Текст книги "Исторические взгляды Г. Рюккерта и Н. Я. Данилевского"

Автор книги: Николай Страхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Н. Н. Страхов
Исторические взгляды Г. Рюккерта и Н. Я. Данилевского[1]1
  Данная статья Страхова стала ответом на статью «Немецкий подлинник и русский список» Вл. Соловьева, опубликованную в «Вестнике Европы» в № 12, 1890.


[Закрыть]

I
Вопросы

В предисловии к изданию «России и Европы», сделанном мною по смерти автора (3-е издание, 1888 г.), я говорил об исторической теории Н. Я. Данилевского и поместил в подстрочном примечании несколько слов о Генрихе Рюккерте, во взгляде которого на историю находил некоторое сходство со взглядом Н. Я. Данилевского[2]2
  См. настоящее издание, стр. 483.


[Закрыть].

Противники «России и Европы», ища аргументов против этой книги, остановились, наконец, и на моем примечании о Рюккерте и стали уже прямо утверждать, что взгляд Данилевского не имеет никакой самостоятельности, а составляет лишь список с мыслей Рюккерта. Отсюда загорелся спор, и в настоящей статье мне хотелось бы привести этот спор к окончанию.

Прямой вопрос, о котором идет спор, должен быть, очевидно, поставлен так: в какой мере сходны между собой взгляды названных писателей? И можно ли думать, что Данилевский заимствовал свой взгляд от Рюккерта?

Читатели, если они не принадлежат к людям, которых занимает самое зрелище спора, если они не следят только за тем, кто на кого напал, кто сделал верный удар и кто дал промах, кто сказал самое обидное слово и т. д., – словом, читатели, которых интересуют не спорящие, а самый предмет спора, могут найти поставленные вопросы довольно маловажными.

Если нам важна сама теория культурно-исторических типов, то не все ли нам равно, кто ее первый высказал? Этот вопрос о первенстве есть вопрос историко-литературный и к сущности дела не относится. Мы хотим судить о предмете по его существу, а не по авторитетам тех или других писателей, которые о нем говорили. Если же дело пошло на авторитеты, то не ясно ли, что теория получает только новое подтверждение, когда мы узнали, что и Рюккерт ее признавал? Чем больше этих совпадений, тем лучше, и ничуть не было бы худо для теории, если бы мы следы ее разыскали даже у Тита Ливия или у Геродота. В самом деле, почему вопрос сосредоточился на одном Рюккерте? Если пускаться в историко-литературные разыскания, то нужно бы взять вообще литературу истории и те теории, которые в ней были высказаны прежде, чем писал Данилевский (он писал тридцать лет назад), и показать отношение между его взглядом и этими теориями. Разве Рюккерт составляет какое-нибудь исключение и сам не имеет никаких корней и связей? Это вовсе невозможно: во всяком случае, нужно было бы оценить как-нибудь относительное значение самого Рюккерта.

Наконец, если Рюккерт и Данилевский представляют каких-то неожиданных выродков в исторической литературе, то все наше внимание должно быть устремлено на то, в чем же состоит уродливость их взглядов, то есть в чем эти взгляды отступают от правильного понимания истории, которое, таким образом, должно выступить перед нами тем яснее, чем определеннее мы укажем на отступление от него. Истина есть настоящее мерило и самой себя, и заблуждения. Все нападки на Рюккерта и Данилевского, если они не имеют этой цели, все старания подыскать у них промахи, все рассуждения о том, что один немец, а другой русский и т. п., если и могут быть интересны с какой-нибудь стороны, то ничуть не с главной стороны всего вопроса. Нам нужно больше всего вникать в истину дела, и тогда может оказаться наоборот, что не теория Данилевского уродлива, а, напротив, другие взгляды представляют остановки развития и находят себе уяснение и завершение в этой теории.

II
Ссылка на Рюккерта

Теперь читателям будут понятны те общие точки зрения, которых мы будем держаться, а также и частные обстоятельства спора.

Виновником того, что зашла речь о Рюккерте, был я, нимало не думавший, однако, что на Рюккерте дело и остановится. Когда я окончил свое первое издание книги Н. Я. Данилевского, мне стало жаль, что я не могу точнее указать отношение его взгляда к предшествовавшей исторической литературе. Такое указание имело бы великую важность для читателей, привыкших ценить новую книгу по ее связи с прежним своим чтением. В общих чертах мне было ясно, что взгляд, высказанный в «России и Европе», находит себе оправдание в литературе истории, что чем правильнее вели свое дело историки, тем ближе они подходили к этому взгляду. Но у меня недоставало времени и было не довольно начитанности по истории, чтобы прямо пуститься в развитие этой темы, и я решился, по крайней мере, указать на нее и в пример привести Рюккерта.

Рюккерта же не сам я открыл. Его замечательная книга о всемирной истории вообще мало читается, и у нас, можно сказать, вовсе неизвестна. О ее достоинствах я узнал лет двадцать тому назад, от давно уже покойного Мстислава Викторовича Прахова, отличного филолога, большого любителя и ценителя книг [3]3
  М. В. Прахов ничем не известен в литературе, если не считать нескольких переводных стихотворений; но он оставил по себе прекраснейшую память у всех, кто знал его, – своей чистой и любящей душой, глубиной научного понимания и тонкостью эстетического вкуса. Он же мне указал тогда на первую книгу Ницше, который теперь так знаменит.


[Закрыть]. Он мне указал на нее, как на книгу, единственную в своем роде, именно содержащую в большой полноте не факты, а одни общие взгляды на все области и периоды истории. Потом я слышал, что А. И. Георгиевский[4]4
  А. И. Георгиевский (1830–1911) – один из главных деятелей по введению системы среднего образования в России, редактор «Журнала Министерства народного просвещения».


[Закрыть], когда был профессором в Одессе, в начале шестидесятых годов, в основание своего курса средней и новой истории полагал Рюккерта. Эта книга, которую немцы причисляют к ценным достояниям своей литературы, признается ими особенно пригодной именно для руководства при преподавании, для того, чтобы, изучая факты, не терять из виду общих точек зрения, с которых открывается смысл фактов. И сам Рюккерт дал ей название учебной книги, Lehrbuch, хотя она вовсе не похожа на обыкновенные учебники.

Как бы то ни было, я был знаком с рассуждениями Рюккерта о разнородных культурах, и мне пришла мысль на него сослаться, но, разумеется, только в виде примера, как на одного из многих писателей, у которых можно найти подтверждения для взгляда Данилевского. Мое примечание, из-за которого поднялся весь спор, дословно состоит в следующем:

«Так как мысль о культурно-исторических типах внушается самими фактами истории, то зачатки этой мысли можно встретить у других писателей; укажем на Генриха Рюккерта, составившего самый глубокомысленный из всех существующих обзоров всеобщей истории (Lehrbuch der Weltgeschichte, Leipzig, 1857. 2 Bd.). Но один Н. Я. Данилевский оценил все значение этой мысли и развил ее с полной ясностью и строгостью. Рюккерт не только не положил ее в основание своего обзора, а говорит о ней лишь в прибавлении (Anhang) ко всему сочиненно, в конце второго тома» [5]5
  Данилевский Н. Я. «Россия и Европа». Изд. 3-е. Предисловие, стр. XXV.


[Закрыть].

Эти злополучные строки были причиной недоразумения, и мне теперь ясно, что в них есть действительный повод к такому недоразумению. Стараясь быть кратким и в то же время ясным, я выразился неточно, сказал больше, чем нужно. Например, тут употреблены выражения: «мысль», «зачатки мысли», «оценил все значение этой мысли и развил ее». По этим выражениям можно подумать, что речь идет о каком-нибудь отчетливо-определенном понятии, одинаковом и у Данилевского, и у Рюккерта, и у других писателей, – тогда как такого общего им всем понятия не существует, и понятие, выставленное Данилевским, есть самостоятельное обобщение тех понятий, которые встречаются у других. Неточно у меня также выражение: «мысль о культурно-исторических типах», нужно было бы выразиться определеннее; нужно было бы сказать: «О том, что Данилевский называет культурно-историческими типами», – ибо это термин, которого другие не употребляют. В силу таких неточностей тот, кто сам не читал Рюккерта и не вникал в вопрос, а только прочел мое примечание, легко мог прийти к мысли, что Данилевский заимствовал свою теорию от Рюккерта. И действительно, один из споривших, хотя не ссылаясь на мои слова, но и вообще ни на что не ссылаясь, прямо объявил, что «идея культурно-исторических типов была высказана Генрихом Рюккертом», и что Данилевский ею «воспользовался»[6]6
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 563.


[Закрыть].

Между тем, ни того, ни другого сказать нельзя, да я и не хотел сказать. Я говорил только о зачатках мысли, и мне хотелось одним этим словом обозначить все те различные соображения и характеристики, находящиеся у других писателей (на этих других мой противник вовсе не обратил внимания), все то, из чего могла бы развиться мысль о типах, но не самую эту мысль, хотя бы в первичнейшей ее форме. Ибо она составляет некоторый неожиданный поворот в решении вопроса, нечто подобное колумбову яйцу или распутыванию эпициклов посредством перенесения центра системы из земли в солнце; все было готово для новой точки зрения, но это не значит, что была найдена самая эта точка.

По-моему убеждению, Данилевский даже вовсе не читал и не знал книги Рюккерта. Мне можно бы сослаться в этом случае на то, что я довольно хорошо знал круг чтения покойного. Мы часто говорили с ним о книгах, показывали друг другу свои книги, и мне памятны до сих пор многие его суждения. Ни разу не слышал я от него ничего о Рюккерте, и когда делал свое примечание, то опирался на свое собственное чтение. Но главное доказательство в том, что в «России и Европе» нельзя найти никаких следов чтения Рюккерта. Данилевский обладал необыкновенной памятью и был ревностный и удивительный любитель чтения. Любопытную книгу он прочитывал от первой страницы до последней и испещрял ее поля замечаниями. Если бы он прочел Рюккерта, то это как-нибудь отразилось бы в «России и Европе»; между тем, ни в терминологии, ни в сопоставлении мнений, ни в формулировке своих положений или делаемых самому себе возражений – нигде не видно, чтобы писавшему «Россию и Европу» были знакомы мнения Рюккерта[7]7
  Подчеркивая абсурдность соловьевских обвинений в заимствовании с точки зрения логики, здравого смысла и черт характера Данилевского, В. В. Розанов отмечал, что чисто психологически всякий «заимствователь», как правило, робок к чужим мыслям, а в их изложении и вовсе неуклюж или неумел. Но только очень недальновидный человек «не отличит творца, инициатора от последователя, заимствователя». К сожалению, такого недальновидного читателя «Россия и Европа» нашла в лице своего критика. Между тем «дар компиляции» – это именно «очень тонкий, ажурный» дар; Соловьев не смог разглядеть, что даже «самый ум Данилевского был не компилятивный». Если уж русский антидарвинист имел смелость публично выступать против известнейшего натуралиста Дарвина, то странно было бы вообразить, что «он начнет компилировать с безвестного Рюккерта» – Розанов В. В. Литературные изгнанники. – СПб., 1913, стр. 82, 234.


[Закрыть].

III
Типы культуры

Книга Рюккерта представляет чрезвычайную сложность. В ней почти вовсе нет имен лиц и годов событий, но ставятся один за другим общие вопросы о ходе истории, о каждой ее эпохе, о каждом народе, о каждом периоде в жизни народов. Притом каждый вопрос рассматривается с различных открывающихся в нем сторон, указываются всякие связи и узлы исторических явлений. Если я сказал слишком много, назвав эту книгу самым глубокомысленным обзором всемирной истории, то, во всяком случае, ее нужно признать самым поучительным из таких обзоров.

Легко понять, что две обширные книги, столь богатые содержанием, как книга Рюккерта и «Россия и Европа», если их сравнивать, должны очень ясно и многосторонне обнаруживать, есть ли в них совпадения, указывающие на прямое заимствование, или же они представляют различие, какое бывает между книгами совершенно независимыми одна от другой. И, действительно, для знакомого с ними эта независимость – дело очевидное, не допускающее сомнения.

Мы здесь ограничимся только главными пунктами да еще некоторыми частностями, на которые указывал наш противник. Когда на заявление, что «теория культурно-исторических типов высказана Рюккертом», я отвечал решительным отрицанием, г-н Вл. Соловьев написал одну за другой статьи: «Счастливые мысли Н. Н. Страхова» и «Немецкий подлинник и русский список», в которых всячески отстаивал свое заявление, приводя при этом большие выдержки из Рюккерта, иные даже в подлинных немецких выражениях[8]8
  Статьи Вл. Соловьева «Счастливые мысли Н. Н. Страхова» и «Немецкий подлинник и русский список» опубликованы в «Национальном вопросе в России». Выпуск второй // Вл. С. Соловьев Сочинения: в 2 т. Т. 1. Философская публицистика. – М., 1989, стр. 554–591.


[Закрыть]. Итак, приложены были все старания, чтобы определить отношение между двумя книгами, мы не имеем надобности идти дальше этих стараний.

Все дело, очевидно, сейчас прояснится, если мы сумеем найти главную, руководящую мысль Рюккерта; тогда и будет видно, в чем и как она различна от теории Данилевского или сходна с нею. Об этой главной мысли наш противник мог бы догадаться уже по первой выписанной им фразе Рюккерта, приводимой им не только по-русски, но даже отчасти по-немецки для полной точности.

Эта фраза приводится так:

«Исключительное понятие о существовании и праве одного единственного культурного типа (Culturtypus) опровергается уже самим опытом, который находит в прошедшем и настоящем – и, следовательно, до некоторой степени уполномочивает ожидать и в будущем – существование и независимую совместность многих таких типов. С некоторой высшей точки зрения уже оказалось (для нас) правомочие различных культурных типов на относительно вечное существование (von einem hоherеn Standpunkte aus hat sich auch schon die Berechtigung ver-schiedener Culturtypen auf ein relativ ewiges Dasein ergeben)»[9]9
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 554.


[Закрыть].

Перевод этот требует маленьких поправок. Рюккерт задается вопросом, – имеет ли вообще человеческая культура один или несколько различных типов? И потому слово Culturtyp лучше переводить тип культуры, а не культурный тип. Рюккерт утверждает возможность различных типов культуры. Далее почему-то в переводе выпущено слово великий; Рюккерт говорит не просто об «одном единственном типе культуры», а о «некотором единственном великом типе культуры». Но главное место передано в переводе вполне верно. Рюккерт с понятием независимой культуры связывает право на относительную вечность ее существования и потому, предполагая несколько различных культур, говорит, что можно предполагать для них «относительно-вечное существование». Это значит: настолько же вечное, насколько вечно человечество. В самом деле он продолжает так:

«Они (т. е. типы) до тех пор имеют право существовать в своем различии рядом друг с другом, пока понятие индивидуального типа владеет чувственной и духовной природой человечества, что по самому этому понятию совпадает вообще с продолжением бытия человечества во времени»[10]10
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 575.


[Закрыть].

Из этих слов видно, что «типы культуры», о которых говорит Рюккерт, вовсе не то, что «культурно-исторические типы» Данилевского. Каждый предполагаемый тип Рюккерта может продолжать свое существование в течение всей жизни человечества, если только не будет насильственно разрушен; так что вообще типы могут существовать в своем различии, рядом друг с другом (nebeneinander, один возле другого). Между тем типы Данилевского суть, по самому их понятию, нечто временное. Они имеют начало и конец и существуют не только одновременно, но сменяют друг друга, наследуют друг другу и т. д. Разница существенная и, как мы увидим, связанная с разницей в основном взгляде на историю.

IV
Главная мысль и терминология Рюккерта

Главная мысль Рюккерта совершенно определенно сформулирована им в следующем месте:

«Логически возможно (begriffmassig mоglich), что многие культурные ряды (Culturreihen) независимо друг от друга, в одно и то же время, но в различных местах, индивидуализируют совокупную жизнь исторического человечества, хотя логически (begriffmassig) не исключена и другая возможность, именно, что эти различные независимые культурные ряды предназначены войти когда-нибудь во взаимодействие ради всеобщей задачи человечества»[11]11
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 571.


[Закрыть].

Вот мысль Рюккерта. Он опирается на то верное основание, что историческое развитие не совершается по какому-нибудь общему отмеченному порядку, а всегда имеет некоторые конкретные, индивидуальные формы, «индивидуализируется». Отсюда он выводит, что возможно существование нескольких различных культур, что совершенно справедливо. Но далее Рюккерт делает предположение, которое, мы думаем, уже не вытекает с полной необходимостью из общих начал. Именно, он предполагает возможным, что в самом начале истории в человечестве в одно время или в некоторый период времени, но в разных местах, возникли различные культуры, и что развитие этих культур, если только не прерывается насильственно, идет и будет идти до конца истории, образуя таким образом несколько культурных рядов, совокупность которых и обнимает всю жизнь человечества. По мнению Рюккерта, факты истории могут быть согласованы с таким предположением, но остается еще вопрос о будущем. Может быть, ряды останутся независимыми до конца, а может быть и то, что они «войдут во взаимодействие ради всеобщей задачи человечества». Что будет – первое или второе?

«Для подтверждения первого предположения, – говорит Рюккерт, – исторический опыт дает нам тот очевидный факт, имеющий силу даже до настоящего времени, что рядом с общим европейски-христианским культурным миром существует другой, в своем роде столь же имеющий право на бытие, на востоке Азии, в Китае и Японии, мир, который до сих пор с первым находится лишь во внешней, притом очень слабой связи, так что до сих пор не происходило никакого органического взаимодействия этих двух культурных миров, хотя и могут быть уже указаны пункты, предназначенные в будущем, как желательно было бы верить, для зачатков такого взаимодействия».

Это место Рюккерта мы взяли уже не из «Национального вопроса», а перевели сами со всевозможной тщательностью. Дело в том, что перевод того же места, помещенный в «Национальном вопросе», представляет странные отступления от подлинника. Вот этот перевод (для ясности мы подчеркнем слова, на которые хотим обратить внимание):

«В пользу первого предположения, то есть в подтверждение окончательной раздельности и независимости культурно-исторических типов и рядов развития, исторический опыт, не только в прошедшем, но и ныне, поучает нас посредством того очевидного факта, что рядом с общеевропейским культурным миром в восточной Азии, в Китае и Японии существует другая культура, в своем роде столь же правомочная (in ihrer Art eben so berechtigte) и доселе находящаяся с нашей лишь во внешней, и к тому же крайне недостаточной связи, без какого бы то ни было органического взаимодействия этих двух культурных миров (хотя бы мы и были готовы охотно верить, что зачаточные пункты такого грядущего взаимодействия и могут быть указаны)»[12]12
  Cм. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 571–572.


[Закрыть].

Из такого перевода читатель должен непременно заключить, что, по Рюккерту, исторический опыт не только в прошедшем, но и ныне доказывает окончательную раздельность и независимость культурно-исторических типов и рядов развития. Это очень похоже на Данилевского. Между тем – удивительное дело! Подчеркнутых слов, как видят теперь читатели, нет в тексте Рюккерта; слова эти вставлены переводчиком как будто для пояснения текста, но в сущности для того, чтобы придать ему другой смысл.

Рюккерт не хотел говорить о том, что и в прошедшем были и прошли какие-то независимые типы культуры, а хотел, как на полный пример своей мысли, указать на независимую культуру Китая, которая и ныне остается независимою, как была от начала.

Рюккерт не говорил о культурно-исторических типах; этого выражения он не употребляет; это термин Данилевского. Непозволительно вообще термин одного писателя приписать другому; но взять термин Данилевского и вставить его в самый текст Рюккерта, – это переходит всякие границы. Дело тут не в словах, а в смысле, который с ними соединяется. У Рюккерта, в его общих рассуждениях о культурах (Bd. I, стр. 92–97) употребляется слово культурно-исторический (3 раза) и слово тип (20 раз); это сосчитал и подробно выставил автор «Национального вопроса»[13]13
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 555.


[Закрыть]; он мог бы, впрочем, почти с таким же успехом найти эти слова в любой исторической книге. Но термина культурно-исторический тип он не нашел у Рюккерта, и если бы нашел в какой-нибудь другой книге, то едва ли бы в том смысле, который придается Данилевским этому сочетанию обыкновенных слов. Данилевский разумел под таким типом нечто вполне временное, как бы культурный организм, постепенно развивающийся, потом расцветающий в полной силе и, наконец, склоняющийся к смерти.

Как мы видели, мысль Рюккерта другая. Он говорил о культурных рядах, которые идут от начала истории человечества до самого ее конца. Переводчик до такой степени этого не понял, что, вставляя в текст Рюккерта слова, которых тот не писал, поставил: культурно-исторические типы и ряды развития. И типы, и ряды! Как будто Рюккерт признает и типы, и ряды, и притом ставит их на одну линию!

V
Упреки и предубеждения

Пусть не подумает читатель, что я хочу обвинить моего противника в заведомой и злостной фальши. До сих пор помню мое изумление и досаду, когда на изящных страницах «Вестника Европы» я прочитал крупным шрифтом напечатанную фразу из Рюккерта, в которой говорилось о культурно-исторических типах. Как же я не досмотрел? – думал я. Мне сперва и в голову не приходило, чтобы тут могла быть неточность. А между тем вот что оказалось! Не неточность, а прямая вставка. Но обвинять в заведомой фальши я все-таки не хочу. Как знать, что делается иной раз в душе человека? Попробуем лучше объяснить дело наиболее невинным образом. Мой противник, очевидно, не вник в мысль Рюккерта. Ведь он сам приводит положения Рюккерта, в которых выражена эта мысль, и, однако, ее не видит. Ему так сильно хотелось найти у Рюккерта теорию Данилевского, что это мешало ему понимать текст Рюккерта, и когда ему показалось нужным для пояснения тяжело написанного текста вставить несколько добавочных слов, он вместе с термином Рюккерта поставил рядом и термин Данилевского. А потом уже смело пишет: «Основная идея культурно-исторических типов принадлежит Рюккерту»[14]14
  См. Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 583.


[Закрыть] и т. д.

Итак, пожалуй, дело и не было умышленное. Но мне кажется, я имею право сделать моему противнику другой упрек. К чему он свел наш спор? Зачем было пускаться в рассуждение о Рюккерте? Положим, я слишком резко отрицал заявление о подражательности Данилевского. Но зачем же было останавливаться на этих двух-трех резких и голословных строчках? Ведь если бы меня можно было уличить даже в самых нелепых ошибках и неправдах, то отсюда еще ровно ничего не следовало бы относительно книги «Россия и Европа»; ведь если бы можно было доказать, что мысли этой книги все заимствованы из Рюккерта, то это, однако, ничуть не мешало бы теории культурно-исторических типов быть верной и глубокой теорией. Вопрос шел о понимании всемирной истории, о значении славянского племени, об отношениях между культурой и религией, между нравственностью и политикой и т. д. Затем же мой противник не отвечал мне на мои рассуждения об этих вопросах, а приналег на «счастливые мысли» Н. Н. Страхова, то есть на мои будто бы забавные промахи, а потом на доказательство, что будто бы Рюккерт был подлинником, а книга Данилевского только списком?

Ведь это значит – делать нападенья на что попало, с какой попало стороны, а не с главной стороны дела; это значит – отыскивать какие бы то ни было слабые места противников и напирать на эти места как можно громче; это значит – не опровергать самого учения, о котором идет спор, а только стараться подорвать авторитет защитников этого учения; это значит – не заботиться о разъяснении вопроса, а добиваться только кажущейся победы, только того, чтобы оказаться победителем в глазах таких читателей, которые не вникают да и не желают вникать в самое дело. Словом, это значит – вести себя не как исследователь, а как зарвавшийся публицист, бьющийся из-за немедленного успеха. Едва ли мой противник не знает, что он делает; но если не знает, то я считаю себя в некотором праве высказать ему это. Ведь мне приходится расхлебывать кашу, которую он заваривает.

Авторитет Данилевского старались подорвать с разных сторон. Натуралисты упрекали его в том, что он написал «Россию и Европу». Это совершенно похоже на известное мнение, что Л. Н. Толстой не может быть мыслителем, потому что писал романы. Филологи выставляли против Данилевского то, что он был натуралист, а не историк [15]15
  Вл. Соловьев с насмешкой говорит: «очевидно, Данилевский в качестве натуралиста был компетентен в исторической науки». – См. Вл. Соловьев «Национальный вопрос в России». Выпуск второй, стр. 577.


[Закрыть].

Наш противник сперва говорил, что теория культурно-исторических типов есть доморощенное русское произведение, не имеющее ничего общего с европейской наукой, а теперь утверждает, что эта теория целиком взята из Рюккерта. И в том, и в другом случае позор для автора «России и Европы» будто бы несомненный. Наконец, тот же Вл. Соловьев настаивает на невежестве Данилевского в истории и указывает на строчку, где упомянуты финикияне, и на страницу, где будто бы по незнанию умалчивается о Филоне иудее. Словом, с какой стороны ни возьмите, Данилевский никуда не годится. Откуда уже ясно следует, что и теория, которую он предложил, не стоит внимания.

Все эти резоны, хотя ничуть не касаются существа дела, то есть вопроса о всемирной истории, имеют, однако же, свое значение, иначе они бы и не были высказаны. Источник их есть предубеждение, питаемое критиками и рассеиваемое ими в публике. Отвечать на эти резоны, исписывая для того множество страниц, нам кажется бесполезным трудом: и против нас будет говорить такое же предубеждение. Тут один выход, одно средство: пусть читатели возьмут книги Данилевского и вникнут в них. Тогда они убедятся, что «Дарвинизм» писан отличным натуралистом и «Россия и Европа» – остроумным и точным мыслителем. Что же касается до сведений Данилевского в истории, то во всяком случае полагаю, что они были обширнее и основательнее, чем сведения г. Вл. Соловьева. Таково мое предубеждение, если уж пошло дело на предубеждения.