355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Мельников » Покой им только снится... » Текст книги (страница 1)
Покой им только снится...
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:16

Текст книги "Покой им только снится..."


Автор книги: Николай Мельников


Жанр:

   

Повесть


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Покой им только снится...

НОЧЬ ПЕРЕД СТАРТОМ

Эта история-быль рассказана на космодроме. Инженер-ракетчик рассказал об одной ночи из жизни академика С. П. Королева. О ночи перед историческим полетом Юрия Гагарина, перед началом новой космической эры.

В ночь перед полетам Гагарина мы покинули, стартовую площадку. С холма оглянулись на ракету, освещенную прожекторами. Стояла она красиво, гордо, по-богатырски удерживая на плечах корабль. Мы не торопились уходить. Спешить некуда. Впервые за многие сутки свободны, и время не сужалось, не торопило, а раздвигалось вширь. Целая ночь впереди. Можно и поразмыслить на досуге.

Что мы испытывали, уходя с площадки? Чувство небывалой ответственности: снаряжали корабль и ракету для первого полета человека в космос. Трудились по-особенному, как в бою. Вечером сказали Гагарину: «Лети спокойно. Даем гарантию: надежность минимум на сто процентов».

Мы ушли, и стартовая площадка притихла, опустела. Словно отгремел бой и осталось одинокое, покинутое поле. Непривычно смотреть. Ничего, осталась одна ночь. Ночь передышки. Мы помахали руками кораблю и ракете: до завтра! Завтра проводим в космос.

Центр притяжения переместился на жилую площадку. Гостиница специалистов залита огнями, распахнуты окна. В окнах – знакомые ребята. Кричат: «Привет трудягам-ракетчикам!» Приветствуют наше шествие. Кто-то выставил на подоконник портативный транзистор, полилась бравурная музыка. Наш ведущий испытатель вдруг погасил улыбку и погрозил специалистам кулаком. Показал на домик космонавтов. В домике погашен свет, полуоткрыты окна. Спит Гагарин, спит его дублер Титов. А мы расшумелись. Как-то сразу померкло это дружеское торжество, захлебнулась музыка.

– Ребята, мы тут хозяева? – спросил ведущий испытатель.

– Мы, ракетчики.

– А поступаем не по-хозяйски. Не вижу заботы о наших космонавтах, – продолжал он. – Смотрите, какое у них неспокойное соседство: гостиница с горластыми обитателями, рядом шоссейная дорога… Прогудит какой водитель, разбудит любого, даже космонавтов.

– Вразумить специалистов? – спросил кто-то.

– Придется, – согласился наш ведущий, и сразу трое ребят побежали к гостинице. – Но это полумера. По-моему, из нашей среды надо выделить ответственное лицо. Дежурного по тишине, что ли. Он и будет охранять покой космонавтов.

Он очень решительный, ведущий испытатель: сказал, что надо выделить «дежурного по тишине», и мгновенно подыскивает кандидатуру. Вижу, косит на меня глаза. Я почувствовал – не избежать мне дежурства, кивнул головой: «Согласен».

Товарищи ушли, а я сел на скамейку около домика космонавтов. Кругом тихо. Гостиница замолкла – кажется, подействовало вразумление наших ребят. А водители автомашин не гудели. Напротив домика космонавтов даже притормаживали движение. Понимали, видно, – нельзя тревожить покой космонавтов. В общем, пока никаких тревог. Я сидел на своем посту, дышал чистым воздухом (оказывается, он пахнет весенними травами) и наслаждался красотой ночи. Запрокинув голову, смотрел вверх. Сколько звезд! В предстартовые дни и голову некогда поднять от земли. А тут все небо перед глазами, живет, дышит надо мной. Узнавал старых знакомых: яркий одинокий Сириус, дорожки Млечного Пути, ковши Малой и Большой Медведиц… «Почему в эту ночь с таким интересом я разглядываю небо? – спрашивал себя. – Ведь оно в общем такое же, как и раньше». И сам себе отвечал: причина одна – необычная эта ночь. В сторону звезд впервые в жизни полетит наш человек. Сейчас он спит рядом, за стенкой домика, набирается сил для своего рейса. Звезды ему, может, пока видятся во сне. Но он скоро пролетит над ними. Еще никто из космоса не видел Землю, звезды. Он увидит первый… Голова кружится, невозможно воспринять ни умом, ни сердцем этот шаг в неведомый мир. Слишком он велик, необычен. Мы привыкли жить устоявшимися, земными понятиями. А теперь, выходит, так нельзя жить. Меняются многие представления. Полет первого космонавта как рубеж, разделяющий нашу прежнюю жизнь от последующей. Словно две половины, две жизни – до и после полета.

По дорожке прошуршала галька: кто-то осторожно прошагал к домику. Я встал: что за полуночник? При свете тусклой лампочки у крыльца разглядел – Королев. Видимо, решил посмотреть на спящих космонавтов. Я представил, как он осторожненько открывает дверь, заглядывает в комнату… К космонавтам у него отцовское чувство.

Я встречался с Королевым обычно в рабочей обстановке, на стартовой площадке. Там он по-деловому строг, требователен. У него весомо, значительно каждое слово. Когда встречали, космонавтов на аэродроме, кто-то проговорил: «Земля подсохла. Уже сеют». Королев ответил: «И мы скоро посеем». Мне понравились эти слова: «И мы посеем»…

На крыльцо он вышел не один – вместе с врачом. Видно, настроение веселое.

– Так и сказал: «Кажется, я ненормальный человек – совсем не волнуюсь перед полетом?»

– Да, и, кажется, расстроился… Такой обнаружил в себе, «психологический дефект». Герман посмотрел на него, засмеялся. Тогда и Юрий заулыбался, – рассказывал врач.

– Гагарину хоть бы что… он «ненормальный», – отозвался Королев. – А я не могу… По молодости лет волнуюсь.

– Не поменяться ли вам местами?

– Я бы с удовольствием. Мне тоже хочется махнуть туда. С каких пор мечтаю. Не пускают. Остается позавидовать Гагарину. Он увидит космос.

Я стоял в тени под деревом и чувствовал себя неудобно – как будто нарочно подслушивал разговор. «Выручили» меня беспокойные соседи. Опять в гостинице рявкнул приемник. Я выскользнул из засады и ринулся к возмутителям спокойствия. Просунул голову в открытое окно:

– Прекратите, ребята!

– Что за указчик нашелся? – задиристо спросил кто-то.

– Королев просил, – почему-то ответил я.

Музыка оборвалась. Слово «Королев» произвело магическое действие. Я повернулся и тут увидел Сергея Павловича. Он подходил к гостинице. Неужели слышал наш разговор?

– Музыка мешает, – залепетал я.

Он тоже заглянул в раскрытое окно, узнал инженеров, кивнул головой. Он всех знает.

– Тихонько, ребята. И мы послушаем. – Повернулся ко мне: – Рубить не надо. Они ведь тоже мученики. Себя успокаивают. Музыка смягчает волнение.

– Сергей Павлович, заходите к нам, милости просим, – наперебой приглашали инженеры. – И ты, Володя…

В комнате три койки, а встретило нас человек двенадцать – объединенное землячество. Пододвинули нам стулья. Один из инженеров подкручивал приемник, выискивал музыку, но почему-то на всех волнах слышалась разноязычная речь. Кто-то сказал:

– Что они, интересно, заговорят завтра?

– На всех волнах будет три слова – Советский Союз и Гагарин, – ответил Сергей Павлович.

– Всколыхнем мир. Сегодня он какой-то сонный.

– Понятно. Еще не знает о предстоящем полете. А то была бы такая музыка…

Все замолчали. Возможно, подумали о завтрашнем старте. Посмотрели на часы: уже начинается «завтра». Второй час утра.

– Мы думали: кто он, Гагарин, необыкновенный человек или самый обычный? – заговорил один из молодых инженеров. – Посмотришь на него: простой, веселый парень. Ничего вроде такого примечательного. А ведь он, а не кто-то другой, первым в истории планеты оторвется на космическом корабле от Земли, вторгнется в царство безмолвия, вечных загадок… Выходит, свершит необычное.

– Я видел – у Гагарина мощное подкрепление. Пятеро молодцов-космонавтов вместе с ним. Они тоже скоро полетят? – поинтересовался другой инженер.

– Гагарин откроет дорогу – многие полетят, – Королев взмахнул рукой. – Первым, конечно, будет потруднее. Они идут в неведомое. Бой с космосом, пожалуй, не легче других сражений, которые вело человечество. Первые космонавты – разведчики. Они должны дать полную картину о силах «противника», чтобы мы знали, против чего бороться.

Вышли на улицу. Рассветало. Но по дороге безостановочно проносились машины. К утру усилился поток. Чувствовалось приближение старта. Отовсюду доносились несвязные звуки. Неусыпен космодром.

Мы поднялись на холмик. Отсюда видна ракета и пристыкованный к ней корабль. Сергей Павлович стоял молча, смотрел. Из-за горизонта брызнули первые лучи солнца, упали на ракету, и она вся засветилась, засияла.

– Знаете, вчера я летал, – заговорил он. – Часа полтора сидел в корабле. В иллюминаторы светило солнце. Казалось: я в космосе… Ну, ладно. Пора возвращаться. Скоро – полет.

Солнце в полную силу вставало над космодромом. Начиналось утро полета, утро необычного, потрясшего мир дня, утро космической эры.

У НАС ЕЩЕ В ЗАПАСЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИНУТ

Это новая, рожденная нашим временем профессия – испытатель космической техники. В недавнем прошлом ее не было и в помине. Так же, как и другой славной, героической профессии – летчик-космонавт. Они дети космической эры. Два прочных, самостоятельных звена в одной цепи. А цепь эта гигантская: «Земля – космос».

Летчики-космонавты сразу же заявили о себе в полный голос, на весь мир. У испытателей космической техники скромная судьба. Они были и остались в тени. Их не слышно и не видно – словно невидимки. Они разделили судьбу тех незримых и пока неизвестных героев, которые подняли космонавтов на орбиты, а сами остались на Земле.

Испытатели – разведчики неведомого, авангард космического наступления. Они проложили и прокладывают дорогу для взлета космонавтов. Эти люди все время в пути, держат суровые экзамены, всю тяжесть которых не передашь словами. Каждый эксперимент – это новый бой с неведомым, новое проявление мужества, упорства, воли…

Что они за люди, испытатели космической техники? Давайте познакомимся с одним из них, типичным представителем этого мужественного племени.

ОКРЫЛЕННАЯ ДУША

Типичный представитель? Откровенно говоря, вначале я был немного разочарован. По рассказам космонавтов, инженеров, врачей у меня сложилось наивыгоднейшее представление об испытателях. Мне казалось: в какой-то мере это необычные люди. Разве может обычный человек, такой же, как мы, выдержать всю тяжесть невиданных испытаний? Начальник испытателей сказал:

– Есть у нас универсалы. Все прошли. Например, Богдан. Кстати, он испытывал космические корабли «Восходы». Подолгу сидел в них, работал, приземлялся…

Это «кстати» меня заинтересовало. Какой он, испытатель кораблей? И вот представьте мое удивление – вижу невысокого, худощавого, с вихрастой шевелюрой, любопытными, по-озорному поблескивающими глазами паренька. Ничего такого в нем нет, что привлекает взгляд. Да, первое чувство – разочарование.

Я встретился с Богданом не один раз и скоро стал смотреть на него уже другими глазами. И не только на него. Понял: у меня было приблизительное представление об испытателях. Но интерес к ним не уменьшался, а, наоборот, возрос. Полезно спускаться с небес на землю. Тогда начинаешь по-иному видеть и настоящее в людях, и их многотрудные дела.

Мне хочется передать, ничего не убавляя и не прибавляя, наш первый разговор с Богданом. Вот что я записал в блокноте.

– Расскажите о своей жизни.

Богдан мнется, пожимает плечами.

– Все слишком просто, не знаю, что и рассказывать, – наконец отвечает он. – Вырос в рабочей семье. Отца у меня нет – вернулся с войны и вскоре умер. Работали мать, брат, сестра и я немного. Я больше учился и занимался спортом. Боксер первого разряда. Что еще? Мне кажется, жизнь моя началась, когда я стал испытателем. Нашел, что ли, сам себя. До самозабвения люблю свое дело. Я весь в нем. Без него вроде и не могу жить.

– А что в нем привлекает?

– Все! – воскликнул Богдан. – Наша работа – это хождение в неизвестное. Идешь на эксперимент и не знаешь, какие ждут неожиданности. В общем и целом многое представляешь. Но ведь все не предугадаешь. Бывает, что и самому надо на что-то решаться. Конечно, без партизанщины. Советуешься с врачами, инженерами. Тут сама обстановка, как нигде, заставляет собрать в кулак силу воли, быть сосредоточенным, хладнокровным. Тут романтика.

– Романтика у вас тоже в почете?

– А как же. Без нее все тускнеет. И дело наше может показаться повседневной, будничной работой. А мы идем на эксперимент, как на праздник. С окрыленной душой.

Часто весь полет в корабле проигрываешь. Нередко с запасом: космонавты летят, скажем, на сутки, как экипаж Владимира Комарова, а мы намного дольше «летали» на земле… Чтобы проверить возможности и техники, и человека.

– После вас в испытанные корабли садились космонавты?

– Я испытывал «Восходы», а «Востоки» – мой друг Сергей, – уточнил Богдан. – Он первый начал, и ему, конечно, было труднее. Первый ведь… Сами понимаете. Я перенимал у него опыт, как бы шел по готовым следам!

Тут я должен сделать маленькое отступление от разговора, передать свое отношение к этому откровенному и честному признанию Богдана. У меня всегда появляется чувство особого уважения к людям, которые не зачеркивают, а, наоборот, возвышают заслуги своих предшественников. На мой взгляд, это самый высокий признак цельности, чистоты, мужественности человека. Поднимая предшественника, он как будто снижает свои заслуги: шел, мол, по готовым следам. На самом деле ничего не теряется в его облике. В моих глазах он лишь возвысился. Теперь я знаю: Богдан и сам, испытывая «Восходы», оставался первопроходцем. Правда, несколько по-иному. Но об этом позже. Вернемся к нашему разговору. Я поинтересовался, что пригодилось Богдану из опыта своего друга.

– Прежде всего – моральный фактор, – убежденно ответил он. Видимо, сам не раз размышлял о примере товарища и пришел к этому мнению. – Тогда, перед полетом Гагарина, было много сомнений. Техника есть техника. А вдруг откажет какая-то система? Тогда космонавту придется летать уже не виток, а длительный срок. Он должен запастись и огромной волей, и силой, и выдержкой, и выносливостью… В общем, показать себя крепчайшим человеком.

Можно ли в корабле провести, скажем, с десяток суток? На этот вопрос и давал ответ Сергей. Его «полет» продолжался длительное время. Он не просто сидел там, а проиграл длительный полет. В корабле повышали и понижали температуру. Он был весь мокрый, потом белье отжимали. Потерял шесть килограммов веса. На своих плечах вынес всю тяжесть полета. И ничего, вышел оттуда с улыбкой. Все его обнимали. Ученые признали: человек способен на многое, ему открыта дорога в космос. Вот что значит моральный фактор!

ПЕРВОПРОХОДЕЦ

В чем же показал себя первопроходцем Богдан, испытывая корабль «Восход»? На этот вопрос он сам не ответил – из скромности, возможно: А может, и не видел в своих экспериментах какого-то открытия. Испытал корабль – и все.

– Мое дело – проверить, как ведет себя корабль при земной работе, – сказал он. – Ну, и при посадке. Я приземлялся на «Восходе». «Контрольный эксперимент» – назывался этот полет. Конечно, важны были моя работа, мое поведение. Я был вместо космонавта. А все основное – требования к кораблю, к системам, к приборам, в том числе и мои замечания, рекомендации, – учитывали конструкторы, инженеры, врачи. Вот тут, понятно, были открытия.

Можно рассказать, как Богдан вначале один испытывал корабль, потом вместе с молодым конструктором, с которым и познакомился тут же, «в отсидке», как после трех суток, когда уже оба настроились выходить, им продлили эксперимент еще на несколько дней («сложен был психологический барьер. Требовалось его преодолеть», – говорил Богдан), можно рассказать, как они переступали другие грани… Все это далеко не просто и требовало немалого мужества. Но Богдан видит венец «полета», самое сложное испытания при посадке. Раньше человек не приземлялся в корабле. Впервые такое свершалось. И это сделал Богдан. Вот как он рассказывает о своем приземлении.

– Один я сел в корабль. На место командира. Рядом со мной – манекен, третье место – пустое. Сам привязал себя ремнями. Сижу, жду спокойно…

– Совсем не нервничал? – вырвалось у меня.

– Не поверите… Честное слово, не нервничал, – улыбнулся он. – Я ведь раньше испытал ударные перегрузки. Меня сбрасывали вместе с креслом… Десятки раз. Знаю, как земля проваливается вниз, как сдавливают перегрузки… Я уж был готов к полету. После всех тренировок выработался прочный рефлекс и на удар, и на падение, и на приземление… Отсюда и спокойствие.

– Так вот, сижу, поглядываю в открытый люк, – продолжал Богдан. – Вижу, подходят конструкторы, космонавты… Юрий Гагарин спрашивает: «Высоты не боишься?» – «Нет, – говорю, – я старый высотник. Частенько заглядывал в космос в барокамере, правда, на вашей высоте еще не был». – «Побываешь. У тебя все впереди, хотя и старый высотник». Видно, слова «старый высотник» не вязались с моим возрастом – мне двадцать один год, – они всех рассмешили. Закрыли люк. И конструкторы, и космонавты пожелали мне счастливого полета. Слетал. Подбежали космонавты. Павел Попович говорит: «У меня спина заныла, когда увидел падение вниз».

На лице Владимира Комарова удивление: «Ты улыбаешься?..» В общем, всех почему-то смутила моя улыбка. Вышел я из корабля, сел на стул. И тут посыпались вопросы от космонавтов. Расспрашивали обо всем: какие были перегрузки? Как «вели» себя ноги, руки? Открывал ли я рот при падении?.. Больше всех интересовался Комаров. Он ведь собирался лететь на первом «Восходе». Юрий Гагарин, слушая меня, признался: «Пока все, что мы делаем, не укладывается в голове». Вспомнил, что я чувствовал при его полете. Не укладывалось в голове, что в космосе летает человек. Я был потрясен… Видно, все новое, что происходит впервые, действует необычно, не сразу вырисовывается в нашем воображении.

Мы всегда на пороге чего-то нового. Всегда нас ждет неизвестность. И мы шагаем в нее. Нам надо раскрыть ее до начала полета. На это и уходит наше время, наши поиски. Как поется в песне: «У нас еще в запасе 14 минут…»

«ИДУ НА ЭКСПЕРИМЕНТ…»

Мы идем с Богданом по улице. Шагаем не спеша: не хочется расставаться с хорошей погодой. Утро теплое, ласковое. Дышится легко, свободно. В ближнем сквере на все голоса заливаются птицы. Богдан останавливается, слушает.

– С собой бы взять эти голоса, – говорю я, намекая на его длительный эксперимент.

– И возьму, – отзывается он. – Все утро возьму…

Нос к носу столкнулся с ним какой-то паренек, ругнулся и вдруг встал как вкопанный – на груди Богдана увидел красную с белыми просветами планку ордена Красного Знамени. Это его поразило, Они, видимо, сверстники. Уважительно уступил ему дорогу, проговорив:

– Извините…

Я оглянулся: паренек смотрит вслед Богдану, и на лице у него написано любопытство. Страшно хочется ему знать, за что таких же ребят, как и он, в мирное время награждают орденами Красного Знамени. Некоторое время мы шли молча.

– С чем вы идете?

– У меня одно желание – оправдать надежды всех, кто руководит этим экспериментом, – ответил Богдан. – На меня смотрят, от меня ждут… Как же я могу ударить лицом в грязь? Сделаю все, что возможно. Поверьте, это не фраза, не хвастовство. Все мы, испытатели, идем на эксперименты с таким чувством.

– Один идете теперь?

– Нет, вдвоем. Вместе со мной врач. Кажется, человек подходящий для длительного эксперимента.

– Что значит «подходящий»?

– В любом эксперименте очень важно сходство характеров. Как в горах у альпинистов. Долгие дни и ночи вдвоем… И никого рядом. Все пополам. В такой обстановке самое подходящее, когда люди дополняют друг друга. Лучше, если оба разные по характеру. Один – спокойный, другой – кипучий. Если второй вскипит, то другой смягчит…. И все будет хорошо.

– А если этот врач такой же, как вы?

– Ничего, я приспособлюсь. С разными характерами имел дело. Не ссорились.

– Значит, спокойно идете на эксперимент?

– Мы уж давно приняли на вооружение правило космонавта Николаева: «Главное – спокойствие».

Я понял: Богдан несет в свой новый эксперимент, в свое неведомое зрелое мужество, качества испытателя-многоборца и человека-многоборца. В свои двадцать с небольшим лет он уже опытный, сильный разведчик будущего.

«ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ БАРЬЕР»

Богдан появился неожиданно, просиял улыбкой:

– Давненько не виделись…

– А где борода?

Мы договорились: он придет с шикарной бородой, чтобы сфотографироваться на память… Ведь не каждую неделю возвращаются с «полетов». А он прибыл все в том же виде – побритый, в модном костюме, легких полуботинках. Словно вернулся с городской прогулки.

– Жалко, но что поделаешь, – развел руками Богдан. – В корабле брился… Каждое утро. Врачи заставили.

Он сел за стол напротив меня. Только теперь, при свете, я заметил, как побледнело, осунулось лицо моего нового друга. Сказал ему об этом.

– Я уж отдохнул… три дня хожу по земле, – улыбнулся он. – Вчера рано проснулся. Встал у открытого окна и долго слушал, как шелестят листья, бегает ветерок по деревьям, поют птицы… Смотрел на синеву неба. Чудесно. Милее всего на свете. После длительных экспериментов по-другому смотришь на мир, на всю жизнь. Выходит, полезны разлуки и встречи.

Я пожалел, что у меня не бывает этих разлук и встреч – все время хожу по земле и, что скрывать, далеко не всегда воспринимаю окружающий меня мир звуков, красок, необычность жизни. Богдан не впервые выходит из сурдокамеры, барокамеры, корабля, после длительной «отсидки», не впервые встречается вот так необычно с солнцем, небом, зеленью деревьев, земными звуками… И каждый раз – удивление, восторг. Значит, чуткая, восприимчивая у него душа. Или это свойство всех испытателей, побывавших в длительном «полете»?

– По-моему, всех, – ответил Богдан. – И не только испытателей. А космонавты? Ведь мы люди. Возвращаясь домой, никогда не перестаем радоваться многообразию жизни.

Вспомнилось, что неделю назад я позвонил на работу Богдану. Мне ответили: «В командировке». Значит, он еще «летал» в корабле. Я подумал: что он, интересно, делает в этот день? Обычное, похожее на предыдущее или что-то другое? В календаре кружочком обвел тот день. Богдан провел рукой по кудрям, задумался.

– День как день, – проговорил он. – Обычный. Начали готовиться к «посадке». А на другой день узнали: еще побудем в корабле… Продолжим наш «полет».

– Тяжелее был другой день?

– Несравнимо.

– Опять преодолевали «психологический рубеж»?

– К этому рубежу нельзя привыкнуть. Всегда по-иному его чувствуешь и заново одолеваешь, – объяснил Богдан. – Утром мы настроились на «посадку». Врач Борис сказал: «В выходной отдохну дома, с семьей. А в понедельник – на работу». Я тоже наметил: в воскресенье поеду за город… Поеду куда глаза глядят, в какой-нибудь лес. И буду бродить целый день, пока не устану…

Только мы размечтались, видим в иллюминатор – промелькнули два озабоченных конструктора, врач, еще кто-то. Почти каждый день они приходили, группировались на командном пункте, спрашивали по радио о нашем настроении. Потом, как обычно, мы докладывали обширную информацию за сутки. Всякие замечания о работе приборов, систем, выводы. Они дотошно расспрашивали. У каждого – свои вопросы. А тут – ни привета, ни ответа. Прошмыгнули мимо, словно и забыли о нас.

Мы забеспокоились. Видимо, какое-то летучее совещание у них. Слышим в динамике вопрос: «Как работают такие-то системы?» Отвечаем: «Отлично». Опять – перерыв. Наконец излагают суть дела: «Нам нужно до конца проверить, как действует эта система, не можете ли еще «полетать»? Ответ ждем через полчаса». Мы переглянулись: «Еще полетать…» Наши планы о воскресном отдыхе рухнули, как карточный домик. Ладно, бог с ним, с этим воскресеньем. Обойдемся без него. Важнее другое.

– Усталость?

– Нет, заметной усталости не было, – уточнил Богдан. – Некоторая «обездвиженность». В корабле не разойдешься – это не квартира. Куда ни повернись, наткнешься на стенку. Движения ограничены: два раза в день делали гимнастику руками, ногами… До трехсот взмахов с резиной. И все. Остальное время лежишь в удобном кресле. Покой, тишина, только стрелка ползет по циферблату. Руки, правда, часто заняты, а все тело – без движения. Немного слабеют ритмы сердца, мышцы теряют прежнюю силу, ухудшается координация движений. И в отдыхе тела есть свой рубеж, за который переступать не очень приятно.

Эксперименты показывают, что уже после двух-трех дней вынужденного «сидения» в человеческом организме заметны кое-какие отклонения от нормы. А у нас – «отсидка». При ограниченных движениях. Это труднее. Кстати, космонавтам при полете еще тяжелее, чем нам. Ко всем земным факторам добавляется невесомость. Она снимает последний «тренер» организма – силу тяжести. Как говорят, положение усугубляется…

Какая же защита от этой «обездвиженности»? Средство только одно – собственная активность. До длительных экспериментов мы вырабатываем необходимые навыки организма. А в полете стараемся их сохранить. С помощью комплекса упражнений. Так что я не перешагнул за «барьер отдыха». После «отсидки» – забегу вперед – вначале стоял на полусогнутых ногах. Ноги не очень слушались. Но это обычное явление. Через час-другой ходил уже тверже.

– Немного, кажется, я отклонился, – с улыбкой продолжал Богдан. – Как видите, частичная «обездвиженность» – далеко не самое главное. Когда я говорил «важнее другое», имел в виду минуты апатии, которые нет-нет да и появлялись под конец «полета». Вся активная работа осталась позади. Количество экспериментов, различных проб – в общем, все дела по программе резко сократились. Мы оказались почти безработными. Все, что можно снять, сняли, упаковали. Ждали команды к «посадке». Не хотелось даже читать.

Кстати, за дни и ночи в корабле я прочитал только три книги – «Дипломат», «Золотой теленок» и еще какую-то, без конца и начала… «Золотой теленок» перечитывал. Часто беру ее с собой в сурдокамеру или корабль. Подходящая книга. Можно хоть посмеяться. Читаю я в корабле немного, хотя и люблю художественную литературу – маловато свободного времени. Да и глаза уставали, сливались буквы. Целый день перед глазами кнопки, приборы, разные указатели. Рябит от них в глазах. Не удивительно: после этого не тянет к книге.

Вот какое положение – и от работы не бегаешь, и работой не занят. Неприятное время для испытателя. Словно после перегрузок повисаешь в невесомости. Всякие мыслишки залетают в голову, которых раньше и в помине не было. И все потому, что ничем не занят. Нет, нельзя испытателю под конец эксперимента оставаться с самим собой, без дела. Это тяжелее всего.

Сколько еще нам повисать в этом невесомом положении? Сутки, двое, трое? Неизвестно. Конечно, мы не откажемся продлить «полет». Раз конструкторам, ученым это надо, какие могут быть возражения! Покажем максимум выдержки.

Это наша задача.

– Не будем загадывать о сроках отсидки, – предложил я соседу-врачу.

– Правильно. Никаких раздумий об этом, – согласился он. – Только давай чем-то займем себя. Лучше всего поиском, как и раньше. Не хаотичным, как в жмурках, а целевым, направленным…

Я хочу уточнить: с соседом-врачом мне не скучно. Характер у него живой, подвижный, веселый. В свободное время он рассказывал такие забавные истории, что я от души смеялся. Общительный человек. Я чувствовал не только его соседство, но и душевную близость. Люблю таких людей, у которых развит бескорыстный интерес к товарищу, чувство солидарности. С ними легко работать, с ними и сам делаешься сильнее, увереннее. И дальше, в продленном «полете» мы бы смогли заполнить разговорами время, не скучать.

Я не скучал и один, когда нес вахту, а сосед спал. Были минуты и отдыха. Лежа в кресле, я как бы видел своих товарищей – испытателей, родственников, раздумывал о жизни. Ведь скучно бывает тому, кому не о чем говорить с собой или с соседом. Но человеку еще нужны целенаправленные действия, поиск. Без них пусто, возникает апатия. Вот почему мой сосед и заглянул «в корень» – занять себя целевым поиском. Шуткам-прибауткам – минуты, активной работе – время.

На командном пункте о нашем «кризисе», безусловно, знают. Но пока молчат. Заодно вместе с согласием о продлении «полета» передаем и просьбу «подкинуть» нам посложнее задачу. Мы требовали больших перегрузок. Уж встряхнуться, поработать, так в полную силу.

– Вначале увеличьте физическую нагрузку, – передали нам.

– Вас поняли, – отвечаем.

Физическая нагрузка, видимо, должна предшествовать какому-то сложному заданию. От нас требовался запас прочности. Мы начали упражнения. Гимнастика – самая приятная процедура. Сто движений ногами и руками. Еще добавок – нам велели увеличить нагрузку. И вскоре начали поступать команды. Мы выполнили полный цикл ориентации корабля, ликвидировали аварийную ситуацию, переходили на ручное управление… Как в настоящем полете! В этих экспериментах было много нового. А новое всегда интересно. Настроение поднялось, как стрелки приборов в корабле. Ужинали с аппетитом. Вот так и преодолели «психологический барьер».

ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ

Я далек от стремления обособить, противопоставить эксперименты Богдана другим. Знаю: по важности и сложности условий с ними соперничают и ударные перегрузки, и высотные, и многие другие. Там тоже место действия испытателей. Но, как говорит Богдан, участвовавший почти во всех экспериментах, испытание кораблей – это и особенно трудно и особенно интересно. Он совмещает два понятия воедино. Правда, оговаривается:

– Не всегда так бывает. Как-то я сидел в корабле. Истомился, так и хотелось все бросить, постучаться в двери. Конечно, не постучался. Мы не бегаем с экспериментов, даже с самых нежелательных. Запасся терпением и просидел до конца. Но удовлетворение самое малое. Почему? Настроился по-боевому на сложный опыт. А работа легкая, с малой отдачей. Это не для меня.

Что же для него? То самое, где сложно, где надо думать, искать, побеждать и себя, и препятствия. Иначе говоря, где особенно трудно, там и особенно интересно. Много ли таких экспериментов? Большинство. Последний – не исключение. Кое в чем он по трудности и превосходил предыдущие. Богдан сравнивает:

– Такой насыщенной программы, пожалуй, еще не было. Перерыв сделали только в последние дни, перед «посадкой». О реакции на это послабление и я рассказывал. А в остальное гремя – сплошная «запарка». Мы еле успевали. Одно на другое наплывало: работа с аппаратурой, определение параметров орбиты, радиоразговоры с командным пунктом, записи в бортжурнале… Всего и не перечислишь. Когда выпадал час отдыха, мы принимали его с удовольствием. Но проходило минут двадцать-тридцать, опять брались за работу. Досрочно, выходит. Мы уже не могли без нее жить. Она захватила, целиком увлекла нас. Интересный был «полет».

Проще всего это утверждение Богдана о взаимосвязи, сочетании трудного и интересного объяснить особенностью характера. Такой уж человек – подай ему сложное, кипучее дело, активную деятельность с преодолением препятствий, и он полностью развернется, покажет себя с самой лучшей стороны. Да и характер что-то значит. Без него нечего делать на длительных экспериментах. Иначе он не удастся. Я встречал одного испытателя, который везде молодец – и на центрифуге, и на вибростенде, и на катапульте, и на «перепадах»… А вот на «корабельные» эксперименты не идет. Знает: это не для него. Тут у него не хватит терпения, воли, спокойного мужества. Иначе говоря, характера.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю