Текст книги "Боцман с «Тумана» (с иллюстрациями)"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава девятая. Трое

И, вправду, самолет сел в том месте, которое запеленговал Кульбин. Он лежал на небольшой ровной площадке, окруженной хаосом остроконечных вздыбленных скал. «Ловко посадил его англичанин в тумане!» – с уважением подумал Агеев. Ошибка в несколько десятков метров – и врезался бы в эти плиты, мог разбить вдребезги машину.

Правда, и теперь самолет был поврежден: одна плоскость косо торчала вверх, другая уперлась в камень. На темно-зеленом крыле ясно виднелись три круга, один в другом: красный в белом и синем, на хвосте – три полоски тех же цветов. Опознавательные знаки британского военно-воздушного флота.

Но Агеев не подошел к самолету прямо. Подполз на животе, по острым камням. «Опять ватник порвал, зря зашивал…» – мелькнула неуместная мысль. Лег за одной из плит, наблюдая за самолетом.

На покатом крыле, в позе терпеливого ожидания, сидел человек в комбинезоне. Дул полуночник, клочьями уходил туман. Ясно виднелись высокая плотная фигура, румяное лицо в кожаной рамке шлема. Длинноствольный револьвер лежал рядом на крыле.

Вот летчик встрепенулся, подхватил револьвер. Вспрыгнул на крыло, шагнул в открытую кабину. Стал постукивать передатчик в кабине. Летчик снова посылал сигнал бедствия. И опять он спрыгнул на камни, сел неподвижно, держа руку на револьвере.

– Хелло! – негромко окликнул боцман.

Летчик вскочил, вскинул револьвер.

– Дроп юр ган! Ай эм рашн! – Эти слова боцман долго обдумывал и подбирал. Будет ли это значить: «Положите револьвер. Я русский»? По-видимому, он подобрал нужные слова.

Поколебавшись, летчик положил револьвер на плоскость.

Боцман вышел из-за камней. Трудно передать тот ломаный, отрывистый язык – жаргон международных портов, с помощью которого боцман сообщил, что здесь территория врага, что он послан оказать англичанину помощь. Говоря, подходил все ближе, встал наконец у самого крыла самолета. Агеев закончил тем, что, несмотря на протестующее восклицание летчика, взял с крыла револьвер, засунул за свой краснофлотский ремень.

Летчик протянул к револьверу руку. Агеев радостно ухватил своими цепкими пальцами чуть влажную, горячую кисть.

– Хау ду ю ду? – произнес он фразу, которой, как убеждался не раз, начинается любой разговор английских и американских моряков.

Летчик не отвечал. Высвобождал руку, кивая на револьвер, протестуя против лишения его оружия, будто он не союзник, а враг.

Агеев пожимал плечами, примирительно помахивая рукой.

– Донт андестенд![1]1
  Не понимаю! (англ.)


[Закрыть] – сказал он, засовывая револьвер глубже за пояс.

И летчик перестал волноваться. Он весело захохотал, хлопнул боцмана по плечу. По-мальчишечьи заблистали выпуклые голубые глаза над розовыми щеками, маленькие усики, как медная проволока, сверкнули над пухлыми губами. Махнул рукой: дескать, берите мой револьвер. Он казался добродушным, покладистым малым, смех так и брызгал из его глаз.

Но боцману было совсем не до смеха в тот критический момент. Десятки раз в пути с морского поста обдумывал он, как должен поступить, если найдет незнакомца, и не мог ни на что решиться. Больше всего не хотелось приводить постороннего на Чайкин клюв.

Не найти самолета? Пробродить по скалам и доложить, что поиски не привели ни к чему? Эта мысль забрела было в голову, но он отбросил ее с отвращением. Во-первых, приказ есть приказ, а во-вторых, боцман был уверен: захвати фашисты англичанина – убьют, несмотря на все международные правила, а может быть, примутся пытать…

Следовательно, первая мысль исключалась.

Нельзя было и отправить летчика одного через линию фронта. Это значило опять-таки отдать человека в руки врага. Ему не миновать всех патрулей и укреплений переднего края. И, еще не найдя самолета, Агеев сознавал: не бросит он летчика на произвол судьбы.

Но летчик, видимо, совсем не был уверен в этом. Может быть, за его внешней веселостью скрывалась тревога. Он заговорил раздельно и убедительно.

– Уиф ю! Тугевер![2]2
  С вами! Вместе! (англ.)


[Закрыть] – неоднократно слышалось в этой речи.

– Ладно, – сказал Агеев. – Кам элонг![3]3
  Пойдем! (англ.)


[Закрыть]

Быстро обернулся, выхватывая из кобуры свой верный короткоствольный «ТТ». В кабине что-то зашевелилось. Агеев отскочил в сторону.

Под полупрозрачным колпаком, тяжело опираясь на козырек смотрового стекла, стояла женщина в белых лохмотьях. Золотистые волосы падали на бледное лицо.

Так странно и неожиданно было это появление, что боцман потерял дар речи. Смотрел на женщину, не выпуская летчика из виду, и она глядела на них обоих большими серыми глазами; тонкие губы вздрагивали, как у ребенка, готового заплакать. Единственное, что пришло Агееву на ум, – произнести по-английски какую-то вопросительную фразу.

– Я русская, – сказала женщина глубоким, испуганным голосом и прижала руки к груди. – Помогите, ради бога, я русская…

Легким движением, как-то не соответствовавшим его массивной фигуре, англичанин шагнул на крыло. Женщина отшатнулась.

– Вы-то как оказались здесь? – спросил Агеев.

Англичанин мягко и бережно взял незнакомку за локоть, помог выбраться из кабины. Бросил ей вполголоса несколько добродушно-недоумевающих слов.

– Я не понимаю, что он говорит. – Губы женщины снова задрожали, сухо блестели огромные глаза.

Летчик все еще поддерживал ее под локоть.

– Как вы попали на этот самолет? Откуда он взял вас? – спросил Агеев.

– Он даже не знал, что я в его самолете, – быстро произнесла женщина.

– Не знал, что вы в его самолете? – только и мог повторить Агеев.

– Это случай, это только счастливый случай, – почти шептала незнакомка. – Когда он сел недалеко от бараков, я пряталась в скалах. Слышу – шум мотора, опускается самолет. Летчик выбрался из кабины, ушел, за скалы. Смотрю – английские цвета на хвосте. Такие самолеты нас бомбили в дороге. Что мне было делать? Все равно погибать! Подкралась, забилась в хвост. Лежу. Слышу – снова загремел мотор, все зашаталось, меня стало бить о стенки. Потом перестало. Потом опять бросило… Самолет опустился… – Шепот женщины стал совсем беззвучным.

– Кто вы такая? – отрывисто спросил Агеев.

Женщина молчала, стиснув бледные губы, будто не поняла вопроса.

– Кто вы такая, как ваша фамилия? – повторил Агеев.

– Я… – Она переводила с Агеева на летчика огромные светлые глаза. – Я жена советского офицера, он служит на Севере… Медведев…

– Вы жена старшего лейтенанта Медведева? – почти вскрикнул Агеев. Обычная выдержка изменила ему.

– Да, я жена Медведева, – повторила женщина как эхо.

Она зашаталась. Боцман бережно подхватил ее, опустил на камни. Она была необычайно легка, с тонкой морщинистой шеей, с ввалившимися щеками.

– Хэв сэм дринк![4]4
  Выпейте немного! (англ.)


[Закрыть] – сказал заботливо англичанин. Развинтил висевшую на поясе фляжку, большой ладонью приподнял голову женщины, влил ей в рот несколько капель. Она проглотила, закашлялась, оттолкнула флягу. Села, опершись худыми руками о камни.

– Уведите меня! – умоляюще посмотрела она на Агеева. – Они нагонят, убьют вас, меня будут мучить снова…

Летчик быстро заговорил. Боцман вслушивался изо всех сил. Ждал услышать, как попала в самолет эта женщина – жена старшего лейтенанта.

Но летчик говорил совсем о другом: он тоже торопил идти.

– Джермэн, джермэн![5]5
  Немцы, немцы! (англ.)


[Закрыть] – произнес он несколько раз, указывая на скалы.

– Идти-то вы можете? – с сомнением взглянул на женщину Агеев.

– Я могу идти, я могу! – вскрикнула она. Вскочила, пошатнулась, запахивая халат на груди. Это был именно халат – из грубой дырявой холстины.

Напряженный свет излучали ее широко открытые глаза.

– Никогда не видел раньше таких глаз, – рассказывал потом Агеев. – Прямо они меня по сердцу резанули…

Да, положение становилось невероятным, как в сказке. Он приведет на пост не только летчика, приведет жену командира. Такое совпадение! Кому-нибудь рассказать – засмеют, скажут: «Трави до жвака галса!»

– Ну что же, идти так идти! – сказал наконец боцман.

Но он решил возвращаться не прежней дорогой. Повернул к берегу фиорда, неловко подхватив женщину под руку. Она торопилась, скользя по камням. Англичанин шел размашистым твердым шагом.

Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой, черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни.

В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножие отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни.

– Хелло! – окликнул Агеев. Летчик оглянулся.

– Прямо! – Агеев искал нужные английские слова. – Стрэйт эхед!

Уже начинался прилив, небольшие волны, белеющие пеной, набегали все ближе. Агеев сделал знак идти прямо по обнаженному дну водной излучины.

Но теперь летчик потерял, казалось, способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам.

– Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, – пробормотал Агеев.

Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивлявшегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом.

– Так-то лучше. – Боцман выпустил руку летчика. – А теперь прибавить шагу надо. Вода зажила, как мы говорим – по-поморски…

Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны плескались все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги – придется идти уже по воде…

– Вот и порядок! – сказал наконец Агеев.

Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Англичанин подтянулся тоже, встал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз.

В излучине, которую только что пересекли, плескались темно-синие беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях.

– Олл райт! – сказал летчик.

– То-то – «олл-райт!» – ответил боцман.

Снова подхватил женщину, подтянул на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам.

Так они карабкались все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше.

Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножием в волны. Прилив продолжался.

– Вот и прошли по морскому дну, – взглянул боцман на женщину. – Маленькая предосторожность… Литтл каушен… – повернулся он к летчику. – Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете…

Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое.

– Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться.

Сам осторожно выглянул через край утеса.

Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана. Высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка.

Дул свежак, пахнущий морем и солнцем.

Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький, беспомощно приподнявший крыло самолет.

Летчик, лежа рядом с Агеевым, расстегнул желтый комбинезон на груди, снял шлем. Ветер шевелил мягкие волосы на затылке.

Женщина явно мерзла в своем рваном халате.

Агеев скинул ватник.

– Наденьте, товарищ Медведева.

– Мне не холодно… – Она сделала слабый протестующий жест.

Агеев набросил ватник на ее узкие плечи.

Англичанин медленно вынул из кармана вместительный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву.

– Спасибо, – отвернулся боцман.

Летчик не опускал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в рот.

– Спасибо, фэнк, – повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты.

Англичанин пожал плечами. Чиркнул зажигалкой, закурил.

– Теперь, – боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, – расскажите-ка поподробнее, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали?

Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых растрепанных волосах. Конечно, не такою хотел бы увидеть командир свою супругу… А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…

– Что мне вам рассказать? – Она взглянула и тотчас отвела глаза. – Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много – замученных женщин… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, – повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. – И вот меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.

Она села, прижала ко лбу маленькую, морщинистую, темную от въевшейся грязи руку.

– Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти… На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно… Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно идти некуда, только разве броситься в море… Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, поймите! Знала – утром все равно отыщут с собаками: решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, поймите!

Она говорила это «поймите», вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль.

– И вот – чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет – и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все по-прежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь – вас услышала. Тогда выбралась наружу…

Она замолчала.

– Чудно… – протянул Агеев.

Англичанин лежал и сосредоточенно курил, ничего не понимая в их разговоре. Когда женщина кончила, повернул лицо к Агееву, приподнял вопросительно брови.

Боцман попытался передать ему рассказ женщины. Нет, ничего не выходило. Летчик вежливо слушал, старался помочь сам, но Агеев так и не смог растолковать ему, в чем дело, а кстати разузнать, как попал самолет к врагам, в самую засекреченную зону.

«Ладно, – решил Агеев, – доставлю их командиру, там выясним все…»

Время от времени он взглядывал с обрыва туда, где они проходили полчаса назад, от самолета к береговым камням. Вдруг тронул летчика за плечо, сделал знак не высовываться из-за камней.

Увидел: из-за скал, окружающих площадку с самолетом, мелькнуло приземистое верткое существо. За ним другое, будто связанное с первым… Еще одна фигура появилась из-за скал…

Агеев провел языком по обветренным твердым губам.

Два горных егеря в темно-зеленых коротких шинелях подошли к самолету. Огромная ищейка извивалась и прыгала впереди, натягивая длинный ремень. Она обнюхала крылья, камни около самолета и рванулась вперед, по следу, ведущему к береговым камням.

Англичанин тоже смотрел осторожно вниз.

Совсем близко от Агеева розовело его приподнятое над камнями лицо.

Агеев сделал знак – пригнуться ниже.

– Понимаете, мистер, зачем мы по морскому дну шагали?

Егеря подошли к самым волнам фиорда. Они остановились перед излучиной, там, где Агеев провел своих спутников по обнаженным отливом камням. Ищейка металась вправо и влево, словно принюхиваясь к волнам. Эти волны смыли следы троих, глядящих теперь вниз с вершины утеса.

Летчик повернулся, сел на камнях; его пухлая горячая рука крепко сжала пальцы Агеева. Восхищение и благодарность были разлиты на его добродушном лице.

– Фэнк-ю вери мач![6]6
  Большое спасибо! (англ.)


[Закрыть] – Он снова крепко пожал Агееву руку.

– То-то – «фэнк-ю», – ворчливо сказал Агеев. Он отполз от края обрыва, сделал знак следовать за собой. – А теперь, граждане туристы, продолжим осмотр достопримечательностей полярного края.

Глава десятая. Женщина из неволи

Утром они подходили к Чайкину клюву.

Водопад гремел, и фыркал, и летел отвесным потоком на далекие острые скалы. Мчалась горная речка, кувыркаясь среди черных камней.

Один лишь Агеев видел этот громыхающий горный поток. Двое других только слышали нарастающий грохот воды.

– Би кээфул… Рок…[7]7
  Осторожнее… Камень… (англ.)


[Закрыть] – говорил то и дело разведчик, поддерживая летчика под локоть.

Летчик трудно дышал, шел напряженным, неверным шагом слепца. Женщине было легче: Агеев взял ее под руку; она покорно следовала за каждым его движением.

И у нее и у летчика лежали на глазах плотные повязки – об этом позаботился боцман. Они не должны были знать путь к Чайкину клюву.

Всю ночь, весь последний отрезок пути боцман провел в колебаниях, в напряженном раздумье. Они заночевали среди скал, защищавших от ветра. Агеев ни на минуту не сомкнул глаз.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – говорил он впоследствии, рассказывая про эту ночевку.

Он был без ватника, поверх тельняшки укутался в плащ-палатку, и сырая осенняя ночь пробрала его до костей. Он то бегал в темноте, то, пытаясь согреться, свертывался в комок на камнях, но от холода болели все кости. И в то же время его томили сомнения, уйти от которых было невозможно.

С самого начала он решил провести посторонних на Чайкин клюв, не раскрывая тайны прохода. Завязать им глаза? Простейшее дело! Но тут начинались главные колебания.

Завязать глаза союзнику – выразить явное недоверие… Ну, своя девушка – она поймет… Но иностранец… Просто взять с него слово, что забудет тайну прохода? По-джентльменски, как они говорят.

«А какой я для него джентльмен? – думал угрюмо разведчик. – Будет он данное матросу слово держать? Еще вопрос!»

Уже подходя к водопаду, принял он решенье – действовать начистоту. Пусть потом жалуется как хочет! «В крайнем случае отсижу на губе, а тайны прохода не выдам…»

Но никаких осложнений не произошло. Сперва летчик качнул было надменно головой, а потом улыбнулся, послушно присел на камень. Даже сам вынул из кармана большой белоснежный платок.

– Вэри уэлл! – сказал он хладнокровно, подставляя повязке свое розовое лицо.

«Вот какой покладистый», – подумал с удовлетворением боцман, поверх платка заматывая, для верности, глаза англичанина бинтом из индивидуального пакета.

Женщина тоже покорно согласилась на эту процедуру. И когда, подойдя к стремнине, боцман подхватил ее на руки, нес сквозь грохот воды, обняла его за шею тонкими руками, легкая, как десятилетний ребенок.

Боцман поставил ее перед входом в ущелье, вновь пересек поток. Англичанин ждал, слегка сгорбив плечи, выставив большое, пересеченное марлей лицо.

– Ай кэрри ю![8]8
  Я вас понесу! (англ.)


[Закрыть] – сказал отрывисто боцман. Он все больше восхищался своим знанием английского языка.

Летчик отшатнулся, поднял руки к повязке. Казалось, в следующий момент сорвет ее с глаз. Дружески бережно боцман стиснул его запястья.

– Би кээфул. Ай кэрри ю![9]9
  Будьте осторожны. Я вас понесу! (англ.)


[Закрыть] – Почудилось: румяное лицо под повязкой немного побледнело.

«Подниму ли? – подумал боцман. – Такой здоровый дядя! Еще сорвусь… Оба – головой о камни…»

Напрягаясь, схватил англичанина в охапку, почувствовал вокруг шеи его тяжелые, длинные руки. «Только три шага, только три шага», – думал боцман, примеряясь, как бы ловчее ступить на первый камень. В лицо бил смешанный запах кожи, пота и каких-то удушливосладких духов…

Он ступил на первый камень, пошатнулся, тяжелые руки летчика плотнее сжались на его шее. Внизу прыгала и ревела яростная пена. «Не смотреть, а то упаду…» – подумал Агеев… И в следующий момент был уже на том берегу, тяжело поставил летчика на ноги.

– Олл райт! – хрипло сказал англичанин, оправляя комбинезон.

Агеев раздвинул листву, они очутились в ущелье. Осторожно вел своих спутников узкой расселиной вверх. Сердце его стало биться все чаще и прерывистее – он сам не понимал почему. «Неужели от физкультуры над стремниной?»

И вдруг вспомнились вчерашний разговор с командиром, темное от тоски лицо, внезапно прорвавшаяся просьба. И он осуществил мечту командира, привел ему жену! Но в каком виде… И где остался их сын? Вот от каких мыслей все быстрее и быстрее билось сердце, и стало трудно дышать.

Он уже видел яркое небо, сверкнувшее в треугольнике наверху. Расселина расширялась, пахучий морской ветер дул в лицо. Уже Фролов, скинув с шеи автомат, вышел из-за скалы, бежал навстречу, сияя глазами.

Они обнялись порывистым крепким объятием.

– А мы заждались! – Фролов тряс руку Агееву. – Молодец, что вернулись, товарищ боцман! И вижу, с двойным результатом… – В изумлении он глядел на женщину.

– Позови командира! – быстро сказал Агеев и сам не узнал своего будто отсыревшего голоса.

Женщина рядом с ним ждала неподвижно. Она и не предчувствует своего счастья! Летчик ждал тоже, в спокойной, непринужденной позе.

– Снимэ повязку, снимэ! – сказал ему Агеев. В волнении забыв все английские слова, перешел на тот по-детски искажаемый невольно язык, которым некоторые пытаются говорить с иностранцами.

Но затем, взяв себя в руки, отыскал нужное выражение:

– Тэйк офф кэрчиф!

Летчик сбросил повязку, стоял, щурясь в ярком солнечном свете. Женщина осторожно сняла свою. Ее золотистые, с белыми нитями, волосы рассыпались по плечам. Она раскраснелась при подъеме и в этот момент казалась молодой и красивой.

Медведев вышел из-за скалы, прикрывающей кубрик. Подходил широким торопливым шагом, прыгая с камня на камень.

– Ну, старшина, с успехом! А мы уже думали искать вас идти…

Агеев молчал. Вот сейчас командир бросится к жене… Нужно отойти, не мешать…

– Кто это? – быстрым дружеским шепотом спросила женщина. – Ваш начальник?

– Это?.. – Агеев изумился. – Это? Или не узнали?.. Старший лейтенант Медведев, ваш муж…

– Кого вы привели к нам в гости, боцман? – спросил Медведев, устремив на женщину темные тоскующие глаза.

Все с минуту молчали.

– А это… – боцман отступил на шаг, он говорил медленно и раздельно, – а это гражданка Медведева, жена русского офицера, как они говорят… Бежала из немецкого рабства. Разрешите доложить, товарищ командир, операция окончена. Доставил летчика в сохранности. А почему эта гражданка назвалась вашей женой – пусть сама расскажет… – Он не скрывал негодования.

– Будто она по моей душе сапогами прошла, – признавался он потом в разговоре с друзьями.

Женщина молчала, летчик вопросительно смотрел на Медведева.

– Спасибо за службу, боцман! – отрывисто сказал Медведев. – С гражданкой поговорим отдельно.

Шагнул к летчику, взял под козырек, заговорил поанглийски бегло, только, подумалось Агееву, слишком отчетливо выговаривая слова. Так говорят русские, даже хорошо знающие английский язык.

– Добро пожаловать! – сказал Медведев, протягивая руку. – Вы офицер британского воздушного флота?

Летчик, широко улыбаясь, потряс руку Медведева.

– Я командир звена с авианосца «Принц Уэльский». Имею честь говорить с морским офицером?

– Да, я советский морской офицер, старший лейтенант Медведев.

– Приятно убедиться, что советские офицеры так хорошо владеют нашим языком, – любезно сказал летчик. – Черт возьми! Я, капитан О'Грэди, не рассчитывал встретить такое культурное общество в этих проклятых горах. Даже матрос смог объясниться со мной.

– Нас обучают языку в морском училище, – холодно сказал Медведев. – Извините, сэр, но для нас это еще не признак большой культурности… Кроме того, у меня лично была кое-какая практика. Еще будучи курсантом, имел удовольствие пойти в Портсмут с нашим военным кораблем, был в Лондоне на празднике коронации.

– Да здравствует его величество король! – Летчик вытянулся, торжественно приложил руку к шлему. – Так вы видели Лондон?.. О, Лондон, Лондон! – мечтательно затуманились голубые глаза, он вынул из кармана платок, вытер потное лицо. – Но у меня есть к вам и претензия, старший лейтенант.

Они подошли к кубрику. Летчик и Медведев впереди, немного поодаль, сзади – женщина рядом с молчаливым, настороженным Агеевым.

– Ваш матрос…

– Он не матрос, он старшина, боцман, – поправил Медведев.

– Так вот, ваш боцман, – летчик заволновался, толстое добродушное лицо налилось кровью, – он отобрал у меня револьвер, как у военнопленного. Я протестую против такого обращения, прошу вернуть мне оружие.

– Старшина! – позвал Медведев.

Агеев подошел, взял руки по швам.

– Капитан О'Грэди жалуется на вас. Вы отобрали у него револьвер.

– Так точно, отобрал, – виновато сказал боцман. – Да я его потерял, товарищ командир.

– Как потеряли?

– Вернее сказать, обронил, когда вот их через поток переносил. Сам не знаю, как это револьвер у меня из-за ремня выпал. Его водой унесло.

Они смотрели друг другу в глаза. Медведев хмурился, но явное одобрение почудилось боцману во взоре командира.

– Теперь я сам понимаю, что промахнулся, – развел руками Агеев. – Да ведь что пропало – не вернешь…

Медведев повернулся к О'Грэди:

– Я должен извиниться перед вами. Боцман потерял ваше оружие в пути. На него будет наложено строгое взыскание.

О'Грэди все еще вытирал платком лицо, выпуклые голубые глаза блеснули гневом. Он сунул платок в карман.

– Платочек уронили, господин офицер, мимо кармана сунули. – Боцман услужливо нагнулся, протянул летчику платок.

Англичанин спрятал платок. Широкая улыбка опять засияла на его лице.

– Очень неприятно. Но не могу сердиться на парня. Как-никак – вырвал меня из этой горной пустыни. Ценой пистолета, правда, но, если будет бой, вы снабдите меня оружием, не так ли? Прошу вас не наказывать моего друга боцмана.

Медведев рассеянно кивнул, уже явно думая о другом, обернулся к женщине, окинул ее суровым пристальным взглядом. Под этим взглядом она сделалась как будто еще меньше. Медведев не сказал ей ни слова.

У входа в кубрик стоял Кульбин.

– Василий Степанович, нужно покормить гостей.

– Есть, покормить! – четко отрапортовал Кульбин.

– Проведите гражданку в кубрик, угостите, чем можете… Сейчас подойдем и мы.

Медведев взял летчика под руку, отвел в сторону: Простите, капитан, на минутку. Мне не совсем понятно, как с вами очутилась эта женщина.

– Не совсем понятно? – хохотнул англичанин. Все его природное добродушие, видимо, вернулось к нему. – Скажите лучше – совсем непонятно! Ставит вас в тупик! Я готов съесть собственную голову, если что-нибудь понимаю в этой истории.

Он присел рядом с Медведевым на скалу.

– Видите ли, я вылетел в разведку с нашего авианосца, когда еще не было тумана. Наш авианосец базируется… – Он замялся. – Конечно, у союзников нет тайн друг от друга, но, предполагаю, вы информированы сами, где мы базируемся… – Медведев утвердительно кивнул. Так вот, этот проклятый туман лишил меня ориентировки. Что-то произошло с приборами, кончался бензин… Решил приземлиться в горах, чтобы не упасть в море… Мне казалось, что я над вашей территорией.

– Понимаю, – сказал Медведев.

– Раза два по мне ударили зенитки. Потом ветром немного разорвало туман. Увидел группу построек, удачно сел на небольшой площадке. До построек, помоему, было с полмили… Я пробирался в тумане… Напомните мне потом, я вам расскажу анекдот о тумане. Вдруг слышу немецкую речь. Боши болтают: слышали шум самолета, он сел где-то рядом… «Проклятие, – подумал я, – ты попал в скверную историю, О'Грэди!» – «Зондер-команда, – говорили боши, – пошла на поиски самолета, который подбит зенитчиками…»

– Вас действительно подбили?

– Нет конечно. Немцы стреляют отвратительно. Это, – О'Грэди хлопнул Медведева по колену, – еще в воздухе должно было насторожить меня. Я знаю, ваши зенитчики бьют хорошо и в тумане! Так вот, я забрал ноги в руки, бросился к самолету. Мы знаем кое-что о судьбе людей, попадающих в плен к фашистам. Добежал до самолета, запустил мотор. Полетел наугад на восток, спланировал, когда горючего не оставалось ни капли. Удалось не сломать себе шею…

– Вам казалось, что вы перелетели линию фронта?

– Да, я пролетел изрядный кусок в остовом направлении. Спросите, как я решился радировать о помощи? А что мне оставалось делать в этих проклятых горах? Питаться собственными сапогами? Или съесть вашу маленькую соотечественницу? – О'Грэди снова густо захохотал. – Нет, я предпочел поделиться с ней аварийным пайком.

Он вынул портсигар, щелкнул по крышке, предложил Медведеву сигарету. Закурили.

– Но женщина?.. Как она попала к вам в самолет?

– Говорю вам – это сказка Шехерезады! Она, конечно, забралась туда, пока я бродил в тумане. Лежала тихо, как мышь… Когда выбралась наружу, я почти испугался, даю вам слово!

Медведев нервно курил.

– Еще один вопрос. Когда вы снизились в первый раз, обратили внимание на характер зданий?

О'Грэди задумчиво покачал головой:

– Боюсь, что не рассмотрел ничего ясно… Был очень густой туман. Мне казалось, это обычные домики опорного пункта.

– Могли бы вы указать на карте, где находится это место?

– Боюсь, что нет… Говорю вам, я блуждал в тумане… Разве только очень приблизительно…

– Хорошо, – встал Медведев. – Очень благодарен за рассказ… Думаю, не откажетесь закусить и отдохнуть…

Они прошли в кубрик.

Женщина сидела за столом, передатчик был отодвинут в сторону. Робкими движениями она подносила ложку ко рту. Сидя на койке, Кульбин глядел на женщину полными сочувствия глазами. При виде офицеров она вскочила, поправила свой безобразный халат.

– Продолжайте, прошу вас, – мягко сказал Медведев. Его уколола жалость при виде этого порывистого движения, этой униженной позы.

– Нет, спасибо, я уже поела. – Женщина смотрела исподлобья, попыталась улыбнуться. – Меня так хорошо накормили… Не помню, когда так пировала… Теперь должна рассказать вам все, все… – Она умоляюще сложила руки.

– Тогда выйдемте отсюда, – не глядя на нее, сказал Медведев. – Василий Степанович, устройте капитану покушать и поспать… – И вполголоса: – Глаз не спускайте с него…

Он посторонился, пропуская женщину вперед, вышел следом.

Над Чайкиным клювом плыли легкие облака, солнце стояло в зените. Летящая вверх скала подпирала, казалось, небесный свод. Кругом была огромная тишина, только настойчивый ветер рвал и трепал холстину халата.

Медведев увел женщину за скалу, в подветренное место. Стоял, не зная, как начать разговор.

– Позвольте, я сяду, – слабым голосом сказала женщина. – Очень устала в дороге.

Но она не садилась, ждала разрешения. Медведев кивнул. Она присела на камень.

– Мне казалось: если вырвусь из плена, будет такое счастье – сердце не выдержит… А теперь… – Она неуверенно притронулась к руке Медведева. – Не сердитесь на меня. Я так страдала в последнее время.

– Я не сержусь, – отрывисто сказал Медведев. Ее пальцы соскользнули с его рукава. – Может быть, сообщите свою настоящую фамилию?

– Меня зовут Рябова… Маруся Рябова…

– Почему вы назвались Медведевой? – Изо всех сил стиснул он в кармане зажигалку, металл врезался в ладонь, но он не чувствовал боли. – Разве вы знали какую-нибудь Медведеву, жену офицера?

– Знала, – тихо сказала женщина. – Нас везли вместе морем, на пароходе. Я постоянно встречалась с ней. Все знали: она жена офицера с Северного флота. Поэтому с ней обращались хуже, чем с другими… Но она держалась молодцом… Мы все восхищались Медведевой, любили ее… И когда я убежала, когда этот моряк спросил меня, кто я такая, подумала: нужно назваться женой офицера, Медведевой… Тогда мне лучше помогут… – быстро, почти скороговоркой прибавила она и взглянула испуганно. – Но ведь вы все равно поможете мне?