355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Морохин » Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам » Текст книги (страница 15)
Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам
  • Текст добавлен: 11 марта 2018, 13:30

Текст книги "Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам"


Автор книги: Николай Морохин


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В поисках потерянных веков

– Ну, что, – спросил Серый Волк Красную Шапочку, – слияние по обоюдному согласию или недружественное поглощение?

Из анекдота

Итак, мурома, меря…

Мы не можем даже назвать имён их правителей – хотя бы нескольких. Не можем назвать их богов. Мы не осмелимся сказать, что каким-то образом представляем себе последние события их истории, опираясь на русские летописи: всё – на уровне упоминаний, догадок, предположений, которые опираются на ту или иную логику. Мы не понимаем, какими были реальные отношения между славянскими поселенцами, их властью, с одной стороны, и местными жителями, с другой стороны, на первых порах говоривших, вероятно, исключительно на своём языке.

Можно сказать только то, что земли муромы и мери были когда-то поначалу северо-восточными рубежами той территории, где начиналась история русских. Но и это будет неточно, потому что свои рубежи Северо-Западная Русь вольно или невольно быстро превращала в ту территорию, где безраздельно влияла на все стороны жизни. В истории не осталось сюжетов о кровопролитных битвах между населением этих земель, разве что – о том как брат на брата ходили войнами русские князья. Не осталось и рассказов о туземцах, спешащих с дарами к тем, кто пришёл ими править. Рубежи были освоены: мурома и меря превратились в русских – с небольшим акцентом: другого следа нет. Как – летописцам это не показалось интересным и заслуживающим внимания. Или оттого, что это представляло собой окружавшую их скучную повседневность, или – поскольку были вещи, о которых рассказывать не особенно приятно и политкорректно.

Это так и останется для нас тайной.

А Русь вышла на следующий рубеж. Им стало Лесное Заволжье с его марийцами, которые несмотря на долгую, тысячелетнюю историю отношений с западными соседями, сохранили свою веру, свой язык, своё понимание вещей.

Может быть, попробовать заглянуть в эти события?

Если мы поймём, с чего тысячелетие назад начинались отношения соседей на рубеже Лесного Заволжья, мы сможем многое для себя открыть в том, как формировалась Россия и русские, как они осознавали себя рядом с другими народами, ставшими в итоге их ближайшими союзниками.

* * *

Река Ветлуга – ось Лесного Заволжья, главный путь уводящий в тайгу на целых девятьсот километров от своего устья – около Козьмодемьянска.

Это за XX век она странным образом стала неудобной, ведущей куда-то не туда и пересекающий две широтные железные дороги и параллельные им автомагистрали. И города на ней большие не выросли – течёт она по самым окраинам четырёх регионов: Кировской, Костромской, Нижегородской областей, Марий Эл. Причём по окраинам, порой очень отдалённым. Если взять расположенные в её верховьях райцентр Вохму и Боговарово – так это четыре с половиной сотни километров от Костромы – центра их региона. Но было время – только Ветлуга вела в эти места. И здесь была своя жизнь. Уже совсем не та, которая запечатлелась в слоях потерявших свои собственные названия городищ. Жизнь, оставившая какой-то след в памяти людей спустя несколько поколений.

* * *

Село Круглыжи – это полтысячи километров от Нижнего Новгорода, уже Кировская область. В Круглыжах кончается асфальт – узкий и ненадёжный, ведущий вглубь тайги от небольшого посёлка Свеча.

О том, где именно начинается Ветлуга, идёт давний спор. Одни видят её исток в ручье, вытекающем из болота недалеко от деревни Робяши в часе ходьбы от станции Шабалино. Другие говорят: нет, этот ручей – речка Быстра, а кто хочет видеть начало Ветлуги, должен ехать в Круглыжи. Там Быстра сливается с Матюгом. Там, сказали нам, установлен камень с памятной доской. И вот оттуда уже нужно считать Ветлугу.

Асфальт, по которому мы ехали, закончился не просто в Круглыжах, а как раз возле этого камня. Он – на мысу над местом слияния речек. Правда, табличку на нём мы не увидели – только место, где она была прикреплена.

Пока мы обсуждали, почему табличка не дожила до нашего приезда, из соседнего дома появился человек со свёртком. Он направился прямиком к нам.

– Здравствуйте!.. Вижу, приезжие. Камнем интересуетесь?… Я лесник. Я тут живу. И табличка у меня, – человек начал разворачивать её, а затем приложил к камню. – Ну, вы фотографируйте, если надо… Я эту табличку дома держу – не пропала бы. А если надо, вот – выношу.

Надпись была проста: «Здесь начинается Ветлуга».

– Всё, сняли?… Убирать или ещё на неё посмотрите?…

– А что здесь рассказывают? Кто тут раньше жил? – стал неопределённо спрашивать я. Честно говоря, задавать вопросы в отдалённых местах, где бывать не случалось, иной раз непросто. Спрашивать надо о чём-то очень конкретном. Иначе совсем ничего путно не узнаешь.

– Тут многое рассказывают. Это такое место, – совершенно достойно ответил лесник на мой умный вопрос.

Я уже готовился вежливо откланяться и поблагодарить за прекрасную предоставленную нам возможность видеть табличку. Но её хранитель вдруг дал нам почувствовать, что он хранитель чего-то куда большего, чем этот поблёскивающий металлический прямоугольник с буквами.

– Вот смотрите. Тут у нас, считаем, начинается Ветлуга. Сливаются Быстра и Матюг – его ещё по-другому называют Дневной Матюг, потому что он течёт с юга. А недалеко тут, к северу, есть ещё и Ночной Матюг. Матюг течёт сюда со стороны Котельнича. Там уже Вятка…

И лесник углубился в такую дальнюю историю, что мы были заворожены его рассказом. – Если вам интересно, у нас всегда говорили – это оттуда, со стороны Вятки, с востока, много веков назад сюда пришли марийцы. Двигались они по Матюгу. Реки тогда были полноводными, не как сейчас. А дорог никаких в тайге не было – только если по воде. Вначале здесь марийские разведчики появились, а затем уже много людей и князь их. Марийцев в ту пору, говорят, стали теснить соседи и на Волге, и на Вятке – и русские князья, и болгарские. Куда идти? Южнее земли все заняты были, на Урале – тоже: башкиры. И они решили уходить в леса на север, в тайгу, чтобы там спокойно жить. А здесь, у начала Ветлуги, русские уже были, целая деревня, беглые, что о них, где они, князья не знали. Русские этих марийцев встретили по-доброму, хлебом-солью, мол, живите здесь. И марийцы некоторое время тут, действительно, жили. И князь их тут жил. Но тут беда случилась: утонула в реке дочь этого князя Луга. Я интересовался, есть ли такое имя у марийцев. Они мне сказали, что не слышали, чтобы было. Но слово такое они понимают, и оно обозначает что-то хорошее. Места тут очень красивые, богатые: лес, звери, птицы. Но марийцы всё равно хотели жить сами по себе. Ветлуга их очень устраивала – течёт она здесь на север, а там у них не было бы никакого опасного соседства. Князь послал разведчиков по течению. Они пришли – доложили, что дальше Ветлуга течёт на север, потом поворачивает немного к западу. Князь решил: хорошо, надо марийцам дальше идти, вниз вдоль Ветлуги. И они снялись отсюда и двинулись туда, к устью Вохмы. Там остановку сделали, стали жить. Но в тех местах кое-где уже были тоже русские деревни. И марийский князь велел разведчикам смотреть дальше места. Разведчики стали спускаться по Ветлуге. Видят – беда: она всё больше поворачивает на запад, а там уже и совсем на юг пошла. Вернулись они, доложили. И марийский князь решил: нет, далеко по Ветлуге спускаться нельзя, если она к югу сворачивает. Так можно как раз выйти к русским князьям. И велел он марийским родам рассредоточиться в этих местах – по Ветлуге, и повыше, и пониже, по Вохме, селиться маленькими деревнями. Так и сделали. Марийцев возле Вохмы сейчас вроде бы и нет, все деревни там русские. Но здешний учитель, говорил мне: он рассказал эту историю кому-то в тех местах. А ему и говорят: вот, оказывается, откуда у нас, на Вохме так много марийцев! Они там во многих деревнях, и это только считается так, что они как русские. И названия там марийские, и говорят там по-другому, не как у нас.

Слушая лесника, я удивился в тот день чёткости, с которой он представлял своим внутренним взором события, от которых нас отделяло, вероятно, около тысячелетия. Вот тогда для него начиналась местная история в сохранённой народом памяти. А ведь привычная первая дата, которую приводят большинство книг о Поветлужье, – 1417 год: на Красной горе над Ветлугой поселился старец Варнава, которого спустя два века прославят как святого. Всё более ранее представляют размытым, неконкретным, тем, что – не помнится, в связи с чем и бессмысленно говорить, где жили люди, когда и откуда они пришли, а можно только строить догадки о «контактах» и «связях» с археологическими находками в руках.

Но рассказ лесника в Круглыжах невольно заставил задуматься: а нет ли в этих местах какой-то альтернативной истории? Написанной с другой точки зрения – с другими датами, которые авторам кажутся главными, с другими центрами событий и действующими лицами.

* * *

Это может показаться странным, но в Поветлужье она есть!

На машинописных страницах, которые отпечатал в конце жизни, в 70-х годах XX века, краевед из Вахтана Павел Березин, откуда-то возникают имена марийских правителей – кугузов. И названия древних, очень давно не существующих поветлужских городов: Шанга, Якшан, Булаксы, Юр.

Березин ссылался на Дмитрия Петровича Дементьева и упоминал Захара Степановича Солоницына.

Впервые я подержал в руках папку с рукописью Павла Березина в 80-х годах в одной из районных библиотек в Лесном Заволжье.

Такую же папку Павел Березин, как ясно из его записок, отвёз в своё время в Горький, в Волго-Вятское издательство.

Мы знаем, что Березин работал бухгалтером на канифольно-экстракционном заводе и собирал старинные рассказы, переписывал тексты краеведов прошлого с гимназических лет – с начала XX века. И можем предположить, что профессиональным историкам, которые для издательства рецензировали рукопись, очень не понравилось, что на выпуск книги претендует кто-то, не принадлежащий их сообществу. Тем более, что в 70-х годах издательство работало в очень жёстких рамках. Оно имело право выпускать всего две-три книги по краеведению в год. Почему такое право должно было доставаться неизвестно кому из глухой тайги, а не патентованным знатокам истории рабочего движения в уездах Нижегородской губернии, коллективизации и биографий большевиков ленинской гвардии, о чём были написаны их кандидатские диссертации? Мне достоверно известно, что на рукопись был подготовлен резко отрицательный отзыв одного из корифеев тогдашней горьковской областной исторической науки.

Павел Березин на том не сложил руки. Он отпечатал на машинке как минимум девять экземпляров своего труда. Передал его в несколько библиотек и родственникам. Это сделало его работу неуничтожимой. А случай, когда от неё хотели избавиться, известен. В городе Шахунья его рукопись из библиотеки попала в 80-х годах к кому-то их партийных чиновников. Он усмотрел в ней некую крамолу, отступление от официальной науки. По счастью, ему не пришло в голову применить к ней страшное слово «самиздат», хотя, если честно, все его признаки у рукописи были налицо. На всякий случай, запечатлев красным карандашом возмущённые реплики на полях некоторых страниц, чиновник бросил к мусорным контейнерам, рядом с которыми в тот день жгли ненужную бумагу. Однако случилось чудо. Мимо проходил местный художник Олег Козырев. Его заинтересовала папка со сшитыми бумагами. Он вынул её, чуть-чуть повреждённую огнём, принёс домой. И хранит поныне в своём архиве, показывая тем, кто интересуется.

После смерти Березина в 90-х годах XX века его рукопись была несколько раз издана. И те, кто сегодня рассуждает о поветлужских древностях, обычно пересказывают то, что прочитали в ней.

Но почему бы не поискать те источники, о которых писал Березин?

* * *

В Шарье в начале XXI века в краеведческих сборниках перепечатали фрагменты из статей Дмитрия Дементьева. Если отправиться в серьёзные библиотеки со старыми фондами, то найти там можно три его публикации: статьи в сборниках, выпущенных Костромской губернской учёной комиссией в 90-х годах XIX века, «Краткие исторические описания о Кажировской пустыни» и «Краткий исторический очерк Шангского городища» и тонкую брошюру 1917 года «Из прошлого Пыщугской и Заводской волостей Ветлужского уезда». Именно по ним краеведы XX века несколько раз излагали версии Дементьева. И в статьях о нём самом вспоминали, что ему принадлежали больше двухсот томов переписанных документов о прошлом Поветлужья, на которые он сам часто ссылался. Их местонахождение в публикациях не указывалось, и явно до них никто не добрался. Целы ли они?


Захар Солоницын. С автопортрета

Этот краевед – узнаём мы из статей – на склоне дней жил в деревне Петушиха недалеко от бывшего города Варнавина и подписывался чаще двойной фамилией Дмитрий Дементьев-Бармин. Цитировались его слова: целью жизни он видел «быть летописцем и оставить потомству правдивую историю» Поветлужья.

Родился Дмитрий Петрович Дементьев в 1859 году в городе Ветлуге в небогатой многодетной семье местных обывателей. Их двухэтажный дом поныне стоит на улице Урицкого. Хорошего образования получить он не смог. В 25 лет ему подвернулась должность урядника на самом краю уезда – в Пыщуге. Решать ответственные административные вопросы, улаживать конфликты – это он смог. Гордился тем, что защищал бедных, несправедливо обиженных. Но в 1885 году только что созданная губернская учёная архивная комиссия поставила перед урядниками задачу собирать также и документы о местной старине. И Дементьев нашёл то занятие, которым увлёкся, которое стала настойчиво требовать его душа. Странствуя по междуречью Ветлуги и Унжи, по костромским землям он искал и переписывал различные источники. Чаще всего это были хозяйственные книги, которые вели крестьянские общества. Из них можно узнать, какие были урожаи, как решались в деревнях общие вопросы. Он заполнял записями объёмные фолианты с картонными обложками, иногда даже платил кому-то за переписывание для ускорения дела. То, что давали ему, не требуя возврата, туда вклеивал. Толстых, тяжёлых книг становилось всё больше.

В 1891 году по какой-то причине Дементьев лишился своей должности и некоторое время жил почти случайными заработками, а это было непросто, ведь в его семье росло одиннадцать детей. Но в следующем году он смог найти работу, которая кормила его ещё полтора десятилетия, – лесного объездчика. И снова давала ему возможность изучать родные края. Общаясь с поветлужскими марийцами, Дементьев составил свой рукописный словарь их языка. Ещё он следил за погодой и посылал информацию в Пулковскую обсерваторию. С этих записей и начинаются метеонаблюдения в Поветлужье. В 1908 году Дементьев перебрался в Петушиху, к одному из сыновей, дальше стал жить крестьянским трудом. А в 1920 году получил работу в волостном правлении и даже вступил в ВКП(б). В которой он, пробыл однако недолго, и был исключён за небольшую провинность, а именно за употребление на своём рабочем месте двух стаканов пива.

На краю села Дементьев построил небольшую хижину, повесил над ней вывеску «Музей древностей», там держал свой архив и работал над рукописями. Крестьяне-земляки считали его увлечение за довольно большую странность и относились к ней без понимания. Умер Дементьев в Петушихе в 1926 году.

Итак, судьба его более чем двухсот рукописных книг и архива в целом оставалась из опубликованных статей неясной.

Очевидно было, что Дементьеву среди прочих старых материалов попадались по-настоящему древние. Среди них упоминались летописи, которые вели поветлужские монастыри. Он утверждал, что среди них была датированная даже 1547 годом. Также речь шла о писцовой книге 1617 года. Судя по всему, в XVII–XVIII веках материалы, с которыми работал Дмитрий Дементьев, могли переписывать в пустынях – Кажировской, Воздвиженской, Ченебечихе, Варнавинской, в Воскресенском монастыре города Солигалича. А ведь летописи всегда принято начинать с отдалённых событий, которые излагаются по каким-то более ранним источникам, многие из которых впоследствии оказываются утраченными.

Вообще, это странно, но летописание было даже не просто традицией, а увлечением многих жителей Поветлужья. Книги о прошлом велись не только в обителях и церквях, но с конца XVIII века даже и в некоторых крестьянских семьях, передаваясь из поколения в поколение.

У художника Олега Козырева дома я видел целую коллекцию таких книг, написанных простыми крестьянами этого края в позапрошлом веке. Точнее, коллекцию книг и копий книг, потому что потомки тех крестьян, конечно же, дорожат этими записями. И Козыреву при всём к нему большом уважении давали их переписать или переснять – не более того. Ведь не даром же автор одной из таких книг написал в самой середине XIX века на первой странице крупными буквами, обращаясь к неведомому правнуку: «Товарищ, сохрани эту книгу!»

Самый знаменитый крестьянин-летописец Поветлужья – Захар Солоницын, жил в том же XIX веке в деревне Зотово около Тоншаева.

Дементьев писал о нём: «Я знал одного 70-летнего старца Захара Солоницына, летописца, который был аскетической жизни, всегда умеренный, деливший свои последние годы между книгами и церковью… Он имел вид 50-летнего старика, он наслаждался в чтении, в писании, которое дороже золота и серебра, оставленного скрягою глупому и расточительному сыну… Как бы и мне быть учеником Захария».

Солоницын писал иконы, создал свой живописный автопортрет, увлечённо сочинял поучения, которые должны были помочь жить его потомкам. И одним из главных дел считал составление «Ковчега ветлужской старины» – своей книгу о прошлом, переписанной на основании не дошедших до нас монастырских рукописей.

Его потомок славный русский актёр Анатолий Солоницын рассказывал в одном из своих интервью о том, что именно об этом человеке он думал чаще всего, работая над образом Андрея Рублёва в знаменитом фильме Андрея Тарковского.

Книги Захара Солоницына побывали в руках Дементьева-Бармина и были им добросовестно изложены.

Какие-то из летописей достались от родственника Гаврилы Дементьева-Бармина, который тоже вёл записи. Также упоминается Иван Сибиряков, составлявший свой «Ветлужский летописец».

Было чудом, что столько рукописей смогли сохраниться до начала XX века. Ведь источники, с которых их копировали, давно к тому времени исчезли – сгорели в деревенских пожарах, были съедены мышами, отсырели, потерялись.

Никто не осмелится настаивать на достоверности всего того, о чём рассказывал Дементьев на страницах рукописей. Невозможно аргументировано говорить и о подлинности его списков древних летописей. Дементьев ссылается, например, на «Ветлужский летописец» из Кажировского монастыря. Но эту книгу никогда не держали в руках специалисты, даже в прошлом – её сейчас, видимо, уже нет. Она была?…

Пожалуйста, сомневайтесь. Думайте, не искажено ли кем-то умышленно прошлое этого края в самих старых источниках – даже если они были подлинниками. Можно подозревать и то, что сам Дементьев преследовал иногда какие-то свои цели, истолковывая некие факты.

К примеру, он предполагал, что именно Поветлужье в раннем средневековье и было загадочной страной Биармией.

В XIX веке в Европе стали широко известны упоминания о ней в рукописных источниках викингов. Путь в богатую и сильную Биармию из Скандинавии лежал якобы через Баренцево море. Дальше – на юг или юго-восток, против течения рек, которые несли свои воды в Северный Ледовитый океан, через леса.

Биармию финские и шведские учёные принялись в середине позапрошлого века искать на севере Урала и Сибири. Результатом их поисков стала не потерянная страна, а интереснейшие тем не менее этнографические работы о народах Севера, описания их языков. И – ничего такого, что говорило бы: вот здесь она была, эта самая Биармия!


Дмитрий Дементьев-Бармин

Дементьев был убеждён, что искали потерянную страну не там. По его версии, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, она была на Ветлуге и называлась по имени своего первого правителя Биарма. От этого же имени происходила сама вторая фамилия летописца – Бармин. Дмитрий Петрович, конечно же, был убеждён, что он потомок правителей Поветлужья!

Однако это слишком глубокая древность, о которой трудно говорить конкретно. Ей (если всё было так) никак не меньше тысячи лет. И все наши попытки узнать какие-то имена и даты – как посветить фонариком в темноте – ни к чему не приводят. Потому специалисты-историки и называют такие времена доисторическими.

Лично я не верю в то, что Биармия находилась в Поветлужье. Но тем не менее – почему бы не предположить здесь существование целой отдельной страны, средневекового государства – с городами и властителями? Если так, жизнь его была сложна, ведь на эти земли зарились соседи.

Мне приходилось записывать и читать опубликованные древние предания марийцев. Их кугузы, судя по этим рассказам, были совсем не похожи на русских правителей того времени. Их власть не передавалась по наследству. Кугуза избирали съезжавшиеся для этого со многих земель старейшины. Настоящий кугуз был мудрым властителем и полководцем, но при этом обязательно и картом – жрецом, которому марийцы доверяли вести в священных рощах своё общение с верховным Поро Кугу Юмо (Добрый Великий Бог) и множеством других богов, ведавших и природой, и хозяйством народа. Древние рассказы марийцев полны воспоминаний о том, как кугузы умели искусно врачевать, как они могли проехать за ночь сотни вёрст на «свистящих лыжах», если утром требовалось участие на краю их земель.

* * *

Дементьев часто упоминал «Ковчег ветлужской старины» – тоже рукописную книгу на основе древних документов Захара Солоницын. Может быть, поискать и её? Ведь судя по всему писалась она не так-то и давно – полторы сотни лет назад.

Солоницын жил на тоншаевской земле. И людей с этой фамилией легко найти там даже в телефонном справочнике. Они его прямые потомки. И есть среди них, как оказалось, старый учитель Николай Солоницын, который ведёт родословную и пишет книги о своих предках.

Однако в семье у них – узнали мы от него – до наших дней хранились лишь несколько страниц рукописей Захара Солоницына. Их передали в Тоншаевский музей. И мы видели эти листы, исписанные красивыми буквами, – каждая выведена в отдельности. Это поучения и размышления о смысле жизни. «Для благоугождения Богу не довольно быть милостивым, но должно и прочие добродетели творити…»

А сам «Ковчег» оказался в начале XX века в руках другой ветви потомков, в городе Ветлуге. Старый ветлужский краевед Леонид Рыжов рассказывал в 90-х годах в одной из газетных статей о судьбе рукописи так. Жизнь в Ветлуге в первые послереволюционные годы была трудной, и кто-то из родственников летописца попытался продать «Ковчег» уездной власти. Но сочинения «какого-то священника» не показались чиновникам интересными. Тогда родственники продали их на базаре за полпуда гороха. Покупатель понимал ценность рукописи и берёг её. Однако она была реквизирована у него во время ареста и обыска. За новым владельцем ковчега не усмотрели никакой вины и вскоре его отпустили, но рукопись ему не вернули, сказали: «Видно мало ты посидел, видно ты ничего не понял».

Итак, следов рукописи Захара Солоницына нам найти не удалось.

А вот два тома из наследия Бармина-Дементьева, оказывается, хранились в фондах Ветлужского краеведческого музея. Да, интересно было увидеть живой почерк – старательный, но некрасивый – этого легендарного человека. Несколько десятилетий назад они были кем-то переданы туда. Скажу честно: мне написанное о том, какие хозяйственные вопросы решались на сходах у крестьян, показалось непроходимо скучным. Но кому-то из их потомков рукопись может показаться очень интересной.

Листая одну из книг, я увидел вложенную бумагу с описанием жизни и по сути даже государственного устройства Поветлужья, начиная с XII века. Там очень лаконично говорилось о том, что правили раньше в Поветлужье марийские кугузы, что в XIV веке среди них запечатлел себя Байборода. Откуда Дементьев скопировал этот текст? Можно ли найти более развёрнутый вариант?

* * *

Директор краеведческого музея в соседнем городе Урень Светлана Техменёва как-то летом 2015 года решила нам, заглянувшим в гости в этот музей, показать рабочие тетради его основателя Виктора Мамонтова – журналиста, партийного работника и историка. Из шкафа она достала стопку школьных тетрадок 60-х годов с уже изношенными обложками и пожелтевшей бумагой. Летучий почерк автоматической ручки, которую не надо было уже макать в чернильницу… Стоило открыть одну из тетрадей – и перед мной замелькали имена марийских кугузов и даты.

Было очевидно, что Мамонтов держал в руках эти потерявшиеся фолианты Дементьева! И конспектировал их. Но – для себя. Так, что посторонним не понять иной раз ни связи между фразами, ни что-то важное за сокращениями. Он так и не успел воспользоваться этими записями – сделать, например, по ним статью или стенд в экспозиции. Зато через несколько страниц обнаружились номера единиц хранения.

Правда, непонятно, где именно.

Дементьев, судя по конспекту, писал, что передаёт (или завещает?) большую часть томов в Кострому. Следовательно, Мамонтов мог их там видеть полвека назад в областном архиве или в музее.

Попытки через влиятельного знакомого найти книги Дементьева в архиве расстроили: там их нет, но, судя по всему, они были и погибли во время пожара около сорока лет назад.

Однако вдруг хоть что-то осело в Костромском музее-заповеднике?

Честно говоря, я на это почти не рассчитывал, когда позвонил заместителю директора главному хранителю музея Сергею Рябинцеву. С ним мы были немного знакомы, когда уже приезжали однажды в музей искать старые фотографии. И тогда стало ясно: этому человеку можно доверять: он не отмахнётся от сложного вопроса. И здесь тоже Рябинцев пообещал посмотреть, проверить.

А через несколько дней сообщил: приезжайте, их в фондах 18, нужно только назвать день, и книги принесут из хранилища.

Они были, в самом деле, огромные и тяжёлые – почти что с газету форматом. Почерк Дементьева менялся с годами и, видимо, от настроения тоже. История дворянских родов, запечатлевших себя в Поветлужье. Какие-то непонятные мне тяжбы крестьян позапрошлого века: десятины земли, наделы, сенокосы, тягловый скот и ещё что-то там. По диагонали я просматривал страницы, где в благостном стиле описывалась история храмов, перечислялись дарители, ценности, поновления. И вдруг в «Церковно-приходской летописи Николаевской церкви села Петушихи» – десятки страниц с датами, именами, названием городов той самой потерянной, забытой страны.

Всё просто: Дементьев чувствуя себя летописцем. И если так, то прежде, чем взяться за историю церковного прихода, он должен написать, что тут было раньше. А он знает, что было. Он читал. И всё в его сознании уложилось.

* * *

Тёмные времена – это тоже исторический термин, хотя и нечасто встречающийся. Люди есть, они живут, они оставляют после себя нередко даже очень красивые вещи. Но они пока не пишут и потому не в состоянии сообщить нам даже, как их зовут. Таким бывает очень раннее утро в незнакомом маленьком городе: ещё пусты улицы, ещё ничего не видно – ночь по сути, но ты уже слышишь какие-то шелесты, какой-то дальний, неопределённый звук, кто-то вдали или идёт, или едет. И через какие-то полтора часа всё наполнится движением, событиями, людьми, светом, и ты увидишь таблички с названиями улиц и пришпиленные к столбам бумажки с объявлениями, услышишь слова.

1147 год Андрей Юрьевич разорил на Ветлуге города Бакш, Притыки, Беберю, Курно, Юр, Булаксы, Шанган. Самая первая запись. Итак, повторюсь, мы пока не будем обсуждать проблему подлинности этой летописи. Отвлечёмся от этого. Потому что думать о смысле написанного можно только тогда, когда мы допустили, что оно достоверно. И ещё один момент: не надо представлять себе эти города хоть чем-то похожими ну хотя бы на современные небольшие посёлки. Всё было другим: город – значит, всего-навсего огороженное поселение, готовое к обороне. Кроме того, если так, поселение это кем-то жёстко управляется, иначе укреплений просто не получится построить. Города есть, и запись сделана так, что мы смотрим на событие со стороны Ветлуги, а не Владимира, где жил Андрей Юрьевич – Боголюбский.

Им во Владимире – какая разница, что там разорили где-то на краю света и как оно называлось.

А для нас разница есть. И из пояснений Дементьева, которые приводятся в разных частях рукописи можно понять: Юр находился рядом с современным городом Ветлуга, Булаксы – рядом с Одоевским, Шанган вообще можно найти на современной карте как село Старошангское. Смысл названия становится ясен, если вспомнить, что «шанге» по-марийски – глаз. Это наблюдательный пункт или, может быть, просто круглый город посреди круглой поляны. Притыки – это прежнее название села Макарий недалеко от Варнавина. Где находились Бакш и Курно, не знаю. А место Бебери могу предположить. В десятке километров к югу от того же Варнавина на берегу Ветлуги есть большое по здешним меркам село Богородское. От его жителей мне приходилось слышать удививший меня рассказ. Оказывается, в прошлом старожилов там называли беберами. На вопрос, что это означает, мне сказали: «Это были такие древние люди, нерусские». И больше ничего объяснить не смогли.

1174 год. Новгородцы разорили города Хлынов (марийский на месте нынешнего Кирова) и Кокшаров (тоже марийский – на месте Котельнича). А «черемиса», то есть марийцы, ушли не на восток, как можно подумать, а на запад, на Юму и к верховьям Ветлуги. Между прочим, это очень совпадает с тем, о чём говорил в Круглыжах лесник. В его рассказе марийцы уходят из тех мест дальше вниз по течению Ветлуги. И этот момент тоже запечатлевает летописец Дементьев: он фиксирует, что вскоре ниже по течению возникает город марийцев Ветля-Энер. Последняя часть слова переводится «река». Где этот город и не принял ли случайно кто-то из переписчиков за него название реки?

Под 1190 годом приводится имя «первого повелителя» – Кай. Из рукописи известно, что он основал Писте-Хлынов. Хлынов – потому что в нём зажили переселенцы с Вятки, Писте – по версии Дементьева, от слова, которое переводится как «липа»: дома срубили из неё, которая там росла в обилии. Похоже, город дал название реке Пыщуг. Или наоборот?

Кай в 1208 году даёт отпор правившему в Галиче русскому князю Константину Всеволодовичу. А в 1220 году в союзе с волжскими болгарами совершает поход на его сына Василько Константиновича. Вскоре в тексте имя кугуза упоминается и развёрнуто: Кай Ералтем Биармин. Последнее слово в этом сочетании похоже на фамилию. И в самом деле, в русском языке фамилии, образованные по такому образцу, по сути приобретают формант, указывающий на притяжательность, на принадлежность к кому-то или чему-то. И в марийском языке, и во многих тюркских и финно-угорских языках этот древний формант выглядит совершенно так же. Итак, по Дементьеву, род Кая происходит из Биармии, а называется Ералтем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю