Текст книги "Медовый дождь"

Автор книги: Николай Сладков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Полетел Филин дальше.

Мышь он, хоть и привычное дело, увидел не сразу: уж очень та ловко пряталась.

– Эй, Мышь, ты ли это?

– Не я, не я! – пискнула Мышь.

– Да не бойся ты, не отказывайся сама от себя! Мне только спросить: ты почему пятки Медведю щекотать перестала?

Опомнилась Мышка, заверещала:

– Как же мне щекотать их, если Медведь из нашего леса ноги унёс? Пяточки только сверкали! Комарам и тем не догнать было. Мы теперь Лосю служим. Комары кровь сосут, я линючую шерсть для гнезда собираю. Звон за кровь, шерсть за щекотку. Мы друзья расчётливые. Друг-то друг, да не будь и сам глуп!

– Живи пока, – буркнул Филин. – Жаль, что мне некогда… – И поспешил к Медведю.

– Ты ли, Филин! – обрадовался Медведь. – Не томи, что с друзьями случилось?

– Нет у тебя больше друзей! – говорит Филин. – Да и не было никогда!

– Как же так, а Сорока, а Ворон?

– Друг – когда просто друг. А эти…

– Понятно: беда в дверь, а друзья за дверь! Все двуличные, все ничтожные. Негодяи! А-а-а! У-у-у!

А Филин не успокаивает, Филин думает. И говорит:

– Сдаётся мне, что у вас, медведей, других друзей и быть-то не может. Не друзья вам нужны, а угодники. Уж больно вы, медведи, на похвалу слабы. «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты!» Ты, Медведь, тоже Мышь. Только сильная…

Медведь заворчал сердито, скосил страшный глаз, стал кору когтями драть. Но Филин уже не смотрел на него. Филин опять думал.

«Верный друг познаётся в беде, – думал Филин. – Друг в ногах не валяется. Давным-давно это сказано, а вот поди ж ты…»

– Слушай, Медведь! – сказал Филин. – Скажу понятную тебе примету на друга: «Не тот друг, кто мёдом мажет, а тот, кто правду скажет». Понял?

– Ещё бы! – обрадовался Медведь. – Мёд, медок, медовуха… Слаще любой правды!

«Не понял, – сказал про себя Филин. И устало закрыл глаза. – Медведь…»

ЛЕСНЫЕ ШОРОХИ

Лосёнок и Ворон.

– Ой, Ворон, Ворон, посмотри-ка скорей в лужу: что там за пугало отражается? Ну и ну! Ноги – жерди, уши – лопухи, а нос-то, нос – словно тыква! Вот так зверь! Как такого урода земля держит!

– А это, Лосёнок, тебя надо спросить. В луже-то, голубчик, ты отражаешься. Собственной персоной! От ушей до копыт!

Одуванчик и Дождь.

– Ура! Караул! Ура! Караул!

– Что с тобой, Одуванчик? Уж не заболел ли? Ишь жёлтый весь! Чего ты то «ура», то «караул» кричишь?

– Закричишь тут!.. Корни мои рады тебе, Дождю, радёшеньки, всё «ура» кричат, а цветок «караул» кричит – боится, что пыльцу испортишь. Вот я и растерялся – ура, караул, ура, караул!

– Э-э, Паук, да у тебя праздник! Вся паутина в росе. Иллюминация и фейерверк! Вот небось радости-то!

– Меняю всё это сверкание на одну муху! Третий день из-за этой иллюминации комаришки во рту не было. Паутина отсырела. Сети рвутся. Сам окоченел. Ещё день так попраздную – и готово: закрою все восемь своих глаз, все восемь ног протяну!

Колюшка и Уклейка.

– Ну и влипли мы с тобой в историю, Уклейка!

– Ох, и не говори! Прямо рыболову в ведёрко угодили. У меня от испуга даже спинка побледнела!

– А у меня от злости живот покраснел!

Куропатка и Клюква.

– Батюшки, вот так Клюква-ягода! Щёки-то, щёки какие! Красные, блестящие – так вся и сияет!

– Вот и сияю – мой черёд настал! Раньше только и слышно в лесу: ах, земляника, ох, черника, ух, малина! А теперь, осенью, я самая главная ягода. Я, Клюква болотная!

Сорока и Осень.

– Слыхала, Осень, что Лебедь, Рак и Щука сговорились тебя из леса прогнать? Пусть только нос сунет, хвалились, мы-де ей покажем, где раки зимуют!

– Э-э, Сорока, не первый год они мне грозят! Сговариваются, а как приду, так кто куда: Лебедь – в облака да на юг, Рак упятится в нору, а Щука спрячется в глубину. И до весны о них ни слуху ни духу!

Осоед и Змееед.

– Знаешь, Осоед, а ведь мы с тобой, брат, герои!

– Какие там, Змееед, герои – птицы как птицы!

– Ну не скажи! Все от змей да ос в кусты шарахаются, а мы с тобой уплетаем их за обе щёки и даже не вздрагиваем. Геройские мы, брат, с тобой едоки!

– Ты, Заяц, как спишь?

– Как положено – лёжа.

– А ты, Тетёрка, как?

– А я сидя.

– А ты, Цапля?

– А я стоя.

– Выходит, друзья, что я, Летучая мышь, ловчее всех вас сплю, удобнее всех отдыхаю!

– А как же ты, Летучая мышь, спишь-отдыхаешь?

– Да вниз головой…

Октябрь

Всё лето листья подставляли солнцу свои ладошки и щёчки, спинки и животики. И до того налились и пропитались солнцем, что к осени сами стали как солнышки – багряными и золотыми.

Налились, отяжелели – и потекли.

Полетели иволгами по ветру. Запрыгали белками по сучкам. Понеслись куницами по земле.

Зашумел в лесу золотой дождь.

Капля по листику щёлкнет – сорвётся лист. Синицы на ветке завозятся – брызнут листья по сторонам. Ветер вдруг налетит – закружится пёстрый смерч. А если тяжёлый косач с лёту вломится в ветви – хлынет сверкающий водопад.

По колено в листьях деревья стоят.

Ёлочки листьями украсились.

Папоротники под листьями пригрелись.

Грибы под листьями спрятались.

Листья шуршат, скребутся, лопочут. Листья летят, скачут, плывут. Листья качаются на паутинках. Листья вверху, внизу и вокруг.

Шумит золотой дождь.

ШВЕЙНЯ

Зима на носу, майку на шубу пора менять, босоножки – на валенки. Задумались звери: где шубу достать? А Лисица тут как тут:

– Ко мне, ко мне, желанные, торопитесь. У меня швейня «Семь шкур». На всех угожу!

Первым прискакал Заяц:

– Поторопись, Лиса, снег со дня на день того и гляди, а я в летней безрукавке. Зуб на зуб не попадёт, да не от холода, а от страха: хорош я буду в тёмном-то на белом снегу! Можешь ты мне раздобыть шубку защитную – беленькую, как снежок?

– Это мне что хвостом вильнуть! – отвечает Лиса. – Только вот мерку сниму, скачи ко мне ближе…

– Какую ещё мерку? – насторожился Заяц. – А ты на глазок.

– Без мерки не могу, – отвечает Лиса. – Глазам я не верю, мне надо пощупать. Кто следующий?

Белка на ёлке стрекочет:

– Мне, Лиса, сделай шубку на беличьем меху, тёплую, зимнюю. И хвостик чтоб попушистей, да на ушки кисточки не забудь, да на грудку белый передничек. Моя-то летняя рыжая пообносилась. Зябну…

– Фу-ты, ну-ты, франтиха какая! – проворковала Лиса. – Кисточки ей, хвостик, передничек… И кому на тебя в лесу-то смотреть? Ну да ладно, слезай с ёлки, мерку снимать буду.

– А без примерки разве нельзя? – испугалась Белка.

– Без примерки я только Ежу делаю: иголок натыкаю, и готово. Есть там ещё кто?

Из воды высунулась Выдра:

– Мне, Лиса, нужна шуба тёплая и непромокаемая, из водоотталкивающей шерсти. Я ведь и зимой в воде-сырости, мне в шубе и нырять и плавать!

– Могу и непромокаемую, – обещает Лиса. – Я всё могу! Вылезай на берег, мерку с тебя сниму.

– Только мерку снимешь?

– А что же ещё?

– Мне бы лучше без мерки… – упирается Выдра.

– И чего это вы все недотроги такие? – не понимает Лиса. – Или вы щекотки боитесь? Видали на мне лисью шубу – какая работа! Пушнина, мягкое золото! Охотники прямо глаз с неё не сводят. А всё потому, что по мерке. И медвежью шубу шила, и волчью доху – нахвалиться не могут!

– Так-то оно так… – жмутся звери. – Да мы-то не волки и не медведи. Как бы в твоих «Семи шкурах» свою последнюю не потерять. Вместе с меркой-то, гляди, и голову снимешь. Лучше уж мы, Лиса, без твоей помощи обойдёмся, сами выменяем майку на телогрейку.

И разбежались во все стороны. Лиса только зубами щёлкнула.

СТРАШНЫЙ НЕВИДИМКА

Страшный невидимка объявился в лесу. Жуткие дела стали твориться там. Кто-то безжалостно содрал с деревьев листья. Кто-то примял, перепутал и положил травы.

Бесследно исчезли птицы – пеночки, зяблики и дрозды.

Вчера ещё видели и слышали их, а сегодня нет ни одной.

Звери и птицы испуганно прятались в чаще.

Но невидимка находил их и там. Он делал всё что хотел, всё перекраивал на свой вкус и лад. Взял и выкрасил зайцам задние ноги в белый цвет, будто на каждого зайца белые трусы надел. Рыжих белок сделал серыми, пёстрых куропаток – белыми. Барсуков, ежей и енотов до того запугал, что попрятались они в норы, забились под корни деревьев и носа не кажут. Перетрусили лесные жители. Что ни день, в лесу страшные новости. Исчезли куда-то лягушки и жабы. Пропали бабочки и мухи.

Больше всех перетрусили сеголетки, те, кто только нынче на свет появились. Ничего подобного они не видели; вот натерпелись страху!

Да что сеголетки, если старый медведь и тот стал берлогу облюбовывать, чтобы спрятаться от страшного невидимки.

А невидимка бродит по лесам и полям, гнёт деревья, свистит, волны на берега выплёскивает. То землю дождём размочит, то морозцем закуёт. Все дороги, мосты поломал, канавы водой залил. И никто с ним ничего поделать не может: не видно его, невидимка он!

ФАЗАНИЙ БУКЕТ

Фазана я подстрелил ещё осенью. Нагнулся, чтоб взять его, и не мог. Руку боюсь обжечь! Перо горит: медью, бронзой, пурпуром!

Жар-птица, да и только.

Моя дочка-первоклассница подняла фазана за крыло и говорит:

– Ой, папа, что ты наделал!

А я уж и сам не рад.

– Фазана не оживишь, – говорю дочке, – пусть он хоть науке послужит! Давай запишем его размеры и окраску и посмотрим, чем он питается?

Зоб у фазана был туго набит насекомыми, ягодами и семенами. Всё это я разложил на отдельные кучки и стал смотреть, чем питается фазан осенью. Насекомых я определил быстро. Были там кузнечики, кобылки и муравьи. Ягоды тоже узнать было нетрудно – одна лиловая ежевика. А вот семена – беда! Попробуй-ка определи, от каких они растений!

Жаль было, но пришлось семена ссыпать в спичечный коробок и положить на стол. Написал я на коробке «семена» и оставил до лучших времён. Может, найдётся специалист, определит.

Прошла зима. Только к весне вспомнил я про коробок с семенами. Открыл коробок – пусто!

Спрашиваю дочку:

– Ты взяла семена?

– Это те, что в коробке, как погремушки, стучали?

– Те самые, что стучали.

– Я взяла. Я их в горшок с землёй посадила. У нас в классе сейчас все опыты делают – семена сажают.

Я подумал, подумал и не стал ругать дочку. Даже ещё и похвалил.

– Молодец! – говорю. – Прорастут семена – вырастут в твоём горшочке разные растения, может, даже и цветы. Вот мы и узнаем, какие семена клевал фазан! Без специалиста обойдёмся. Послужит наш фазан науке.

Дочка, конечно, все мои слова мимо ушей пропустила, только про цветы запомнила. Наклеила на горшочке с семенами ярлычок. И на ярлычке печатными буквами написала: «Фазаний букет».

ДЕРЕВЬЯ СКРИПЯТ

Каждое скрипучее дерево на свой лад скрипит. Интересно слушать в лесу этот скрип. Раньше, бывало, я все ночёвки свои только под скрипучими деревьями и устраивал. Солнце за лес – начинаешь прислушиваться. Как услышу – скрипит! – тут и рюкзак сбрасываю.

Валежник собираешь – оно скрипит, рогульки для котелка вырубаешь – скрипит, лапник стелешь – всё скрипит, скрипит…

И за треском костра слышен скрип, и за бульканьем чая. Сквозь дремоту, всю ночь – скрип да скрип.

К утру уже знаешь, почему скрипит.

То растут два дерева тесно, упёрлись друг в друга сучьями, одно другое отталкивает, отпихивает – вот и скрипит. Бывает, ветер повалит одно другому на плечи – тоже оба скрипят.

Иное на вид живо-здорово, да сердцевина трухлява: чуть ветерок – скрипит. А то снег зимой в дугу скрючит – за всё лето распрямиться не может. Стоит гнутое, голова лохматая в землю уткнута, – тоже скрипит.

Наслушался я по лесам скрипа. Ни рощи нет, ни бора и ни дубравы, где бы дерево не скрипело. И каждое по-особому. И каждое о своём…

ТАЙНА СКВОРЕЧНИКА

В галочниках живут галки, в синичниках – синицы. А в скворечниках должны быть скворцы. Всё ясно и просто.

Но в лесу редко бывает просто…

Знал я один скворечник, в котором жила… сосновая шишка! Она высовывалась из летка и шевелилась!

Помню, когда я подошёл к скворечнику, шишка в летке задёргалась и… спряталась!

Я быстро шагнул за дерево и стал ждать.

Напрасно!

Лесные тайны так походя не разгадываются. Лесные тайны прячутся в дождях и туманах, скрываются за буреломы и болота. Каждая за семью замками. И первый замок – это комары; они испытывают терпение.

Но какое уж тут терпение, когда шишка в летке поворачивается, как живая!

Я взобрался на дерево, сорвал со скворечника крышку. По самый леток скворечник был набит сосновыми шишками. И больше в нём ничего не было. И не было живой шишки: все лежали неподвижно.

Так и должно быть: больно быстро захотел разгадать. Попьют ещё комары твоей кровушки!

Я выбросил из скворечника все шишки и слез с дерева.

Через много дней, когда ночи стали холодными и исчезли комары, я снова пришёл к лесному скворечнику. На этот раз в скворечнике поселился берёзовый лист!

Я долго стоял и смотрел. Листик насторожился, выглянул из летка и… спрятался!

Лес шуршал: опадали побитые заморозком листья. То мелькали они в воздухе, как иволги – золотые птицы, то сползали с шорохом по стволам, как рыжие белки. Вот осыплется лес, прибьют осенние дожди травы, запорошит землю снег.

И останется тайна неразгаданной.

Я опять полез на дерево, не ждать же другого лета!

Снял крышку – скворечник до летка набит сухими берёзовыми листьями.

И больше ничего.

И живого листика нет!

Поскрипывает берёза.

Шуршат сухие листья.

Скоро зима…

Я вернулся на другой же день.

– Посмотрим! – пригрозил я скворечниковой невидимке. – Кто кого перетерпит!

Сел на мох, спиной привалился к дереву.

Стал смотреть.

Листья кружат, поворачиваются, порхают; ложатся на голову, на плечи, на сапоги.

Сидел я, сидел, да вдруг меня и не стало! Так бывает: ты идёшь – тебя все видят, а стал, затаился – и исчез. Теперь другие пойдут, и ты их увидишь.

…Дятел прицепился с лёту к скворечнику да как застучит! А из него, из таинственного жилья живой шишки и живого листика, выпорхнули и полетели… мыши! Да нет, не летучие, а самые обыкновенные, лесные желтогорлые. Летели как на парашютах, растопыря лапки. Попадали все на землю; от страха глаза на лоб.

Была в скворечнике их кладовая и спальня. Это они поворачивали, мне на удивление, шишки и листики в летке. И успевали удрать от меня незаметно и тайно. А дятел свалился им прямо на головы; быстрота и внезапность – хороший ключ к лесным тайнам.

Так скворечник превратился в… мышатник.

А во что, интересно, могут превратиться синичник и галочник?

Что ж, походим – узнаем…

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Приятно встречать старых друзей. Даже в лесу. Но встречи в лесу случайны и мимолётны.

Увидишь на миг зверя или птицу, и вот уже нету их. И только редко-редко, если здорово повезёт, встречаешь ты их вновь и вновь.

Я познакомился с дятлом. Шёл по тихой тропинке и вдруг услышал стук. На засохшей вершине сидел дятел и разбивал шишку. Прикрываясь толстой соседней сосной, я подкрался и, осторожно высунувшись, прицелился в него фоторужьём.

Дятел деловито стучал. Иногда он переворачивал шишку, отдыхал или перебирал пёрышки на спине. На затылке у него было красное пятнышко.

С тех пор прошло пять осеней. И каждую осень я приходил по тихой тропинке к сухой сосне и встречал на ней знакомого дятла. На сосне у него «кузница», и он разбивает на ней шишки.

Он не очень меня боится и позволяет себя снимать.

В последний раз – в пятую осень – я не услышал на сушине знакомого стука. Я долго сидел на валежине, но всё было тихо. В слабой надежде я постучал ножом о пенёк; дятлы не любят, когда другие дятлы стучат на их участке. И сейчас же послышался шорох крыльев – и пёстрая птица прилепилась к дереву над головой. Здравствуй, дятел, я рад, что ты ещё жив!

Дятел сорвал шишку – и прямиком на свою кузницу. Раздался знакомый стук. Так я снял его в пятый раз.

СОРОЧИЙ ПОЕЗД

Полустанок назывался Рыбный. И не зря. На нём всегда, даже зимой, продавали рыбу: жареную, варёную, солёную, вяленую. Только, бывало, остановится поезд, а уж изо всех вагонов выскакивают пассажиры. Ещё не тронется поезд, а уж из окон летят на снег кулёчки с рыбьими головами, хвостами и потрохами.

И вот повадились на это угощение сороки. Со всей округи слетались. Ровно за минуту до прихода поезда рассаживались на деревьях вдоль пути и нетерпеливо стрекотали. Так они встречали поезд каждый день.

Услышав сорочье чекотанье, пассажиры брали свои чемоданы и выходили на платформу.

Начальник полустанка, не глядя на часы, надевал красную фуражку. Выходил из будки и стрелочник, засунув флажок за голенище.

Поезд приходил – и на снег летели кулёчки с рыбьими головами и потрохами. Начинался сорочий пир! Подобрав всё до косточки, сороки улетали в лес по своим сорочьим делам.

Сороки к поезду никогда не опаздывали. Но вот однажды опоздал поезд. Волновался начальник в красной фуражке. Волновались ожидающие на полустанке пассажиры. Все были очень недовольны.

Но больше всех волновались, больше всех были недовольны сороки. Они вертелись на сучках, перелетали с дерева на дерево, по очереди взлетали на вершину самой высокой сосны и, вытянув шейки, смотрели в ту сторону, откуда должен был показаться поезд. Какой гвалт, какой переполох подняли сороки, когда наконец увидели далёкий дымок!

Ох и досталось же машинисту от начальника станции, от разволновавшихся пассажиров! А больше всего – от сорок: оглушили криком! До сих пор встречают сороки поезд на Рыбном полустанке. До сих пор, заслышав сорочью трескотню, пассажиры берут свои чемоданы, а начальник надевает красную фуражку. Все твёрдо знают: ровно через минуту к полустанку подойдёт поезд. Поезд теперь не опаздывает. Пассажиры вовремя уезжают, а сороки вовремя обедают.

И все довольны.

ОСЕННЯЯ ЕЛОЧКА

Весной ёлочки не было, летом не было, а осенью вдруг появилась. Раздвинула листья, травинки, высунулась из земли и удивлённо осмотрелась.

Деревья роняли листья.

Много-много лет прошло с тех пор, но каждую осень, в день ёлочкиного рождения, деревья вспоминают о ней и дарят ей подарки. Осина дарит красные китайские фонарики, клён роняет оранжевые звёзды, а ива засыпает ёлочку тонкими золотыми рыбками.

И стоит ёлочка растерянная, счастливая; раскинула лапки, а на ладошках подарки. И уж некуда их девать, а ей всё дарят и дарят.

И у всех на глазах становится ёлочка из колючей и хвойной мягкой и лиственной. Вся в золоте, багрянце и бронзе. Вся нарядная и разноцветная. Не то что зимой и летом – одним цветом.

УПРЯМЫЙ ЗЯБЛИК

Октябрь так птиц пугнул, что иные до самой Африки без оглядки летели! Да не все такие пугливые. Другие и с места не тронулись. Ворона вон – хоть бы ей что! Каркает. Галки остались. Воробьи. Ну да с этими Октябрь и связываться не хочет. Этим и Январь нипочём! А вот за зябликов взялся. Потому что фамилия у них такая – Зяблик – и должны они Октября бояться. Взялся – и всех разогнал. Один только остался.

Самый упрямый.

– Зяблик ты, так зябни! – рассердился Октябрь. И стряхнул термометр.

А зяблик не зябнет!

– Небось озябнешь! – разбушевался Октябрь. И давай зяблику под перо ветром дуть.

А зяблик не зябнет! У него от озноба верное средство – тугой животок. Прыгает по веткам, как по ступенькам. И склёвывает: то жука, то семечко. А раз животок тугой, то и температура у него нормальная птичья – плюс сорок четыре градуса! С такой температурой и в октябре май.

– Холодом не пронял – голодом доконаю! – скрипнул Октябрь морозцем. И так ветром дунул, что сдул с деревьев все листья и всех насекомых.

А зяблик – порх! – и на землю. Стал на земле кормиться.

Октябрь на недельку задумался, потом землю дождичком спрыснул и морозцем застудил.

– Ужо тебе!

Раззадорился зяблик – порх! – и наверх.

– Ты землю заморозил, а я рябину мороженую клевать буду. Была не была!

И стал клевать рябину.

Посинел Октябрь от злости. Ветром дует. Дождём полощет. Снежком сечёт. И морозцем прихватывает, прихватывает…

А зяблик не зябнет. Рябина-то от мороза только вкусней становится!

ЛЕСНЫЕ ШОРОХИ

Сорока и Енот.

– Енот, а Енот, а ты ягоды есть любишь?

– Люблю!

– А птенцов и яйца любишь?

– Люблю!

– А лягушек и ящериц любишь?

– Люблю!

– А жуков и сороконожек любишь?

– Люблю!

– А… а червяков и улиток любишь?

– Тоже люблю!

– А чего же ты тогда не любишь?

– Не люблю, когда меня глупыми вопросами от еды отвлекают!

Медведь и Крот.

– Послушай, Крот, ты весь век в земле возишься, вот-то, поди, умываться часто приходится?

– Ой, Медведь, и не говори! Замучили меня умывания.

До того часто, до того часто – два раза в год. Раз – весной, в половодье, раз – осенью, в ненастье. Завидую, косолапый, тебе: медведи, говорят, век не моются!

Желна и Сорока.

– Ой, Желна, что-то с Филином нашим неладно! Каждую ночь стонет и охает! Уж не заболел ли, не простудился? То хрипит, то бурчит, то ворчит – словно ежом подавился!

– Что ты, Сорока, что ты! Да это он самые свои нежные песни поёт! Самые развесёлые! Молчи уж, а то услышит ещё, обидится. Тс-с!

Карась и Окунь.

– Охо-хо, Окунь, горемычная я рыба! Вся-то моя жизнь в грязи да в тине.

– А ты, Карась, клюнь на крючок – попадёшь в сметану…

Лисица и Заяц.

– Слыхал, Заяц, как охотники мой лисий хвост называют? Трубой! Хи-хи-хи…

– А мой заячий хвост охотники прозвали цветком. Цветком, цветиком, цветочком.

– Да ну-у! А ну дай-ка мне цветочек понюхать…

– Но-но-но! Я твою лисью породу знаю! Цветок понюхаешь, а ногу откусишь. Проходи, проходи со своей трубой!

Дуб и Рябина.

– Ой, Рябина-Рябинушка, что взгрустнула ты?

– Была я, Дуб, тонкой рябинкой, а стала сухой корягой. Ободрали меня ребятишки как липку, разделали под орех. Ни ягод на мне, ни сучков, ни веток – хоть в костёр головой! Хоть бы ты, Дуб, меня защитил.

– Что ты, что ты! Я сам теперь, голубушка, такой, что краше в дровяной склад кладут. Всю-то осень жёлуди с меня сшибали, камнями да палками по голове молотили. Всю душу вытрясли! Был я дубом, стал дубиной…

Сорока и Медведь.

– Эй, Медведь, ты днём что делаешь?

– Я-то? Да ем.

– А ночью?

– И ночью ем.

– А утром?

– И утром.

– А вечером?

– И вечером ем.

– Когда же ты тогда не ешь?

– Когда сыт бываю.

– А когда же ты сытым бываешь?

– Да никогда…