Текст книги "Золотой цветок: Глава 1 СИ"
Автор книги: Николай Дитятин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Золотой цветок
Глава 1
Сила Весны.
Сахарная ива пышно цвела, и запах нектара сводил с ума насекомых и маленьких птиц. В гостеприимной кроне постоянно мелькали радужные молнии, сверкали гладкие панцири, слышался шелест и ревнивое жужжание шмелей. Они старались держаться повыше, потому что мягкие, безвольные ветви ленивого дерева нависали над поверхностью озера. В прозрачной воде жили рыбы-стрелки, которые были существами инициативными, и не собирались ждать, пока какой-нибудь объевшийся жук перепутает верх с низом и шлепнется на воду. О, нет. Достаточно, чтобы насекомое возомнило себя первооткрывателем, и принялось исследовать кончики ветвей, где цветы были нетронутыми, оставаясь сладкими и пахучими.
Бронзовый жук опасно качался на тонкой веточке, решительно раздвигая лапками синие лепестки. Под ним, буквально в десяти сантиметрах от деловито раскачивающейся попки, стыла чудесная вода, прозрачная как разум новорожденного. В ней хорошо было видно вытянутые спины, покрытые красной чешуей. Стрелки всегда сохраняли бдительность и всегда были не прочь перекусить.
Острая рыбья голова приподнялась. Глаза-капельки смотрели, казалось, куда угодно, только не вверх, но охотник прекрасно видел жука. Приоткрыв рот, стрелок беззвучно объявил алчного жука своей добычей. Сородичи заинтересовано шевельнули плавниками, предлагая выскочке показать, чего тот стоит.
Охотник скользнул к поверхности.
– Ой-ой, – сказала Рина, улыбнувшись. – Господин Бронзовая Спина, лучше вам забраться повыше, пока не поздно.
Но жук не понимал человеческую речь. А будь он первым в мире полиглотом, знающим все языки глупых гигантов, ни за что не стал бы слушать какую-то соплячку. Ему была уже неделя от роду, и господин Бронзовая Спина во всем прекрасно разбирался сам.
– Ж-ж-ж, – высказался жук, чуть приподняв надкрылья.
Рина прекрасно поняла, что ее попросили не лезть с дурацкими советами. Девушка пожала плечами и продолжила наблюдать за красным охотником.
Тот уже поцеловал воздух бледными челюстями и тщательно прицеливался. Вот сейчас, через пару секунд, между этих самых челюстей блеснет струйка воды. Она помчится вверх, ударит жука, как копье и сшибет того вниз. Прямо в рот стрелка.
Рина затаила дыхание. Ей было немного жалко глупое насекомое, однако карп-охотник имел право на ужин. Природа была жестока, но справедлива. Во всем. Перечить ей было бесполезно и безрассудно. Это чувство, извращенное чувство, опасное и противоестественное, называемое милосердием, заразило людей, но в дикой природе было незваным гостем.
И все же.
Девушка коснулась нагретого ствола двумя пальцами.
Карп плюнул. Струйка помчалась точнехонько в пританцовывающий зад. Но в последнее мгновенье ветка чуть качнулась в сторону. Мимо! Бронзовая Спина сыто потер передними лапками заляпанные пыльцой усы, и тяжело снялся с кормушки, улетая по своим делам.
– Не за что, – Рина помахала ему в след, скривив розовые губы. – Извините, господин Стрелок. Я брошу вам взамен немного хлеба, хорошо?
Над пристыженным охотником, который, покраснев еще больше, нырнул в глубину, беззвучно потешались его сородичи. Что-то шлепнулось на воду, прямо над их головами. Нечто, источающее умопомрачительный запах. Это был хлеб. Хлеб!
Рина смотрела как ее краюшка исчезает в жадном бурлении. Девушка довольно кивнула сама себе, и затянула клапан вещмешка. Приятно было посидеть вот так, в тени ивы, наблюдая за солнечным днем, но пора было браться за работу. Рина поднялась, отряхнула зеленые штаны там, где находиться место для безмятежного сидения на берегу, и отправилась в чащу.
Ее посох мягко касался травы. Ворошил прошлогодние листья, нежно отодвигал змей, приветственно постукивал по корням деревьев. Змеи не собирались кусаться. И не потому что Рина была в высоких плотных сапогах, просто им нравилась деликатность девушки. Они уползали в кусты, наблюдая оттуда за тем, как тонкая фигурка уходит дальше. Быть может, завидуя длинным волосам, непривычно чистого золотого цвета. Неподвижные, собранные в косу, они казались металлическими, не гнущимися, но, когда Рина распускала их, позволяя гулять по плечам, как вздумается, становилось ясно, что они мягкие, живые и очень непослушные.
Девушка шла, внимательно посматривая по сторонам. Кусты тянулись к ней, деревья постукивали и скрипели, когда она проходила мимо. Стоило Рина коснуться шершавой коры, как весь ствол словно вздыхал от смущения. Крона шептала комплименты. Ветви дрожали. Птицы недовольно чирикали, беспокоясь за гнезда. Пушистые белки носились над пришелицей, словно обезумевшие, оставляли на пути орехи, кусочки грибов и ягоды. Рина благодарно собирала подношения и складывала в поясной мешочек.
За древними стволами, шурша подлеском, щелкая сухими сучьями, фыркая и хрипя, прошел силуэт нурфангеля. Большого всеядного зверя, с массивным телом, грубой черной шерстью и головой-тараном. Раздался жуткий, скрежещущий звук – это нурфангель терся боком о несчастное дерево. Потом животное шумно задышало, принюхиваясь. Оно чуяло запах Рина, ее чистых волос, чуть взопревшей кожи, женской сути, ароматов снадобий, которыми девушка пропиталась уже, наверное, до сердцевины костей.
Зверь двинулся в сторону собирательницы. Та замерла, глядя прямо перед собой. От нурфангеля нельзя убегать. Он очень любопытен и посчитает грубостью отказ от знакомства. А потом съест. В этом вопросе черношерстные великаны были очень принципиальны. Обычные люди отгоняли их громкими звуками или притворялись мертвыми. Иногда нурфангели помогали им перейти от притворства к настоящему отлету на небеса, к Миросозидательнице Ицере. Говорили, еще, что зверь этот не любит, не переносит и всячески избегает запаха маринованных огурцов. Но Рина не нужно было таскать с собой открытую банку разносолов, потому что она не была обычным человеком.
Нурфангель приблизился справа. Он выглянул из-за дерева и внимательно смотрел на Рина мудрыми, почти человеческими глазами. Краем глаза девушка видела квадратную морду, приоткрытую пасть, в которую она не то что пролезла бы целиком, а пролетела со свистом. С желтых клыков тянулись ниточки слюны. Собирательница знала его. Он был старым, опытным самцом, хозяином почти всей той территории, на которой работала Рина. Пришлых сородичей он почти сразу прогонял. Разве что самкам зверь позволял провести у себя день или два.
– Добрый день, господин Пятно, – негромко сказала Рина, сохраняя неподвижность. – Как видите, это всего лишь я. Ваша старая знакомая, Рина Бесфамильная. Я все еще никак не претендую на вашу территорию, не хочу уводить ваших самок и разорять тайники. Просто собираю травки. Можно? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-алуйста.
Последнее пожалуйста было таким выразительным, что зверь смущенно фыркнул. Потом боднул дерево, за которым не слишком удачно прятался, и вышел к девушке.
Медленно переставляя могучие лапы, он подошел вплотную, и втянул огромными ноздрями воздух рядом с поясной сумкой, чуть не сорвав ее с ремешка. До его холки Рина не дотянулась бы, даже если б прыгала до вечера. Пятном благородный зверь был окрещен за большую темную залысину на боку. Возможно, это был ожог от лесного пожара. А, возможно, кокетливое родимое пятно.
– А, – девушка мысленно ударила себя ладонью по лбу. – Ну конечно, что это я.
Она высыпала на красный, как парное мясо, язык все, что дали ей белки. Нурфангель даже не жевал. Он шумно сглотнул и пошел дальше, подозрительно обнюхивая стволы. Не оставил ли какой-нибудь нахальный новичок своих меток? Когда он скрылся в зарослях, и шум его грациозной походки затих, Рина выдохнула и тоже пошла своей дорогой.
Вообще-то они с Пятном хорошо ладили, насколько это вообще возможно, когда имеешь дело с шестисоткилограммовым зверем, равнодушным к твоему положению «царя природы». Который еще и очень территориален и подозрителен. А так же всеяден и вечно голоден.
Но никогда нельзя знать наверняка. Она могла бы успокоить его силой Весны, но, скорее всего, ей пришлось бы делать это уже внутри Нурфангеля. Он бы выплюнул ее, мрачно почесался и упал, заснув. Так себе приключение.
Сила Весны. Так она назвала свой дар. Он горел в ней теплым золотым пламенем, согревая ладони, а через них – все, чего она касалась. Стоило ей дотронуться до растения и полюбить его, направить внутрь неподвижного стража часть золотого тепла, как то расправляло ветви, щелкало сучками, наполнялось соками и хотело жить, расти, даже бежать. Но, к сожалению, а может и к счастью, корни надежно удерживали его на месте. Хоть и начинали шевелиться. В противном случае, вся Тирания, давно бы уже было захвачено дружелюбными, полными оптимизма и жизни деревьями. Бегающими туда сюда в порыве радостного вдохновения.
Точно так же Рина могла вызвать прилив вдохновения у животного или человека. С людьми получалось хуже. Все зависело от впечатлительности и характера. Но жители Асимаха, небольшого городка, в котором жила девушка, давно знали, что если тебя коснулась Бесфамильная, день пройдет удачно, а горести отступят.
Кроме того, она могла исцелять раны, но у этого была своя цена. Если вдохновение было даром, то исцеление требовало в ответ жертву. Рина получала такую же рану, которую только что исцелила. Менее серьезную, но примерно в том же месте и такой же формы. Если дело касалось болезни, то девушка сама заболевала ею, хотя, обычно оправлялась за день-два. Если речь не шла о серьезных заболеваниях.
Однажды, когда ей не было и десяти, она забрала у матери Черную опухоль из желудка. Месяц девочка была на грани смерти. Почти не могла есть, сплевывала кровь и желчь, часами кричала от боли, но… Выжила. И спасла мать. Та не разговаривала с ней, наверное, целый год. Настолько она была в бешенстве, что Рина, милая, славная, любимая до глубины души дочка, так рисковала собой ради старой, никчемной матери.
Девушка улыбнулась, вспоминая, как матушка демонстративно отворачивалась, после того как целовала ее в лоб, каждый раз, как Рина уходила в лес.
Походы в лес были опасны, но жизненно-необходимы. Ведь девушка была здесь вовсе не для того, чтобы спасать жучиные попки от поедания карпами. Не для того, чтобы веселить деревья. И даже не для того, чтобы кормить господина Пятно кусочками грибов.
Третья особенность силы Весны банально помогала ей с матерью прокормиться. Рина могла призвать, выманить из укрытия редкие травы, ягоды и цветы, которые обычно прятались от людей и были так редки, что считались сказочными. Из них она варила лечебные снадобья, средства для рощения волос и отбеливания зубов, и, стыдно, но куда деваться, специальные тоники для мужчин. Обычно за этим товаром приходили их жены. Они краснели, Рина краснела, но тоники шли даже лучше, чем мази от кашля и нарывов.
Искусству этому она, частично научилась сама, руководствуясь народными знаниями, частично вычитывала рецепты из редких книжек, которые ей удавалось купить. Другие знахарки считали ее опасным конкурентом и никогда бы не поделились опытом. Впрочем, Рина тоже не собиралась раскрывать им свои знания. Бизнес есть бизнес, да?
Попав на поляну, заросшую травой, папоротником и бесполезными, но красивыми желтушками, Рина сняла со спины вещмешок, стряхнула хвою и чешуйки коры с желтой рубашки, и присела на корточки. Она сорвала травинку и растерла ее в ладонях в зеленую кашицу. Это было нужно для улучшения проводимости силы Весны. Сегодня, помимо ягод спокойника для снятия головной боли и напряжения, девушка искала особую травку. Жуткую травку. Неприятную.
Соседка Рина, Аделина, забеременела. Недавно в Асимаху приезжал бродячий цирк. Среди труппы был танцор: ослепительно красивый, покрытый татуировками юноша. Аделина подарила ему цветок после представления, и тот, паскуда такая, изобразил любовь с первого взгляда. Клялся, что оставит ради такой красавицы бродячую жизнь, возьмет Аделину в жены, подарит ей дом, состояние и ребенка.
С последним не обманул.
– Грязный, зачатый ушастыми гоблинами подонок, – проговорила Рина, призывая силу Весны. – Если бы я тебя поймала, я бы взяла серп, и срезала твою висюльку, что б ты больше не обрекал девушек на позор, а нерожденных на гибель. Может начал бы лучше выплясывать, если поговорки не врут.
Измазанная зеленью ладонь озарилась, на ней показался призрачный язычок желтого пламени, который не отражался в золотых, как и волосы, глазах девушки. Это была ее душа, часть пламени Весны. Великий дар бога Хавара, отвечающего за возрождение и… наследие отца Рина.
Она могла бы разделить судьбу несчастного малыша, безмятежно растущего сейчас в животе Аделины. Матери-одиночки не имели права давать ребенку фамилию. Оставались без помощи родственников, потому что быть обманутой похотливым мужиком – суть большое преступление против морали.
Рина стиснула зубы.
Их не брали на работу, потому что считалось, что мать постоянно будет в мыслях о малыше, даже если найдет ему хорошую сиделку. От этого работа не будет ладиться. Кроме того, женщины, упустившие отца своих детей, считались неудачницами и высмеивались. Мать Рина была взрослой, уверенной в себе женщиной. У нее были сбережения. Кроме того, у нее была миссия: выносить и родить ребенка, во что бы то ни стало. И во что бы то ни стало, вырастить его и сберечь.
У Аделины не было ничего. И никого. Она была наивной, скромной девушкой, которая только недавно нашла работу посудомойки, и все деньги тратила на жилье, еду и учебу у швеи. У нее не было ни единого шанса оставить этого ребенка.
По щеке Рина поползла слеза. Нежной щеке семнадцатилетней девушки, которая принимала обычные трагедии жизни слишком близко к сердцу. Попала на маленький приятный подбородок с родинкой в центре. А потом сорвалась вниз, попав в огонь Весны, танцующий на ладони.
Пах!
Рина вздрогнула от искр, выстреливших из ее ладони. Слеза смешалась с душой! Опасное сочетание. Травница негромко засмеялась, но потом снова нахмурилась. Она повела огнем перед собой, и поляна словно проснулась ото сна. Трава выпрямилась как волоски на теле во время крайнего возбуждения, из нее вылезли жучки и паучки, которые смотрели на невидимый огонь крохотными глазками. Вспорхнули бабочки, принявшись летать над головой Рина. Приползло семейство ежей, остановившееся на почтительном расстоянии в два метра. Из-за деревьев на краю поляны выглянули рога исикуров, робких копытных животных, покрытых пузырьками с ядом. Ветер стих.
– Именем Цитеры, что создала мир, именем Хавара, что дал силу моему отцу, я заручаюсь, чтобы вмешаться в природное равновесие. Прости меня почва, что я отбираю у тебя то, что должно быть скрыто от нас. Чем тебе не хочется делиться. Что создано для того, чтобы жить и умереть, но не быть сорванным, собранным, использованным.
Пламя Весны стало ярче и осветило поляну поверх солнечного света. И тут из невидимых ранее теней, из иного пространства, выглянули вдруг чудесные, похожие на головы грибы. Странные ягоды, размером с плод, покрытые загнутыми шипами. Поющие цветы, в соцветиях которых моргали черные глаза. В воздухе медленно плыли паутинки колыхающейся плесени, напоминающие медуз. Вздымался и опадал мох, на котором дрожали радужные выделения. Меняющие цвет колоски палитренника, как его называла Рина, колыхались даже в безветрии, как метроном.
Она понятия не имела, на что способны эти растения. Не хватало опыта. Каждый раз она видела что-то новое, или не могла найти давно знакомое и распространенное. Некоторые образцы она могла сорвать, но по дороге они увядали, рассыпались. К другим боялась даже приблизиться. Ей не хватило бы и десяти жизней, чтобы начать хотя бы понимать, как и что здесь можно использовать, не то что шести лет.
Среди уникумов вылезли растения попроще, но тоже редкие, о которых Рина знала из книг. Девушка собрала часть из них, те, что использовала как расходники для втираний и микстур. И принялась озираться в поисках бесплодника. О нем она вычитала из ужасно потрепанной, почти уничтоженной водой книге, автор которой был смыт со страниц, как и большинство описаний. Чудом она нашла рисунок зловещего цветка, наподобие колокольчика, семенные коробочки которого напоминали кричащие в ужасе черепа.
Рина медленно шла вперед, стараясь не наступать на растения, о которых ничего не знала. Один из ежей подполз ко мхам и коснулся носиком радужной капли. Заверещал, зашипел, через секунду от него остался воняющий тухлятиной скелет.
– Я-ясно, – протянула Рина.
Она сделала мысленную пометочку.
Каждую секунду она чувствовала, как природа смотрит на нее, как на вторженца, вора, самого отпетого негодяя, которого можно представить. Но щадит, потому что чувствует в девушке любовь и сдержанность. Знает, что Рина не возьмет лишнего. Только то, что ей действительно нужно.
Бесплодник рос на камне, пустив в него корни, как в мягкий грунт. Если бы здесь прошел обычный человек, то отметил бы только то, что булыжник расколот. Возможно, в него попала молния? Или какой-то силач на спор разбил его молотом?
Но нет. Это невидимые глазу корни проели его, выгрызли минералы, разрушили целостность. Рина встала на колени. Она смотрела на бесплодник, покрываясь адреналиновым потом. Крохотные черепа, висящие на черном стебле, глядели в ответ пустыми глазницами. Девушка аккуратно ссадила пламя Весны на камень, рядом с цветком. Тот медленно повернулся на свет.
Пока бесплодник отвлекся, травница раскрыла вещмешок. Из горловины она извлекла серп, пинцет и баночку с уксусом. Баночку она открыла и поставила справа от себя, потом осторожно потянулась пинцетом к бесплоднику. Цветок был очарован частичкой души. Он наклонял к нему черепки и выпрямлялся, наклонял и выпрямлялся. Но стоило пинцету сжать его твердый стебель, как пустые глазницы уставились на травницу, а раскрытые челюсти закричали:
– И-и-и-и!
Рина полоснула серпом, почувствовав укол ледяного ужаса, когда лезвие рассекло стебель, тугой как рыболовная леска.
– А-а-а-а! – завыл цветок.
Все внутри девушки замерло: этот крик напоминал ей предсмертный вопль человека.
– Прости, прости, прости, – забормотала она, и сунула надрывающийся цветок в банку с уксусом.
Тот сазу затих. Рина закрутила крышку, потом нервно накрыла пламя Весны ладошкой, затушив его. Сказочные растения исчезли так, словно их никогда не было. Солнце согревало оставшиеся на траве желтушки, неразумные, безглазые, молчаливые, милые сердцу цветочки.
Девушка повалилась на них спиной и тяжело выдохнула.
– Мои сорняки, – протянула она, оглаживая пальцами желтые тарелочки. – Как я вас люблю. Жаль, что вы годны только на веночки для маленьких девочек.
Рина чувствовала липкость под рубашкой. Ее коленки подрагивали. Золотые ресницы часто порхали вверх-вниз. Она хотела, чтобы Керз был сейчас здесь, с ней. Успокоил, прижал к себе. Сказал что-нибудь дурацкое, но смешное. Потом, возможно, поцеловал. Он был таким робким в этом плане, хоть и старше на три года. То ли этот веселый бугай боялся, что она сочтет его слишком напористым, то ли дело было в том, что он видел, как она ходила на горшок в детстве.
Рина прыснула.
На самом деле она знала, в чем причина. У них был секс, первый в жизни травницы, но лучше бы уж его не было. Непродолжительный, нервный, за пять минут испортивший их отношения на пару месяцев. Девушка страдала от этого, но не могла же она всерьез ходить и успокаивать лейтенанта городской стражи. Убеждать его, что все было нормально, что нужно лишь время и… практика.
А ведь все произошло по ее инициативе. Значит, косвенно виновата была она. Керз избегал Рина, был сух и сдержан. Однажды она все-таки не выдержала и наорала на него. Сказала, что если б все было так ужасно, как он себе втемяшил в голову, она бы давно сварила ему тоник. После этого парень подумал недельку и пришел к ней сам. В начищенных доспехах, побритый, и с охапкой желтушек.
– Понимаешь, – сказал он тогда, ероша короткие черные волосы. – Я ведь пообещал твоей матери, что буду защищать тебя от такого. Она мне доверяла. Мой отец наказал мне оберегать тебя, потому что ты была отмечена Хаваром. Все это знали. Не зря ведь каждый, кого ты касалась, начинал улыбаться и петь внутри.
Отец ставил ногу на табурет, брался за подтяжки и говорил мне: сынок, эта девочка особенная. Клянусь Возрождением, если ты навредишь ей или обидишь, Ицера сбросит на тебя самое тяжелое облако!
Это была шутка, но посыл был серьезным. Я и сам хотел защищать тебя, Монетка. Это чувство, которое я испытывал, когда ты обнимала меня… Его ни с чем не сравнить. Как будто летишь, стоя на месте. Внутри все проясняется, становиться светло-голубым как небо на заре.
Я обожал тебя, понимаешь? Я хотел тебя лет с шестнадцати и ненавидел себя за это. Нет, говорил я, стискивая зубы, когда чувствовал запах твоих волос, ты не осквернишь ее. Найдется человек более достойный, которого она выберет сама.
А ты выбрала меня. И я не смог. Да не закатывай глаза, Монетка. Я не в этом плане. Я не смог себе отказать. Тебе отказать. Но чувство стыда, оно буквально не дало мне слиться с тобой полноценно! Дай мне время, хорошо? Вот, я принес желтушек. Пожалуйста, прикоснись ко мне.
Рина села и обхватила колени руками. Да, она прекрасно отдавала себе отчет в том, как влияла на парней. Вообще на людей. Керз дружил с ней двенадцать лет. Его семья раньше жила по соседству. Мать парнишки часто заходила в гости, прихватывая сына. Она была доброй женщиной, и статус матери-одиночки ничего не значил для нее. По сути, из-за чрезмерной опеки, Бесфамильная полноценно общалась только с Керзом, пока ее не стали выпускать на улицу под присмотром друга.
Девушка сразу поняла, что ей не следует слишком часто трогать других людей. Вдохновение могло вызывать зависимость. Недостаток – ломку. Благодаря врожденной сдержанности, Рина смогла обезопасить людей от себя. Да, на нее много обращали внимания, но постоянно присутствие Керза, который отваживал, защищал, даже дрался за нее, помогло не хуже самоограничения.
Постоянное присутствие.
Рина закрыла лицо руками.
Он был зависим от нее, как от наркотика. Это было ясно как день. Слишком много вдохновения она успела передать ему, пока они были игривыми малышами. И тут начиналось самое неприятное. Размышления. Любил ли он ее? Или желал дозу, как наркоман? Любила ли она его? Или только чувствовала вину и ответственность, как за прирученного пса?
Ох, только не снова. Пожалуйста. Пусть все идет, как идет. Она даже хотела уехать. Неважно куда. Только бы не размышлять об этом. Нашел бы он ее? Инстинктивно, по зову сердца? Или вечно мучился бы от ощущения пустоты в душе?
– Чем я лучше этого танцора? – безнадежно проговорила Рина. – За что, папка? На какой, спрашивается, злючий-случай, ты вместе с золотыми волосами оставил мне такой дар? Я делаю людей счастливыми? Или слабыми?
Мать рассказывала, что Он шел через города, возлагая руки на больных и раненых. Покрываясь их болячками, слабея, но продолжая непреклонно двигаться вперед. Святой из Иноса. Человек ставший дланью милосердного божества Хавара, которого Ицера произвела из лона и наказала следить за циклом великого Возрождения.
Инос был храмовым городом, где восхваляли различных богов. Но только Хавар отметил избранного и отправил того в путь. Святой всегда путешествовал инкогнито, не давая собираться толпам, которые могли помешать движению вперед. Сила Весны у него немного отличалась от того, что умела Рина. Например, Святой мог заставить людей забыть о своем присутствии. Таким образом, он скрывался от тайной стражи Тирании и назойливых последователей.
В общих чертах все знали о его существовании, потому что Инос разослал благую весть во все города Тирании. Однако, о визите Святого люди узнавали постфактум, обнаружив, что их безнадежно больные родственники, или они сами, чудесным образом исцелились.
Он оставлял память о себе единицам. Например, матери Рина, Урсуле. Святой пришел к ее порогу, совершенно измученный, покрытый сотней ран и болячек, переполненный болезнями, которые не выпускал наружу. Едва переставляя ноги, он упал на руки девушки, и та почувствовала всем сердцем, что должна помочь ему. Когда, наутро, от ран незнакомца не осталось и следа, Урсула поняла, кто перед ней.
Святой пожаловал в дом простой ткачихи собственной персоной. Очнувшись, он поблагодарил девушку и пригласил возлечь рядом, чтобы в благодарность оставить ей ребенка, в котором воплотиться часть силы Хавара, и тогда дитя сможет продолжить дело отца.
Рина из деликатности не спрашивала, как быстро мать согласилась на такое предложение.
Как бы то ни было, через девять месяцев, после того, как Святой ушел дальше по предначертанному пути, Урсула безболезненно родила девочку. Ребенок был настолько молчалив и спокоен, что повитуха едва не посчитала его мертвым. Повидавшая слишком много неудачных родов, она хотела встряхнуть его, но младенец раскрыл золотые глаза. Женщина улыбнулась, и аккуратно омыла дитя, после чего отдала Урсуле, и сказала, что это необычный малыш. Он пришел, зная, чего хочет.
Ткачиха назвала девочку: Рина. На языке древних ихмеров, это одновременно означало «цветок» и «выбор». Это был первый и единственный ребенок Урсулы. После этого она уже не могла зачать, и мужчины отворачивались от нее.
Но это было неважно.
Сейчас, глядя на то, какой выросла ее дочь, Урсула не жалела ни о чем. Рина была гордой, независимой девушкой, отстраненной, но в то же время отзывчивой и сострадательной. Она постоянно думала о чем-то, сверкая золотыми глазами, как будто планировала сварить эликсир бессмертия или вечного счастья. Пропадала в своей комнатке-лаборатории, выходя оттуда нисколько не изменившейся. Как будто не уставала сутками напролет, экспериментировать, сушить, толочь, взвешивать, смешивать, варить, перегонять и настаивать.
Лишь когда приходил Керз, ее взгляд прояснялся, и она выныривала из своего внутреннего мира, как владычица озера из легенды. Они брали еду, пару ковриков и уходили на луга, или реку. Негромко разговаривали, глядя, как природа сонливо ворочается с боку на бок. Зимой сидели дома у Керза. Тот жарко растапливал камин, и при его свете они играли в карты, пили легкое вино и пытались дрессировать пса Тигидонкера, которого лейтенант притащил со службы.
Изначально пес должен быть служебным, но, чем старше становился, тем больше псари убеждались, что зверь, мягко говоря… глуповат. Он не усваивал простейших команд, не натаскивался на поисковую работу, был совершенно неагрессивен и постоянно пускал слюни.
Разыгрывая доброго и злого стражника, Керз и Рина безуспешно пытались научить Тигидонкера команде «дай лапу». Кончалось это всегда одинаково. Умопомрачительно слюнявыми поцелуями от пса. Бесфамильная пыталась дать ему вдохновение или вылечить, но это была не болезнь и не упадок сил.
Тигидонкер просто был Тигидонкером и на этом все.
Его хотели забить, чтобы не тратить время и корм, но Керз забрал трогательного увальня себе. Рина очень нравилась эта его черта. Желание помогать. Быть рядом. Подставить плечо.
Вот только…
Было ли это его собственным выбором в их случае?
– Ну, хватит! – приказала травница сама себе. – Хватит на сегодня самокопаний.
Она решительно вскочила на ноги. Положила в торбу инструменты и банку с бесплодником, сунула руки в лямки, подобрала посох, и отправилась в обратный путь. В целом настроение ее улучшилось: Рина удалось добыть Скрытое растение. Это было большое достижение. Да, как человек она печалилась, думая о его предназначении. Но как мастер: ликовала.
– Пятка вперед, – напевала она, следуя знакомой тропкой, чуть пританцовывая на ходу. – Пятка назад. Это говорит вам маг Аризад. Все воры и грабители очень боятся, его проклятья – Вечного Танца. Пляши-пляши, вскоре по камням – застучат кости, полные злости. Танцую, танцуют, скелеты на погосте! Их музыкой будут крики воронья! Эй, воришка, убегай вприпрыжку, ты же не хочешь танцевать вечно? Ты же не хочешь, попасть в Междуречье, где правит веселый маг Аризад?
Что-то зашелестело в густых зеленых кронах, в изумрудной крыше леса, пропускающей тонкие лучики света. Это был странный, пронзительный порыв ветра, который копьем пролетал сквозь листву. Вокруг Рина закружились срезанные листочки. Он поймала один из них, и поняла, что его именно срезали, рассекли пополам.
«Вшшших».
Посыпался мелкий мусор, чешуйки коры, паутинки и насекомые.
«Вшшших».
Падающей зелени стало больше. Она летала кругом, измельченная, словно зеленый снег.
Пахнет ненужными приключениями, подумала травница. Клянусь Ицерой, больше ненужных приключений, я ненавижу только, когда соленый шнуц деликвируется раньше, чем алудель успевает перегнать спирт из греземы в растительную ртуть. Или когда Керз писает в рукомойник.
Загадочный шум прекратился так же неожиданно, как возник. Посреди взбудораженного чириканья, щелкающего сухостоя и далекого уханья, Рина различила тихое шелестение. Как будто гигантская змея обвивалась вокруг дерева, царапая чешуями кору. Девушка оглядывалась по сторонам, не в силах определить, откуда доноситься этот предостерегающий шум. Ей показалось, что она заметила что-то в ветвях старого, горбатого дуба, широкого и высокого как дозорная башня. Травница ласково называла его Дедулей, и часто отдыхала у его корней. Под вдохновением, Дедуля всегда смеялся, скрипел и рассказывал, как молодым он видел здесь такую же милую девочку, которая отгоняла от него свиней, подрывающих корни. Иногда мог шутливо осыпать желудями.
Что пряталось на нем?
Алое и светло-зеленое. Мелькнуло, словно дразня. Еще раз. Что-то вытянутое, зубастое, а над ним – сверкающие глаза. Растаяло как туман. Рина осторожно начала приближаться к дереву. Зачем? – думала она, проклиная себя за каждый шаг. Остановись. Куда ты лезешь, травоварка, убирайся подобру-поздорову, пока это… явление не стегануло тебя по булочкам!
Но ведь интересно, жаба тошная, что это такое!
Снова мелькнуло! Длинное, изящное, словно вытянутая до абсурда кошка. Большое.
Исчезло.
Рина подошла вплотную к дереву. Некоторое время вглядывалась в крону. Потом прижала пальцы к коре и вдохнула в Дедулю немного радости. Тот с готовностью захихикал, ветви его тяжело закачались, словно могучие руки.
Алое и светло-зеленое.
Посыпались желуди. Травница закрылась от них рукой и обошла дерево по кругу, осторожно переступая через корни. Никого. И наверху ничего не видно. Обошла еще раз. И, уже чувствуя себя полной дурой, отправилась в это бессмысленное путешествие в третий раз, броня себя за недосып и вдыхание некоторых токсичных составов без маски.
