Текст книги "Русская Индия"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Индийское путешествие Великого князя

Великий князь Борис Владимирович (1877–1943), двоюродный брат императора Николая II, третий сын родного брата Александра III Владимира Александровича, совершил длительное путешествие на кораблях «Пересвет» и «Сингора», в Индии пробыл более месяца. В отличие от знаменитого вояжа своего двоюродного брата путешествие великого князя Бориса Владимировича практически неизвестно широкой общественности.

^{Великий князь Борис Владимирович}

17 апреля 1902 года. Письмо великого князя Бориса Владимировича отцу, Владимиру Александровичу, о пребывании в Индии.

Дорогой папа.

Мы только что приехали к моему другу магарадже Капурталы, который, если ты помнишь, давал такой странный обед в Париже в 1897 году. Капуртала чудно устроенная резиденция. Дом, в котором мы живем, совершенно европейский. Но что довольно странно, что в большом салоне рядом с чудными картинами висят фотографии парижских кокоток. Это очень восточно. Я только что вернулся с теннис парти. Завтра охота на перепелов. В Джайпуре нам устроили pig sticking (кабанья охота. – Авт.), чудный спорт. Гревс, Фредерикс и я всего убили по одному кабану. В Бомбее нам был чудный прием. Англичане, я должен сказать, очень милый и гостеприимный народ. Я говорю о частных лицах. Вице-король был как нельзя более груб. Он в очень учтивой форме дал мне понять, что он меня не желает видеть. Что возмутило, странно сказать, почти всех англичан, которых я встретил. В воскресенье мы едем в Бенарес, оттуда в Калькутту на тигровую охоту, а из Калькутты прямо в Siam, куда я приглашен королем. Я, слава Богу, здоров и хорошо выдерживаю эту страшную жару. Надеюсь, дома все здоровы и все благополучно. (Я только что узнал об убийстве Сипягина.)

Крепко, крепко обнимаю тебя, маму, Андрея и Елену. От всей души любящий тебя сын Борис.

^{ГАРФ, ф. 652, оп. 1, д. 426, л. 35–36 об. Подлинник.}

9 мая 1902 года. Донесение Генерального консула в Бомбее В. О. фон Клемма в Первый департамент МИДа о путешествии великого князя Бориса Владимировича по Индии.

Точные сведения о том, когда великий князь Борис Владимирович имел прибыть в Индию и через какой именно индийский порт, были получены мною лишь за несколько дней до приезда его императорского высочества в Тутикорин.

Имея в виду, что великий князь путешествует совершенно инкогнито, я не счел удобным завести переписку по телеграфу с центральным индийским правительством об оказании Его Высочеству надлежащего содействия, потому обратился к посредничеству управления Бомбейского президентства. Я попросил старшего секретаря губернаторской канцелярии, г. Эджерлея, доложить губернатору о предстоящем приезде в Индию великого князя и просить его снестись с центральным правительством о том, чтобы высокому гостю, хотя и путешествующему частным образом, было оказано должное содействие и внимание.

Осведомившись из телеграмм нашего вице-консула в Коломбо, что на о. Цейлоне в распоряжение великого князя предоставлены были местным правительством безвозмездно вагон-салон и вагон для свиты, я упомянул об этом в разговоре с г. Эджерлеем, добавив при этом, что я отнюдь не имею поручения просить о чем-либо подобном, но что было бы весьма желательно, чтобы великий князь был поручен особому вниманию и заботам управлений индийских железных дорог и лиц местной администрации.

Имея в виду необходимость озаботиться устройством помещения для Его Высочества при посещении им г. Бомбея, я спросил г. Эджерлея, можно ли рассчитывать на то, что великому князю, подобно другим знатным путешественникам, будет отведено помещение в губернаторском доме. На это Эджерлей заметил, что губернатор вскоре должен переехать на дачу в горы и что в отсутствие его превосходительства обыкновенно никого в губернаторском доме не помещают; но он тут же добавил, что в случае приезда каких-либо высокопоставленных гостей губернаторы обыкновенно приезжают на это время с дач, чтобы принять их лично и отвести им помещение у себя, и что поэтому он мне окончательного ответа на мой вопрос сейчас дать не может. Я отмечаю последнее заявление старшего секретаря как весьма важное при оценке дальнейших отношений к великому князю местных губернаторов.

После этого разговора с г. Эджерлеем я в тот же день должен был выехать в Тутикорин, чтобы встретить там великого князя. По приезде в означенный порт я получил телеграмму от г. Эджерлея, что приказано предоставить безвозмездно в распоряжение его высочества во время путешествия его по Индии вагон-салон, вагон первого класса для свиты и помещение для туземной прислуги. Это было, конечно, весьма любезно со стороны индийского правительства, но ввиду прецедента на о. Цейлоне ему было бы, пожалуй, неудобно поступить иначе. Зато этим ограничилось гостеприимство индийского правительства и во всем остальном не было никакого внимания, ни малейшего почета, ни даже простого содействия со стороны местных властей, которые абсолютно игнорировали присутствие высокого гостя. Это обнаружилось уже на первых порах, в Тутикорине. Местное таможенное управление отказалось предоставить свой паровой катер для переезда великого князя с парохода на берег, и только путем особого ходатайства моего перед начальником таможни удалось добиться того, что вещи великого князя и его свиты не были подвергнуты досмотру; но взамен этого пришлось спешно составить список вещей, согласно коему таможней была взыскана установленная пошлина.

^{Вице-король Индии лорд Керзон}

При дальнейшем посещении разных городов Индии, не исключая столиц (президентств. – Авт.) – Калькутты, Мадраса и Бомбея, никто великого князя не встречал, нигде помещений ему не отводилось и все, до найма экипажей включительно, должно было делаться путем частных моих сношений большею частью столичными моими знакомыми или иностранными консулами. Не будь в большинстве здешних городов прекрасно организованных клубов, которые по моей просьбе весьма любезно избирали великого князя и сопровождавших его лиц временными почетными членами, его высочеству пришлось бы останавливаться в крайне примитивных и грязных индийских гостиницах, которые всякий путешественник, имеющий хоть какие-нибудь знакомства и рекомендации, старательно избегает.

Мадрасский губернатор за три дня до приезда великого князя выехал из своей резиденции на охоту. Его жена, леди Амтиль, которую его высочество удостоил своим посещением в Утакамунде, не только не предложила великому князю помещения в обширном губернаторском доме в этой местности, но даже не пригласила его к обеду или завтраку, что по индийскому этикету считается обязательным. Бомбейского губернатора также не было в городе, но к чести его надо сказать, что им были приняты меры к тому, чтобы о высоком госте позаботились, и если где-либо в Индии его высочеству было оказано некоторое внимание, то это было именно в Бомбее. Зная лично лорда Норскота, я склонен думать, что он приехал бы в Бомбей и был бы рад принять великого князя, если б ему не было внушено свыше воздержаться от этого. После Мадраса меньше всего внимания на великого князя обращено было в столице Индии – Калькутте.

Что касается вице-короля, лорда Керзона, то его поведение в отношении великого князя указывает ясно на принятое, вероятно, заранее решение уклониться от встречи с его высочеством.

Имея в виду болезненное самолюбие и самомнение Керзона и желая установить на первых порах хорошие отношения между ним и высоким гостем, я по прибытии великого князя в Тутикорин составил проект приветственной телеграммы от его высочества к вице-королю с выражением признательности за распоряжение по проезду по индийским железным дорогам. Ответ на эту телеграмму, составленный в очень сухих и даже небрежных выражениях, был получен только через пять дней и не заключал в себе никакого намека на какое-либо приглашение.

В первоначальную программу великого князя входило, между прочим, посещение самого главного индийского туземного княжества – Хайдерабада, куда в то самое время собирался и вице-король на большую охоту, приготовлявшуюся для него низамом Хайдерабадским. Это был весьма удобный случай для лорда Керзона оказать внимание и гостеприимство высокому гостю.

Имея в виду, что вице-королю могло быть неизвестно намерение великого князя посетить Хайдерабад, а равно ввиду настоятельных советов многих англичан в Утака-мунде, которые были твердо убеждены в том, что лорд Керзон, по принятому обычаю, не замедлит пригласить великого князя принять участие в охоте, я, с согласия его высочества, отправил из Утакамунда телеграмму секретарю вице-короля, в которой значилось, что великий князь, намереваясь посетить Хайдерабад и осведомившись о предстоящем приезде туда его превосходительства, поручил мне узнать, когда именно вице-король прибудет в Хайдерабад и может ли он с ним встретиться там. На эту телеграмму получен был срочный ответ, что вице-король будет так занят в Хайдерабаде государственными делами, что момент для свидания его с великим князем был бы самый неблагоприятный. В последовавших затем газетных отчетах о пребывании вице-короля в Хайдерабаде, как и следовало ожидать, очень много говорилось о тигровых охотах и почти ровно ничего о «государственных» делах.

С чисто формальной точки зрения сам Керзон и все прочие англо-индийские власти были, разумеется, правы: великий князь путешествовал частным образом, никаких предварительных уведомлений о его приезде здесь получено не было и т. д., а следовательно, они могли считать себя свободными от каких-либо обязательств. Но между обязательным гостеприимством и умышленным пренебрежением есть много ступеней, и все зависит от доброй воли, которой в данном случае и не было. На Востоке понятие об «инкогнито» очень смутное. Местные газеты трубили о поездке великого князя, и всюду народ знал, что этот гость один из близких родственников русского царя; знал он также, как это всем известно в Индии, что выдающиеся путешественники всегда пользуются вниманием и гостеприимством местных властей. Я представляю себе на месте великого князя принца Орлеанского или другого какого-нибудь иностранного принца, и, по индийским традициям, я не сомневаюсь, что им был бы оказан прием совершенно иного свойства. Это не только мое мнение, но и мнение многих англичан и иностранных консулов, которые высказывали мне свое удивление и негодование по поводу пренебрежения, выказанного великому князю. Понятно, какое впечатление должен был вынести народ из приема, сделанного его высочеству; но, очевидно, индийскому правительству, или собственно лорду Керзону, было желательно вызвать именно такое впечатление, как противоядие против распространяемых в Индии самими же англичанами идей о грозном могуществе России и о ее завоевательных намерениях насчет Индии.

В противуположность правительству, английское или, вернее, европейское общество городов, которые посетил великий князь, отнеслось к высокому гостю с самою большою предупредительностью; особенно отличилось в этом отношении бомбейское общество. В этом городе удалось, между прочим, устроить частным образом для великого князя смотр войскам местного гарнизона; но я боюсь, что бригадиру генералу Уилькоксу пришлось впоследствии отвечать за это перед высшими властями.

В свою очередь великий князь совершенно очаровал местное общество своею обходительностью и благосклонностью и оставил о себе самую лучшую память во всех тех, которые имели счастье быть ему представленными.

Перед самым отъездом из Индии великий князь получил от вице-короля еще одну телеграмму, в которой высказывалась надежда, что его высочество остался доволен своей поездкой, и выражалось сожаление лорда Керзона, что ему не удалось принять высокого гостя у себя. На это великий князь ответил еще раз благодарностью индийскому правительству за предоставление в его распоряжение вагонов и добавил, что, благодаря любезному приему европейского общества городов, им посещенных, а равно некоторых магараджей, он вынес весьма приятное впечатление от своей поездки по Индии.

В заключение я не могу не высказать, что единственною хорошею стороною этого дела является то, что не было никаких пререканий относительно этикета и церемониала приемов великого князя у вице-короля и губернаторов, – пререканий, которые, наверно бы, возникли ввиду заносчивости и мании величия, коими заражены все здешние власти, а в особенности г. Керзон.

С глубоким почтением и таковою же преданностью имею честь быть вашего превосходительства покорнейшим слугою.

Клемм.

^{АВПРИ, ф. 147 Среднеазиатский стол, оп. 485, д. 920, л. 74–78. Подлинник.}

9 мая 1902 года. Донесение Генерального консула в Бомбее В. О. фон Клемма в Первый департамент МИДа о приеме, оказанном великому князю Борису Владимировичу индийскими князьями.

Во время своего путешествия по Индии великий князь Борис Владимирович посетил два туземных княжества, Бароду и Капурталу, а также поместье магараджи Майменсингского в Восточной Бенгалии. В противоположность сухому, чтобы не сказать более, приему, сделанному высокому гостю в чисто британских владениях, туземные магараджи обнаружили широкое гостеприимство и самую полную любезность.

Магараджа Капуртальский, осведомившись о прибытии великого князя в Индию, сам поспешил пригласить по телеграфу его высочество посетить его владения. Поездку к магарадже Майменсингскому на охоту было сравнительно легко устроить через старшего судью Бомбейского президентства, лично с ним знакомого. Труднее всего было добиться доступа к магарадже Гаэквару Бародскому, а между тем было очень желательно посетить последнего как одного из самых крупных и богатых владетельных князей индийских, обладающего значительной коллекцией драгоценных камней, старинного восточного оружия и других интересных предметов. Посещение Бароды было тем желательнее, что попытка устроить поездку великого князя в Хайдерабад, как значится в предыдущем моем донесении, не увенчалась успехом. Но если англо-индийскому правительству было нежелательно допускать великого князя к туземным владетелям, то это, несомненно, касалось более всего Гаэквара и магараджи Капуртальского, которые оба на дурном счету у англичан за их независимость и неподатливость английским требованиям. Гаэквар – один из немногих индийских князей, которые отказались содержать так называемые вспомогательные войска, и о нем сам вице-король отозвался неодобрительно в одной из своих речей. Я слышал также раньше от французского консула и некоторых других лиц, что иностранцам всячески затрудняется доступ к Гаэквару.

Понятно поэтому, что знакомые мне должностные лица в Бомбее поспешили отклонить мою просьбу об устройстве свидания великого князя с Гаэкваром, ссылаясь на нелюбезность и вообще на странности характера последнего. Случайно, однако, мне удалось найти лицо, которое взялось устроить поездку в Бароду, а именно некоего г. Фрезера, редактора-издателя влиятельного англо-индийского органа «The Times of India». На обеде, данном этим господином его высочеству, он свел меня с прибывшими случайно в тот же день в Бомбей английским резидентом в Бароде, полковником Мидом, и воспитателем детей Гаэквара, г. Френчем. Полковник Мид, подобно моим бомбейским друзьям, отклонил от себя устройство поездки, но указал мне на Френча как на лицо, которое, может быть, в состоянии будет помочь мне. Френч совершенно откровенно высказал мне, что посещение Гаэквара великим князем будет, вероятно, не особенно приятно вице-королю, но что он считает себя слугою Гаэквара и потому не заботится нисколько о мнении и взглядах г. Керзона, и добавил, что он не замедлит известить сейчас же о моем желании Гаэквара, который, наверно, будет очень рад принять его высочество. Действительно, на следующий же день получено было приглашение Гаэквара посетить его владения.

Прием, оказанный великому князю Гаэкваром, превзошел все мои ожидания. По выработанной заранее программе, три дня, проведенные его высочеством в Бароде, были сплошь заполнены всякими восточными увеселениями, столь интересными для европейского посетителя. На обеде, данном Гаэкваром в своем дворце в честь великого князя, гостеприимный хозяин вспомнил, между прочим, о посещении его владений государем императором и высказал искреннее сожаление, что тяжкая болезнь лишила его в то время возможности лично принять августейшего гостя.

Даже полковник Мид, очень любезный, хотя и несколько невоспитанный ирландец, решив, вероятно, что «семь бед – один ответ», устроил в честь великого князя Garden party, на которой присутствовала вся европейская колония в Бароде.

К сожалению, я не имел возможности сопутствовать великому князю в Капурталу, но из рассказов его высочества и лиц его свиты явствует, что магараджа Капуртальский в любезности и предупредительности даже превзошел Гаэквара.

Что касается помещика (земиндара) магараджи Багадура Майменсингского, то он устроил для великого князя в дебрях Восточной Бенгалии весьма интересную охоту на тигров, с 60 слонами. Сам магараджа оказался радушнейшим хозяином и делал все возможное, чтобы угодить гостям.

Клемм.

^{АВПРИ, ф. 147, Среднеазиатский стол, оп. 485, д. 920, л. 7950 и об. Подлинник.}

Индийскии плен штабс-капитана Шульженко

В 1899 году, когда в далекой Южной Африке началась Англо-бурская война, сотни добровольцев потянулись в южные порты на пароходы, чтобы отправиться на помощь бурам. Среди них оказался и наш герой, о котором известно весьма мало.

Александр Николаевич Шульженко (1869 – после 1903) поступил на службу вольноопределяющимся в 1886 году, окончил курс в двухгодичном отделении при Московском пехотном юнкерском училище в 1886–1888 годах. В октябре 1899 года он получил заграничный отпуск и поехал в Южную Африку, где пробыл 15 месяцев, сражаясь на стороне буров. В одном из боев вынес раненного в ногу А. И. Гучкова, будущего председателя III-й Государственной Думы. Решив вернуться на родину, А. Н. Шульженко направился в английский лагерь при г. Пит-Ретифе, но по дороге был схвачен африканцами и препровожден в лагерь Ланкаширского полка. Англичане не могли доказать, что он участвовал в военных действиях, но он был захвачен кафрами с оружием, поэтому его отправили в лагерь военнопленных в Индию. Дальнейшая его судьба известна благодаря нескольким письмам, сохранившимся в архивах.

29 мая 1901 года – 15 июля 1902 года. Документы о пребывании в плену в Индии штабс-капитана Керченской крепостной минной роты А. Н. Шульженко.

Письмо штабс-капитана А. Н. Шульженко русскому консулу в Коломбо В. К. Шнейдеру о том, как он попал в плен к англичанам.

Милостивый государь.

Почтительно уведомляю Вас, что я, Александр Николаевич Шульженко, офицер Керченской минной роты, 25 октября 1899 года получил от русских властей разрешение на 6-месячное пребывание за границей, пользуясь которым я проехал в Южную Африку, в Южно-Африканскую республику, где и оставался до 5 апреля 1901 года.

В этот день я добровольно и без всякого на это принуждения направился в английский лагерь в Пит-Ретифском округе, на границе Свазиленда.

Так как я просрочил свой отпуск приблизительно на год, то, по русским военным законам, я подлежу исключению из службы и, в случае возвращения в Россию, заключению в крепости от 6 до 12 месяцев.

Поэтому я почтительнейше прошу Вас уведомить русские военные власти, что я военнопленный и лишен в настоящее время возможности вернуться в Россию. Нет никаких доказательств того, чтобы я нарушил присягу нейтралитета, так как я не был взят на поле сражения, а добровольно явился к англичанам.

Не откажите в любезности сообщить мне, нет ли книг на английском языке о Трансваальской войне и какие из (слово не разобрано. – Авт.). Можно ли достать в Коломбо книгу, озаглавленную «После Претории; партизанская война»?

Прошу также не отказать мне прислать старые русские газеты, которые я Вам возвращу по прочтении.

Так как наш цензор не знает русского языка, прошу ответ Ваш составить на английском или голландском языке.

Заранее благодаря Вас, остаюсь Ваш покорнейший слуга Шульженко.

N.B. Так как я не владею английским языком, вышеизложенное написано моим приятелем.

^{РГВИА, ф. 802, оп. 10, д. 2797, л. 5–6. Копия.}

^{Бурские партизаны во время Англо-бурской войны}

9 августа 1901 года. Из письма военного министра генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина министру иностранных дел графу В. Н. Ламздорфу с просьбой способствовать освобождению из плена штабс-капитана А. Н. Шульженко.

…Просьба войти в сношение с английским правительством для выяснения обстоятельств, при которых взят в плен означенный офицер… Причем, принимая во внимание, что штабс-капитан Шульженко во всех отношениях прекрасный офицер и отличался всегда честным и добросовестным исполнением всех обязательств по долгу военной службы, я позволю себе особенно просить, не изволите ли, Ваше Сиятельство, признать возможным оказать содействие к скорейшему возвращению его в Россию.

При этом считаю долгом присовокупить, что со стороны Военного министерства будут приняты все меры к тому, чтобы штабс-капитан Шульженко не принимал более никакого участия в Англо-Трансваальской войне.

Военный министр генерал от инфантерии Куропаткин.

^{РГВИА, ф. 802, оп. 10, д. 2797, л. 11. Копия. Опубл.: Исторический архив. 1997. № 4.}

22 сентября 1901 года. Донесение Генерального консула в Индии В. О. фон Клемма директору Первого департамента МИДа Н. Г. Гартвигу о получении им письма от штабс-капитана А. Н. Шульженко.

Содержащийся в Ахмед-Нагарском лагере пленных буров штабс-капитан Керченской крепостной минной роты Александр Шульженко на днях обратился, ко мне и к секретарю Генерального консульства Козакову с письмами, которые вопреки установленным для военнопленных правилам были посланы из Ахмед-Нагара помимо заведующего лагерем или цензора. Копии с обоих этих писем имею честь при сем представить.

Во избежание дальнейших попыток со стороны г. Шульженко сноситься со вверенным мне Генеральным консульством таким незаконным путем, попыток, которые в случае неудачи не преминули бы навлечь на нас справедливое подозрение и неудовольствие англичан, я оставил оба письма без ответа, из чего, я надеюсь, он поймет, что подобный способ сношения нам не желателен.

Не думаю, чтобы стоило возбуждать вопрос о неправильном взятии в плен этого русского офицера. Он сам говорит, что был захвачен с оружием в руках, а в одном из последних номеров «Нового времени» имеется описание его боевых подвигов в рядах буров. Все, что можно было пока сделать для облегчения его участи, исполнено: он получает письма от родных, снабжается русскими газетами и недавно заведующему лагерем пленных внесены для его надобности 472 рупии, присланные по высочайшему повелению из Главного штаба, и 182 рупии, присланные, вероятно, его родными. За неимением в Ахмед-Нагаре переводчика русского языка и для избавления вверенного мне Генерального консульства от необходимости переводить на английский язык все письма, которые получаются на имя Шульженки, заведующий лагерем майор Дикинсон разрешил ему получать письма без предварительной цензуры под честным словом, что в них не будет содержаться ничего противного правилам, установленным для военнопленных. Со временем, быть может, мне удастся выхлопотать еще некоторые льготы для нашего пленного соотечественника, но это должно быть сделано очень осторожно и не иначе как путем личных словесных сношений с английскими военными властями.

Супруга командующего войсками Бомбейского округа Леди Уестмакот, посетившая недавно вместе со своим мужем Ахмед-Нагарский лагерь, приняла большое участие в г. Шульженке: она вызвала его, беседовала с ним (хотя и не без труда, так как офицер этот говорит только по-французски, да и то чрезвычайно плохо) и, наконец, велела снять с него фотографию, которую она хочет через меня послать его родным.

Леди Уестмакот рассказывала мне о впечатлении, которое произвели на нее пленные буры. Она глубоко возмущается тем, что среди них такое множество детей 12–16-летнего возраста. Она вызвала младшего из них и спросила его, не тяготится ли он очень пленом. «Напротив, – отвечал мальчик, – чем дольше мой плен будет продолжаться, тем лучше, ибо это служит мне доказательством, что там, на родине, борьба за свободу отечества еще продолжается». На вопрос генерала Уестмакота, что бы он сделал, если бы его отпустили, мальчик отвечал просто: «Я стал бы опять воевать против вас». Этот маленький герой был, по словам майора Дикинсона, дважды захвачен с оружием в руках: первый раз его высекли и отпустили, а второй раз решили удержать военнопленным. Отец его пал на войне, а мать и младшие братья и сестры томятся в английском лагере в Южной Африке.

На днях в Бомбей прибыла новая партия военнопленных, среди коих многие оказались больными корью, почему партия и содержится пока в карантине.

С глубоким почтением и таковою же преданностью имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугой.

В. Клемм.

(надпись на первой странице документа) Мне кажется, надо сообщить это военному м[инист]ру.

^{АВПРИ, ф. 147, Среднеазиатский стол, оп. 485, д. 915, л. 96–97 и об. Подлинник.}

1 октября 1901 года. Письмо штабс-капитана А. Н. Шульженко Генеральному консулу в Бомбее В. О. фон Клемму о взятии его в плен и с просьбой о помощи.

Не откажите в Вашем совете по некоторым вопросам. Я, штабс-капитан Керченской крепостной минной роты Александр Шульженко, в октябре 1899 года получ ил заграничный отпуск и поехал в Южную Африку для изучения войны на свой страх и риск. Здесь я пробыл 15 месяцев при командах буров и наконец решил вернуться в Россию. Так как все выходы были заняты англичанами, то я направился добровольно в английский лагерь при г. Пит-Ретифе. Дорогой через кафрскую страну я подвергся нападению кафров, которые захватили меня и представили в лагерь Ланкаширского полка 6-го апреля. Со мной была винтовка (к сожалению, не успел пустить ее в ход по этим негодяям), которую имел для обороны от кафров, разбойничавших в этой местности. Участия моего в войне и нарушения нейтралитета англичане доказать не могут. Так как эта война затянется еще на несколько лет, то не могу ли я через Вас ходатайствовать о назначении суда и следствия для доказания нарушения мною нейтралитета. Пока участие мое в войне не доказано, я имею право пользоваться покровительством русских законов. Кроме этого, не могу ли я ходатайствовать через Вас о предоставлении мне, как русскому офицеру, некоторой свободы на слово, хотя бы только ежедневно прогуливаться по окрестностям Ах-меднагара. Мы здесь сидим в форте, как разбойники, и только два раза в неделю имеем часовую прогулку под сильным конвоем. За злоупотребление мной свободой англичане могут назначить какие угодно наказания до расстреляния включительно. Или, может быть, в обеспечение моего слова я могу представить некоторую сумму денег.

Мой заграничный отпуск давно просрочен, и по возвращении в Россию меня ожидает, вероятно, отсидка в крепости.

Преданный Вам и проч.

^{АВПРИ, ф. 147, Среднеазиатский стол, оп. 485, д. 915, л. 98 и об. Копия.}

12 февраля 1902 года. Донесение Генерального консула в Бомбее В. О. фон Клемма директору Первого департамента МИДа Н. Г. Гартвигу о его посещении штабс-капитана А. Н. Шульженко в лагере военнопленных.

Канцелярия Военно-Ученого комитета секретным отзывом от 18 декабря минувшего года за № 477 уведомила меня, что Государю Императору было благоугодно повелеть ассигновать штабс-капитану Шульженко, содержащемуся в лагере пленных буров в Ахмед-Нагаре, получаемое им на службе содержание впредь до его освобождения из плена и переводить ему эти деньги через мое посредство под видом пособий от его родственников. К тому отзыву приложена была и первая ассигновка для этого офицера.

О таковой монаршей милости я не мог сообщить г. Шульженке по почте, так как письмо мое могло легко пройти через английскую цензуру. С другой стороны, я опасался, что Шульженко, просивший своих родственников, людей, по-видимому, небогатых, не посылать ему денег, будет отказываться принимать и расходовать деньги, пересылаемые ему мною в виде пособия от родных. Единственным выходом из этого затруднительного положения было личное свидание с пленным, к каковому средству я и решил прибегнуть.

Совершенно частным образом я исходатайствовал себе у Бомбейского губернатора разрешение на посещение лагеря буров в Ахмед-Нагаре и на свидание с соотечественником, каковое разрешение и было дано мне без всякого колебания и даже, по-видимому, с полною готовностию.

7/20 февраля я прибыл в Ахмед-Нагар и в тот же день виделся с шт. кап. Шульженко в канцелярии лагеря, а на следующее утро мне было даже разрешено совершить с ним довольно продолжительную прогулку в пределах укрепления.

Я застал г. Шульженко совершенно здоровым и бодрым.

Вопреки тому, что говорилось оппозиционною прессою в Индии и Англии, г. Ахмед-Нагар должен быть признан в климатическом отношении довольно здоровою местностью; это один из немногих населенных пунктов Бомбейского президентства, где в настоящее время совершенно нет чумы. Лагерь пленных помещается в старинном туземном укреплении, обнесенном довольно высокою стеной и крепостным рвом. Пленные живут в бараках из гофрированного железа, довольно высоких и просторных, но, должно быть, очень жарких при настоящей температуре дня. Офицеры помещаются отдельно, хотя не пользуются почти никакими другими льготами и преимуществами перед обыкновенными «бургерами». Провизия отпускается в достаточном количестве, но пленные сами должны варить себе пищу, которая вследствие этого получается не совсем вкусною. Не возбраняется имеющим на то средства покупать себе консервы у маркитанта, разрешается также курить табак, но всякие спиртные напитки запрещены простым пленным и разрешаются лишь по особой просьбе и в малом количестве офицерам. Пленные, опять-таки за исключением офицеров, должны сами убирать свои камеры, и лишь для самых грязных работ нанимаются туземцы. Площадь, на которой расположены бараки, обнесена двойной загородкой из колючей проволоки, за которую пленные могут выходить лишь с особого разрешения и не иначе как под конвоем (исключение было сделано для шт. кап. Шульженко при моем посещении). С наружной стороны изгороди стоят часовые. Два раза в неделю пленные, в том числе и офицеры, выводятся из укрепления на общую прогулку под конвоем. Заведующий лагерем майор Дикинсон рассказывал мне, что он ходатайствовал о разрешении пленным офицерам прогуливаться свободно, под честным словом, но высшее начальство на это не согласилось, высказав мнение, что на честное слово бура положиться нельзя. Впрочем, пленным офицерам разрешено было выходить на прогулки в сопровождении английских офицеров, которые пожелали бы взять их с собою под свою ответственность, это показалось, однако, тем и другим настолько стеснительным, что никто этой льготой не пользуется.