Текст книги "Прости меня(СИ)"

Автор книги: Николай Шаповал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шаповал Николай Иванович
Прости меня.

.

Из цикла "Как это было".

Отрывок из рассказа

"Держитесь ближе к жизни!"

ПРОСТИ МЕНЯ.

На могиле мужа в Москве,

жена Люда плакала, рыдала

и вся в слезах, в раздоре,

не видя света,

душою-сердцем проклинала

тот миг, ту ночь, то горе.

Почему, мой родной,

такой несправедливый мир?

Почему судьба -

именно тебя,

мою кровинку -

у меня забрала?

Почему свою любовь-иконку

уберечь я не смогла?

Ты так хотел!

Ты так хотел её увидеть.

Назвать её, родную,

Наташенькой – Наташа.

Посмотри, родной,

родилась она.

Какая прелесть?

Какая крошка наша?

Ты должен меня понять?

Из-за любви к тебе

я её не уберегла.

Сейчас лежать вам вместе -

такова судьба,

радиация и слава

тебя с дочуркою свела.

Прости! Слезами обливаюсь.

Прости, родной! Прости!

Сейчас твоя дочурка

очень странно,

как враг народа безымянно,

с тобою вечно,

будет рядышком лежать,

а я всю жизнь одиноко

плакать и рыдать.

Вспомни, мой родной,

с чего всё начиналось.

Казалось, ты и я -

навеки вечная семья.

Сколько было поздравлений,

цветов, улыбок?

А подарков?..

Подарок главный – это ты!

Вася-Василёк -

любимый мой цветок

и твои цветы.

И вмиг пропало всё,

завяли на клумбе мои розы,

исчезла моя надежда -

на счастье, на любовь.

Остались мои сухие слёзы,

мои одинокие мечты

и там, далеко в земле -

родная дочь и ты.

И ещё осталась память -

московские гвоздики,

твои увядшие цветы.

Прости, родной! Прости.

Ты и я. Любовь с любовью -

в счастье жили, по-простому.

По велению мага

вернуться бы назад,

наверняка,

всё было б по-другому.

И снова, и снова... та...

роковая ночь перед глазами,

растоптавшая нашу жизнь

безжалостно ногами.

Окунула нас в ледяную воду,

не спросила, не предупредила,

нам принесла беду.

"Люся! Второй час ночи.

Ложись, родная, спать.

На станции пожар!

Я скоро буду".

Эти слова, его голос -

жива буду не забуду,

постоянно слышу я

бессонными ночами,

прозвучавшие в темноте,

как чернобыльский набат,

поднявшие -

на рентгены, на Чернобыль

тысячи простых людей,

тысячи учёных,

тысячи офицеров и солдат.

В тревоге не спала -

в слезах томилась,

с тяжёлым чувством в сердце

тебя родной ждала.

В открытое окно,

наше с тобою окно,

дышала свежестью весна,

кругом тихо и темно.

В кустах, где-то

щёлкнул соловей

и снова тишина.

А небо над АЭС озарялось

багрово-жёлтым пламенем,

дым столбом.

И там мой Вася,

мой родной, Вася-Василёк,

любимый мой цветок,

там все друзья-пожарные

ведут войну с огнём.

А город спит обычным сном.

Кому какое дело?

Тишина кругом.

А мне, то как?

Душа моя горит и плачет -

чувствует беду.

Кошмар тревожной ночи -

помнить буду – не забуду.

Что там с моим -

родным и дорогим?..

что с моим

любимым мужем?

До утра, туда-сюда,

от окна к другому,

казалось, вечность

провела я с горем.

Уже засеребрились облака,

начало светать.

Пора ему домой вернуться.

Давно пора!

Терпенья моего нет!

Сколько можно ждать?

Уже солнышко взошло,

в лицо ударил яркий свет,

а его всё нет и нет.

Уже шесть часов утра!..

пора ехать нам в село!

После трудовой недели

святое дело,

на природе отдохнуть,

родителям помочь

картошку посадить,

на речке порыбачить,

в лес сходить.

Сколько можно ждать?

От бессонницы ночной

нервы все устали.

От напряжения и тяжбы

тело покидают силы.

В больнице твой Василий -

в семь часов люди передали.

Бегом туда, а там людей -

не проехать, не пройти.

Где же мой, Вася-Василёк?..

любимый мой цветок.

Как его найти?

Вокруг санчасти машины -

пожарные, санитарные,

на каждом шагу милиция -

с жезлами в руках,

медики в беленьких халатах.

"Граждане, отойдите!

Зашкаливают машины!" -

кричали постовые в рупоры,

не жалея мощности и сил.

Высоко в небе одиноко -

чёрный ворон кружил,

людей кусали комары.

Все шумят, кричат -

безобразно требуют чего-то,

наводя на прохожих -

безумство, страх.

Много женщин -

со слезами на глазах.

Попасть в больницу -

вокруг народа очень много

и не подойти и не узнать -

милиция очень строга.

Знакомая медсестра

по больнице города Остра.

Прошу её: "Только посмотреть!..

А вдруг настигла его смерть?"

"Пропустить не могу! -

сказала в халате строго, -

Больных там очень много -

со всеми с ними плохо

и с твоим очень плохо".

«Пожалуйста, только на минутку.»

"Ладно. Побежали!"

"Люда! Людочка! Узнай!" -

вдогонку знакомые кричали.

В палате мужа увидала,

под капельницей лежал,

с испугу не узнала.

Чёрный-чёрный -

я думала он в саже.

Отёкший, опухший -

мне поплахело даже.

Жалко и обидно -

весь поседевший,

почерневший -

глаз почти не видно.

"Люди отравились газом!-

медсестра Петрова

повторила снова.-

Больные отравились газом!

Нет выхода иного -

больным надо срочно молока!

Много молока -

желательно парного".

Кстати, о радиации никто -

не сказал и слова.

Я с Таней Кибенок,

её муж в одной палате,

на машине её отца

мы быстренько в село.

От парного молока -

пожарных тошнило и рвало,

как в лихорадке -

знобило и трясло.

В десять часов по Припяти,

как утренний ветерок

пронёсся слух с юга на восток -

от радиации и травм

умер оператор Владимир Шишенок.

Под развалинами блока в обломках

скончался Валера Ходемчук,

так и не смогли его достать,

навеки-вечные остался

в радиации, в нуклидах.

Люди, узнав о радиации,

заволновались тревожно и покорно.

Пошли слухи об эвакуации -

необходимой, срочной.

Из уст в уста шла молва,

возникали споры.

Везде... И здесь и там...

одни и те же разговоры.

«На атомной авария!»

"Всю землю накрыли -

рентгены, радиация!"

"Невидим атом,

а жить с ним страшно!

Находиться в Припяти -

смертельно и опасно!"

"Люди! Время не теряйте!..

подальше от Чернобыля

срочно уезжайте!"

"По округе всей -

будут тысячи смертей".

От народа страхи, слухи -

утопили все науки.

Я на шестом месяце

беременности была,

своим здоровьем свою кровинку,

как зеницу ока берегла

жизнь своему ребёнку.

Муж всегда меня лелеял,

тем более, нынче,

в тяжкую для нас годину,

жертвуя собой,

за нас двоих переживал,

мне совет давал

с болью и тревогой.

"Люся! Моя роднулька!

Уезжай к родителям в Кривушу.

Спасай себя и нашего ребёнка.

Спасай, кровинку нашу".

"Как же так? Нет родной!

Без тебя я не могу.

Тяжело быть одной -

без тебя я умру".

"Подумай хорошенько -

не спеши!"

"Хорошо. Принесу молока -

потом решим".

Плохи дела, вечером -

в больницу не пустили.

Милиция постами КПП -

раз и навсегда

перекрыла все дороги,

в зоне не ходили

электрички и поезда.

Город Припять заполонили -

военные автомобили.

Прошёл слух.

Йодистые препараты -

защита от радиации.

Вмиг йод -

в аптеках города

раскупил народ.

Только военные ходили

в респираторах,

в хим защите и плащах.

А горожане не спеша,

как обычно и всегда,

продукты из магазина

несли открыто,

каждый, кто как хотел,

всё в авоськах,

всё в кульках.

В Припяти хим подразделения

начали дезактивацию.

Смывать, сметать

и собирать радиацию.

Химики поливали из АРСов

улицы раствором,

мыли дороги и тротуары

белым порошком.

Все улицы в белой пене,

чистота и блеск кругом.

Вечером сообщили -

город Припять весь,

на трое суток, временно -

эвакуируют в лес.

Всем взять с собой

только самое необходимое,

что у каждого в квартире есть,

но обязательно документы

и в дорогу, что-нибудь поесть.

Многие даже обрадовались -

ходили, улыбались.

На природе отдохнём -

потанцуем и споём.

Прекратились раздоры, споры -

люди взяли

заготовки на шашлыки,

магнитофоны и гитары.

Плакали только те -

горькими слезам с болью,

чьи мужья на смене -

пострадали ночью.

Родственники больных снова -

санчасть в блокаду взяли,

в двери, в окна -

барабанили, стучали.

Открылась дверь,

где стоял милиционер.

Все увидели врача -

чернее чёрного грача.

"Товарищи! Сегодня

всех тяжелобольных

самолётами отправляем

на лечение в Москву.

Двадцать восемь человек

наиболее пострадавших,

из числа дежурной смены

и числа пожарных".

Люди заволновались -

в шуме, разговоре.

Вмиг, все – словно онемели

и затихли в горе.

Чихнул кто-то:

"Будьте здоровы!"

"Спасибо! На Титанике -

тоже были все здоровы".

"Не до шуток, нынче!..

радиация с нуклидами

нас в дорогу клычэ.

Лечение больных в Москве -

для нас большая честь, надежда.

Хотели бы вы или не хотели,

но больным нужна в дорогу

чистая одежда".

Людей, как ветром сдуло -

все разбежались по домам.

Пешком, на велосипеде одна мадам -

помчалася в село.

Спешил народ -

успеть бы одежду принести,

общественный транспорт -

не ходил по Припяти.

Я от нервозности по приходу -

запуталась с вещами,

всё перерыла дома -

собрала, принесла одежду,

а самолёт улетел с больными.

Не успела...

Долго тапочки искала

и на минуту опоздала.

В моём теле оборвалось что-то,

закипела бурно кровь.

Душа вмиг моя окаменела,

потеряв надежду

на былое счастье и любовь.

"Моего Васю -

моего мужа тоже увезли?

Без меня! Кто позволил,

мою кровинку, у меня забрать?

Кто посмел?.. мою судьбу -

испытывать, ломать!"

Обливаясь горькими слезами,

я плакала, рыдала.

Отправили в Москву!..

"Наверное, великой чести

мой родной, любимый

своим геройством заслужил", -

сама себя я выслушала,

набравшись мужества и сил

молча, улыбнулась,

плакать перестала.

К вечеру у меня -

началась тошнота, рвота.

Ночь я не спала,

родного, ненаглядного,

своего любимого -

я к себе звала.

27 апреля всё население Припяти

эвакуировали,

а вскоре, и моё село,

радиацией с нуклидами и там

всю землю замело,

напрасно картошку посадили.

Сколько можно ждать?..

Нет больше моей мочи!

Надоели мне – дни печальные

и со слезами ночи!

"Надо! – сказала я себе. -

Надо ехать к мужу

и не остановлюсь я -

ни в жару, ни в стужу".

И после Первомая,

к родному, ненаглядному,

поехала, помчалась -

на крыльях понеслась.

Неизвестности, новизны -

я боялась с детства,

увидела большущую Москву -

одиноко растерялась,

как перед принцем дева.

«Найду ли я свою кровинку?» -

мысль меня терзала.

"Может домой уехать?" -

тревога пронизала.

На привокзальной площади

у Киевского вокзала

у первого милиционера

с рацией на груди

с опаской я спросила.

Тот улыбнулся.

"Это на Щукинской -

радиобиологическая больница".

Дабы не забыла -

постовой не только рассказал,

что нужно было мне -

всё на бумажке написал.

А говорили в Припяти -

секретно! секретно!

Даже схему, как доехать -

нарисовал подробно.

В больнице на Щукинской -

со слезами, с боем

выписали пропуск -

пропустили с горем.

Зав отделением

Гуськова Ангелина Васильевна

поставила условия.

"Даю полчаса на свидание.

До мужа не дотрагиваться.

Нельзя обниматься, целоваться,

рядышком сидеть, стоять,

принимать от мужа вещи,

но что нужно мужу,

можно передать.

У вашего мужа все гены,

центральная нервная система

и костный мозг -

полностью поражены.

Ваш муж сейчас,

что чернобыльский реактор,

должна ты твёрдо знать,

получишь от мужа радиацию

никогда не будешь -

ты детей рожать".

Слушаю Ангелину и думаю:

"Ничего страшного и опасного.

Я человек терпеливый и простой,

пусть муж будет немножко нервный,

был бы только рядышком со мной".

Я скрыла свою беременность,

если скажу всю правду,

тогда уж точно -

к милому, ненаглядному

никогда не попаду.

А мне то как?

Если болеть, страдать,

и даже умирать,

то только все втроём -

вместе легче проживём.

Я прекрасно знала -

если к родному попаду,

от своего родного -

я больше не уйду.

Если уйду -

то только вместе с ним,

со своим родным и дорогим.

Захожу в палаты -

больные играют в карты.

Опухоль с лиц во всех сошла,

все шутят, все смеются.

И Вася-Василёк,

любимый мой цветок,

рядышком на стульчике сидит,

меня увидел,

вскочил, мне улыбнулся

и от радости молчит.

Я увидала свою кровинку,

поставила у ног корзинку.

"Здравствуйте!" -

всем больным сказала,

от счастья зарыдала.

"К больным не подходить!

От них радиацией фонит!"

Дежурный врач не разрешил -

с мужем обняться, поцеловаться,

даже рядышком постоять.

"Больным продукты, вещи

можно передать,

но никаких вещей -

у больных не брать".

Первые три дня

я прожила в Москве

у своих знакомых,

одной сменой дежурили мы -

в первую ту ночь

жёны всех пожарных.

Я, Людмила Игнатенко,

Ващук и Титенок,

Тищура, Правик

и Таня Кибенок.

Варили мужьям бульон,

носили им в палаты.

Врачи запретили -

молочное, мясное

и всякие салаты.

На следующий день -

больным стало хуже.

Больным запретили -

ходить по коридорам,

общаться и вставать,

каждого уложили в ложе

с лампой обогревом,

а обычную кровать

убрали и захоронили.

Жён к мужьям, строго настрого

больше не пустили,

напрасно, Гуськову -

мы просили долго.

Каждый больной с болезнью лучевой

как цепью был прикован к ложе,

в отдельной палате

от болей в теле мучился,

крепился и стонал

и как Иисус Христос,

на кресте распятый Идолом

в муках умирал.

Как же так?

"Жену родную -

к родному мужу не пускают!

Кто позволил?

Кто посмел?"

Ночью я тайком -

сестрёнка пропустила,

я к Васе -

быстренько мельком,

целую ночь я с Васей -

время проводила.

То простынь заменю,

то подушечку поправлю.

Часами у ног его сидела.

Поверну его и так и сяк,

судно выносила.

Желудки больных -

больше не воспринимали пищу.

А так хотелось -

родного покормить.

Хоть немножечко -

боль родному облегчить.

Любила я его. Как любила -

своего родного, ненаглядного?

А он так меня жалел,

наверное, на свою погибель.

С каждым днём, больным -

становилось хуже, хуже.

Надежды никакой!..

только я, как человек,

который мужу нужен.

При муже на глазах

я крепилась и держалась.

Отойду от милого, родного

и снова вся в слезах.

Вскоре, радиация, ожоги мужа -

стали выходить наружу.

Во рту, щёках появились -

сначала маленькие язвочки,

вид принимали странный,

быстро разрастались,

превращаясь в раны.

Пластами отходила слизистая,

цвет тела становился синий,

потом ярко-красный

и, в конце концов,

буро-чёрный, чёрный.

Муж менялся на глазах,

каждый день я встречала

другого человека,

посмотрю тайком на мужа

и вся душа в слезах.

К больным в палату -

стало опасно заходить,

в палате, как в реакторе -

всё в изотопах,

всё радиацией "светилось"

и мебель, и полы

и штукатурка -

на стенах, потолках.

Первоначально, надписи

украшали стены.

В туалете написано пером:

"В палате были тараканы,

понюхали рентгена -

убежали мигом".

Нынче, не до шуток стало.

Медсёстры, врачи -

от переоблучённых больных

получили допустимую дозу

радиоактивного облучения.

Заходили теперь в палаты,

обслуживали обречённых

только медики-солдаты.

На соседних этажах

выселили всех больных,

убрали от людей радиоактивных -

от радиации подальше.

Жён к больным, кроме меня -

не пустили больше.

Я знала -

находиться рядом с мужем

смертельно и опасно,

но я рвалась к нему

и остановить меня,

мою любовь к родному,

казалось, невозможно.

Меня предупреждали, мне запрещали,

пугали сгоряча,

но к мужу родному, дорогому

пропускали молча.

В общежитии для медработников

жить мне предложили

на территории при больнице

и дежурная выдала мне ключи

от номера в гостинице.

В номере уютно и светло,

санузел с душем,

телефон, радио и цветы.

Проблема появилась.

Не было гостинице -

ни кухни, ни плиты.

Вдобавок, забрали мою одежду,

мои любимые туфельки

пропитанные радиацией,

всё загерметизировали в целлофан,

запаяли в аккурат,

выдали комнатные тапочки

и больничный, свеженький халат.

Как мне дальше жить?

В чём в магазин сходить?

Как мужу и себе и на чём

бульончику сварить?

Было бы желание,

стремление и мечта,

были люди добрые -

помогла любовь, беда.

Как любила я -

своего родного, ненаглядного?

Как любила?

Словами душу не понять.

Целыми ночами с мужем

время проводила.

Меняла мужу простыни,

подушку поправляла.

Постоянно, держала его ладонь

горячую, как огонь.

Медсёстры отделения

сотни раз

ругали, предупреждали.

Убеждали в коридоре:

"Близко не подходить!"

Самоубийцей называли.

Просили: «Рядом не сиди!»

Потом махнули рукой -

"Хочешь умереть. Иди!"

Гуськова Ангелина

узнала, что я беременная,

вызвала к себе... вскоре -

я стояла молча, как школьница

у Ангелины на ковре.

"Что за стыд и что за срам!

Как ты могла?

Ты ребёнка погубила! -

строго отчитала,

потом вежливо сказала, -

рожать приедешь к нам!"

Муж, моя роднулька, постоянно -

хотел меня чем-то удивить

и даже рассмешить,

мог уйти, как-будто по делам,

собрать букет цветов

и подарить мне лично.

Накануне, ещё в Припяти -

муж, выйдя со мной

из общежития на улицу,

мне сказал с улыбкой:

"9-го повезу тебя в Москву -

покажу столицу".

Показал Москву -

вспоминаю с грустью.

Не всё как обещал,

но выполнил всё с честью.

Сегодня 9-е мая -

день Победы.

Кругом улыбки -

радость и цветы.

Живи и радуйся,

если б не было беды.

Муж попросил меня:

"Открой окно",

он так хотел -

мне показать Москву,

о салюте -

он мечтал давно.

Пройдя в одночасье – огонь,

радиацию и воду,

но свою последнюю мечту -

воплотил он в жизнь.

Я посадила мужа на постель -

у окна 8-го этажа.

Со спины осталась на постели -

кусками кожа.

Улыбнулась я родному,

ненаглядному, как младенцу,

муж показал столицу.

Навернулись слёзы,

мне больно и тоскливо,

за судьбу обидно,

салют в двадцать один 00

прогремел красиво.

Любил мой, родной,

на торжества, на праздники

мне дарить цветы

и в тяжкую для него годину

не прошло всё мимо,

достал три гвоздики,

поцеловал мне руку

и подарил цветы.

"Поздравляю!

С днём Победы и весны!

Медсестре дал деньги -

медсестра купила

твои любимые цветы".

«Спасибо, мой родной!» -

обняла, поцеловала.

Больным с лучевой болезнью

делали пересадку костного мозга,

из дома вызывали

родственников больных,

брали у них костный мозг -

больным вводили.

Прости нас боже -

может что-нибуть родному

в конце концов поможет.

К Василию приезжала

сестра из Ленинграда,

два часа на операционном столе

с братом рядышком лежала.

После операции Гейла -

мужу становилось хуже-хуже.

Надежды никакой -

напрасно бога я просила.

Теперь Василий и все с лучевой

лежали в барокамерах

из прозрачной плёнки,

там такие приспособления,

чтобы не заходить,

можно было вводить уколы,

катэтор ставить

и передавать таблетки.

Василию вскоре, стало так плохо,

несмотря на приём таблеток

роста и обновления клеток,

что я не могла от него

не только куда-нибудь уйти,

но даже отойти.

Муж постоянно звал:

"Люся! Люсенька! Где ты?"

"Я здесь, родной!

Я здесь, дорогой!"

Обслуживала его сама,

других больных

обслуживали солдаты.

Каждый день слышу: «Умер! Умер!»

Умер Тищура, умер Кибенок.

Сегодня – Правик умер.

Как молотком по темечку,

слова грустные, скупые

нагоняли – печаль, тоску.

У Василия на ногах

начала трескаться кожа,

а потом и на руках,

всё тело покрылось волдырями,

потемнело, почернело,

как будто в синяках.

Ворочал головой -

на подушке клок волос.

"Что делать?" -

врачу задала вопрос.

Постригли всех,

постригла и я, родного,

слезами обливаясь,

как будто совершала грех.

Больных угостили

мандаринами, апельсинами.

Муж: "Возьми", -

тихонько между нами.

"Нельзя! – медсестра

остановила строго, -

Полежал возле больного -

его не то, что есть опасно,

к нему прикасаться страшно".

Больным кололи наркотики -

дабы больные больше спали,

легче переносили -

свои страдания и муки.

Меня от мужа -

с палаты гнали,

просили, унижали.

Но я снова и снова -

шла к нему...

своему любимому,

своему ненаглядному.

Настойчивость мою -

все осознали с болью

и к мужу снова и снова -

пропускали ночью.

Гуськова вторично

вызвала меня за сутки:

"Вы должны не забывать -

перед вами уже не муж,

а радиоактивный объект

с высокой плотностью заражения.

Вы же не самоубийца -

возьмите себя в руки".

Но я, вопреки -

упрёкам и запретам снова и снова

сидела у постели мужа

на двоих разделяя муки.

Поднимаю родного, а на руках моих

его клоками кожа.

К мужу, моей кровинке -

все боялись прикасаться.

Медсёстры прекрасно знали,

я рядом, я в бытовке,

если надо меня быстро звали.

Больные с лучевой находились

под наблюдением учёных.

Учёные проводили осмотры,

фотографировали больных.

Говорили любопытным: -

"Знаний требует наука".

После аварии на АЭС -

двенадцать дней прошло,

а родному, ненаглядному -

столько горя намело.

Поднимаю мужа -

кость внутри шатается,

тело от кости отошло.

От рентген высох весь -

стал лёгок, как дитя,

а был рослый, был мастер спорта -

Олимпиада была его мечта.

Не мог мой родной -

ни говорить, ни рукой пошевелить.

Как на больной мозоль с оскоминой,

муж смотрел вверх в потолок,

редко мигал веками без ресниц -

выпали у бедняжки моего

из омертвевших клеток.

А в глазах горел огонь протеста

и нежелание подчиниться смерти.

Я в истерике: «Он умирает!»

А медсестра в ответ:

"А что ты хочешь?

Он получил 1600 рентген.

Смертельная доза 400 рентген".

После похорон пожарных -

Вити Кибенок

и Володи Правика,

я с Таней Кибенок

с кладбища вернулась

уставшей и больной,

меня срочно вызвали к Гуськовой.

В своём рабочем кабинете,

бросив на меня печальный взгляд,

Ангелина прямо, вежливо сказала:

"Ваш муж умер 15 минут назад".

Я в истерику...

Сколько было крику?

Меня час, может два -

врачи, медсёстры

приводили в чувство,

помню смутно,

как уносили санитары.

Кстати, когда все умерли,

в больнице сделали ремонт.

Вынесли всю мебель,

скоблили стены,

взорвали весь паркет.

ПРОСТИТЬСЯ НАДО!

Военные переодели мужа

в военную, парадную форму,

тело в гроб нежно положили,

сверху бархатом накрыли.

Без обуви, босого -

распухли ноги

у бедняжки моего.

Я со стороны за ритуалом

наблюдала молча,

смотрела со слезами

на мужа своего.

Подошла женщина ко мне

и вежливо сказала:

"Проститься надо",

но не пустила близко к гробу.

Многодневным горем -

выстрадала я такую просьбу.

Окунув свою больную душу -

в терпенье, в грёзы,

как туча разряжаясь в грозы -

я стояла тихо,

проливая слёзы.

На моих глазах...

тело в парадной форме

засунули

в целлофановый мешок

и крепко завязали.

Уложили мешок -

в деревянный гроб

и гроб... целиком -

во второй мешок втолкнули.

Второй мешок -

снова завязали.

И уже всё -

поместили в цинковый гроб

и гроб надёжно запаяли.

НАРОДУ МНОГО,

А ПОГОВОРИТЬ ЧЕЛОВЕКУ НЕ С КЕМ.

Все родственники

съехались в Москву.

Нас принимала

чрезвычайная комиссия.

Говорили нам:

"Отдать мужей, сыновей

родственникам не можем.

Они очень радиоактивные

и будут похоронены

на московском кладбище

особым способом,

в цинковых гробах,

под бетонными плитами.

И этот документ -

вы подписать должны".

Кто хотел увезти на родину -

тех убежали:

"Они герои

и принадлежат не Вам,

они уже все -

государственные люди".

В МИТИНО НАВЕСТИЛА МУЖА.

После похорон мужа -

два месяца прошло.

Я приехала в Москву -

светило солнце,

было тихо и тепло.

И сразу «Туда» к нему -

в Митино на кладбище.

К своему родному -

родному, ненаглядному.

На могиле мужа

я долго слезами обливалась,

плакала, рыдала,

свою кровинку,

свою частичку, половинку

на свиданье звала.

Вскоре, мне -

сильно поплахело.

Начались схватки -

мне очень дурно стало.

В 6-й больнице

у Гуськовой я рожала.

Рожать приедешь к нам,

так Ангелина

раньше мне сказала.

НАТАШЕНЬКА... НАТАША.

Ты так хотел,

ты так мечтал её увидеть.

Встань, мой родной,

и посмотри.

Родилась дочурка наша.

Вот она -

дочь твоя Наташа.

Родная, ненаглядная -

дочурка наша.

Раньше срока родилась,

родилась, родная!

Это не беда!

Главное, живая.

Важно ротик открывает

и глазёнками моргает.

За время тяжкое,

казалось, вечность

провела я с горем,

впервые улыбнулась.

Душа моя вмиг засветилась -

радостью и счастьем.

Я камень с сердца обронила,

радость, счастье обрела.

ТАБЛИЧКА С ИМЕНЕМ ГЕРОЯ.

Через 4 часа

после рождения Наташи,

Гуськова ко мне зашла,

грустная, на слова скупая,

минуту молча,

у ног моих стояла.

"Беда у Вас опять.

Умерла дочурка ваша.

У вашей девочки -

порок сердца был,

а нуклид в 28 рентген

в её печени

вашу дочь убил.

И, к большому сожалению,

ты должна меня понять,

по научной логике -

мы не можем вашу дочь

Вам сейчас отдать".

"Как это не можете отдать?

Это я вам не отдам!

Вы хотите, мою дочурку,

забрать для своей науки.

Я ненавижу ваши эксперименты

и ваши лженауки.

Мне ваш совет ни к чему

и совсем не нужен.

Я похороню свою кровинку -

рядом с родным и дорогим,

рядом с любимым мужем".

"Хорошо, моя дорогая!

Случай в жизни не простой.

Но не ты, а мы её похороним

специальным способом,

рядом с мужем -

под одной плитой.

Но ты пойми меня

и убеди в справедливости себя.

Могилу твоего мужа,

как народного героя,

должна величать

одна табличка

с именем героя!"

Принесли мне

деревянную коробочку.

А в ней... она!..

Дочь Наташа.

Кровинка наша.

С болью смотрела

я на дочь свою.

От горя и печали,

пустив слезу,

мучилась, страдала.

"Здравствуй, моя родная!

Здравствуй и прощай!

Навеки вечные, прощай!

Радиация проклятая

погубила нас".

Поцеловала я тельце в лобик

и горько зарыдала.

"Пожалуйста!

Положите её рядом с мужем

и скажите ему.

Это твоя дочь Наташа!

Наташенька твоя -

дочь родная".

ОДИН БУКЕТ ЕМУ,

ВТОРОЙ – КЛАДУ Я ЕЙ.

На мраморной плите

нет надписи "Наташа".

Там только его золотая надпись

светится в красоте и в грации

чернобыльца героя -

спасшего мир земной

от смертельной радиации.

А дочь Наташа -

крохатулька наша,

лежит рядом с ним,

рядом со всеми чернобыльцами

красиво, величаво в ряд,

без таблички, без надгробия,

без имени, без наград.

Там только её душа.

Душу там -

с ним, таким родным,

и её родную -

рядом похоронили.

На аллею героев чернобыльцев

я прихожу одна

с двумя букетами цветов.

Один букет его.

Второй на уголок -

кладу я ей.

Постою, одна поплачу

и с горечью

сама себе в укор скажу:

"Прости, родная! Прости!

Это я тебя -

радиацией чернобыльской убила,

а ты, моя кровинка,

от смерти меня спасла.

Ты на себя, на свою печень -

приняла радиации удар.

Прости, родная! Ещё раз прости!

Я Вас двоих любила".

.