ходу высокие стебли пожухшей за лето травы.

На катере к ней вернулось хорошее настроение. Шутила, смеялась. Особенно ее смешил «морской волк» – средних лет мужчина, стоявший у штурвала в тельняшке, коротких «тропических» шортах и лихо заломленной фуражке с выщербленным лаковым козырьком. На набережной она вытащила из сумки билеты и сказала, подстраиваясь под прежний тон их разговора:

– Ты, конечно, оскорблен, но не пропадать же билетам...

– Пойдем? – обрадовался он

Лена кивнула.

Они вошли в темноту зала – сеанс уже начался, – вслепую, натыкаясь на подлокотники, пошли по проходу, нашли свободные места. Как только опустились в кресла, Игорь крепко и уверенно обнял ее.

Потом был полупустой зал, залитый желтым электрическим светом, красное, клонящееся к закату солнце, снова билетная касса, еще один сеанс, неожиданная луна при выходе из кинотеатра, озноб – она почему-то мерзла, – поездка на такси в новый микрорайон, где она на цыпочках вошла в незнакомую квартиру...

Поздно вечером она сидела на тахте у открытой балконной двери и наблюдала за Игорем. Вот он встал, подошел к серванту, вытащил оттуда бутылку вина, разлил его в тонкостенные стаканы. «Сейчас он подойдет ко мне», – загадала Лена. Улыбнувшись, она протянула руку, и он оказался рядом, прижал голову к ее плечу. Она гладила его мягкие волнистые волосы, изредка отпивала кисло-сладкое вино и думала, что разница в четыре года не так уж существенна, если им так хорошо и спокойно вдвоем.

Снизу доносился приглушенный расстоянием мальчишеский голос. Он заметно фальшивил, никак не мог попасть в лад аккордам гитары. Игорь говорил что-то тихо, еле слышно. Его голос, сливающийся с шорохом листьев, лунное, усыпанное звездами небо, тополя, обесцвеченные светом уличного фонаря, и даже монотонный голос, доносящийся снизу, – все находилось в необъяснимой связи, казалось необходимым, единственно нужным сейчас, и если бы кто-то взялся исполнить ее желания, она попросила бы только одного – чтобы минуты эти длились бесконечно, всегда-всегда...

Не было ни раскаяния, ни угрызений совести. И то и другое пришло на следующий день. Была суббота. Выйдя из дома, она увидела всю их семью. Они возвращались откуда-то, нагруженные покупками: впереди шла долговязая девочка лет семи, за ней под руку с мужем шла Тамара – полная, ярко одетая женщина, выглядевшая из-за неумело наложенной косметики старше своих лет.

Вечером, сидя над разложенным на столе текстом, Лена вспоминала утреннюю встречу, безжалостно восстанавливала подробности: Игорь чему-то смеялся, его ладонь плотно сжимала локоть жены. Увидев ее, отвел глаза, но руку не убрал, сделал вид, что не заметил, даже не поздоровался. «Уж это-то он мог сделать! – думала она, бессмысленно водя глазами по строчкам. – Это он мог, должен был сделать». На следующий день, в воскресенье, возвращаясь из магазина, она увидела Игоря во дворе. Рядом с ним на лавочке у своего флигеля сидел Волонтир – угрюмый, неприветливый мужчина, которого она втайне побаивалась. Холодно поздоровавшись, Лена прошла в подъезд. На лестнице между первым и вторым этажами Игорь догнал ее.

– В девять отопри. Я приду.

– Нет, – твердо сказала она. – Не приходи. Я не хочу.

– Ты серьезно? – Он удивленно посмотрел на нее.

– Абсолютно.

– Почему? – Оглянувшись на дверь своей квартиры, он взял ее за плечи. – Что-нибудь случилось?

– Не знаю. Игорь. Не надо... Не надо – и все.

– Зато я знаю. – Он приблизил лицо. – Это из-за вчерашнего?

– Может быть.

Он отпустил ее.

– Выброси из головы. – И, уже спускаясь, обернувшись, сказал: – Отопри. Иначе подниму на ноги всех твоих соседей...

Это была не угроза, и она, ровно в девять отпирая дверь, меньше всего беспокоилась, что Игоря увидят соседки по квартире. Долго говорили они в тот вечер, но так ни к чему и не пришли. Со временем она поняла, что Игорь совсем не такой, каким показался ей в день знакомства. В нем было что-то детское, тщательно скрываемая неуверенность в себе, но эти качества сочетались со способностью быть настойчивым, а иногда и идти напролом. Странная смесь: мальчик-мужчина, воск, который, застывая, мог превращаться в сталь. Он мог быть нежным, но и жестоким, мог поразить своей незащищенностью, ранимостью, а мог язвить, лгать без всякой необходимости. Это не мешало ей любить его, она все сильнее привязывалась к нему, но что-то все же изменилось, ушло из их отношений: как о несбыточном счастье вспоминала она о темном, почти черном небе, о серебристых тополях за перилами балкона, о приглушенном голосе невидимого певца.

Изменился и Игорь. Он больше не утруждал себя пылкими признаниями, перестал даже туманно намекать на возможные перемены в своем семейном положении, все реже и реже звонил ей на работу. Встречаясь во дворе, он или сухо здоровался, если рядом был кто-то третий, или, шутовски подмигивая, бросал очередной прутковский афоризм: «Не шути с женщинами, эти шутки глупы и неприличны».

В середине декабря ее пригласили на день рождения в кафе. Лена была простужена, выглядела ужасно, но подружки буквально силком вытащили ее из постели. Одеваясь, она посмотрела на себя в зеркало: белое, цвета алебастра лицо, пятна нездорового румянца на щеках, лихорадочный блеск в глазах. «Зачем я иду? – подумала она. – Надо остаться». Но внезапно возникшее неясное предчувствие беды словно подстегнуло ее...

В кафе было шумно, накурено. Танцевальная площадка до отказа забита парами. У нее мгновенно разболелась голова, но, чтобы не портить настроение подругам, осталась. Около одиннадцати, незадолго до закрытия, она увидела Игоря. С ним была молоденькая, лет девятнадцати, девушка в джинсах и вызывающе открытой блузке. Официантка подвела их к столику у самой эстрады.

«Уйду», – решила она, но удержала появившаяся за последнее время привычка во всем сомневаться: а вдруг случайность, вдруг девушка не имеет к нему никакого отношения, мест нет, вот и усадили за один столик. Сомневалась и одновременно знала, что не ошиблась: именно такой тип женщин, на ее взгляд, вульгарных, недалеких, нравился Игорю. Чувствуя, как пылают щеки, Лена поднялась и, пройдя через весь зал, подошла к его столику.

– Разрешите вас пригласить?

Игорь посмотрел снизу вверх, пожал плечами – это движение предназначалось девушке с глубоким вырезом: мол, извини, не моя вина, что кому-то взбрело в голову пригласить меня на танец.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он, когда девушка уже не могла их слышать. – Что с тобой? Ты плохо выглядишь.

– Кто она?

– Эта девица? – Он явно обдумывал ответ. – Так, знакомая моего знакомого. Он должен скоро прийти, задерживается...

– Ты хочешь, чтобы я поверила?

– И мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе, – сострил он.

– Ты не против, если я дождусь твоего знакомого? – спросила она и подумала: «Еще немного, и я расплачусь».

– Послушай, а тебе не приходило в голову, что для того, чтобы упрекать, надо иметь на это право? – Он говорил без злости, и оттого слова прозвучали особенно жестоко.

– Я, значит, не имею?

– Нет. И знаешь почему? – Он остановился посреди танцплощадки и опустил руки. – Потому что я не могу заставить себя любить. В этом никто не виноват, ни я, ни ты. Только не обижайся, ладно?

Танцующие толкали их, и ее начало относить в сторону. Он еще что-то говорил, но она видела только его раскрывающийся рот. Слезы текли из ее глаз. Как в полусне, она подошла к столику, взяла сумку и. сказав, что скоро вернется, пошла к гардеробу.

Здесь на нее обрушился еще один удар. В двух шагах, у зеркала, не замечая ее, стоял Игорь со своей спутницей.

– Ты можешь толком сказать, кто она такая? – спрашивала девушка, никак не попадая в рукав своего пальто.

– Откуда я знаю, Таня? Откуда я могу знать? – оправдывался он.

– Тогда почему мы уходим?

– Сумасшедшая какая-то, – понизив голос, сказал Игорь. – Сказала, что будет приглашать меня на все танцы подряд. Так что, если хочешь просидеть весь вечер одна, давай вернемся, я не против...

– Терпеть не могу твоих шуточек. – Девушка наконец надела пальто, отвернулась от зеркала и, увидев устремленный на нее взгляд, схватила Игоря за рукав. Он тоже обернулся.

– Ну вот, я же говорил...

И он поспешно повел ее к выходу.

Лена слышала, как за ними захлопнулась дверь, но еще долго не могла двинуться с места, не отрываясь смотрела на свое заплаканное, отраженное зеркалом лицо...

КРАСИЛЬНИКОВА

Логвинову открыла дверь уже стареющая, но упорно, как ему показалось, хранящая следы былой привлекательности женщина. Только лицо какое-то отчужденное от всего...

Первый вопрос – и ее ответ.

– Я, собственно, понятия не имею, что у них там произошло, – сказала она, и это прозвучало как предупреждение о том, что она снимает с себя ответственность за действия сына.

– Но вы знаете, что Игорь арестован? – спросил Логвинов. – Знаете, в чем он обвиняется?

Светлана Сергеевна утвердительно кивнула головой.

– И вас это не удивляет?

– Как вам сказать? – Она без всякой надобности поправила шапочку, из-под которой выглядывали завитки оранжевых волос.

– И да и нет. – Красильникова твердо смотрела в глаза собеседнику. – Когда Игорю исполнилось пять лет, муж бросил меня. Я воспитывала сына одна, без чьей-либо помощи.

– Вы хотите сказать, что если бы отец...

– Я хочу сказать, – перебила она его, – что делала для Игоря все, что было в моих силах. Он ни в чем не нуждался. Поэтому и удивляет, как могло случиться, что из него вышел... – Она запнулась, потом энергично продолжила: – Вышел неполноценный член общества. Безусловно, мне, как матери, обидно сознавать это.

Инспектор ждал продолжения, но Светлана Сергеевна, в очередной раз подтвердив свою непричастность к случившемуся, замолчала.

– Я вижу, отношения с сыном у вас не сложились, – констатировал Логвинов. – Почему, если не секрет?

– У меня нет секретов, – сухо заметила Красильникова. – А отношения у нас были не хуже, чем у других. Нормальные отношения.

– Он не доставлял вам хлопот? Я имею в виду не последние годы, а, скажем, детство, переходный возраст?

– Не больше, чем другие.

– Значит, рос нормальным мальчиком?

– Совершенно нормальным.

– Ну, хорошо, – сдался Логвинов. – Вы сказали, что случившееся не очень удивило вас. Как это понимать?

– Сейчас скажу. – Светлана Сергеевна перевела взгляд на стеклянный шкаф, стоявший в углу кабинета, и снова твердо и отчужденно посмотрела на инспектора. – Перед окончанием школы Игорю выдали характеристику. В целом о нем отзывались неплохо, но в конце было написано: «легко поддается чужому влиянию». Я побоялась, что это может повредить ему в будущем, пошла к классной руководительнице и упросила переписать характеристику. Понимаете, зачем я вам это рассказываю?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю