Текст книги "Явка с повинной"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава восьмая

Нина медленно подходила к ипподрому, миновав проходную, постояла у угла. Она ждала Леву, хотела увидеть его пораньше, побыть вместе несколько минут, ведь затем рысью побежит вокруг ипподрома новый день. Смерть Логинова сейчас казалась давно прошедшим, Нина стеснялась себе признаться в этом. Убили ее учителя, друга отца, прекрасного тихого человека, она же вспоминает о нем лишь на мгновения, тут же думает о молодом инспекторе. Он придет на конюшню, начнет неумело помогать конюхам, бродить, молчаливый, между денниками, удивленно поднимая брови, разглядывать лошадей и украдкой смотреть на нее, Нину. Она чувствовала на себе мужские взгляды с момента, как осознала себя женщиной. Мужчина либо маскирует свой интерес, прикидывается безразличным или насмешливым, либо смотрит восторженно. Главное же, все они торопятся, спешат объяснить, какие они необыкновенные, какие нестандартные, возвышенные или циничные, никогда не влюблявшиеся или прошедшие огни, воды и медные трубы, причем им безразлично, какими быть, лишь бы выделиться, лишь бы их не спутали с соседом. И от этого они действительно стираются. Нина забывает их имена, не помнит, кто из них любит безумно и впервые, кто устал от поклонения кинозвезд, решил отдохнуть, приволокнуться за наездницей, устроить себе эдакий месяц в деревне. Инспектор смотрел влюбленно, лишь краснел порой, смущенно улыбался, как бы спрашивал взглядом: вы не сердитесь? Не надо, я вот взгляну еще разок и больше не буду. Лева ей понравился сразу, как появился на конюшне, хотя в тот день Нине абсолютно было не до него. Высокий, стройный, изящно одетый, он привлекал не внешностью, был обаятелен своей непосредственностью и искренностью. Узнав, что он за ней следит, Нина словно получила удар и ответила ударом, так она привыкла, считала, в жизни иначе нельзя. Там, в прокуратуре, он мог отыграться сполна. Она бы на его месте… Нина даже зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела в конце улицы высокую, быстро приближающуюся фигуру.

– Нина, – последние метры он пробежал. – Вы ждали меня? Я так рад.

Он мог и не говорить. Нина видела это. Но она заметила тревогу, чем-то он был огорчен. На ее вопрос он ответил:

– Дома напортачил. Отцу нагрубил, нехорошо.

Нина взяла его под руку, они шли некоторое время молча.

– Лева, а вы моложе меня, – неожиданно сказала Нина, подняв голову, посмотрела ему в лицо.

– Знаю, но это пройдет, – он рассеянно улыбнулся, думая уже о чем-то своем, тут же нахмурился своим мыслям, отвел ее в сторонку, к росшему у забора огромному платану.

– Вы только не сердитесь. Вы мне мешаете, Нина, – он торопился, боялся, что Нина обидится и уйдет. – Я думаю все время о вас, мне же следует заниматься делом. Людей нельзя убивать. Мне верят, мне поручили мои товарищи, люди. Нина, – он указал ей на идущую по другой стороне улицы женщину с кошелкой, – эта тетенька, даже не зная о моем существовании, верит мне.

Нина, отлично понимая свою несправедливость, сказала:

– О чем вы, Лева? Оправдываетесь, будто должны и не отдаете. Занимайтесь-ка своим делом.

– Нехорошо, – Лева покраснел. – Но я не обиделся, – он кивнул и ушел.

Лева работал на конюшне весь день рядом с Рогозиным и Николаем. Он уже научился держать лошадь спокойно, когда ее запрягают, прогуливать после тренировки, ему даже доверяли мыть двухлеток. Работать – одно, думать, видеть, чувствовать – другое. Он видел, что Николай нервничает, следит, старается все время держать его в поле зрения. Пиджак Гурова висел между замшевой курткой Николая и потрепанным пиджаком Рогозина. Есть тысяча предлогов, чтобы войти в комнату и опустить руку в карман собственной куртки, а заодно проверить и чужие карманы. Как все просто. Когда Лева держит лошадь, между ними и комнатой отдыха больше пятидесяти метров. Даже если он все бросит и побежит, Николай успеет обшарить карманы его пиджака, взять в своей куртке папиросы и выйти из комнаты. Как все просто. Два часа, три, четыре, пять часов Николай не может сделать такой простой вещи. Пиджак притягивает, как мощный магнит. Лева чувствует страдания Николая, к сожалению, помочь не может. Сегодня инспектор уголовного розыска оставил удостоверение в пиджаке, не переложил, как обычно, в брюки. Уже два дня Николай обыскивал его пиджак, сегодня Лева «забыл» удостоверение. Вчера Лева мог убежать на круг, у Николая было время обыскать не только пиджак, всю вселенную. Но вчера в пиджаке не было удостоверения.

Пять часов два человека страдают, мучаются одной навязчивой идеей. Лева не выпускает из поля зрения коридор и дверь в комнату, стоит Николаю приблизиться к ней, Лева находит предлог, идет следом. Когда Лева держит лошадь, Рогозин распрягает или запрягает, Николай свободен. Но Лева обязательно становится так, чтобы видеть коридор насквозь. Николай возится у денника, смотрит на четкий силуэт писателя и проклинает его.

Приезжала, меняла лошадей и уезжала Нина с помощниками, сосредоточенно занимался своими делами Рогозин. Долговязый парень из милиции нравился старому конюху. Надо же, ведь сопливый совсем, однако обстоятельный, думает, не принимает с места, есть в парне уверенность. Не понимает конюх его ска́чки, ма́стера же в любом и незнакомом заезде видно, у мастера повадки особые, класс всегда чувствуется. Лева нервничал, Николай топтался вокруг да около, приманку взять боялся. Помогать ему Лева не имел права. Если конюх хоть на секунду заподозрит, что инспектор «подставился», весь Левин план полетит к черту. День кончается, сейчас Нина с помощниками вернется, лошадей обработают, и все. Завтра все сначала.

Принимая от приехавшего наездника последнюю лошадь, Лева чувствовал на себе взгляд Николая, который, стоя у второго денника, возился со сбруей. От комнаты Николая отделяло шагов пятьдесят. Лева поставил лошадь у ворот конюшни, упрямо встал лицом к Николаю. Либо так, либо никак, помощи от меня ты не дождешься. Хотя? Лева дернул повод, лошадь пошла боком, он, пытаясь ее удержать, с силой потянул в обратную сторону, рысак резко принял назад, Рогозин успел его выпрячь, жеребенок, взбешенный грубостью человека, взбрыкнул, рванулся уже вплотную, и Лева полетел в пыль.

– Ну, ну, балуй, – Рогозин положил ладонь жеребенку на круп, погладил, повернулся к Леве. – Вставай, чего разлегся?

– Нога, – Лева медленно поднимался, на ногу не ступал. – Подвернул, кажется.

– Нога не голова, – философски ответил Рогозин. – Вот и думай башкой своей, жеребенок ведь не трактор.

Жеребенок стоял рядом с Рогозиным, сердито косился на Леву. Инспектор посмотрел на жеребенка с симпатией и, сдержанно охая, заковылял к комнате, где висел его пиджак. Николая он встретил по дороге, хотел хлопнуть конюха по плечу и спросить: «Ну как, друг? Решился наконец? Не зря же я здесь в пыли валяюсь, комедию выламываю?» К сожалению, в жизни порой говоришь не то, что хочется. Поравнявшись с Николаем, Лева охнул, взял конюха за плечо.

– Простите, Коля, – и, опираясь на его рыхлую влажную руку, допрыгал до комнаты отдыха.

Боясь выдать себя взглядом, Лев в лицо Николая не смотрел, устроившись на стуле, стал разуваться. Конюх суетился, принес ведро холодной воды. Лева опустил в нее якобы растянутую ногу.

Когда шаги Николая затихли где-то у выхода из конюшни, Лева вскочил, снял пиджак с вешалки, достал удостоверение. Меточка, которую он приспособил заранее, отсутствовала, значит, его расчет оказался верным, следовательно, и все логическое построение верно, он, Лева Гуров, умница. Он повесил пиджак на место, сел, вновь опустил ногу в холодную воду и с искренним блаженством закрыл глаза.

И следователь прокуратуры, и Турилин с насмешкой отнеслись к версии Левы о телефонном звонке. Молодой инспектор должен с уважением относиться к мнению старших, более опытных товарищей. Они, конечно, правы, Лев Гуров невозможный фантазер, лукавил он сам с собой, заканчивая рассуждения и подводя черту. Ну, а если они правы, то почему бы и не оставить удостоверение в пиджаке? Ведь Леву Гурова никто не проверяет, им никто не интересуется, никакой опасности нет.

Лева пошевелил в воде ногой, он торжествовал свою маленькую победу.

– Серьезная травма?

Лева не заметил, что Нина уже с минуту, стоя в дверях, наблюдает за ним.

– Нина, помните, один человек сказал, что я ас в своем деле и прочее?

– Помню, – Нина бросила тяжелый шлем, расстегнула на куртке молнию. Девушка знала, какая она сейчас чумазая и некрасивая, почему-то не стеснялась, с улыбкой смотрела на Леву.

– Толстяк делал мне рекламу.

– Я поняла, – Нина рассмеялась.

– И неверно поняли. Оказывается, я очень толковый парень, – серьезно сказал Лева, поднялся, брючина свалилась в воду и мгновенно намокла.

– Вижу, – Нина даже не улыбнулась, парень, стоявший в ведре с водой, не казался ей комичным. Она смотрела на него и не могла понять, каким образом человек, носящий чужую фамилию, чужую профессию, может казаться настолько искренним и правдивым?

Договорившись с Ниной встретиться в девять, Лева уехал в управление. В отделе никого не было. Дежурный выехал на происшествие, на своем столе Лева нашел заказанные накануне справки и записку: «Не унывай, Левушка, молодость с годами проходит. Доброжелатели». Близнецы, конечно, уехали на дачу, для их мотоциклов тридцать километров пустяк. Когда в работе наступает затишье, Птицыны в любую погоду уезжают на дачу.

Лева перечитал записку, судя по ней, справки ничего существенного не давали, а он так на них рассчитывал. На оборотной стороне записки Лева увидел: «Позвони», и крючок, означавший подпись Ломакина. Стервецы братья, Трофим написал, а близнецы перевернули бумажку, ничего себе шуточки. Лева подвинул телефон и, передумав, решил сначала все-таки прочитать справки.

Анна Васильевна Полякова, где и когда родилась, адрес, отца нет, мать работает в ателье закройщицей. Аня говорила, что мать художник, возможно, она и права, закройщик вполне может быть и художником. Анна закончила первый курс факультета журналистики, имеет две академические задолженности. Не привлекалась, не задерживалась, на учете не состоит.

Наталья Алексеевна Лихарева, по данным центрального адресного бюро, в городе не проживает. Не привлекалась, не задерживалась, не состоит. Среди студентов университета не значится, поступала прошлой осенью на филологический факультет, не прошла по конкурсу. По адресу, где проживает Лихарева, она не прописана, кооперативная квартира принадлежит супругам Скобеевым, которые находятся в заграничной командировке. В отделении милиции известно, что квартиру оплачивает Крошин Александр Александрович, которому хозяева оставили ключи.

Лева отложил справку. Значит, Наташа в университет не прошла по конкурсу, домой возвращаться не захотела. Чем же она занимается и на какие средства живет? Да уж наверняка не ворует, людей не убивает, живет же на деньги Сан Саныча. Сколько же он зарабатывает или выигрывает?

Крошин Александр Александрович, родился в Москве, работает старшим инженером в СМУ. Холост… Однокомнатная кооперативная квартира… Характеризуется исключительно хорошо… оклад сто шестьдесят, заработок около двухсот рублей в месяц.

Лева перевернул справку учета о судимости и задержаниях в органах милиции.

Нет. Нет. Нет.

До встречи с Ниной еще оставалось время. Лева позвонил Ломакину.

– Я этого Крошина, кажется, знаю, – сказал Трофим, не жалующий всякие вступительные фразы. – Три года назад в Москве судили большую группу валютчиков. Там наших двое затесались, я и ездил. Твой Крошин проходил по делу. Кажется, он месяц находился под арестом, затем его за недоказанностью освободили, на суде он выступал уже как свидетель. Я его запомнил, так как мой дружок из МУРа из-за него неприятности имел. Незаконный арест и прочее… Хотя ни суд, ни прокуратура не сомневались, что твой Крошин по самые уши замаран в деле был, раз не доказали… сам понимаешь…

Лева слушал, не перебивая.

– Конечно, валюта – одно, мокрое дело – другое. Не вяжутся они, знаю, – продолжал Трофим.

– Нет, не вяжутся, – согласился Лева.

– Так я Стасу в Москву позвонил, он нам справочку на нашего героя составит. Почему-то он из столицы убрался. Номер уголовного дела Стас тоже пришлет, ты его в прокуратуру подсунь, пусть твой «по особо важным делам» графин воды выпьет и запросит то дело. Вы его полистайте, мало ли.

– Спасибо, больше спасибо, Трофим…

– Большое пожалуйста, – передразнил Ломакин и повесил трубку.

* * *

Лева пришел на свидание за минуту до назначенного времени, приготовился терпеливо ждать и увидел Нину, которая уже сидела на лавочке и читала журнал. Она была одета так же, как в кабинете у следователя, – строгий вечерний костюм и черные лакированные туфли на высоком каблуке. Сидела она чисто по-мужски, закинув ногу на ногу и облокотившись на колено. Сильные, но не мускулистые ноги безукоризненно обтягивали телесного цвета чулки, проходившие мимо мужчины замедляли шаг, однако не останавливались, так как Нина действительно читала. У мужчин на такие вещи глаз наметанный. Лева остановился в нескольких шагах, на Нину было приятно смотреть, приятно сознавать, что эта интересная, обращающая на себя внимание девушка ждет его, Леву. Вчера в прокуратуру она пришла явно из парикмахерской, сегодня ее волосы уже потеряли искусственную пышность, вились естественно, выгоревшими прядями спадали на лоб, девушка отбрасывала их назад, они тут же опадали вновь. Переворачивая страницу, она мельком взглянула на часы и нахмурилась. Лева стоял в нескольких шагах, чувствовал на лице глупую улыбку, не двигался, ведь, если он сейчас подойдет, получится, что опоздал, а он гордился своей пунктуальностью. Наконец Нина увидела его, подхватила сумочку, легко поднялась, шагнула навстречу.

– И давно так? – она рассмеялась.

– С обеда, – ответил Лева, беспомощно развел руками. – В вашем присутствии я катастрофически глупею.

– Левушка, давай на «ты», – она взяла его под руку, они пошли по аллее сквера. – В нашем «вы» звучит комплекс неполноценности, будто мы защищаемся, боимся, как бы нас не обидели. Не такие уж мы беззащитные, правда?

– Мы? – Лева расправил плечи и воинственно поднял голову. – Только Левушкой меня не называй.

– Я уже думала об этом. Конечно, «Левушка» слегка принижает твое мужское достоинство, – говорила Нина, улыбаясь. – Сейчас же перестань краснеть. Нет, красней, – она рассмеялась. – Левушка, красней и вообще ни в чем не меняйся. С твоим именем накладочка получилась. Ты же не хочешь быть Львом? Естественно. Придется отращивать гриву, пшютовские баки, переучиваться говорить.

Если существует на свете седьмое небо, то Лева находился именно там, шагал по нему легко и уверенно, не забывая при том держать курс в сторону своего дома. Немногие женщины умеют ходить с мужчиной под руку. Нина опиралась на Левину руку так, что он, чувствуя себя мужчиной, не превращался в носильщика. Иногда она освобождала руку совсем, но не давала ему потеряться, напоминала о своем присутствии легким прикосновением плеча. Она вела его по седьмому небу, сильного, уверенного, совершенно неповторимого.

Лева улыбался, находясь в состоянии блаженного покоя, он как бы из нереального далека думал об убийстве и убийце, пытался представить лицо матери, улыбку отца и хитрые глаза Клавы. Нина была чуть ли не первой девушкой, с которой он приходил в дом. Когда-то, еще на первых курсах университета, мама удивилась, что девушки редко заходят к нему. Отец тогда пошутил, мол, не такие уж у тебя страшные родители, прятать их не обязательно. Лева, не придавая словам никакого значения, ответил: как встречу достойную девчонку, приведу мигом. Посмеялись и забыли. Затем Лева понял, что случайно оброненная им фраза налагает на него определенные обязательства. Проходили месяцы, годы, уже неловко стало отшучиваться и прийти просто со знакомой. Идя к Нине на свидание, Лева и не думал приглашать ее в гости, а увидев в сквере на скамейке, решил сразу и бесповоротно. Только Нина о его решении не знала. Лева, как многие мужчины, обладал недюжинной отвагой: пережевывая уже десять раз отрепетированные слова, в подъезд своего дома он свернул молча.

– Куда это мы? – не останавливаясь, спросила Нина.

Легкость ее тона, то, как она помогла ему закрыть дверь лифта, помогли Леве беспечно ответить:

– Ко мне заглянем, я, между прочим, сегодня не ел. Заодно познакомишься с моими стариками. Они у меня страшно молодые. Учти, главная в доме Клава, наша судьба в ее руках.

Клава, сразу не разобрав, что Лева пришел с девушкой, встретила их ворчанием, мол, двое это не один, предупредить следует. Она мигом поставила в кухне второй прибор, спросила: «Неумытые за стол сядете?» – и увела Нину.

Пока молодые люди послушно мыли руки, Клава прикрыла дверь на кухню, приборы появились в столовой. Лева, как и подобает инспектору уголовного розыска, сразу отметил, что тарелки не будничные, разнокалиберные, а из «пасхального» сервиза. Кормили, естественно, по первому классу. Лева хотел было объяснить, что севрюгу ест далеко не каждый день, но махнул рукой и принялся за еду. Клава сновала между кухней и столовой бесшумно, но, видимо, успела оповестить о событии, так как мать с отцом довольно долго не появлялись. Первым из своего кабинета вышел генерал, он солидно представился, попросил у Клавы стакан чаю и, сев за стол, начал ухаживать за Ниной. На сына после утренней стычки Иван Иванович старался не смотреть. Затем появилась мама, она, в отличие от отца, одетого в домашнюю куртку, успела переодеться, каким-то образом оказалась в костюме, очень похожем на костюм Нины. За столом завязался обычный разговор-знакомство: немножко о погоде, поверхностно о том, кто чем занимается. Мама рассказала дежурный анекдот о «своих психах». Лева молчал, полагая, что мавр сделал свое дело, теперь пусть родители выпутываются сами. Неожиданно Клава поставила на стол запотевший графин с настойкой собственного производства, заявив, что сегодня то ли рождество, то ли пасха. Спорить с ней никто не стал.

Клава заметила, что Нина, лишь слегка пригубив, отставила бокал. Девушка объяснила, что ей завтра выступать, разговор полностью переключился на бега, быстро превратившись в пресс-конференцию, на которой Нина представляла главу правительства, отвечавшего на сыпавшиеся на него вопросы. Она мгновенно уловила стиль, манеру разговора семьи. Сначала отец задавал вопросы шутливо. Почувствовав, что гостья не смущается, отвечает даже задиристо, принялся за нее всерьез.

– Скажите, Нина, ну кому в наш век нужны лошади? – спрашивал он. – Я понимаю, для развлечения, отдыха. Но вы говорите серьезно, как о науке, о производстве, требующем больших капиталовложений. Кому? Кому это сегодня надо? Посвящать такому делу жизнь?

Нина взглянула на хозяина несколько растерянно, перевела взгляд на Леву, смутилась. Лева хотел прийти на помощь, мама его опередила:

– Иван, ты считаешь, что посвящать жизнь имеет смысл только пушкам?

– Спасибо, – Нина благодарно кивнула, повернулась к генералу. – Кому нужны племенные лошади сегодня? Надеюсь, что вам, Иван Иванович.

– Сожалею, Ниночка, нам они не нужны, – парировал генерал, не желая обострять спор, попытался сменить тему, начал было разговор о новом фильме, однако Нина прервала его:

– Простите, у наездников принято вести борьбу от столба до столба. Я настаиваю, что и вам, военным, и вам, Иван Иванович, лично, совершенно необходимы лошади. Не лошади вообще, а племенные, выхоленные, специально вытренированные чемпионы и рекордсмены.

Генерал пожал плечами, виновато улыбнулся, как бы говоря: ей-богу, не хотел, честное слово, больше не буду, а вслух произнес:

– Интересно.

Нина начала говорить, и через несколько минут даже Клава перестала звякать посудой и бегать то и дело на кухню.

– Говорят: собака друг человека. Возможно, не буду спорить. Но если на земле не было бы лошади, может, человек не стал бы человеком, не победил бы в борьбе с природой? У многих народов и племен долгое время конь стоил дороже человеческой жизни, потому что один мог спасти многих. Вспомните историю человека и вы увидите, что он тысячелетиями не расставался с лошадью. Живопись. От наскальной до экспрессионистов! Ничто и никто не повторен в таком количестве раз, как лошадь.

– Человек, – вставил генерал.

– Он же творец, человек, и сегодня, как и тысячи лет назад, влюблен в себя до потери сознания, – ответила Нина. – Стоило человеку отвлечься от собственной персоны, как ему приходилось отдать должное лошади. Стихи, проза, драматургия. Собака была когда-нибудь героем поэмы? Конь неоднократно. Полцарства за коня! Из-за коня мужчины бросали любимых, отчий дом. Лошади выигрывали сражения, из-за них возникали войны. Они нас кормили и охраняли, спасали нашу жизнь и честь! – Нина всплеснула руками и с возмущением оглядела всех присутствующих. – И теперь они нам не нужны? А память нам наша нужна? История наша нужна? Как мы удержимся рядом с природой, сохраним доброту и свою хваленую человечность? – Она смотрела на всех с отчаянием. – Да мы перестанем быть людьми, если мы дадим умереть нашей памяти, нашему прошлому. Всю жизнь раскапывать черепки, восстанавливать цивилизацию тысячелетней давности – это благородно и нужно. Охранять, беречь, совершенствовать память тысячелетней давности, которая вот тут, рядом, бегает, живет, пока еще живет, Иван Иванович! Это ли не достойная цель для жизни? А вы знаете, что благодаря энтузиастам мой сегодняшний Григорий красивее, сильнее, резвее знаменитого Буцефала? Любой наш скаковой призер даст фору воспетому Лермонтовым Казбеку.

– Нина, я сдаюсь! – генерал поднял руки. – Я сдаюсь, самым…

– Подождите, товарищ генерал! – перебила его девушка. – А дети? Вы придите к нам в манеж, взгляните на детей. Больше тысячи ребятишек у нас занимается, а сколько не могут к нам попасть? Ребенок, растущий рядом с лошадью, никогда не бывает злым, жестоким. Лошадь гуманна, люди устали от машин, от железа, они ищут природу…

– Простите, Нина, я был как-то на ипподроме, – вновь перебил генерал. Мама взглянула на Леву, кивнула в сторону мужа и недвусмысленно постучала себя по голове. – Я видел, чего именно там ищут люди.

– А вы в лечебнице для алкоголиков не были? – спросила Нина. – Может, нам теперь все виноградники в стране вырубить?

Клава бросилась заваривать свежий чай, мама сказала, что больше не разрешит отцу сказать ни слова, и начала расспрашивать Нину о характере и психике лошадей, отец слушал женщин, пытался тоже высказаться, но они его строго одергивали, и генерал замолкал. Лева сидел чуть в стороне, его никто ни о чем не спрашивал. Почему жизнь складывалась так, а не иначе? Какое место в жизни занимает его величество случай? Дело могли поручить не Гурову, Логинов мог бы работать в другом тренотделении, Нина могла оказаться не такой, а совсем другой. Почему все сложилось так, а не иначе? Он, Лева, сидит у себя дома, Клава разливает чай, мама и папа рядом, все, как всегда, таких вечеров прошло тысячи. Но здесь Нина, вечер от ее присутствия совсем иной и в то же время обычный. Кажется, что эта девушка всегда здесь, сидела, просто Лева раньше ее не замечал. А знакомы они всего неделю.

Когда Лева собрался провожать Нину, отец отозвал его в сторону, сунул ключи от машины и сухо, в приказном тоне, сказал:

– Доставить домой и доложить.

– Доложить, – повторил Лева.

Они спустились во двор, Лева открыл машину и зачем-то сообщил:

– Машина отцовская, я на ней никогда не езжу. – Он завел мотор и добавил: – Лет восемь не садился за руль, мы тогда поссорились с генералом. Кажется, он был полковником.

Нина сидела рядом притихшая, взяла Леву под руку, прижалась к плечу, тяжело вздохнула и спросила:

– Ну, как я? – Сама же ответила: – Ничего, все-таки мастер. По тяжелой дорожке, в незнакомой компании, пришла голова в голову.

– Ты оставила всех за столбом, – ответил Лева.

– Врунишка, – Нина снова вздохнула. – Ты счастливый, я не люблю тебя за это, – она продолжала прижиматься к его плечу. Лева с трудом включил скорость и осторожно выехал на улицу.