Текст книги "Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового завета"

Автор книги: Николай Глубоковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Н. Н. Глубоковскiй,
Ординарный профессоръ Императорской С.-Петербургской Духовной Академiи.
Библейскій греческій языкъ въ писаніяхъ Ветхаго и Новаго Завѣта.
(Переводъ).

Библейскій греческій языкъ по отношенію къ Ветхому Завѣту былъ средствомъ распространенія въ мірѣ откровенныхъ истинъ и предуготовленiемъ къ проповѣди Евангелія, а въ Новомъ Завѣтѣ служилъ органомъ возвѣщенія благовѣстія Христова. Понятно отсюда, что этотъ языкъ, будучи предъизбраннымъ носителемъ библейскаго содержанія, является для людей и первѣйшимъ орудіемъ его познанія. Этимъ сразу опредѣляется первостепенная важность изученія библейскаго языка, чрезъ который сообщено человѣчеству божественное откровеніе въ началѣ и усвояется во всѣ дальнѣйшія времена. При такихъ условіяхъ нѣтъ надобности говорить объ общей, принципіальной значимости библейской греческой филологіи, какъ наиболѣе существеннаго вспомогательнаго пособія при изученіи и уразумѣніи слова Божія. Слѣдуетъ подчеркнуть особо развѣ лишь одно, что филологическимъ путемъ отчетливѣе обрисовывается все своеобразіе библейской терминологіи и чрезъ это нагляднѣе представляется вся „оригинальность“ библейскихъ концепцій. Въ результатѣ такого неотразимаго и объективнаго сравненія обычнаго съ необычнымъ яснѣе раскрывается для нашего ума все новое въ библейскихъ понятіяхъ, которыя и воспринимаются потомъ именно въ качествѣ высшихъ. Значитъ, филологическій методъ облегчаетъ точное постиженіе библейскаго содержанія въ первоначальной непосредственности и съ характеромъ идейной его чрезвычайности. По всѣмъ этимъ свойствамъ греческая библейская филологія имѣетъ великую богословскую цѣнность—помимо спеціально-научныхъ примѣненій. Тѣмъ печальнѣе, что эта отрасль знанія доселѣ не получила у насъ должнаго развитія и не обладаетъ соотвѣтствующею литературой[1]1
  Этотъ недочетъ въ нашей литературѣ—какъ богословской, такъ и филологической—особенно бросается въ глаза по сравненію съ развитіемъ даннаго предмета на Западѣ, гдѣ изъ самаго послѣдняго времени мы можемъ назвать, напр., слѣдующіе труды: Neutestamentliche Grammatik: das Griechisch des Neuen Testaments im Zusammenhang mit der Volkssprache dargestellt von Prof. Dr. Ludwig Radermacher. Tubingen 1911; Novi Testamenti Lexicon Graecum auctore Francisco Zorel S. J.. Parisiis 1911, а также начатое въ 1911 году (Gotha) десятое изданіе Словаря Г. Кремера († 4 октября 1903 г.) подъ редакціею проф. Julius Kögel'я и нѣмецкій переводъ Новозавѣтной греч. грамматики проф. J. Н. Moulton'а. (Heidelberg 1911).


[Закрыть]—кромѣ немногихъ работъ[2]2
  Изъ новѣйшаго времени таковы обработанные нами трактаты проф. Ад. Дейсмана („Современное состояніе и дальнѣйшія задачи изученія греческой Библіи въ филологическомъ отношеніи“ въ „Христіанскомъ Чтеніи“ 1898 г, № 9, стр. 365—400) и проф. Альб. Тумба («Греческій языкъ Библіи,—особенно въ Новомъ Завѣтѣ,—по современному состоянію науки“ ibid 1902 г., № 7, стр. 3—36), а также изслѣдованіе проф. С. И. Соболевскаго «„Общій“ греческій языкъ (по связи съ библейскимъ)» въ редактируемой мною „Богословской Энциклопедіи“, т. IX (Спб. 1908), стлб. 601—754 и ср. X (Спб. 1909), стр. 704—705, т. XII (Спб. 1912), стр. 912—914; въ послѣднемъ трудѣ приведена подробная библіографія, почему интересующихся и отсылаемъ къ ней.


[Закрыть]. Въ силу сего кажутся полезными предлагаемые общіе очерки по данному предмету. Первый изъ нихъ взятъ изъ неоконченнаго еще „Библейскаго Словаря“ Вигуру и принадлежитъ о. Вито (Dictionnaire de la Bible, publié par F. Vigоuгоux, t. III, Paris 1903, col. 312—331: Grec Biblique pal M. l’abbé Joseph Viteau), зарекомендовавшему себя многими учеными работами о библейскомъ греческомъ языкѣ—особенно Новаго Завѣта (напр., Etude sur le Grec du Nouveau Testament. La Verbe: Syntaxe des Propositions. Paris 1893. Etude sur le Grec du Nouveau Testament, comparé avec celui Les Septante: Sujet, Complement et Attribut. Paris 1896). Онъ касается всего библейскаго греческаго языка и въ цѣлостной картинѣ показываетъ общую, родовую его типичность при оттѣненіи характерныхъ отличій ветхозавѣтнаго и новозавѣтнаго языковъ въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Второй трактатъ посвященъ собственно новозавѣтному греческому языку, но разсматриваетъ его въ связи съ обще-библейскимъ—въ научномъ освѣщеніи компетентнаго американскаго богослова, покойнаго Дж. Тэйера[3]3
  Это—текстъ извѣстнаго лейпцигскаго профессора Dr. Caspar Rene Gregory, родился онъ 7 ноября 1828 г, а скончался 26 ноября 1901 г.: см. о немъ у Prof. С. J. Н. Ropes въ „The American Journal of Theology“ VI (1902), 2, p. 285—293.


[Закрыть], извѣстнаго англійскою обработкою латинскаго Гриммовскаго Словаря къ Новому Завѣту (А Greek—English Lexicon of the New Testament, New Yoik—Edinburgh 1893 и позднѣйшія изданія), а здѣсь представившаго систематическій обзоръ новозавѣтнаго библейскаго языка и отдѣльныхъ его писателей въ англійскомъ „Библейскомъ Словарѣ“ Хастингса (А Dictionary of the Bible ed. by James Hastings, vol. III, Edinburgh 1905, p. 36 a—43 b: Language of the New Testament by Prof. Dr. Joseph Henry Thayer). Въ примѣчаніи приводится характеристика греческой ветхозавѣтной Библіи берлинскаго профессора Адольфа Дейсмана, сторонника и усерднаго двигателя новѣйшаго направленія въ области библейской греческой филологіи. Вито и Тейеръ принадлежатъ больше старой школѣ, но—при спеціальныхъ цѣляхъ взятыхъ трактатовъ—это не вредитъ ближайшей цѣнности послѣднихъ, поскольку авторы принимаютъ новѣйшія научныя данныя и уклоняются лишь отъ частныхъ научныхъ теорій, чѣмъ избѣгаютъ нѣкоторыхъ крайностей въ освѣщеніи предмета. Въ итогѣ—у нихъ мы имѣемъ объективно-точное описаніе послѣдняго съ детальными статистическими указаніями и принципіальными сравнительно-филологическими разъясненіями, а этимъ вполнѣ обезпечивается научное освѣдомленіе съ библейскимъ греческимъ языкомъ, какъ особымъ орудіемъ сообщенія библейскаго откровенія. Спб. 1911, VI, 23 – четвергъ[4]4
  Однако самые переводы первоначально исполнены были нами гораздо ранѣе: трактатъ Вито законченъ въ Ессентукахъ (Терской области) 1904, VII, 26 (понедѣльникъ), статья Дейсмана—тамъ же 1904, VII, 17 (суббота), трактатъ Тэйера—въ Ялтѣ (Таврической губерніи) 1903, VII, 3 (четвергъ).


[Закрыть].

Николай Глубоковскій.

Греческій языкъ Ветхаго и Новаго Завѣта.

Библейскимъ греческимъ языкомъ называютъ греческій языкъ Ветхаго и Новаго Завѣта. Первый слагается 1) изъ греческаго послѣклассическаго языка, на которомъ говорили въ эпоху перевода LXX-ти или написанія ветхозавѣтныхъ книгъ, и 2) изъ элемента евраистическаго, а во второй входятъ 1) греческій послѣклассическій языкъ, употреблявшійся въ эпоху происхожденія новозавѣтныхъ книгъ, 2) элементъ евраистическій и 3) элементъ христіанскій.

I. Исторія образованія греческаго библейскаго языка.

1. Распространеніе аттическаго діалекта:

а) Періодъ александрійскій или македонскій. Побѣды Александра в., войны и политическія потрясенія, происшедшія при его преемникахъ, стерли маленькія греческія національности, насильственно привели въ соприкосновеніе грековъ и азіатовъ (включая сюда египтянъ), установили между ними необходимыя взаимныя соотношенія и разрушили духъ націонализма, обособленности и исключительности. Вотъ тогда-то и происходитъ распространеніе эллинизма, его цивилизаціи и языка.—До Александра в. были только греческіе діалекты, между которыми главнѣйшимъ является аттическій. Отселѣ аттическій діалектъ мало по малу вытѣсняетъ другіе діалекты. Онъ слѣдуетъ за войсками Александра в. и его преемниковъ и повсюду идетъ вмѣстѣ съ эллинизмомъ—даже до границъ Индіи. Онъ входитъ въ Палестину и имѣетъ блестящій успѣхъ въ Египтѣ, въ Александріи. Онъ становится языкомъ странъ греческихъ и эллинизированныхъ, вообще—всего греко-восточнаго міра.

б) Періодъ греко-римскій. Римляне низвели Грецію на степень провинціи подъ именемъ Ахаіи въ 146 г. до р. Хр. Они овладѣли также Египтомъ и эллинизированными странами западной Азіи вплоть до Месопотаміи. Тогда аттическій діалектъ распространился въ сторону запада и – можно сказать – захватилъ Римъ; онъ проникъ до Испаніи и Галліи, благодаря купцамъ, рабамъ и т. д.

2. „Общепринятый“ греческій языкъ (Κοινή) или греческій послѣклассическій.

Аттическій діалектъ, который распространился по берегамъ Средиземнаго моря и болѣе или менѣе во внутреннія страны на Западѣ и на Востокѣ, прозванъ грамматиками II-го в. „языкомъ общепринятымъ“· (ή κοινή) и „языкомъ эллинистическимъ“ (ή ἑλληνική). Новѣйшіе называютъ его также „діалектомъ александрійскимъ“ и „діалектомъ македонскимъ“, потому что онъ принадлежитъ періоду александрійскому или македонскому. Но при этомъ не нужно смѣшивать его ни съ діалектомъ македонскимъ, на которомъ говорили въ Македоніи до Александра в. и который намъ мало извѣстенъ, ни съ діалектомъ александрійскимъ или тѣмъ „общепринятымъ языкомъ“, видоизмѣненнымъ мѣстными особенностями, какимъ пользовались въ Александріи. Нынѣ „языкъ общепринятый“ гораздо чаще называется „послѣклассическимъ греческимъ языкомъ“. Аттическій діалектъ, сдѣлавшійся „языкомъ общепринятымъ“, вовсе не есть литературный аттическій языкъ Аѳинскихъ ораторовъ и историковъ, но тотъ аттическій діалектъ, какимъ говорилъ народъ и въ Аѳинахъ и вдали отъ европейскихъ и азіатскихъ береговъ Эгейскаго моря. Онъ обязанъ своимъ распространеніемъ торговлѣ, мореплаванію, войнамъ, экспедиціямъ, эмиграціямъ, колонизаціямъ, обстоятельствамъ политическимъ,—однимъ словомъ,—тысячамъ соотношеній, установившихся между людьми по необходимымъ потребностямъ практической жизни. „Общепринятый языкъ“—въ существѣ своемъ—есть языкъ разговорный, простой и обиходный, на которомъ писали, какъ говорятъ, а иногда и прямо народный. Въ теченіе двухъ періодовъ—александрійскаго и римскаго—онъ является также и живымъ языкомъ, при чемъ подвергается внутреннимъ и внѣшнимъ вліяніямъ, измѣнявшимъ его непрерывно.

3. Характеристическія особенности „общепринятаго яаыка“.

Главнѣйшія изъ нихъ таковы: а) Образованіе многочисленныхъ словъ производныхъ и сложныхъ или новыхъ многосложныхъ, подъ вліяніемъ сокровенныхъ идей самого языка и по аналогіи. Усвоеніе такъ называемыхъ поэтическихъ словъ и формъ; принятіе словъ и формъ чрезъ позаимствованіе изъ умирающихъ діалектовъ; введеніе необходимаго контингента иностранныхъ словъ—семитскихъ, персидскихъ, египетскихъ, латинскихъ, даже кельтскихъ. Измѣненіе въ произношеніи и орѳографіи. Варіаціи въ родѣ именъ, его флексіяхъ именныхъ и глагольныхъ съ нѣкоторою тенденціей къ единообразію. Исчезновеніе двойственнаго числа, а равно словъ и формъ такъ называемыхъ классическихъ.—Измѣненіе смысла словъ и выраженій, нѣкоторые термины, употреблявшіеся въ общемъ смыслѣ, принимаются въ спеціальномъ и наоборотъ; теряется прежній смыслъ и сообщается смыслъ новый старымъ словамъ; первоначально метафорическій смыслъ извѣстныхъ словъ и выраженій совсѣмъ забывается и утрачивается.—Физическая природа странъ, гдѣ теперь говорятъ на „общепринятомъ языкѣ“, новыя условія жизни при развитіи цивилизаціи, измѣненія политическія и соціальныя—вызвали новыя идеи, новыя метафоры и—вслѣдъ за симъ—новыя слова и новыя рѳченія. Новыя идеи—религіозныя, философскія, научныя и т. д.—тоже сопровождались новыми терминами и новыми выраженіями, при чемъ старыя слова получали смыслъ новый и—въ особенности—спеціальный.—Новыя отношенія устанавливаются между словами и ихъ дополненіями и являются новыя конструкціи. Конструкціи аналогичныя или равнозначущія воздѣйствуютъ другъ на друга или смѣняются между собою; тоже по отношенію къ употребленію падежей (съ предлогами и безъ нихъ), частицъ, видовъ, формъ предложеній.—Употреблявшійся большинствомъ народа и на значительномъ пространственномъ протяженіи,—„общепринятый языкъ“ весьма слабо былъ подверженъ вліянію риторовъ, грамматиковъ, литераторовъ, а—напротивъ – наклонялся къ тому, чтобы обогащаться оборотами и терминами совершенно простыми, народными.—Единый повсюду, „общепринятый языкъ“ тамъ и сямъ представлялъ, однако, мѣстныя особенности; таковъ, напр., греческій языкъ эллиновъ Александріи.—Отъ діалекта аттическаго и литературнаго и другихъ исчезнувшихъ діалектовъ онъ разнится настолько, что труды поэтовъ и классическихъ прозаиковъ требовали комментированія. Тогда-то и рождается филологія со схоліастами, грамматиками и пр.—Послѣклассическіе писатели, желавшіе подражать классикамъ, составляютъ какъ бы школу; они называются аттическими. б) Произношеніе испытало существенныя перемѣны. Литературныя формы аттическаго діалекта не соблюдались. Не ищите больше ни періодовъ хорошо связанныхъ и ловко варіируемыхъ, при чемъ части распредѣляются гармонически и взаимно уравновѣшиваются съ искусствомъ и граціею; ни выдѣленія главной идеи, вокругъ которой группируются второстепенныя, соподчиняясь ей; ни тонкихъ оттѣненій мысли; ни метафоръ, сравненій и намековъ классическихъ авторовъ: ни аттикизмовъ въ мысли и въ выраженіи. Языкъ всѣхъ, на которомъ писали всѣ,—„общепринятый языкъ“ избѣгалъ періодичности, синтетичности, однимъ словомъ, литературности. Онъ—языкъ простой, аналитическій, разлагающій сложныя сочетанія на краткія фразы, больше любящій выражать идеи раздѣльно, чѣмъ сливать ихъ; прежде всего онъ стремится къ ясности, простотѣ, легкости.—Но они. еще и интернаціональный, употреблявшійся весьма различными народами, которые ни греки, ни европейцы, каковы, напр., сирійцы, іудеи Александріи и Палестины.—Это языкъ универсальный: онъ служитъ всѣмъ и на все; изворотливый и гибкій—онъ можетъ быть употребляемъ всѣми, можетъ выражать всѣ новыя идеи, даже иностранныя.—Литературная дѣятельность не сосредоточивалась больше лишь въ Аѳинахъ или даже въ Греціи, а проявляется въ Александріи. Антіохіи, Пергамѣ, Родосѣ, Римѣ и др.

4. Іудеи-эллинисты.

Знаніе и усвоеніе греческаго языка іудеями—таковъ одинъ изъ результатовъ македонскаго покоренія. Въ теченіе періодовъ александрійскаго и греко-римскаго эллинизмъ и вмѣстѣ съ нимъ—греческій языкъ вторгаются или хоть пытаются вторгнуться въ Палестину. Греческія колоніи окружаютъ Палестину почти со всѣхъ сторонъ. То же встрѣчается и внутри этой страны. Греческіе города ея заключали тогда лишь меньшинство іудеевъ, какъ города іудейскіе заключали меньшинство грековъ-язычниковъ. Разные иноземные властители Палестины ввели туда элементы эллинизаціи, каковы разные чиновники греческаго воспитанія, литераторы и риторы греческіе, наемные солдаты, говорившіе погречески. Иродъ I имѣлъ при своемъ дворѣ образованно-литературныхъ грековъ въ родѣ ритора Николая Дамасскаго (Іосиф. Флав. Древн. іуд XVII, V: 4). Къ сему присоединились праздники, игры, гимназіи, театральныя представленія у грековъ или эллинистовъ Палестины. На большіе религіозные праздники собирались въ Іерусалимъ массами иноземные іудеи-эллинисты наряду съ тысячами іудеевъ, жившихъ заграницей и говорившихъ погречески. Много такихъ эмигрировавшихъ іудеевъ потомъ возвращались въ Палестину, чтобы окончить дни свои въ Іерусалимѣ или Іудеѣ. По необходимымъ требованіямъ практической жизни, ради торговли, индустріи, по причинѣ сосѣдства устанавливаются взаимныя соотношенія между совмѣстными элементами населенія—іудейскимъ и греческимъ. Всѣ эти условія въ своей совокупности повели къ тому, что іудеи Палестины пріобрѣли знаніе греческаго языка, хотя бы ограниченное. Много палестинскихъ іудеевъ эмигрировало: это „іудеи разсѣянія". Обычно они усвояютъ языкъ новой страны. Говорящіе погречески іудеи,—а такихъ было множество,—это такъ называемые „эллинисты“ (ἑλληνισταί; Дѣян. VI, 1. IX, 29) или „эллинствующіе“ (ср. ελληνίζειν „жить какъ греки“ иля „говорить погречески“), между тѣмъ всѣхъ язычниковъ, говорившихъ погречески, іудеи называли „греками“=οἱ ἑλληνες. Но греческій языкъ, какимъ говорили іудеи, имѣетъ отличія и Іосифомъ Скалигеромъ (въ Апіn advers. in Euseb., in-f., Женева 1609, стр. 134) названъ „эллинистическимъ“. Вмѣсто „греческій языкъ“ или „идіомъ“ „эллинистическій“ лучше бы говорить „греческій языкъ евраистическій“, „іудейско-греческій языкъ“. Образованно-литературные іудеи, напр. Іосифъ Флавій и Филонъ, употребляютъ литературный греческій языкъ своей эпохи, а не греческій евраистическій, почему къ нимъ неприложимо то, что сказано здѣсь объ эллинствующихъ іудеяхъ и ихъ языкѣ.

5. Образованіе эллинистическаго языка.

Литературно-образованные евреи знаютъ только еврейскій языкъ. А въ занимающіе насъ періоды времени національнымъ языкомъ іудеевъ служитъ арамейскій, который нѣсколько отличался отъ еврейскаго по манерѣ мыслительнаго процесса и по словесному выраженію. Однако мы примѣняемъ опредѣленія „евраистическій“ и „евраизующій“ одинаково и къ арамейскому языку, какъ къ еврейскому, ибо здѣсь не мѣсто для такихъ различеній. Говоря вообще, первые эллинствующіе іудеи Палестины и іудеи разсѣянія узнали греческій языкъ изъ разговора, по ежедневнымъ сношеніямъ ради торговли и практической жизни,—отъ болѣе многочисленной части населенія, говорившей погречески, но менѣе культивированной; они узнали языкъ разговорный или близкій къ „языку общепринятому“ (Κοινή). Ихъ непосредственного цѣлію было достигнуть возможности понимать грековъ и самимъ стать понятными для нихъ. Эти іудеи еще много времени продолжали мыслить поеврейски или на еврейскій ладъ, хотя понимали и говорили погречески. Поскольку духъ языка еврейскаго существенно разнится, отъ греческаго,—отсюда натурально, что въ употреблявшійся ими греческій языкъ іудеи вносили столько евраизмовъ и придавали ему столь замѣтную евраистическую окраску, что онъ совершенно различался отъ „языка общепринятаго“ (Κοινή). Это греческій языкъ евраистическій. Іудеи-эллинисты передали его своимъ дѣтямъ, а равно и іудейскимъ эмигрантамъ, непрерывно прибывавшимъ изъ Палестины; эти послѣдніе научались погречески въ особенности у своихъ собратьевъ—іудеевъ, съ которыми они, естественно, поддерживали первыя и наиболѣе частыя сношенія. Посему евраистическій языкъ греческій есть вѣтвь „общепринятаго языка“ (Κοινή), а окончательно онъ опредѣлился, какъ разговорный греческій языкъ, собственный въ іудейской расѣ. Потомъ, когда священныя еврейскія книги были переведены или составлены на этомъ евраистическомъ греческомъ языкѣ,—онъ явился также и въ качествѣ языка письменнаго. Іудеи, говорившіе погречески, жили въ странахъ весьма различныхъ и весьма удаленныхъ одна отъ другой. Но идіомъ у нихъ вездѣ оставался одинаковымъ. Основою ихъ языка былъ „языкъ общепринятый“ (Κοινή), одинаковый вездѣ, кромѣ мѣстныхъ особенностей. Вліяніе еврейскаго языка воздѣйствовало на него вездѣ тожественнымъ образомъ. Наконецъ, вліяніе священныхъ книгъ, которыя теперь читали погречески, могущественно содѣйствовало единообразію разговорнаго евраистичѳскаго греческаго языка во всемъ іудейскомъ „разсѣяніи“. По мѣрѣ того, какъ протекали годы, іудеи продолжали поддерживать болѣе частыя сношенія съ греками по языку; первоначальная грубоватость евраистическаго греческаго языка постепенно смягчалась; странность этого языка уменьшалась; греки получали возможность болѣе легко объясняться съ іудеями-эллинистами и непосредственно знакомиться съ еврейскимъ мышленіемъ и евраистическимъ греческимъ языкомъ.

II Греческій Ветхій Завѣтъ или переводъ LXX-ти.

Эти два названія обозначаютъ всѣ каноническія и неканоническія книги Ветхаго Завѣта, переведенныя или составленныя на греческомъ языкѣ. Въ занимающіе насъ періоды іудеи „разсѣянія“ и Палестины раздѣлялись съ точки зрѣнія языка—на три категоріи: одни знали только поарамейски и поеврейски, другіе—поарамейски, поеврейски и погречески, третьи только погречески. Лишь іудеи второй и третьей категоріи могли писать книги, составленныя погречески. Въ теченіе александрійскаго періода Александрія была колыбелью іудейско-греческой литературы. Населеніе этого города заключало тогда три главнѣйшіе элемента: греческихъ поселенцевъ, коммерсантовъ и весь греческій элементъ при дворѣ и въ администраціи; египтянъ или туземцевъ; іудейскихъ поселенцевъ и коммерсантовъ изъ всѣхъ частей міра. Александрія была городомъ космополитическимъ. Іудейская колонія была многочисленна и могущественна. И именно ради нея прежде всего перевели погречески священныя еврейскія книги. Переводчики или составители LXX-ти обнаруживаютъ иногда извѣстную греческую культурность, между тѣмъ они, повидимому, не были литературно образованными, ибо не являются господами въ греческомъ языкѣ, плохо зная традиціонныя его правила. Они заранѣе и вполнѣ были открыты вліянію еврейскаго языка, который сильно воздѣйствовалъ на ихъ языкъ. Книги LXX-ти произошли отъ разныхъ переводчиковъ или составителей, писавшихъ съ извѣстными промежутками другъ послѣ друга; даже больше того,—нѣкоторыя книги могли быть составлены не въ Александріи, а въ другомъ мѣстѣ. Посему иногда чувствуется разность руки и стиля, но все-таки этотъ языкъ остается въ существенномъ тожественнымъ: это есть греческій евраистическій языкъ такой, на какомъ говорили въ Александріи, въ нѣдрахъ іудейской общины. У LXX-ти мы имѣемъ послѣклассическій греческій языкъ этого города съ мѣстными особенностями и съ огромною примѣсью евраизмовъ, изъ коихъ многіе уже должны были содержаться въ обиходномъ языкѣ александрійскихъ іудеевъ, – и вліяніе еврейскаго текста способствовало только увеличенію количества ихъ, съ неизбѣжною шероховатостью.

1. Греческій элементъ послѣклассическаго греческаго языка у LXX-ти.

Въ принципіальномъ смыслѣ считаютъ принадлежащимъ къ „общепринятому языку“ (Κοινή) все, что, съ одной стороны, уклоняется отъ языка классическаго и—съ другой– не является евраистическимъ. Примѣры: а) Новыя слова и новыя формы (діалектическія, александрійскія, народныя): ἀναθεματίζειν, ἑνωτίζεσθαι, ἕσθοντες, ἐλήμφθη. б) Слова сложныя (прямо или чрезъ производство): ἀποπεμπτόω, ἐκτοκίζειν, ὁλοκαύτωσις, προσαποθνήσκειν, πρωτοκεύω, σκηνοπηγία. в) Флексіи существительныхъ. Въ родит. пад. Βαλλᾶς, Μωυσῆ (Числ. IX, 23); въ дат. пад. μαχίρῃ (Исх. XV, 9), γήρει (Быт. XV, 15); въ вин. пад. ἅλω и ἅλωνα (Руѳ. V, 6. 14). г) Флексіи глаголовъ: ἐλεᾶν (Тов. ΧΙII, 2), ἱστᾶν (2Цр. XXII, 34) и ἰστάνω (Иезек. XXVII, 14); въ прош. несоверш. ῆγαν (2 Цр. VI, 3), ἐκρίνοσαν (Исх. XVIII, 26); въ будущ. λιθοβοληθήσεται, ἑλάσω, ἀκούσω, φάγεσαι (Пс. CXXVІІ, 2); въ аористѣ ῆλθαν, ἀπέθαναν, καθείλοσαν (Іис. Нав. VIII, 29), ἤροσαν (Іис. Нав. III, 14), εἴποσαν и εῖπαν (Руѳ. IV, 11 и I, 10), κεκράξαντες и ἐκέκραξεν (Иса. XXII, 23 и Числ. XI, 2), ἀνέσαισαν—желат 3-го л. множ. ч. отъ ἀνασείω (Быт. XLIX, 9), ἔλθοισαν (Іов. XVIII, 9); въ прош. сов. παρέστηκαν (Исх. V, 29). д) Синтаксиса. Употребленіе непереходнаго значенія отъ нѣкоторыхъ глаголовъ въ родѣ κατισχύω (Исх. VII, 13), κορέννυμι (Второз. XXXI, 20), καταπαύω (Исх. XXXI, 18). Совсѣмъ нѣтъ двойственнаго числа. Послѣ собирательнаго един. числа тѣ слова, которыя относятся къ нему непосредственно, обыкновенно согласуются съ нимъ (въ числѣ), но въ дальнѣйшемъ теченіи фразы глаголъ является уже во множ. числѣ. Нарѣчныя частицы движенія могутъ быть замѣняемы частицами покоя. Частица нерѣшительности есть ἑάν; она соединяется съ относительными (ὅς, ὅστις, ὅπου, ἡνίκα и пр.) для обозначенія, что смыслъ относительнаго или частота дѣйствія неопредѣленны, при чемъ во второмъ случаѣ употребляется съ временемъ въ изъявительномъ наклоненіи (Исх. XVI, 3). Много мѣстоименій въ качествѣ подлежащихъ или дополненій. Частицы подчиненія менѣе многочисленны и менѣе употребительны, чѣмъ въ классическомъ греческомъ языкѣ, а въ обычномъ простомъ языкѣ говорили безъ связныхъ періодовъ. Необычайно часто употребленіе неопредѣленнаго наклоненія съ членомъ или безъ него (напр., τοῦ). Непрямая рѣчь регулярно уклоняется при всѣхъ формахъ и—слѣдовательно—при косвенномъ желательномъ. Распространено употребленіе причастія въ качествѣ родит. самостоятельнаго. Сочетаніе глагола со своимъ дополненіемъ можетъ измѣняться, напр съ πολεμεῖν (Исх. XIV, 25), ἐξελθεῖν (Числ. XXXV, 26). Есть тенденція употреблять предлогъ между глаголомъ и дополненіемъ и пр.

2. Евраистическій элементъ LXX-mu.

Еврейскій языкъ, по существу своему, есть языкъ простой, безыскусственный и народный, нѣсколько даже примитивный и зачаточный по сравненію съ греческимъ классическимъ. При писаніи еврей не составлялъ періодовъ; онъ не соподчинялъ идей, не группировалъ и не соединялъ ихъ синтетически. Для него всѣ идеи равны и всѣ занимаютъ мѣсто на одинаковомъ уровнѣ, однѣ вслѣдъ за другими; предложенія идутъ другъ за другомъ, то не будучи связаны, то связанныя особою частицей, именуемою „вавъ consecutivum“. Функція этой частицы состоитъ не только въ грамматическомъ соединеніи фразы дальнѣйшей съ предыдущей, но и для указанія между ними логическаго соотношенія – причинности, цѣли, условія, сравненія, послѣдовательности, одновременности, сопутствованія и предшествованія, даже способа и пр. Въ греческомъ языкѣ у LXX-ти этотъ „вавъ consecutivum“ обыкновенно передается чрезъ καί. Отсюда у LXX-ти множество маленькихъ фразъ и обрывковъ фразъ; неисчислимое множество καί, которыя загромождаютъ страницы греческаго Ветхаго Завѣта; встрѣчающіеся неудачные періоды и довольно частая безпорядочность этихъ періодовъ; затрудненіе, которое при чтеніи сразу испытывается предъ такимъ способомъ выраженія мысли, а равно при овладѣніи новымъ оттѣнкомъ значенія въ частицѣ καί.—Таковъ въ элементарныхъ основахъ механизмъ языка еврейскаго и греческаго библейскаго. Отселѣ объясняются общій ходъ и строй этихъ языковъ.—Если сравнить артистическій періодъ классическихъ авторовъ съ фразами авторовъ, пользовавшихся этимъ простымъ языкомъ, то кажется, словно бы греческій періодъ расчлененъ и разъединенъ на части, дабы свести его къ элементамъ, которые и полагаются здѣсь раздѣльно. Такое образованіе греческаго языка послѣклассическаго, обыденнаго, съ аналитическимъ наклономъ, было необходимо для сближенія греческаго съ еврейскимъ, для примѣненiя перваго къ еврейской мысли и для полученія отъ нея нѣкоторой необычной формовки, тогда какъ аттическій литературный языкъ уклонился бы отъ этого съ возмущеніемъ. Разъ это необходимое условіе исполнено,—послѣ сего іудейство могло усвоятъ себѣ греческій языкъ, а затѣмъ произошло сліяніе этихъ двухъ языковъ столь безусловно различнаго духа или—лучше сказать—вторженіе (внѣдреніе) мысли, души іудейской въ тѣло греческое—съ приспособленіемъ его себѣ при посредствѣ внутренней, весьма глубокой и широкой работы этой мысли.—Два примѣра осязательно покажутъ преобразованіе греческаго языка подъ вліяніемъ еврейскаго согласно сказанному сейчасъ: καὶ ἑτάχυνεν ἡ γυνἡ καὶ ἕδραμεν κὰ ἁνήγγειλεν κτλ. (Суд. XIII, 10) буквально, по свойству языка еврейскаго, значитъ „женщина поспѣшила и побѣжала и возвѣстила“, а по собственной природѣ языка греческаго тутъ требовалось бы: ταχέωχ δἑ ἡ γυνὴ δραμοδσα ἀνήγγειλεν въ смыслѣ „женщина быстро побѣжала, чтобы возвѣстить“; πῶς ὑμεῖς βουλεύεσθε καὶ ἀποκριθῶ τῷ λαῷ τούτῳ λόγον (3 Цр. XII, 6) буквально: „какъ вы совѣтуете и я отвѣчу слово народу сему?“ погречески же нужно бы сказать: πῶς ὑμεῖς βουλεύεσθέ (—έτέ)μοι ἀποκριθῆναι τῷ λαῳ τούτῳ; т. е. „какъ вы совѣтуете мнѣ отвѣчать народу сему?“.

3. Характеристическія черты евраистическаго греческаго языка у LXX-mu.

Пиша, еврей гораздо больше слѣдилъ за мыслію, чѣмъ за правилами грамматики, которыхъ онъ зналъ мало. Отсюда происходитъ, напр., то, что фраза, начавшись періодически, потомъ нарушаетъ этотъ строй или не выдерживаетъ грамматическаго согласія въ конструкціи, которая лишается взаимной зависимости частей, дѣлается болѣе легкою, разлагаясь на короткія предложенія (Лев. XIII, 31. Второз. VII, 1-2. XXIV, 1-4. XXX, 1-3. Иса. XXIII, 20).—Еврей любитъ присоединять поясненія, которыя логически легко связываются съ предшествующимъ, но грамматически то согласуются, то нѣтъ, или согласуются, какъ угодно.—Библейскій греческій языкъ содержитъ множество синтаксическихъ случайностей: взаимно независимыя приложенія и сочетанія, измѣненія въ числѣ, лицѣ, родѣ, времени и видѣ; повторенія и устраненія нѣкоторыхъ словъ или части предложенія; странныя согласованія; случаи отсутствія согласованія и пр.—Перерывы въ правильномъ развитіи фразы и въ грамматическомъ согласованіи могутъ соотвѣтствовать паузамъ; разобщенныя этимъ способомъ части получаютъ ораторскій характеръ, или сближаются чрезъ восклицанія и вставки, стремясь стать независимыми (Быт. VII, 4. 4Цр. X, 29. Пс. XXVI, 4).—Еврей любитъ усиливать утвержденіе. Мы часто находимъ: вопросительный тонъ для болѣе живого утвержденія или отрицанія (4 Цр. VIII, 24); выраженія „весь городъ, весь Израиль, вся земля, ни одинъ человѣкъ, никто“ въ смыслѣ усиленнаго и преувеличеннаго утвержденія.—Еврей, какъ и всѣ восточные народы, употребляетъ самыя необычайныя метафоры (Быт. IX, 5. Лев. X, 11. Руѳ. I, 7).—Еврей любитъ прямо приводить слова другихъ.—Падежей въ собственномъ смыслѣ нѣтъ поеврейски. По подражанію еврейской конструкціи, при двухъ слѣдующихъ именахъ, изъ коихъ второе дополняетъ первое, мы находимъ у LXX ти, напр., такое сочетаніе: κατακλυσμὸν ὕδωρ. Даже больше того:—еврейскій языкъ часто отмѣчаетъ отношеніе между глаголомъ и дополненіемъ посредствомъ предлога или предложнаго реченія; и LXX часто подражаютъ такому употребленію (Быт. VI, 7. Иса. XXIII, 20 Іон. I; IV, 2. 5. 6. 8. 10. 11).—Еврей любитъ представлять дѣйствіе совершившимся или совершающимся, изображать его реальнымъ и рисовать утвердительно. Поэтому дѣйствіе будущее легко понимается у него въ смыслѣ совершившагося или совершающагося (Лев. V, 1. 10. XIII, 31); отсюда же смѣшеніе временъ прошедшаго, настоящаго и будущаго въ пророчествахъ, а равно употребленіе причастія настоящаго времени дня обозначенія акта, какъ совершающагося.—Греческія наклоненія не соотвѣтствуютъ еврейскимъ, и еврей мыслитъ не такъ, какъ грекъ; еврею трудно было совладать со многими греческими наклоненіями. Нѣкоторыя изъ послѣднихъ становятся рѣдкими, напр. желат. наклоненіе съ ἅν или безъ него, кромѣ какъ для привѣтствованія, равно повел. и сослагат. накл. прош. соверш., даже причастіе будущ. врем., и пр.—Для еврея слово и мысль составляли одно: выраженіе „думать“ предполагаетъ у него, что говорятъ съ собою или другими, а „говорить“ можетъ обозначать не болѣе того, что говорятъ только съ собою или даже только думаютъ (въ слухъ). Не въ примѣръ образованному греку—еврей не выработалъ и не закрѣпилъ тонкаго различія между глаголами съ значеніемъ „вѣровать (полагать), думать, понимать, говорить“.—LXX часто переносятъ насильственно въ свой греческій языкъ чисто еврейскія слова, выраженія, конструкціи, когда не знали въ греческомъ равнозначущихъ. А затѣмъ свой оригиналъ (еврейскій) они считали словомъ Божіимъ, и это почтеніе къ подлинной его формѣ—помимо ихъ воли—тоже способствовало образованію литературныхъ евраизмовъ.—Богословскія доктрины евреевъ, ихъ моральныя идеи, ихъ чувства благочестія впервые нашли себѣ выраженіе погречески именно у LXX-ти. Чрезъ это греческій языкъ получилъ новую физіономію, совершенно необычную.—Въ греческомъ В. 3. нѣтъ и страницы, гдѣ бы не было евраизмовъ, но все-же нѣкоторыя книги менѣе евраистичны, чѣмъ другія; таковы, напр., книга пр. Даніила въ переводѣ Ѳеодотіона, 2-я Маккавейская, Премудрости Соломоновой, хотя двѣ послѣднія написаны прямо погречески, и пр.—Греческій языкъ LXX-ти допускаетъ въ греческомъ синтаксисѣ значительную свободу, но вездѣ у нихъ—на всемъ протяженіи—господствуетъ въ мысляхъ, стилѣ и способѣ выраженія единообразіе, граничащее съ монотонностію. И когда близко ознакомишься съ этимъ особеннымъ греческимъ языкомъ, онъ производитъ глубокое впечатлѣніе совершенно необычное, происходящее изъ самой его природы.—Однако на первый разъ этотъ греческій языкъ LXX-ти по своей основѣ и формѣ долженъ быль представляться нѣсколько непонятнымъ—даже для литературнаго, образованнаго грека.

4. Примѣры евраизмовъ въ греческомъ языкѣ LXX-ти.

а) Религіозныя еврейскія идеи: Κύριος „Богъ, Господь, владыка міра“; κτίζειν и ποιεῖν „творить“; πνεῦμα „духъ или вдохновеніе Божіе, которое овладѣваетъ человѣкомъ, научаетъ или руководитъ его“; δικαιοσύνη „оправданіе“ въ богословскомъ смыслѣ; χάρις „благодать божественная“; τὰ μάταια, τὰ μὴ ὅςτα „идолы, боги не сущіе“.—б) Еврейскій смыслъ греческихъ словъ: σάκκος (Быт. XXXVII, 53) „одежда печали“ (вретище); ἁρτος, αρτοι (Руѳ. I, 6) „жизненное пропитаніе, все съѣдобное“: τὸ ρῆμα (Руѳ. III, 18) „вещь, дѣло“: σκεῦος (Второз. I, 41. XXII, 5. Иса. LIV, 16) „одежда, инструментъ (орудіе), оружіе“; διδὁναι (Второз. XXVIII, 1. Числ. XIV, 4) „ставить, поставлять, дѣлать то-то или то-то“.—в) Еврейскія метафоры: ἑπἑσκεπται Κύριος τὸν λαδν αὐτοῦ δοῦναι αὐτοῖς ἅρτους (Руѳ. I, 6) „Господь благоволилъ своему народу дать хлѣба“; εὕροιτε ἁνάπαυσιν (Руѳ. I, 9) „покой (пристанище), т. е. тихую и безопасную жизнь“; γένοιτο ο̇ μισθός σου πλήρης παρὰ Κυρίου θεοῦ ʼΙσραήλ, πρὸς ὅς ἥλθες πεποιθέναι ὑπὸ τάς πτέρυγας αὐτοῦ  (Руѳ. II, 12) „укрыться подъ кровомъ Его“; ἐκ χηρὸς πάντων τῶν θηοίως ἐκζητήσω αὐτό (Быт. IX, 5) и ἐλάλησεν ὁ Κύριος πρός αὐτοὺς διὰ χηρὸς Μωϋσῆ, гдѣ метафорическія реченія съ χηρὸς употреблены вмѣсто простыхъ предлоговъ, при чемъ собственный смыслъ χηρὸς устраняется, такъ что ἐκ χηρὸς=ἐκ „изъ, отъ“, а διὰ χηρὸς=διὰ „чрезъ, посредствомъ“.—г) Еврейскія слова: σάββατος, οἰφί, κόνδυ, βαάλ.—д) Евраистическія выраженія: εὑρίσκειν χάριν; καὶ ἰδού; καὶ ἕσται; καὶ ἑγένετο; τάδε ποιῆσαί μοι Κύριος καὶτάδε προσθείη (Руѳ. I, 17); ἁναστῆσαι τὸ ὅνομα τοῦ τεθνηκότος (Руѳ. IV, 5); ἐχθὲς καὶ τρίτης (Руѳ. II, 11) „вчера и третьяго дня“ = „прежде, донынѣ“; ζῇ Κύριος формула клятвы; ἑπορεύθη ἐν πάσῃ ο̇δῷ Ἰεροβοάμ (3 Цр. XVI, 26) „подражалъ всему, что дѣлалъ Іеровоамъ“; ἑπορεύθη ἐν πάσῃ ο̇δἑν βιβλίῳ λόγων τῶν ἡμερῶν τῶν βασιλέων (3 Цр. XVI, 28).—е) Поставленіе именит. или винит. пад. абсолютнаго въ началѣ: Лев. XXII, 11. Числ. XIX, 5. Иса. XIX, 17.—ж) Женскій р. со значеніемъ средняго для обозначенія вещей: Исх. XIV, 31. Числ. XIX, 2. Суд. XIX, 3. 3 Цр. XII, 8. 13. Пс. XXVI, 24. Иса. XLVII, 12. Іезек. XXIII, 21.—з) Обозначенія сравн. и превосх. степ.: δεδικαίται Θαμὰς ἣ ἐγώ (Быт. XXXVIII, 26) съ ἣ въ смыслѣ „болѣе, чѣмъ“; ἕθνη μεγάλα καὶ ἰσχυρότερα μᾶλλον ὴ ὑμεῖς (Второз. IX, 1); τὸ δὲ ὕδωρ ἑπεκράτει σφόδρα σφοδρῶς (Быт. VII, 19).—и) Относительное мѣстоименіе восполняется личнымъ, которое слѣдуетъ за глаголомъ: οἶς εἶπεν αὐτοῖς ὀ Θεὸς ἑξαγαγεῖν (Исх. VI, 26), при чемъ соединеніе οἶς и αὐτοῖς равняется простому αὐτοῖς; τὴν ὁδὸν δι’ ἦς ἀναβησόμεθα ἑν αὐτῇ (Второз. I, 22, гдѣ сочетаніе δι’ ἦς и ἑν αὐτῇ равняется одному δι’ ἦς или только ἑν αὐτῇ.—і) Множество предлоговъ и предложныхъ реченій: γίνεσθαι ὁπίσω τινός (3 Цр. XIV, 21) „быть (единомышленнымъ, въ партіи) съ кѣмъ-либо, слѣдовать за кѣмъ-либо“; ἑκτήσατο… ἑν δύο ταλάςτων (3 Цр. XVI, 24); ἕσονται ὑμῖν εἰς ἅνδρας (Руѳ., I, 11); ἑλάλησας ἑπὶ καρδίαν τῆς δούλης σου (Руѳ. II, 13); ἀνὰ μέσον τῶν δραγμάτων σολλεγέτων (Руѳ., II, 15); ὅσα ἑἀν εἵπῃς ποιήσω (Руѳ., III, 5); ἐποίησεν κατὰ πάντα ὅσα ἑνετείλατο (Руѳ., III, 6).—к) Греческій глаголъ съ винословнымъ (причиннымъ) значеніемъ еврейской гифильной формы: ἑβασίλεισεν τὸν Σαούλ (1 Цр. ХV, 35) „воцарилъ, сдѣдалъ царемъ Саула“; ὃς ἑζήυαρτεν τὸν ʼΙσραήλ (4 Цр. III, 3) „который заставилъ согрѣшить (ввелъ во грѣхъ) Израиля“.—л) Вопросъ и клятва съ εἰ: εἰ γεύεται ὁ δοῦλός σοῦ ἕτι ὃ φάγομαι ἣ πίομαι (2 Цр. XIX, 35); ὥμοσα αὑτῷ ἑν κυρίῳ λέγων Εἰ θανατώσω σε ἑς ρομφαία (3 Цр. II, 8) „я поклялся ему Господомъ убить тебя мечомъ“.—м) Условное предложеніе при сочетаніи съ послѣдующимъ главнымъ предложеніемъ при помощи καὶ: ἑὰν δὲ προσήλυτος ὁν ὑμῖν γένηται… καὶ ποιῆσαι (Числ. XV, 14; ср. Руѳ. II, 9).