Текст книги "Ментовская крыша"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Не понимаю, о чем вы? – Вишневецкая разговаривала будто сама с собой, глядя в окно и беспрестанно затягиваясь сигаретой.

– С вами хотели поговорить на кладбище, – напомнил Крячко.

– А! Ну, конечно, ведь лучшего места для разговора не придумаешь! – саркастически сказала Вишневецкая. – А вам не кажется, что такие повадки попахивают мародерством?

– Ничуть не кажется, – покачал головой Крячко. – Дело неприятное, конечно, но такова специфика. Нам же нужно как можно скорее найти убийц вашего мужа. А время уходит, улики исчезают, свидетели забывают, что видели, ну, и так далее... Вы как супруга оперативного работника должны бы это понимать. Впрочем, ваши семейные отношения явно оставляли желать лучшего, верно? Наверное, в душе вы испытали облегчение? Теперь у вас развязаны руки...

Крячко ожидал взрыва, но Вишневецкая выдержала удар и лишь с презрительной жалостью заметила:

– Да что вы понимаете, психолог! Ваши семейные отношения образец, что ли? Вы на себя посмотрите.

– Да мне-то что! – легкомысленно сказал Крячко. – Я – холостой.

– А-а, ну тогда понятно, – отозвалась Вишневецкая. – Сапожник без сапог. Действительно, с вашими достоинствами, наверное, трудно завлечь даже самую глупую женщину.

– Наверное, – пожал плечами Крячко. – Но суть дела ведь не в этом. Давайте будем считать, что у нас с вами ничья, и поговорим все-таки о деле. Или вы боитесь?

Вишневецкая медленно обернулась к нему. Их взгляды встретились. В серых глазах женщины не было ни капли страха, и Крячко понял, что может засунуть свои скоропалительные выводы куда подальше. Все было не так просто.

– Я боюсь одного, – раздельно произнесла Вишневецкая. – Что теперь вы будете на каждом углу трепать мое имя и имена близких мне людей. Вот этого я боюсь. Все остальное – плод вашей убогой фантазии, опер!

– С фантазией у меня действительно небогато, – добродушно признался Крячко. – Меня больше интересуют голые факты. Вот, например, такой факт, что вы не слишком-то убиваетесь по трагически погибшему мужу. Это наводит меня на всякие неприятные размышления. Я читал ваши показания. Там не было ни слова о вашем друге. Похоже, вы и сейчас не расположены об этом говорить, но это не беда – я запомнил номер «Опеля».

– Не сомневаюсь, – сухо ответила Вишневецкая. – Догадываюсь, какую схему вы уже выстроили в своей бедной головушке. Неверная жена, разгневанный муж, злодей-любовник, труп в багажнике... Все это чепуха, опер! Да, у меня есть любовник. Но он порядочный человек, художник и никогда даже мухи не обидел. На убийство он не способен. Да и Вишневецкий никак не годился на роль разгневанного мужа. Если он даже и догадывался о существовании моего друга, то вряд ли это могло подвигнуть его на какие-то решительные действия. Его интересовало совсем другое. Наверняка до самой последней минуты он боролся с преступностью. Он был одержимый, понимаете? У одержимых не бывает личной жизни.

– Иногда бывает, – не согласился Крячко. – Когда жена понимает мужа...

– Теоретик! – зло усмехнулась Вишневецкая. – Когда-то мне тоже казалось, что я понимаю Анатолия. Но улетали годы, а жизнь не менялась. Вернее, менялась в худшую сторону. Молодость уходила, вырастали дети, а мой муж словно ничего этого не замечал. В нашем доме всегда было пусто, тихо и тревожно. Если муж одаривал нас своим обществом, то очень ненавязчиво. Дома он всегда молчал и тупо смотрел телевизор – отходил от своих подвигов... Наверное, я эгоистка, но его тоже вряд ли можно было назвать альтруистом. Скорее мрачным, тоскливым мизантропом, если вам известно значение этого слова.

– Я много слов знаю, – успокоил Крячко. – Хотя по моему лицу об этом никогда не догадаешься. Например, я знаю такое слово, как «долг». И еще «пафос». И как бы пафосно это ни звучало, ваш муж до конца выполнил свой долг.

– Перед кем-то – может быть, – горько сказала Вишневецкая. – Только не перед семьей.

– Это спорный вопрос, – возразил Крячко. – Его детям будет чем гордиться. Немногие отцы могут этим похвалиться.

Вишневецкая ожгла Крячко злым взглядом и бросила в раздражении:

– Вы сами не понимаете, что за чепуху вы городите! Чем гордиться его детям? Тем, что отцу проломили голову бутылкой? Бред какой-то! Да вы сами только что предполагали, что это мог сделать мой любовник. Ничего себе, смерть героя!

Она швырнула окурок в пепельницу и вытряхнула из пачки еще одну сигарету. Крячко с завистью посмотрел, как она закуривает, но решил не испытывать судьбу. Его второе «я» и без того уже испытывало раскаяние за то, что он так круто взял в оборот бедную женщину. Его первое «я» было, наоборот, довольно – Вишневецкую удалось быстро разговорить, а это было главное.

– Каюсь, Любовь Николаевна! – поднял вверх руки Крячко. – Вначале я и в самом деле представил себе нечто подобное. Но только в порядке бреда, уверяю вас! Просто мозг сыщика так устроен, что он в считаные секунды перебирает множество версий, включая и самые невероятные...

– Знаю я, как устроен мозг сыщика, – перебила его Вишневецкая. – Это мозг ненормального. Я предлагала ему перейти в адвокаты. Он не захотел. А имел бы все – деньги, уважение, покой, наконец. Но он предпочел погубить и свою жизнь, и жизнь детей... Уверяю вас, они не скоро отойдут от такой травмы! Ведь они все равно любили отца, хотя видели его реже, чем какого-нибудь Децла, или кто там у них сейчас в моде...

– А вы тоже не слишком близки своим детям, Любовь Николаевна! – укоризненно заметил Крячко. – Не знаете, чем они увлекаются. Адвокатура отнимает много времени, а?

– Да какое вы имеете право рассуждать об этом? – вспыхнула Вишневецкая. – Это мои дети! Все, что им нужно, я им даю! Пусть я не знаю их увлечений, но на все у меня не хватает времени. Приходится чем-то жертвовать.

Внезапно наступила пауза, в течение которой Вишневецкая и Крячко, не глядя друг на друга, обдумывали какие-то тайные мысли, а потом Крячко вдруг сказал:

– Я ценю вашу откровенность, Любовь Николаевна, честное слово! Вы – сильная женщина и во многом, наверное, правы. Я даже согласен принести вам свои извинения за некоторую вольность, которую допустил вначале. Признаюсь, я был очень обижен за товарища и не сразу сообразил, что в любви нет ни правых, ни виноватых. Наверное, это пресловутый мужской шовинизм, извините! В конце концов, с Анатолием Викторовичем вы были, судя по всему, квиты. Вы понимаете, о чем я?

Вишневецкая подозрительно уставилась на него.

– Нет, не понимаю, – осторожно сказала она. – А о чем вы?

Крячко озадаченно потер нос. Неужели она ничего не знала о любовнице мужа? Или этой любовницы не было? Как важно сейчас получить точный ответ!

– У меня есть информация, что Анатолий Викторович имел любовницу, Любовь Николаевна, – сказал Крячко. – Вам об этом было известно? Для меня очень важен этот вопрос, поэтому прошу ничего не скрывать – рано или поздно мы все равно доберемся до сути, вы же понимаете...

Реакция Вишневецкой его поразила. Любовь Николаевна будто растерялась. Она беспомощно захлопала ресницами и слегка покраснела. С неуверенной улыбкой она пробормотала:

– Простите, я не поняла – вы говорите, у Анатолия была любовница? Но это же невозможно!..

Теперь пришел черед растеряться Крячко. Он смущенно кашлянул и задал встречный вопрос:

– Гм, простите, но почему же невозможно, Любовь Николаевна? Вы были настолько уверены в верности своего мужа?

– Но дело не в этом, – нерешительно проговорила Вишневецкая. – Дело не в том, была ли я уверена или нет. Мне неудобно об этом говорить, но... Одним словом, последние три года у нас с Анатолием Викторовичем... В общем, видимо, сказались перегрузки и стрессы на работе. Он очень переживал по этому поводу, лечился даже у опытного сексолога, но... Наверное, эта попытка с самого начала была обречена на провал. Он все носил в себе, думал, что все на свете решается волевым усилием. Но только усугублял этим свое положение и загонял проблему все глубже и глубже. Сначала я пыталась идти ему навстречу, но всему есть предел. Можете меня осуждать – мне все равно. Но, уверяю вас, Анатолий Викторович не мог иметь любовницу. Это абсурд. В это невозможно поверить. Зачем вам понадобилась эта небылица?

Крячко почесал в затылке. Вишневецкая казалась сейчас необыкновенно серьезной и исполненной достоинства. Рядом с ней Крячко невольно ощущал себя мелким воришкой, копающимся в чемодане с чужим бельем. Но отступать было поздно – сведения, которые она сообщила, имели огромное значение.

– Постойте, – сказал Крячко. – Что же выходит – Анатолий Викторович страдал импотенцией, что ли? А вы в этом уверены?

– Уверена ли я? – с изумлением переспросила Вишневецкая. – Нет, у вас точно не все в порядке с головой, господин Крячко!

– Ну, допустим... – пробормотал Крячко. – Однако же вы сами говорили – лечился... Возможно, лечение дало эффект? Если вы были, так сказать, порознь, вы могли и не знать...

– О господи! – вздохнула Вишневецкая. – Ну что вы привязались? Неужели я должна вывернуть перед вами всю душу наизнанку? Я последний раз говорю вам – Анатолий Викторович был болен. В этом плане болен... Если не верите мне – обратитесь к доктору Розенфельду. Он занимается этими проблемами, и к нему обращался мой муж. Он даст вам исчерпывающий ответ. Могу даже позвонить ему прямо сейчас и попросить, чтобы он вас принял без очереди. Только оставьте меня в покое!

– Нас, Любовь Николаевна, и так везде принимают без очереди, – сказал Крячко, не двигаясь с места. – Достаточно будет, если вы дадите мне адрес этого доктора. А я сейчас вас покину – вот только выясню последний вопрос: когда вы последний раз видели своего мужа живым?

Вишневецкая глубоко вздохнула и, опустив глаза, сказала:

– Худшего вопроса вы не могли задать, хотя вообще-то вы на это мастер... Увы, мы с Толей очень плохо расстались. С ненавистью друг к другу. Дело в том, что четвертого июля вечером мы очень сильно поругались. Не буду говорить из-за чего – к вашим поискам это не имеет никакого отношения... И вот чем все это закончилось... Пятого числа я вообще не возвращалась домой – ночевала у своего друга. А утром меня будто кольнуло. Я побежала домой и сразу поняла, что Анатолий сюда тоже не возвращался. Меня терзала тревога, я начала звонить. Позвонила на работу, но там не знали, где он. Я начала звонить по больницам и моргам...

– Извините, перебью вас, – сказал Крячко. – Довольно необычное поведение с вашей стороны. Почему вы начали с больниц?

– Я начала с МУРа, – холодно ответила Вишневецкая. – Вам кажется странным, что я искала мужа в больницах, но почему вы не удивляетесь, что в его группе никого не беспокоило отсутствие шефа?

– Я удивляюсь, – сказал Крячко. – Но вы сказали следователю, что ваше сердце чувствовало что-то. Почему?

– Потому что я всю жизнь чувствовала это, – с надрывом сказала Вишневецкая. – А в последние дни Анатолий вообще стал на себя не похож. Он словно надломился. Он стал похож на старую клячу, которая на последних жилах тащит непосильный груз. Но помочь я ему уже ничем не могла. Мы стали чужими друг другу, а это необратимо, господин Крячко.

– Понятно, – сказал Крячко, поднимаясь с кресла. – Адресочек, пожалуйста, и я уйду...

Вишневецкая наскоро набросала на листке бумаги адрес и протянула Крячко. Тот сунул записку в карман, кивнул и пошел к двери. Вишневецкая задумчиво смотрела ему вслед. Вдруг Крячко обернулся.

– Одного не пойму, – простодушно сказал он. – Вы ни разу не сказали про детей. Может быть, они видели отца пятого числа?

– Они не могли его видеть, – покачала головой Вишневецкая. – Сейчас лето, каникулы. Дети живут за городом, у бабушки. Так что можете записать в своем досье, что у Вишневецкой развязаны руки, господин сыщик!

Глава 6

Прибыв в офис фирмы «Индиго», Гуров не стал долго раздумывать и сразу направил свои стопы в кабинет Елисеева. В офисе царила необыкновенно деловая суета, в которой постороннему совершенно не было места – стрекотали клавиатуры компьютеров, пищали мобильники, какие-то люди метались по кабинетам, размахивая бумагами и разговаривая громкими уверенными голосами. Каждый второй из них имел дело именно к Елисееву, и поэтому в «предбаннике» образовалась порядочная очередь. К счастью, заместитель оказался на месте, и, хотя уже на пороге Гурова попыталась тормознуть энергичная девушка-секретарша, он без труда сумел умерить ее служебный пыл. Показав удостоверение, Гуров с непроницаемым лицом сообщил, что прибыл с прокурорской проверкой и даже имеет с собой постановление на арест.

На чей именно арест – Гуров не уточнял, но девушка и без того напугалась до полусмерти и пообещала немедленно доложить начальнику. Громкоголосые мужики с бумагами тоже притихли и на всякий случай отодвинулись от Гурова подальше. Некоторые вообще тут же вышли в коридор, изображая отчаянное желание курить. В «предбаннике» стало просторно и тихо. Но Гуров не успел насладиться покоем, потому что тут же появилась испуганная девушка и предложила ему заходить.

Гуров шагнул через порог и едва не столкнулся с озабоченным человеком в светлом костюме и черной рубашке. В кино так одеваются гангстеры, но Гуров не стал давать волю воображению, тем более что человек, опасливо покосившись на него, тут же выскочил из кабинета, и только его и видели. Вероятно, это был посетитель, которого вспугнуло сообщение о прокурорской проверке. «Интересно, успел ли он подписать свои бумаги?» – подумал Гуров.

Хозяин кабинета с кислым лицом сидел за столом у дальней стены и без восторга ждал, когда Гуров приблизится. Особого страха он не выказывал, и Гуров понял, что перед ним крепкий орешек. Елисееву было на вид лет сорок. Он держал себя в хорошей спортивной форме, со вкусом одевался, стригся, видимо, у дорогого парикмахера и отлично знал себе цену.

– Здравствуйте, вы – Елисеев Евгений Александрович? – произнес Гуров.

– Он самый, – сдержанно ответил зам и вопросительно посмотрел на Гурова. – С кем имею честь? Алла лепетала что-то об аресте, о прокуратуре, но я так понял, что это какая-то шутка? Вы на самом деле из правоохранительных органов?

– Старший оперуполномоченный полковник Гуров. Что касается ареста – девушка, наверное, что-то не так поняла. Я пришел просто побеседовать...

– Ну, это несерьезно! – уверенно заявил повеселевший Елисеев. – Нам тут беседовать некогда. Бизнес, господин полковник! Время – деньги. Насколько я понимаю, вы явились неофициально? В таком случае, извините, ничем не могу помочь – ни одной свободной минуты...

– Не гони так лошадей, уважаемый! – перебил его Гуров. – Лучше предложи сесть. Или ты думаешь, что способен вот так запросто выставить полковника МВД? Не играй с огнем, уважаемый! У меня действительно нет официального предписания, но тем не менее можешь считать мой визит исключительно официальным мероприятием. А что касается твоего бизнеса, то он меня, признаться, мало волнует. Не вижу ничего страшного в том, что ваша контора не заработает сегодня очередного миллиона. Перебьетесь, как говорится.

Елисеев сделал мрачное лицо, подумал и сказал сквозь зубы: «Садитесь!» Гуров немедленно воспользовался «любезным» предложением и, с загадочным видом сунув руку во внутренний карман пиджака, сообщил:

– Начнем с того, что я покажу тебе сейчас фотографию одного человека, а ты попробуешь узнать его, ладно?

– Посмотрим, – неопределенно сказал Елисеев, настороженно наблюдая за рукой Гурова, словно ожидая, что тот вытащит из кармана гранату или гремучую змею.

Гуров медленно положил на стол фотографию Вишневецкого. Елисеев всмотрелся в нее, нахмурился и невольно покосился на Гурова. Взгляд у него был озабоченный, как у человека, потерявшего спутника в чужом аэропорту. Увидев, что Гуров тоже на него смотрит, Елисеев немедленно отвел взгляд.

– Но это же, по-моему, ваш коллега, – хмуро сказал он, показывая на фотографию пальцем. – Опер Вишневецкий. Он занимался нашим делом.

– Вашим делом? – живо спросил Гуров. – Что за дело?

– Да так, ерунда! – махнул рукой Елисеев. – Даже и не дело, собственно... Да вы, наверное, в курсе?

– Если я спрашиваю, значит, не в курсе, – строго сказал Гуров. – Потрудись отвечать на вопрос.

– Это уж не вопрос, а допрос получается, – проворчал Елисеев, но все-таки сказал: – В начале лета в меня стреляли. Это слегка напрягло меня тогда, и я обратился в МУР. Мне показалось, что это наезд на фирму в моем лице. Но потом мы поняли, что произошло недоразумение, и отозвали свое заявление.

Гуров наклонился над столом и постучал ногтем по фотографии.

– Вот этот человек, мой коллега, мой товарищ, трагически погиб – может быть, как раз в тот момент, когда искал тех, кто устроил вам это «недоразумение». И если ты думаешь, что после этого я позволю тебе спокойно развешивать на моих ушах лапшу, то ты сильно ошибаешься! Или ты поможешь мне докопаться до истины, или в перспективе тебя ждет плачевное будущее где-нибудь в северных широтах! И там время – совсем не деньги, могу тебя заверить. Там время напоминает холодную черную воду, которая еле движется...

– Не надо угроз, полковник! – хрипло сказал Елисеев. – Не знаю, что вы там себе вообразили, но я ничем не могу помочь в поисках этой вашей истины. Все, что было, я рассказал, а выдумывать, простите, не умею. Чего вы хотите от меня услышать?

– Да уж не ту бодягу, которую ты все время пытаешься мне подсунуть, – сказал Гуров. – Ты можешь считать себя хитрецом, но я тебя вижу насквозь. Иногда в людей стреляют просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится, но это не тот случай. Погиб оперативник...

– Да мы-то тут при чем? – обиженно произнес Елисеев. – Говорят же, он совсем по другой причине погиб.

– По какой? – быстро спросил Гуров.

Елисеев прикусил язык и ответил с запинкой:

– Ну, не знаю... говорят, там личные дела какие-то... Короче, не знаю!

– Кто говорит? – не отставал Гуров.

– Да везде говорят, – уже увереннее заявил Елисеев. – Вообще люди говорят. Слухи ходят, понимаете?

– Не понимаю, – отрезал Гуров. – Я понимаю факты. А факты таковы, что Вишневецкий до самого последнего момента проявлял интерес к вашей фирме. Он был у вас пятого июля – как раз накануне своей гибели.

– Та-ак! – угрюмо сказал Елисеев, хлопая ладонями по столу. – Хотите искать убийцу здесь? Правильно, зачем напрягаться? Он у вас был, значит, вам и отдуваться...

– Не пыли, – посоветовал Гуров. – Отдуваться будет тот, кто заслужил. А меня пока интересует, с кем Вишневецкий встречался пятого июля. Только не говори «не знаю». Ты – мужик башковитый. Не знаешь – выясни.

– Да чего выяснять! – с неохотой произнес Елисеев. – Со мной он встречался.

– Это уже лучше, – обрадовался Гуров. – И какова была тема разговора?

Елисеев развел руками и не слишком убедительно объяснил:

– Да как обычно – Анатолий Викторович был в своем репертуаре. Все пытал меня, кто на нас наезжает и почему мы не хотим продолжения расследования. Вот вбил себе человек в голову! – Он ненатурально рассмеялся. – Да никто на нас не наезжает! Все у нас нормально! Не верит человек. То есть не верил, конечно... Жалко мужика, такая смерть!

Гуров отчетливо улавливал в его интонациях фальшивую нотку. Что-то здесь было не то, и Елисеев, скорее всего, врал о разговоре с Вишневецким. Говорили они наверняка о другом. Но и то, что сейчас врал Елисеев, выглядело парадоксально и вызывало новые вопросы.

– Вишневецкий был не из тех, кто строит воздушные замки, – сказал Гуров. – Человек он был конкретный. И вряд ли он стал бы кого-то уговаривать. Меня очень настораживает тот факт, что после встречи с тобой Вишневецкий был убит. Ты сейчас скажешь, что это – роковое совпадение, но такой ответ вызывает у меня серьезные сомнения. Слишком неприятное совпадение получилось.

– А вы такой же упертый, как и Анатолий Викторович, – с неприятной усмешкой сказал Елисеев. – Если что встрянет вам в голову, ничем уже не выбьешь! Ну что я могу поделать, если Вишневецкому приспичило меня увидеть перед самой своей смертью?

– Поделать ты можешь одно – рассказать правду, – ответил Гуров. – Но ты упорно ходишь вокруг да около, зарабатывая себе большие неприятности на будущее.

Елисеев тяжело вздохнул и прижал руки к сердцу.

– Господин полковник! – проникновенно сказал он. – Мне не надо объяснять, что наши силовые структуры – большие мастера устраивать большие неприятности. И меня, как всякого нормального человека, пугают неприятности. Но, поверьте, мне совершенно нечего вам рассказывать. Все, что я мог, уже рассказал. Не знаю! Может быть, мы просто не понимаем друг друга? Ну что вызывает у вас сомнения?

– Да все то же, – сказал Гуров. – У вас большая фирма?

– Да не маленькая, – осторожно ответил Елисеев. – Мы осуществляем доставку грузов по всей европейской части России. Более полусотни городов. Более полусотни единиц автопарк. Масса заказов. А что?

– Да ничего. И кто вас «крышует»?

Елисеев делано рассмеялся.

– Честное слово, странно слышать такое от представителя власти, – сказал он, настороженно поглядывая на Гурова. – «Крышует»! Я полагал, что это понятие ушло в прошлое. У нас все по закону. Прозрачная бухгалтерия, Трудовой кодекс, никаких незаконных сделок... Если возникают проблемы, мы решаем их официальным путем, обращаясь в соответствующие инстанции. «Крыши» у нас нет, господин полковник.

– Мне с тобой некогда в дурачка играть, – заявил Гуров. – Я тоже не первый день замужем. Сейчас ты нарисовал картинку из далекого будущего, а я спрашиваю о настоящем, в котором, к сожалению, еще много грязи и мерзости. И «крыши» встречаются на каждом шагу. Поэтому не верю я в эти сказки о соответствующих инстанциях. От вмешательства этих инстанций вы сами отказались. Ты мне только что об этом все уши прожужжал. А теперь пытаешься меня уверить, что у вас все хорошо и отлично. Когда хорошо, по заместителям не стреляют.

– Далась вам эта стрельба! – кисло сказал Елисеев. – Говорю же, это какая-то ошибка. Спутали нас с кем-то. Вот и Вишневецкий искал-искал, да так ничего и не нашел.

– А может, ты не все знаешь? – неожиданно спросил Гуров. – Кто у вас главный? Кажется, его имя – Передреев Валентин Борисович?

– Он самый, – кивнул Елисеев. – Но он скажет вам то же самое. И, кстати, его сейчас нет – он в Петербург по делам уехал. Вернется только через неделю.

– А за него кто?

– А за него – я, – с торжествующей улыбкой сказал Елисеев.

– Ну, на тебя где сядешь, там и слезешь, – недовольно заметил Гуров. – Есть же люди, у которых напрочь отсутствует инстинкт самосохранения! Думал, побеседуем по душам, разберемся... Не вышло. Теперь тебя вызовут для официального допроса. И если на бумаге будет зафиксирована такая же лабуда, я постараюсь, чтобы дальше ты перешел из категории свидетелей в категорию обвиняемых. До встречи, гражданин Елисеев, трудовых успехов!

Несмотря на грозные предупреждения Гурова, Елисеев не выглядел обескураженным. Наоборот, он, казалось, был очень доволен результатом беседы. Поднявшись с места, он лично проводил Гурова до дверей и тоже пожелал всего хорошего. Выходя из «предбанника», Гуров услышал, как, понизив голос, Елисеев предупреждает секретаршу:

– Алла, ко мне пока никого не пускать! Меня ни для кого нет! Минут двадцать-тридцать – ты поняла, да?

Затем послышался щелчок запираемого замка и разочарованный гул голосов людей с бумагами. Гуров тоже был разочарован. Елисеев неспроста заперся у себя в кабинете. Наверняка он сейчас звонит кому-то, чтобы обсудить те самые проблемы, которые ему так не хотелось обсуждать с Гуровым. Гуров дорого бы дал, чтобы послушать хотя бы кусочек этого разговора, но, к сожалению, это было невозможно. Было бы здорово, если бы телефон Елисеева находился на прослушке, но это тоже было из области фантазий. Оставалось одно – искать «крышу», которая прикрывала «Индиго». Гуров нисколько не сомневался, что таковая существовала. В разговоре с Елисеевым он нащупал эту болевую точку. Но было бы наивно думать, что такую информацию принесут ему на блюдечке сами «индиговцы». Конечно, они будут помалкивать до последнего. Ведь «крышуют» их, судя по происходящим событиям, очень серьезные люди, скорые на расправу. Гуров не мог осуждать Елисеева за то, что тот боится, но и прощать ему его трусость не собирался. Если он что-то знает о смерти Вишневецкого и скрывает это – он будет наказан.

Гуров поехал в главк с намерением немедленно предложить генералу Орлову установить наблюдение за фирмой «Индиго», и в первую очередь за Елисеевым, вокруг которого, похоже, закручивались основные события. Фирма «Индиго» не желала расставаться со своими секретами даже ввиду вероятных осложнений. Слова Елисеева о том, что его перепутал неизвестно кто неизвестно с кем, Гуров расценивал как детский лепет. Пообщавшись с этим человеком, Гуров только укрепился в своем мнении. Наверняка к тем же выводам пришел и Вишневецкий, но что-то помешало ему организовать наблюдение за Елисеевым. Насколько Гурову было известно, Вишневецкий даже не выходил с таким предложением к начальству. Что могло ему помешать? Гуров опасался, что препятствие было того же характера, что досталось им с Крячко. Препятствие пока еще имело довольно расплывчатые, хотя и угрожающие очертания, обозначив себя зловещими предупреждениями и намеком на осведомленность в делах оперативников. Судя по всему, где-то в структуре МВД имела место утечка информации, и это огорчало Гурова больше всего. Он понимал, что в семье не без урода, и милицейские работники набираются не среди ангелов, но факт измены вызывал в нем едва ли не большее отвращение, чем убийство.

По дороге Гуров не утерпел – набрал номер домашнего телефона. Мария еще не уходила. Едва Гуров услышал ее мелодичный голос, как у него отлегло от сердца. Подспудно беспокойство не отпускало его ни на минуту. То же самое, по-видимому, испытывала и Мария – это чувствовалось по ее тону. Чтобы не усугублять ситуацию, Гуров преподнес свой звонок как шутку.

– Вот опять ревность разыгралась, – пожаловался он. – Решил застать тебя врасплох. Признавайся, ведь ты не одна?

Мария, однако, совсем не была расположена шутить.

– Разумеется, я одна, Гуров! – сказала она. – И ты звонишь вовсе не потому, что соскучился, а просто хочешь снова меня напугать. Напрасный труд. Вы вчера меня со своим Крячко так напугали, что дальше уже некуда. Мне постоянно чудятся шаги за дверью и тяжелое дыхание злодеев за спиной. Не знаю, хватит ли у меня духу выйти на улицу – мне пора на репетицию.

– Может быть, за тобой заехать? – озабоченно спросил Гуров. – У меня есть время.

– Обойдусь, – решительно сказала Мария. – Нужно же привыкать к своему новому положению. Нет, серьезно, не беспокойся – я еще далека от паники. Ведь ты еще не вышел на след преступника? Значит, мне пока ничего не угрожает. Но как только выйдешь – я должна узнать об этом первой. Я запрусь в каком-нибудь стальном сейфе и буду сидеть там до суда.

– Ну, такие радикальные меры, я думаю, не понадобятся, – сказал Гуров. – Но я рад, что ты сохраняешь присутствие духа.

– Я сохраняю присутствие духа? – возмутилась Мария. – Да я вся дрожу от страха! Еще немного, и я потребую, чтобы ты сменил работу! Ты можешь пойти кондуктором или билетером в театр. Я согласна даже на это.

– Я плохо считаю, – сказал Гуров. – И не вижу мелкий текст. А главное, без меня не поймают преступника, дорогая!

– Ну, конечно, ты незаменимый! – в сердцах воскликнула Мария. – Только постарайся поймать его раньше, чем он поймает меня, ладно? И не звони больше – это меня нервирует. Мне не удается отвлечься.

– Тогда звони ты, – сказал Гуров. – Как только...

– Знаю-знаю – как только в глубине коридора промелькнут зловещие тени... Я все отлично помню! Если они промелькнут, я обязательно позвоню. Держи мобильник поближе и не отвлекайся на посторонние разговоры. А теперь все – я уже опаздываю. Целую тебя!

– Я тоже, – сказал Гуров в уже отключившийся телефон.

Он тяжело вздохнул. Это была, конечно, не размолвка, но все-таки что-то слегка похожее на размолвку. Прежде Мария ни разу не касалась профессии Гурова даже в шутку. Конечно, обещание получить порцию кислоты в лицо никого не может вдохновить, а для актрисы это вообще катастрофа, но все-таки Мария могла бы быть и более сдержанной. Гуров не помнил уже, родился ли он сыщиком, зато точно знал, что умрет только сыщиком. Наверное, это и было то, что люди называют призванием.

Гуров решил не придавать значения этому маленькому недоразумению. Главное, что с Марией все было в порядке. Волнение, конечно, никуда не исчезло – логические доводы плохо действуют в таких случаях. Но пока все шло так, как и ожидал Гуров. Из своего опыта он знал, что угроза и исполнение угрозы – явления разного порядка и далеко не всегда они совпадают. И кроме того, всякая палка о двух концах. Тот, кто угрожает, прекрасно понимает это. Преимущество до тех пор на его стороне, пока угроза не приведена в исполнение. Но лишь только это случится, у противника будут развязаны руки, и он, оскорбленный и не имеющий выбора, станет необыкновенно опасен. Вряд ли кому-то хочется по-настоящему связываться с Гуровым.

Но теория теорией, а, вернувшись в главк, Гуров первым делом позвонил в театр. Телефон, как назло, не отвечал, и к тому же Гурова почти сразу вызвали к генералу. Собственно говоря, вызывали их обоих, но Крячко еще не было на месте, и Гурову пришлось идти на ковер одному.

Генерал Орлов был не в духе. В отутюженном мундире, строгий и прямой, как палка, Орлов расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и это означало, что генерал чем-то очень серьезно озабочен. С Гуровым он поздоровался официально, без улыбки и даже не предложил садиться. Так они и разговаривали – на ногах, стоя друг против друга едва ли не по стойке «смирно».

– Ну что, как дела, полковник? – хмуро сказал Орлов, разглядывая Гурова с головы до ног. – Может быть, посвятишь? Или генерал существует только для того, чтобы прикрывать ваши художества широкой спиной?

– Не понял, Петр! – сказал Гуров. – Что случилось? Все идет по плану. Я как раз собирался предложить тебе одну идею...

– Я тоже хочу предложить тебе одну идею, – сказал Орлов. – Не забывать, что существует руководитель следственной бригады – в данном случае Балуев Сергей Михайлович. Слышал про такого? Ну, слава богу! А то он уже начал в этом сомневаться.

– Что-то быстро, – заметил Гуров.

Генерал уничтожающе фыркнул и ожег Гурова взглядом.

– Не строй из себя дурачка! – сказал он. – Балуева каждый день теребят сверху – наметились ли сдвиги, появилась ли версия, круг подозреваемых... Министр и со мной разговор начинает с того же самого. Один ты спокоен и безмятежен, как младенец. Шукаешь что-то там себе помаленьку, чтобы в конце огорошить всех своей проницательностью... Шерлок Холмс, понимаешь! А мы, между прочим, должны командой работать, командой! Дело на особом контроле, в высоких кабинетах хай стоит, а над тобой не каплет! Почему Балуев второй день тебя ни увидеть, ни услышать не может? Есть у тебя разумные объяснения этому феномену? И где твой Крячко, кстати? Я, кажется, вас двоих вызывал? Совсем распустились!