Текст книги "Врата в будущее. Эссе, рассказы, очерки"

Автор книги: Николай Рерих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 116 страниц) [доступный отрывок для чтения: 41 страниц]

После Нагчу-Дзонга наш путь лежал минуя Тенгри-Нор на Шендза-Дзонг, откуда через несколько перевалов на Сага-Дзонг. Затем по берегу Брамапутры к границам Непала на Тенгри-Дзонг. Шекар-Дзонг и Кампа-Дзонг были последними пунктами этого двух с половиной месячного пути перед Гималайским перевалом Сепола. После Сепола мы спустились через Тангу в Ганток, столицу Сиккима, и были радушно встречены британским резидентом полковником Бейли, его супругою и махараджею Сиккима. 26 мая 1928 года прибыли в Даржиллинг, поместившись опять в нашем Талай-По-Бранге для обработки художественных и научных материалов.

Теперь оглянемся в кратких характеристиках на современную жизнь Тибета и на искусство его.

Тибет являет самое поразительное стечение противоречий.

С одной стороны, мы видим глубокие знания и замечательное развитие психической энергии. С другой же стороны, полное невежество и бесконечный мрак.

С одной стороны, мы видим преданность к религии, хотя бы и в условной форме, с другой же стороны, мы видим, как утаивались деньги, пожертвованные на монастыри, и произносилась ложная клятва тремя жемчужинами Учения.

С одной стороны, видим уважение к женщине и избавление ее от тяжелых работ, с другой стороны, нелепый для современности институт полиандрии. Странно подумать, что это многомужество как-то уживается с заветами буддизма, хотя бы и в ламаистической форме.

С одной стороны, мы встречаем вместо замков бедные глинобитки. С другой стороны, тибетские губернаторы называют их прекрасными снежными дворцами и не стыдятся этих гипербол.

С одной стороны, правительство Лхассы называет себя «правительство, победное во всех направлениях», с другой стороны, эту надпись мы видели только на несчастных медных монетках – шо. Ни золотых, ни серебряных монет ни в дзонгах, ни у народа мы не встречали. Удивительно и то, что полушо и четверть шо, тоже медные, по размерам своим более самого шо. Все население вместо своих тибетских шо предпочитает или серебряные рупии, или серебряные мекдоллары. При продажах даже называют две цены: или высокая цена на тибетское шо, или со значительной уступкой в случае уплаты рупиями или китайским серебром. С китайским серебром тоже не всегда легко. В одних местах требуют императорские монеты, в других республиканские с шестью буквами, в других с семью. Так что требуется целый ассортимент денежных знаков.

Но мы не удивлялись, ибо к странностям денежного обращения мы были уже приучены в Сенцзяне, где в некоторых местностях деревянные знаки, выпускаемые игорными домами, ценятся больше, чем местные бумажные деньги, в которых иногда большую часть ассигнации составляло подклеенное объявление о мыле и других продуктах. Даже из правительственного казначейства выдавали нам бумажные знаки, которые следующим амбанем объявлялись недействительными.

Вся жизнь как бы состоит из противоречий.

После живописных городов и монастырей Ладака мы тщетно ждали увидеть в «великом» Тибете нечто еще более грандиозное. Мы прошли ряд старинных дзонгов, монастырей и селений. Если еще издали иногда силуэты были хороши, то, приближаясь, мы огорчались бедностью и хрупкостью тибетских сооружений. Правда, на горах и по берегам Брамапутры стоят старые башни времени прежних тибетских царей. В этих сооружениях чувствуется мощь созидательной мысли. Часты эти развалины. Около них видны остатки когда-то возделанных полей. Но ведь это все прошлое. Все это говорит об ушедшей, несуществующей жизни. Сага-Дзонг – бедное селение с хрупкими глиняными стенками. Черные палатки, как пауки, протянулись на длинных черных веревках. Как паутина, нависли над селением вереницы оборванных грязных флажков. Грязь такая же, как в Нагчу-Дзонге. Помню, как в Нагчу, когда мы указывали на непозволительную грязь города, доньер – чиновник, вроде консула-губернатора, нам сказал: «Если здесь вам кажется грязно, то что же вы скажете о Лхассе?» Тенгри-Дзонг, считающийся самой большой крепостью к Непальской границе, поражает не только убогостью, но и неприспособленностью к обороне. Тинко, Шекар и Кампа-Дзонг внушительны лишь в тех частях, где еще сохранилась старина. Но старина ветшает, и ее заменяют хрупкие глинобитные стены. Дзонг-пены, начальники замков, уже не живут на вершинах, а ютятся под горою.

В отношении изучения жизни наше пятимесячное пребывание в области Хоров и долгий путь по северному, западному, центральному и южному Тибету дали огромное количество материала. Первый раз экспедиции не требовался переводчик, ибо сами тибетцы находили, что Юрий знает тибетский язык лучше сэра Чарльза Белла, который считается знатоком языка. Без личного знания языка, конечно, опрометчиво судить о состоянии страны. Один путь от Чунаргена до Сиккимской границы должен представить целую книгу.

Мы шли на уртонных яках от местного населения. Перед нами прошла вся картина противоречий между народом и лхасскими чиновниками. Создалось впечатление, что часть лам и народ с одной стороны, а группа лхасских чиновников с другой; про них сами тибетцы говорят, что «сердца их чернее угля и тверже камня».

Мы стоим лагерем недалеко от стана голоков. Оба стана не доверяют друг другу. Всю ночь из стана голоков несется клич «ки-хохо». – «Хой-хе», – отвечают наши хоры. Так всю ночь предупреждают друг друга о недреманной бдительности стана.

В Тенгри-Дзонге, который считается второю после Шигатзе крепостью, заведующий транспортом усмотрел на одном из наших яков странный предмет, обернутый в красный шелк. Мы исследовали эту находку – оказалось, что с нашим караваном идет стрела с навернутым на нее приказом о мобилизации местных войск для подавления восстания в Поюле, на востоке Тибета. Вместо того, чтобы послать спешный приказ особым гонцом, население прикрепляет его к яку частного каравана, который, может быть, будет идти по десяти миль в день.

Около Сага-Дзонга старшины отказываются признать паспорт далай-ламы, высланный нам из Лхассы. Они заявляют, что ничего общего с лхасским правительством не имеют. Без конца можно припоминать подобные бытовые картины, происходящие у караванных костров, около которых тибетцы едят сырое мясо.

Далай-лама считается воплощением Аволокитешвары и хранителем истинного учения Будды. В то же время по всему Тибету передается пророчество, вышедшее из монастыря Танджиллинг, о том, что нынешний тринадцатый далай-лама будет последним. Относительно всезнания далай-ламы в народе и среди лам ходит целый ряд забавных историй. Например, один высокий лама, имевший доступ к далай-ламе без особого доклада, подойдя к двери, выставил из-за двери свою ногу. Далай-лама спросил:

«Кто там?»

Тогда лама выставил свою руку и вызвал вторичный вопрос:

«Кто там?»

И лама с поклоном вошел, говоря:

«Ваше святейшество напрасно беспокоились спрашивать, ведь по всезнанию вашему вы должны были знать, кто стоит за дверью».

Во время переговоров наших с губернаторами Нагчу при вопросах их мы несколько раз им говорили: «Ведь у вас имеется в Лхассе государственный оракул, отчего вы не спросите его касательно нас».

При этом оба губернатора переглядывались и хохотали.

Совсем другое отношение повсеместно замечается к таши-ламе, имя которого произносится с глубоким почтением.

«Обычаи Панчен Ринпоче совершенно другие» – так говорят тибетцы.

Тибетцы ждут исполнения пророчества о возвращении таши-ламы, когда он восстановит Тибет и драгоценное учение при нем процветет снова.

О бегстве таши-ламы из Тибета в 1923 году во всех местностях говорится с особою значительностью и почтением. Рассказывается об удивительных случаях, сопровождавших этот героический экзодус. Говорится: когда таши-лама бежал около озер северо-западной области, вооруженная погоня из Лхассы одно время почти настигла его. Предстоял длительный обход еще не замерзшего озера, и смутились сопровождавшие таши-ламу. Но духовный вождь Тибета хранил спокойствие и указал, чтобы караван на ночь остался по-прежнему на берегу озера. За ночь ударил сильный мороз, и озеро покрылось льдом, а затем запорошил нежданный снег. Перед зарею беглецы перешли озеро по льду, чем и сократили путь свой. Между тем взошло солнце, лед ослабел, и погоня, скоро подоспевшая, была задержана на несколько дней.

Некоторое время, следуя по указанному нам пути, мы шли как раз по линии следования таши-ламы, и поучительно было слышать говор народа и общее ожидание возвращения духовного владыки Тибета. Ведь именно таши-ламы связываются с понятием Шамбалы.

Сами тибетцы говорят все это и указывают, что лхасские чиновники не ведут к расцвету ни народ, ни религию.

Посмотрим несколько религиозно-бытовых картинок, чтобы понять, насколько современное состояние религии в Тибете должно быть очищено.

Вот высокие ламы на священных четках ведут коммерческие расчеты. Допустимо ли это?

Или водяные и ветряные мельницы и даже часовые механизмы крутят молитвенные колеса, освобождая богомольцев от затраты энергии. Относится ли это к заветам Будды?

Недалеко от правительственного дзонга стоит новейшее языческое мольбище – высокий камень, обмазанный жиром. Оказывается, само лхасское правительство утвердило мольбище в честь правительственного оракула.

Запрещается убивать животных – это очень хорошо. Но кладовые монастырей набиты тушами баранов и яков. Рассказывают об особенном способе безгрешного убийства, когда животных загоняют на скалу, и они, падая, убиваются сами.

В углу лавочки сидит хозяин лама и крутит молитвенное колесо. На стене висят изображения Шамбалы и Дзон-Капа. Но тут же стоят корчаги с огромным количеством местного вина, выделенного хозяином для спаивания народа.

Лицо, состоящее при высокой особе, приносит вам на продажу амулет-ладанку с полной гарантией неуязвимости от огнестрельного оружия за цену в триста рупий. Ввиду полной гарантии неуязвимости вы предлагаете счастливому обладателю амулета произвести испытание на нем самом. Но верующий лхассец предлагает ограничиться козлом, продолжая уверять о чудесной силе амулета. Когда же вы на «козла отпущения» не соглашаетесь, то лхассец уходит возмущенный.

Высшим наказанием считается лишение перевоплощения. Для этого у наиболее важных преступников отрезают голову и сушат ее в особом помещении, где хранится целая коллекция подобных останков.

Около священных мендангов и храмов валяются дохлые собаки, и священные надписи покрыты человеческими испражнениями. На дороге и на полях валяются священные надписи, и распалось много ступ, и многие храмы заброшены.

Около Лхассы существует место, где рассекаются трупы и бросаются на съедение хищным птицам, собакам и свиньям. На этих трупных остатках принято кататься в голом виде «для сохранения здоровья». Бурят Цибиков в своей книге о Тибете уверяет, что его святейшество далай-лама выполнил этот ритуал.

Очень замечательны показания тибетцев о так называемом «Ролланг» – воскресении трупов. Всюду говорят о «воскресших трупах, которые вскакивают и, полные необычайной силы, убивают людей».

Тибетцы рассказывают, что отравитель человека высокого положения будто бы получает себе все счастье и преимущество отравленного. Существуют какие-то семьи, в которых право отравительства передается как родовое преимущество, и в семье хранится состав особого яда. Потому расположенные тибетцы советуют быть очень осторожными с чужою пищею. Можно слышать рассказы, как люди были отравляемы чаем или пищей, присланной им на дом как бы в знак особого уважения. Это напоминает старые повести об отравленных предметах и кольцах.

Кинжалы и кольца с приспособлениями для помещения яда приходилось видеть.

Таких картинок из действительности можно приводить множество. И все они показывают, как многое около вопроса религии должно быть очищено и исправлено. Но мы знаем целый ряд очень достойных лам и будем надеяться, что они смогут просвещенно внести оздоровление Тибета.

«Зачем наши так часто лгут?» – сокрушается тибетец на берегах Брамапутры. И этот порок должен быть исправлен.

Слышно, что таши-лама, находясь сейчас в Монголии, занят утверждением мандалы буддийского учения. От этого нужно ждать благодетельных последствий, ибо Тибет так нуждается в духовном очищении.

Говоря о состоянии религии в Тибете, нужно упомянуть о черной вере противников Будды. Как нам пришлось убедиться, помимо Гелугпа, помимо красношапочной секты Падма-Самбхавы и многих других ответвлений, в Тибете очень развита черная вера Бонпо. Распространена она гораздо шире, нежели можно предполагать. Даже говорят, что Бонпо усиливается; целый ряд монастырей мы видели в различных областях Тибета. Все они имеют очень зажиточный вид. В Шаругене нас приняли в монастыре Бонпо очень дружелюбно и даже допустили в свой храм и показали свои священные книги, предлагая Юрию читать их. Но затем вдруг отношение изменилось; оказывается, Бонпо прослышали о нашем отношении к буддизму и сочли нас за врагов. Бонпо говорят, что буддисты их враги. Будда не признается. Далай-лама считается лишь светским правителем. Обряды совершаются противоположно буддизму. Свастика изображается в обратном направлении. Хождение в храме совершается против солнца. Вместо Будды изобретен свой особый покровитель, биография которого странно совпадает во многих частях с жизнеописанием Будды. Имеются свои священные книги. Жаль, что литература черной веры очень мало изучена и их священные книги не переведены еще. Нельзя отнестись к этим старинным традициям легкомысленно, когда они говорят о своих неведомых богах свастики. Древние солнечные и огненные культы несомненно находились в основе Бонпо, и обращаться с этими старыми полуистраченными знаками надо осторожно.

И в отношении Бонпо, и в отношении археологических древностей Тибет слишком мало изучен. Особенную радость доставило нам открытие в Тибете, в области Трансгималаев, типичных менгиров и кромлехов. Вы можете представить себе, как замечательно увидеть эти длинные ряды камней, эти каменные круги, которые живо переносят вас в Карнак, в Бретань, на берег океана. После долгого пути доисторические друиды вспоминали свою далекую родину. Древнее Бонпо, может быть, как-то связано с этими менгирами. Во всяком случае, это открытие завершило наши искания следов движения народов.

Подробности одежды и вооружения тибетцев тоже дают поводы для значительных сопоставлений. Возьмем старинные мечи тибетцев и припомним, нет ли в них сходства с некоторыми типами мечей из готских могил. Посмотрим фибулы, наплечные пряжки, и сравним их с такими же из аланских и готских погребений южной России и Европы. Вот передо мною фибула с изображением двуглавого орла – ведь та же стилизация была найдена на Кубани. Вот другая тибетская пряжка старинной работы из Дерге. Лев, под ним горы, по сторонам растительное окружение. Возьмите пряжку скифской работы из находок Козлова, совпадающую даже по величине, и вы будете изумлены тем же характером изображения. Кроме менгиров и кромлехов в области Шенза-Дзонга, тоже в Трансгималаях, нам удалось найти древние могилы, напомнившие алтайские погребения и могилы южных степей. Жаль, что в Тибете невозможна раскопка, ибо говорится, что будто бы Будда запретил трогать недра земли.

В той местности Трансгималаев, называемой Доринг – Длинный Камень, очевидно, от древних менгиров, мы встретили совершенно необычайный для Тибета женский головной убор. Убор представлял собою ярко выраженный славянский кокошник, обычно красного цвета, украшенный бирюзою, серебряными монетами или унизанный бусами. Ни к северу, ни к югу подобный убор уже не был встречен. Очевидно, в этом месте находились остатки какого-то бывшего особого племени. Язык их ничем не отличается от прочих северных испорченных наречий. Вообще с наречиями в Тибете трудно, ибо кроме основного лхасского наречия каждая местность имеет свой говор, иногда настолько отличный, что сами тибетцы лхасского наречия не понимают своих соплеменников.

Еще две аналогии вспомним. Когда я показал тибетцу геральдического единорога, он не удивился, но начал утверждать, что в Тибете была и даже где-то в К’аме до сих пор встречается единорогая антилопа. Другие тибетцы даже брались достать нам этот вид антилопы, если мы будем в Тибете.

Изображение единорога встречается на китайских и тибетских танках. Британский исследователь Брайан Ходсон вывез один экземпляр особой единорогой антилопы. Таким образом, геральдический миф около Гималаев делается действительностью.

Другое обстоятельство, встреченное нами в разных областях Тибета, – это священные бусы дзи или зи. Можно различать два вида этих бус. Один новый – китайские подделки, но другой, старинный, ценится в Тибете очень высоко. Некоторые виды бус до 1500 рупий за каждую. Бусам приписывают чудесную силу. Говорят, что зи при обработке полей выскакивает из земли. Говорят, что это отвердевшая стрела молнии или помет небесной птицы.

Ценность бус различается по знакам на них. Сами бусы представляют вид роговика со знаками, нанесенными на них каким-то особым способом. Интересно, что подобная же буса была найдена при раскопках Таксилы среди древностей не позднее первого века нашей эры. Так что древность зи правильно оценивается тибетцами. Может быть, это были древние талисманы или терафимы.

Также не следует забывать, что католический миссионер Одорико де Парденоне, посетивший Тибет в четырнадцатом веке, сообщает, что Лхасса или местность ее называлась Гота. Вспомним и о легендарном царстве Готл.

Чтобы покончить с аналогиями, вспомним, не делая никаких выводов, что племена северного Тибета хоры странным образом напоминают некоторые европейские типы. Ничего в них нет ни китайского, ни монгольского, ни индусского. Перед вами в искаженном виде проходят лики с портретов старофранцузских, нидерландских, испанских художников.

Жители Лиона, баски, итальянцы кажутся вам в этих орлиных носах, больших прямых глазах, в характерных морщинах, в сжатых губах и черных длинных прядях волос. Эта область еще даст интереснейшее сопоставление.

Теперь оглянемся на искусство Тибета. Старое искусство Тибета справедливо в последнее время начинает цениться и входить в число признанных ценностей. Это будет совершенно справедливо. Больше того – предскажем, что оценка старого искусства Тибета еще повысится.

Возьмем ли мы живописные изображения, танки и стенопись. Если они будут принадлежать ко времени ранее девятнадцатого века, они доставят нам величайшее наслаждение. Не будем настаивать на том, что существует какой-то особый тибетский стиль. Конечно, в искусстве Тибета мы всегда узнаем сочетание старого Китая, Индии или Непала. Ведь первое изображение Будды Тибет получил в шестом веке из Китая и Непала. Но китайские и индусские первоисточники были так прекрасны, что каждое сочетание их давало высокое художественное целое.

Но в девятнадцатом веке началась механизация искусства. Начался трафарет и дряблое пересказывание хороших образцов. Так что, устанавливая точку зрения на искусство в Тибете, скажем, что в настоящее время, во время переходное, собственно искусства и творчества в Тибете нет. И сами тибетцы отлично понимают, что старинная работа во всех отношениях далеко превосходит современную. Но и в этом заключении нет безвыходного приговора.

На опытный глаз можно заметить, что хотя и в робкой манере, но какие-то новые попытки входят в жизнь. Будем думать, что переходное время Тибета найдет решение в разумном подходе к своим ценностям.

<…> Народ найдет применение своим способностям, ибо по природе своей тибетский народ очень способен. Творчество Тибета выйдет из трафаретных повторений, и опять засияет открывшийся лотос знания и красоты.

Строительство тибетское тоже заключает в себе необыкновенные возможности. Возьмите старые тибетские твердыни, начиная от главного и единственного здания Тибета – семнадцатиэтажной Поталы. Разве подобные сооружения не пригодны для новейших усовершенствований и разве не подают они руку нашим небоскребам?

Сейчас в Лхассе запрещено электричество на улицах города, запрещен кинематограф, запрещены швейные машины, запрещено носить европейскую обувь.

Опять в Тибете запрещено светским людям стричь волосы. Военным высшим чинам за обрезание шиньона угрожает разжалование. Опять приказано людям облечься в длинные халаты, мало удобные для работы, и в тибето-китайскую обувь. «Стэтсмэн» от 17 февраля 1929 года сообщает к предположению о четвертой экспедиции на Эверест:

«Если было трудно получить разрешение для экспедиции ранее, то сейчас это совершенно невозможно. Даже жители долины Арун, которые сделали хорошие деньги от иностранцев, противятся разрешить им вступить в страну в четвертый раз. Рассказывается, что, когда экспедиция 1924 года вернулась в Индию, далай-лама заболел на один день. Было сделано изыскание по всему Тибету, чтобы найти, где монахи нарушили своей обет, и было найдено, что монах в долине Аруна съел рыбу. В объяснение своего действия, которое вовлекло в опасность жизнь далай-ламы, он мог только объяснить, что он пришел в возбуждение, видя так много иностранцев вблизи монастыря».

Вспоминаю историю о трех курицах. У нас в караване было три куры, которые, несмотря на ежедневные переходы в корзине на спине верблюда, продолжали исправно нестись. После задержания в Нагчу, не имея, чем кормить, мы отдали их тибетскому майору. Исчезновение кур из нашего лагеря было немедленно донесено губернаторам в Нагчу, причем возникла целая переписка о курицах, съеденных иностранцами. Майор должен был письменно свидетельствовать о пребывании куриц в живых. Странно, птиц и рыбу есть нельзя, убить бешеную собаку или опасного кондора нельзя, но зарезать яка и барана можно, не только на потребу светских людей, но даже и лам. Думаем, что не рыба, съеденная монахом, причинила болезнь далай-ламе, но, может быть, это было последствие той невероятной грязи, которою «украшены» некоторые монастыри. Кто сказал, что ламы должны иметь черноблестящие лица и руки до плеч? Мы были потрясены, увидав этих черно-угольных людей, имеющих явное отвращение к воде. Воображаю, насколько трудно таши-ламе и просвещенной части лам воздействовать на черную и самодовольную массу. Ведь именно невежество порождает самоудовлетворение и самодовольство.

Все эти признаки и грязи, и лжи, и лицемерия не завещаны Буддою. Учение Будды прежде всего предусматривает самоусовершенствование и движение вперед. Указанные же запрещения показывают тупое поклонение старине. Но в ретроградстве как бы не дойти до нечленораздельных звуков праотцев? Хороша старина, пока она не мешает будущему. Но что же должно произойти, если допущена смерть прекрасного прошлого и запрещено будущее?

Тибет присваивал себе духовное преимущество над своими соседями. Тибетцы смотрят свысока на сиккимцев, ладакцев, калмыков и называют монголов как бы своими обязанными подданными. Между тем все эти народы уже растут сознанием. Лишь Тибет старается насильственно задержать шаги эволюции. А ведь посмотрите, насколько тибетский народ сам по себе тянется к удобным вещам и инструментам, облегчающим работу. Говорю эти наблюдения не с желанием унизить тибетцев. Много раз мне приходилось отмечать сметливость, поворотливость и работоспособность этого народа. Мы имели в доме нескольких тибетцев, были довольны ими и расстались друзьями. Е.И. вспоминает о своей тибетской ани, которая так хорошо и с таким достоинством сотрудничала в нашем доме. Зная эти хорошие черты тибетской природы, можно только жалеть, что народ этот не получает достаточного руководительства, а те, кто мог бы руководить им, лишены этой возможности. Сердце Тибета бьется, и временный паралич некоторых членов этого организма пройдет. Ведь в истории старого Тибета мы встречались хотя и с краткими, но блестящими эпохами. Вспомним, что тибетские завоевания доходили до Кашгара и за Кукунор. Вспомним, что далай-лама Пятый, справедливо названный Великим, дал стране значительный расцвет и увенчал ее Поталой, которая и до сих пор остается, так сказать, единственным зданием Тибета. Не забудем, что целый ряд таши-лам оставил просветительные памятники и именно таши-ламы объединены понятием Шамбалы.

Временный мрак пройдет, и те, кто когда-то умели строить орлиные гнезда на горных вершинах, те опять вспомнят о славных днях бывшего Тибета и найдут решение их в современности.

Последний перевал Сепола. Легче всех прочих. Проезжаем бирюзовое озерко – месторождение реки Лачена. Скромными ручьями начинается поток, который через два дня пути уже будет шуметь и сделается непереходимым без моста. Первый аромат целебного балю и первые приземистые кедры. Впереди цветы давно невиданных рододендронов. Опять мы в Сиккиме.

Опять вереницы бронзовых полуголых сиккимцев с венками на головах несут за плечами корзины танжеринов.

В деревьях свистят и шуршат обезьяны. Огромные синие бабочки, как птицы, вспархивают перед лошадью. Все напитано разнообразной зеленью. С высот, окруженные радужным облаком, шумят водопады.

У реки Тишты на дорогу к нам вышло два леопарда. Они мирно оглядели нас и, мягко ступая, скрылись в зеленой листве.

Гималаи закрывают Тибет. Где же такое сверкание, такая духовная насыщенность, как не среди этих драгоценных снегов? Нигде нет такого определительного слова, как в Сиккиме. Здесь ко всему прибавляется понятие геройства. Мужчины-герои, женщины-герои, скалы-герои, деревья-герои, водопады-герои, орлы-герои…

Не только духовные возвышения сосредоточились в Гималаях, но и физические возможности в богатстве своем создали для этой снежной страны высочайшую славу. По всему миру пробежала легенда о Жар-цвете. И в Китае, и в Монголии, и в Сибири, и в Сербии, и в Норвегии, и в Бретани вы можете услышать о чудесном огненном цветке. В конце концов, куда же приведет вас происхождение этой легенды? К тем же Гималаям!

В отрогах Гималаев растет особый вид черного аконита. Местные жители говорят, что они выходят собирать его ночью. В темноте растение светится, и они отличают его этим путем от других видов аконита. Истинно Жар-цвет растет в Гималаях!

Опять индус поет:

«Могу ли я говорить о величии Творца, если знаю несравненную красоту Гималаев».

Вы спросите меня:

«Среди всех многообразных впечатлений и заключений какое понятие особенно явилось для меня воодушевляющим?»

Без колебания скажу вам:

«Шамбала!»