Текст книги "Две пули полковнику"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Алексей Макеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2

Служебный телефон на столе полковника Гурова звонил часто, особенно по утрам. Но случаи, когда звонок поступал лично от начальника главка, можно было по пальцам пересчитать. Обычно генерал Орлов предпочитал действовать через секретаря. Но сегодня он позвонил сам.

– Зайди ко мне, – распорядился он. – Даже если занят. У меня к тебе приватный разговор.

Приватный разговор мог означать что угодно, но Гуров был почти уверен – речь все равно пойдет о служебных делах. У них с генералом все разговоры кончались именно этим.

Гуров не стал мешкать и тут же отправился к генералу, на всякий случай захватив с собой бумаги по последнему делу.

Но бумаги не понадобились. Орлов не стал интересоваться проделанной работой. Он действительно заговорил о своем, и действительно в этом «своем» практически ничего личного не было. Речь шла о преступлении.

– Присаживайся, Лева! – добродушно предложил Орлов, поводя рукой над своим огромным полированным столом, вдоль которого были расставлены удобные, но довольно старомодные кресла. – Не знаю, правильно ли я делаю, что отвлекаю тебя. Наверное, следовало бы поручить это дело кому-нибудь из молодых. Для тебя оно вроде мелковато... Знаешь, как мы поступим? Я тебе сейчас все объясню, а ты уж сам решай – браться за дело или нет. Захочешь уважить старика...

– Ты, Петр Николаевич, зря из себя смиренного разыгрываешь! – с улыбкой заметил Гуров. – Насколько я понимаю, когда дело поручает генерал, оно по определению не может быть мелким. А потому отвечу одно – готов выполнить любое поручение, которое доверит мне руководство. Не щадя здоровья и самой жизни.

– Ты про здоровье брось! – строго сказал генерал. – В нашем возрасте здоровье в первую очередь беречь надо. Жизнь – бог с ней! Ее мы с тобой, считай, уже прожили, а вот со здоровьем аккуратнее надо. У тебя жена молодая, красивая... Ну, ладно, это я отвлекся, а речь-то вот о чем... Есть у меня один родственник – не то чтобы совсем дальний, но не близкий, это уж точно. Видимся мы раз в сто лет, но это не мешает мне его уважать. Он историк, исключительно образованный и умный человек. Научные труды имеет. Он уже в летах, из дома практически не выходит. Но ясность ума до сих пор сохранил и даже продолжает собирать свою коллекцию. Он, понимаешь, на своей истории помешан. Антиквариат – его страсть. Все собирает, что, так сказать, из глубины веков к нам пришло. Мебель, оружие, картины... У них, у собирателей, свой круг имеется, конечно. Так вот... Вчера вечером этот родственник – кстати, его Валерий Игнатьевич Солоницын зовут – мне позвонил и обратился с не совсем обычной просьбой.

– Что-то с его коллекцией? – спросил Гуров. – Что-нибудь пропало?

– Нет, у него самого все в порядке, слава богу! – отмахнулся генерал. – Он не за себя просил. Есть у него приятель – если можно так назвать человека в два раза моложе, который держит магазинчик антиквариата в районе Тверской улицы. Вот у того неприятности.

– Что значит – неприятности?

– Ну, поскольку об этих неприятностях беседуем сейчас мы с тобой, а не какой-нибудь пожарный надзор, то и неприятности у этого человека, естественно, соответствующие. Криминального характера неприятности. Кто-то его шантажирует или пытается шантажировать – я, честно говоря, вникать сильно не стал.

– Не генеральское это дело – вникать, – с невинным видом поддакнул Гуров.

– Вот именно, – усмехнулся Орлов. – Я сразу подумал, что ты сам лучше вникнешь. Так что если нет у тебя возражений, то выполни мою просьбу – наведайся к этому человеку и все разузнай, а по возможности и помоги. Не слишком это для тебя обременительно?

– Ну что ты, Петр Николаевич! Какие проблемы! Тем более что шантаж – преступление серьезное. С нашей стороны оставлять его без внимания было бы нехорошо.

– Вот именно, нехорошо, – согласился генерал и протянул Гурову сложенный вдвое листок. – Тут адрес этого человека, домашний и магазина. Если время есть, можешь прямо туда к нему подъехать.

– Разрешите подключить Крячко, товарищ генерал? – спросил Гуров, разворачивая листок.

– А куда же ты без него? – удивился Орлов. – Подключай, конечно. Вместе работать будете. А если там ничего серьезного не обнаружится, то вместе это дело и отметим. Все-таки семейное дело, как ни крути.

Гуров прочел на листке имя – Шестопалов Арсений Викторович – и поднял глаза на генерала.

– У меня вопрос: почему гражданин Шестопалов не обратился прямо в милицию, а предпочел действовать через своего знакомого?

Генерал развел руками.

– Ну, знаешь, чужая голова – потемки! – немного смущенно сказал он. – Со стариками ведь хуже, чем с малыми детьми. Чуть начнешь задавать вопросы – уже обижаются: мол, хочет отделаться, крутит чего-то... Ты должен меня понимать, ведь мы с тобой уже и сами почти старики. Одним словом, про мотивы гражданина Шестопалова я ничего уточнять не стал, а просто обещал разобраться. Но я лично предполагаю, что Шестопалов попросту не доверяет милиции. Он, скорее всего, так рассуждает – ну придет молодой лейтенант, чужой и равнодушный, ну задаст какие-то формальные вопросы, напишет протокол, и на этом все закончится. А то, глядишь, и самого антиквара в преступники про себя зачислит – откуда все это добро у него, не краденое ли? Чего греха таить, многие ведь так рассуждают, сам знаешь. А через знакомого оно, конечно, надежнее.

– Получается, что и впрямь надежнее, – улыбнулся Гуров. – Значит, у меня остался последний вопрос – разрешите приступать, товарищ генерал?

– Да, лучше будет, если ты займешься этим не откладывая. Если там ничего серьезного нет, я уже вечером успокою старика.

– Будем надеяться, – сказал Гуров.

Полковник Крячко, верный помощник и старый друг Гурова, дожидался в кабинете. Его широкое красноватое лицо, казавшееся многим простоватым и некрасивым, выражало довольство и живейшую заинтересованность.

– Сварганить кофе? – поинтересовался он и, получив отрицательный ответ, с ходу задал новый вопрос: – По какому поводу его превосходительство вызывало тебя на ковер? Мы в чем-то провинились?

– Скорее наоборот, – ответил Гуров. – Нам оказано особое доверие. Личная просьба Петра – проверить жалобу одного антиквара. Кажется, он стал объектом шантажа. Ты что-нибудь смыслишь в антиквариате?

– Не очень, – признался Крячко. – Я больше насчет шантажа.

– А фамилия Шестопалов тебе известна?

– В одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом году мне довелось брать квартирного вора с такой фамилией, – припомнил Крячко. – Но ему уже тогда было лет под сорок. Не думаю, что это он. Тот, по-моему, вообще вскоре умер в тюрьме. Как ни странно, своей смертью – у него было слабое сердце.

– Тогда это точно не он, – согласился Гуров. – Наш Шестопалов жив и здоров. Торгует антиквариатом и дружит с родственником Петра, профессором-историком. Сейчас мы едем к нему в магазин.

– Я не возражаю. Едем, – сказал Крячко. – Хотя лично я предпочел бы, чтобы он торговал пивом и сосисками.

– Мы не обедать едем, – заметил Гуров. – И вообще, дело серьезное. Так что придержи свои шуточки до конца визита.

– Среди антиквариата у меня не будет настроения шутить, – ответил Крячко. – Это все равно что на кладбище шутить.

Предварительно звонить антиквару они не стали. Гурову хотелось увидеть, как отреагирует на их появление неподготовленный человек. Не то чтобы он собирался действовать тем же методом, что и рожденный воображением Орлова лейтенант, но здоровая доля скепсиса, выработанная годами работы в милиции, всегда давала о себе знать. В его практике не редки были случаи, когда жертва преступления оказывалась в итоге вовсе не жертвой, а совсем даже наоборот. Поэтому Гуров предпочитал абсолютную чистоту эксперимента.

Маленький магазинчик в одном из переулков, выходящих на Тверскую, был погружен в тишину и полумрак. Такая обстановка как нельзя лучше соответствовала характеру товара, которым здесь торговали. Собственно, это и товаром-то было трудно назвать – вся эта потемневшая, причудливых форм мебель, старинное стекло, зеркала, чугунное литье, серебряные украшения, книги в кожаных переплетах больше напоминали памятники ушедших эпох. Крячко был прав – блуждая среди этих предметов, человек начинал чувствовать если не скорбь, то уж глубокое почтение непременно.

Их встретил сам хозяин, человек лет сорока, высокий, худой, с забавной эспаньолкой, которая делала его похожим на кардинала Ришелье из фильма про мушкетеров. Он был одет в просторные темные брюки и коричневый вельветовый пиджак с кожаными заплатами на локтях.

– Чем могу служить, господа? – спросил он чуть печальным голосом, пытливо вглядываясь в лица неожиданных посетителей.

Гуров объяснил суть их визита, предварительно удостоверившись, что имеет дело действительно с господином Шестопаловым.

Он с удовлетворением отметил, что антиквар, узнав, кто они такие, искренне обрадовался. Было непохоже, чтобы этот человек имел какие-то задние мысли.

– В самом деле? Это просто замечательно! – пылко воскликнул он. – Я, признаться, не ожидал, что все так скоро разрешится... Однако что же я держу вас здесь? Прошу вас, пройдите во внутреннюю комнату! Там нам будет удобнее беседовать. А я только закрою магазин...

Он опрометью метнулся к дверям, повесил табличку «Закрыто» и запер замок.

– Ну вот, теперь нам никто не помешает, – заключил он, удовлетворенно потирая руки. – Прошу вас, проходите! Что вам предложить, господа, – чай, кофе? Может быть, чего-нибудь покрепче? В боевиках, знаете ли, сыщики всегда пьют виски! И курят сигары... Вы тоже можете закуривать, не стесняйтесь!

Он ввел гостей в небольшое помещение, где стояли кожаный диван, конторский стол с компьютером и сейф. Видимо, это был рабочий кабинет, совмещенный с комнатой отдыха.

– Пожалуй, мы не станем изображать из себя героев боевика. Как-нибудь в другой раз, – улыбнулся Гуров. – А сейчас, без лишних слов, что у вас такое случилось, Арсений Викторович?

Шестопалов как будто на секунду растерялся, провел ладонью по своей кардинальской бородке, а потом скороговоркой сказал:

– Честное слово, сейчас мне уже все это кажется глупостью, чьей-то неумной шуткой. И боюсь, что совершенно напрасно оторвал занятых людей от важных дел...

– Арсений Викторович, давайте не будем размазывать кашу по тарелке, – решительно сказал Гуров. – Если мы здесь, значит, вовсе не считаем, что заняты глупостями. Поэтому реверансы здесь неуместны. Давайте сразу к сути дела. Ведь вас кто-то шантажирует, не так ли?

– Ну-у, пожалуй, что и так, – согласился антиквар. – Если придерживаться фактов, то именно так это и выглядит. Но...

– Вот-вот, давайте придерживаться фактов, – подхватил Гуров. – И без всяких «но». Давайте по порядку. Факт первый?

Антиквар положил ногу на ногу и нервным движением сплел пальцы на коленке.

– Первый факт был тот, что однажды мне позвонили. Днем. Сюда, в магазин. Голос был... Нет, пожалуй, голос был незнакомый. Хотя мне приходится встречаться со столькими людьми, что я вполне мог что-то напутать. Это я к тому, что потом... Хотя я, кажется, опять сбился, – смущенно поправился он. – Важно ведь, что этот человек мне сказал, верно? Он сказал, что нам нужно встретиться, чтобы обсудить очень важный для меня вопрос. Жизненно важный.

– Какой именно вопрос имелся в виду? – спросил Гуров.

– По телефону он этого не сказал, – ответил Шестопалов. – Но слова его звучали очень неприятно. Я бы сказал, зловеще. Не буду скрывать, я напугался.

– Арсений Викторович, скажите честно, вам было чего пугаться? – Гуров пристально посмотрел антиквару в глаза.

Тот выдержал его взгляд и без колебаний ответил:

– Наверное, каждому в этой жизни есть чего пугаться. Будь я без греха – мне уже сейчас бы полагалось место в райских кущах, среди белокрылых херувимов. Увы, грешен! Но скажу откровенно, мои грехи вряд ли подпадают под статьи Уголовного кодекса, и я в них каяться не буду, извините. Но скажу вам, что любое наказание когда-то заканчивается, но только не муки совести... Впрочем, я опять пустился в посторонние рассуждения...

– Ничего, в этом случае посторонние рассуждения дополняют картину, – успокоил его Гуров. – И что же вы решили делать?

– Ну, сначала я не хотел идти, – сказал Шестопалов. – Решительно не хотел. Убеждал себя, что это всего лишь дурацкая шутка. Но потом приуныл. Понимаете, у меня чудесная жена. Она филолог по образованию, утонченная, доверчивая женщина. Она ошиблась временем. Ей следовало бы родиться в середине девятнадцатого века, в каком-нибудь дворянском гнезде, понимаете? Этот жестокий мир не для нее. Я побоялся, что этот мерзавец может позвонить домой и до смерти напугать ее. И тогда я решил идти.

– Вы никому ничего не сказали?

– Никому и ничего. У меня просто не было времени. Встреча была назначена на тот же вечер в сквере неподалеку от стадиона «Динамо». Между прочим, в самом темном месте. И вот тут у меня создалось впечатление...

– Подождите, Арсений Викторович, – перебил его Гуров. – Назначая вам место встречи, этот человек ставил какие-нибудь условия?

– Да, конечно. Он потребовал, чтобы я пришел непременно один и захватил с собой фонарик.

– Фонарик?

– Да. Как выяснилось, он собирался продемонстрировать мне фотографию.

– Он показал вам фотографию? Какую?

– Довольно мерзкую, – усмехнулся Шестопалов. – Мягко говоря, это была эротическая фотография. Сцена оргии, а в центре – ваш покорный слуга в окружении неодетых вакханок.

– Вот, значит, как, – задумчиво протянул Гуров и, деликатно кашлянув, спросил: – Это была подлинная фотография, Арсений Викторович?

Антиквар сделал протестующий жест.

– Ни в коем случае! Что вы! – горячо сказал он. – Это была, несомненно, фальшивка. Но довольно убедительно сфабрикованная.

– Показав фотографию, этот человек чего-то потребовал от вас?

– Да, он потребовал выплатить ему двадцать тысяч долларов, – кивнул Шестопалов. – Иначе обещал предъявить фотографию – и не одну! – моей жене, знакомым, родственникам...

– А вы?

– Я обещал подумать, – сказал антиквар. – Понимаете, я был совершенно смятен. В голове все перемешалось. Мне действительно нужно было подумать. Я забрал эту мерзкую фотографию и ушел. Этот мерзавец назначил мне очередную встречу на следующий день, но я не явился.

– Не явились? Почему же?

Шестопалов пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, пресловутое русское «авось». Подумал, что пронесет, что, если я не заплачу и буду сидеть тихо, может быть, шантажист махнет на меня рукой.

– Не пронесло? – догадался Гуров.

Антиквар помотал головой и сказал грустно:

– Наивно было так думать. Два дня назад, четвертого июля, позвонили снова. Говорил уже другой человек. Впрочем, первый потом тоже подключился. Оба очень нервничали и угрожали. Назначили последнюю встречу возле Пятницкого кладбища – пятого июля, и снова в одиннадцать часов вечера... Кстати, та встреча, на которую я не пошел, тоже была назначена в районе кладбища – только в тот раз Даниловского...

– Ага, значит, пятого вы на встречу пошли? – оживился Гуров.

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Шестопалов. – Я совсем потерял голову. Идти было страшно и не идти тоже было страшно. Если бы эти фотографии увидела моя жена, для нее это был бы такой шок, от которого она вряд ли оправилась бы. Но выложить вот так сразу двадцать тысяч для нас слишком накладно. То есть я оказался в тупике, понимаете? И тогда я позвонил Солоницыну.

– Понятно, – сказал Гуров. – А шантажисты? Они вас пока больше не тревожили?

– Удивительно, но пока все тихо. Однако я все время как на иголках. Мне это представляется затишьем перед бурей.

– Хорошо, давайте тогда перейдем к деталям, – заключил Гуров. – Покажите нам фотографию.

Антиквар смущенно крякнул, помешкал немного, но потом все-таки поднялся и отпер сейф. Покопавшись там, он достал большой незапечатанный конверт и протянул Гурову.

– Уверяю вас, это фальшивка, – с несчастным видом сказал он. – Никогда в жизни я не позволил бы себе подобного...

Гуров достал фотографию, внимательно посмотрел на нее и передал Крячко. Тот взглянул и потрясенно покачал головой.

– Да-а-а! Крепко! – сказал он. – Вот у меня жены нет, но получить такую картинку я бы все равно не хотел. Расчет примитивный, но точный. Для порядочного человека такая штука хуже чумы. Только зря вы сразу не обратились в милицию. Взяли бы этого типчика уже на Даниловском кладбище. Тут, по-моему, не профессионал действовал.

– Кстати, о том, кто действовал, – заметил Гуров. – Вы, помнится, говорили, что этот человек показался вам знакомым, Арсений Викторович?

Антиквар замялся.

– Не то чтобы знакомым, – пробормотал он. – Но у меня сложилось впечатление, что я будто бы видел когда-то этого человека. Молодой, крепкий, высокий... Правда, там, где мы встречались, было довольно темно... Вряд ли я смог бы сейчас описать его внешность. Но ощущение, что где-то я его видел, осталось. И голос. Голос тоже что-то напоминает. Но... – Он развел руками.

– В общем, думаю, ощущения вас не обманывают, – согласился Гуров. – Скорее всего, вы действительно встречались с шантажистом раньше. Во всяком случае, он вас знает неплохо. Знает вас, ваше материальное положение, знает про вашу жену. Как правильно сказал мой коллега, он руководствуется примитивным, но точным расчетом. Он запросил с вас не сто тысяч, которых вы наверняка не потянули бы. И он бьет в самое больное для вас место. Признайтесь, если бы вы были уверены, что после выплаты этих денег вас навсегда оставят в покое, вы бы, пожалуй, смирились?

– Не знаю, – покачал головой Шестопалов. – Откровенно говоря, денег мне жалко. Мы с женой не бедствуем, но потеря такой суммы осложнила бы нашу жизнь. Но в чем-то вы правы. За покой и безопасность я готов заплатить. Скажем так: если бы он потребовал сумму в два раза меньшую, я бы, наверное, сдался.

– Итак, что мы имеем? – принялся рассуждать Гуров. – Сегодня шестое июля. Пятого вы должны были отнести шантажистам выкуп на Пятницкое кладбище... Кстати, что это за кладбищенские мотивы? Это обстоятельство не наводит вас случайно ни на какую мысль, Арсений Викторович?

– Абсолютно, – мотнул головой антиквар. – Подозреваю, что так задумано, чтобы нагнать на меня побольше страху.

– Возможно, – сказал Гуров. – Но со вчерашнего дня шантажисты не давали о себе знать, не так ли?

– Если это любители, то вполне могли отстать, – подал голос Крячко. – Человек дважды проигнорировал их намеки, а у них кишка оказалась тонка. Нервишки не выдержали.

– Все может быть, – с сомнением проговорил Гуров. – Будем надеяться, что так оно и есть. Но кое-какие меры мы с вами должны все-таки принять, Арсений Викторович. Где сейчас ваша жена?

– Она работает в одном толстом журнале, пропадает там целый день, – ответил антиквар. – Приходит домой усталая, но необычайно одухотворенная. Еще бы, она занимается любимым делом! А тут такой сюрприз...

– На вашем месте я бы все ей рассказал, – посоветовал Гуров. – Так все-таки будет менее болезненно, чем если в один прекрасный день это свалится на нее как снег на голову. Ведь вам не обязательно показывать фотографию, верно? Тем более что мы с коллегой ее забираем. Она нам понадобится для расследования.

– Я вас понял, – покорно сказал Шестопалов. – Сегодня же все расскажу Лене.

– Прекрасно. Вот вам моя визитная карточка, – объявил Гуров. – Если преступники опять вступят с вами в контакт – немедленно звоните мне в любое время дня и ночи. Немного попозже мы пришлем к вам специалистов – они поставят ваш телефон на прослушку. Возможно, нам удастся засечь их звонок, если таковой состоится.

Антиквар с благоговением взял тонкими длинными пальцами картонку и аккуратно вложил в свой бумажник.

– Я обязательно позвоню, – пообещал он. – Ну и, разумеется, я весь к вашим услугам. Делайте все, что необходимо.

– И последняя просьба, – обратился к нему Гуров. – Поройтесь в памяти. Может быть, вспомните человека, который встречался с вами около «Динамо». Попробуйте составить список всех ваших знакомых – это может помочь. Если появятся какие-то соображения – тоже немедленно звоните. А мы пока попробуем выяснить, откуда взялась эта фотография. Не с Луны же она к нам свалилась.

Глава 3

Ложкин остановил машину в переулке между торговым комплексом «Минитэкс-М» и жилыми домами. Метрах в ста пятидесяти отсюда виднелись слабые огни вокруг ограды Медведковского кладбища. Прохожих на улице было немного, но в домах еще не спали – большинство окон ярко светилось. Часы показывали десять. Ложкин выключил мотор.

Чеков, сидевший рядом, зашевелился и принялся шарить по карманам. Ложкин ждал, тупо глядя в приборную доску. Он подчеркнуто старался держаться отстраненно, злясь на себя и на своего бесцеремонного друга, который втянул его в свои сомнительные делишки.

Ложкин и сам не понял, как так получилось, что и после телефонных звонков, на которых его участие, по идее, должно было закончиться, он по-прежнему повиновался указаниям Чекова, забросив собственные дела и забыв о собственной безопасности. Наверное, все дело было в его мягком характере.

Правда, сначала они, как и обещал Чеков, выпили. Ни в какой кабак не пошли, а, взяв хорошей водки, отправились к Ложкину домой – он жил на Волгоградском проспекте, совсем недалеко от метро. К себе Чеков не звал, так как туда в любую минуту мог нагрянуть кто-то из ребят Костюкова. В студии тоже решили не рисоваться. К Ложкину должен был зайти Блонди, поговорить насчет нового проекта, а Чеков не хотел, чтобы их видели вместе.

Много пить не стали, но на старые дрожжи Ложкина здорово разобрало, и какое-то время он плохо контролировал свои действия. И то, что он дал слово Чекову поехать вместе с ним к Медведковскому кладбищу, ничем другим объяснить невозможно. Чеков мигом за это уцепился и говорил о предстоящем предприятии как о деле решенном, а Ложкин, хотя уже немного и протрезвел, не нашел в себе решимости взять необдуманное слово обратно.

Так и получилось, что вечером они вместе отправились на дело. Чеков горячо уверял друга, что делать тому ничего абсолютно не придется – он просто будет сидеть в машине и ждать, когда возвратится Чеков с деньгами.

– Подумай, чудило, не ехать же мне с этой кучей баксов в метро! – с преувеличенной веселостью убеждал Чеков.

Ложкин, которого мутило с похмелья и от страха, этой веселости совершенно не разделял и всем видом своим старался показать, как он зол. Но на Чекова это абсолютно не действовало. Он был весь охвачен предвкушением близкой поживы. Почему-то он был совершенно уверен, что тихий аптекарь отдаст деньги без звука, едва увидит первую фотографию.

Теперь, когда Чеков рылся по карманам, Ложкин решил, что он ищет именно конверт с фотографиями, и был несказанно удивлен, когда в руках у друга неожиданно появился небольшой, но, без всякого сомнения, самый настоящий пистолет! Он уже не мог дальше изображать безразличие и, открыв рот, пораженно уставился на Чекова.

– Я не знал, что у тебя есть пушка! – озабоченно сказал он.

– Да вот, взял как-то по случаю, – небрежно ответил Чеков, проверяя обойму. – Сегодня он будет как раз кстати. Мало ли что может прийти в голову человеку, которого приперли к стенке? А под дулом все становятся покладистыми.

– Ну ты даешь! – покачал головой Ложкин. – А если тебя с ним заметут? И вообще... Давай бросим это дело, а? Пока не поздно...

Чеков сердито уставился на него и несколько секунд молчал. Потом вогнал ладонью магазин в рукоятку пистолета и тоном, не терпящим возражений, заявил:

– Ты чепуху говоришь. Отказаться от бабок, когда они у тебя почти в руках – так только идиоты поступают. Не понимаю, чего ты боишься. Мы все предусмотрели. Приехали за час, у нас есть оружие, и вообще... Сейчас заляжем в укромном месте и будем ждать. Если аптекарь придет не один, мы сразу отвалим. Дело верное!

– Постой! – негодующе воскликнул Ложкин. – Что значит – заляжем? Ты сказал, что я только подожду тебя в машине!

– Ну-ну, что ты раскипятился! – немного смущенно пробормотал Чеков. – Правильно, я так сказал. Но потом подумал – все-таки этот тип живет в нашем дворе. Вдруг он запомнил мое лицо? Мало ли что – всегда лучше подстраховаться.

– Я никуда отсюда не пойду, – решительно заявил Ложкин. – И вообще уеду на хрен, если ты не отстанешь!

Чеков нахмурился и долго разглядывал разгневанного друга, словно впервые его видел.

– Значит, стоило мне попасть в серьезную передрягу, как ты сразу в кусты? – произнес он наконец мрачным и разочарованным тоном. – Не ожидал я этого от тебя, Диман, совсем не ожидал!

Ложкин буквально задохнулся от возмущения.

– Он не ожидал! – завопил он каким-то чужим тонким голосом. – Он не ожидал! Ни хрена себе! А кто, интересно, тебе денег взаймы давал? Кто по телефону звонил? Кто тебе фотки делал?! Пушкин, что ли?

– Вот поэтому я и удивляюсь, – ничуть не смутившись, заметил Чеков. – До сих пор вел себя как мужик, а тут запаниковал. А ты, между прочим, кровно заинтересован в этом деле, ведь там и твои деньги.

От такой бесцеремонности у Ложкина просто язык отнялся. Но Чеков, не давая ему опомниться, заботливым тоном продолжил:

– И потом, ты уже и так здорово засветился, Диман! Карточки кто делал – я, что ли? А если меня заметут, то и тебе не отмазаться. Ты вот о чем подумай! У нас в суде не больно разбираются, кто прав, кто виноват. Впаяют как соучастнику. А там и твоя порнуха всплывет... Обязательно всплывет! Такие вещи не спрячешь. Поэтому, я считаю, у тебя сейчас один выход – идти со мной. Все образуется, вот увидишь! Карта нам сейчас так и прет! Грешно упускать такой момент, пойми!

Ложкин не верил своим ушам – и это говорил человек, которого он всю свою жизнь считал лучшим другом! Да он просто всю жизнь использовал Ложкина, вил из него веревки! Но, к сожалению, в его словах было слишком много правды. Ложкин и в самом деле завяз по уши. Какой же он дурак, что еще в тот раз поддался на уговоры Чекова, и дважды дурак, что не уничтожил лишние копии этих дурацких фотографий! Они по-прежнему лежат у него в студии – он даже не спрятал их хорошенько. Достаточно поверхностного обыска, чтобы их обнаружить. И не только их – самопальное порно тоже валяется у него где попало. Может быть, сейчас с этим и не так строго, как раньше, но, если завертится такая карусель, суд с удовольствием приплюсует порнуху к прочим грехам. Тут Чеков опять прав. Положение у него скверное, и особенно скверное из-за того, что теперь Ложкин не может доверять Чекову так, как прежде. Дружок его оказался чем-то вроде чемодана с двойным дном, в котором таилась масса сюрпризов, и все они, как на подбор, были неприятными. Пожалуй, если дела у него не заладятся, он сам сдаст Ложкина с потрохами – просто чтобы не страдать одному.

Обдумав все это, Ложкин хмуро сказал:

– Ладно, хрен с тобой! Но учти, это в последний раз! И завтра же вернешь мне мои деньги!

– Какой вопрос! – легко ответил Чеков. – Само собой, верну. С процентами верну, чтобы только ты не плакал! – В его голосе прозвучали насмешливые нотки.

Ложкин только скрипнул зубами, но ничего не сказал. Они вышли из машины, и Ложкин хотел запереть дверцы.

– Знаешь что? Оставь так, – вдруг сказал Чеков. – Ключи забери, и все. Тут вроде тихо, не угонят твою тачку!

– Чего это? – насторожился Ложкин. – Ты чего-то боишься? Думаешь, бежать придется?

– Да ничего я не боюсь и не думаю! – с досадой сказал Чеков. – Просто не за грибами идем. Всякое предвидеть надо. Мало ли что? Менты вдруг, или еще какой-нибудь форс-мажор. Короче, не запирай дверцы, никуда твоя жестянка не денется!

– Это не жестянка, – с обидой сказал Ложкин. – Нормальная тачка. У тебя и такой нет, между прочим.

Однако в результате машину он так и не запер, в очередной раз подчинившись нажиму Чекова. Но еще больше испортило ему настроение то, что друг неожиданно выхватил из его рук ключи и как ни в чем не бывало сунул их в свой карман.

– Так надежнее, – небрежно сказал Чеков. – Ты – растяпа. Не дай бог, потеряешь. Ключи должны быть у надежного человека.

Он продолжал делать вид, будто все идет как надо и никаких недомолвок между ними не существует. Держался уверенно и деловито, как хирург перед ответственной, но не слишком сложной операцией.

– Так, сейчас мы просто обойдем кладбище с тыла, – объявил он Ложкину, увлекая его в темный проезд между двух жилых домов. – Сделаем небольшой кружок и подвалим туда со стороны Яузы. По травке. Фонарей там немного, нас никто не заметит...

– А если этот аптекарь стукнул в ментовку? – угрюмо спросил Ложкин.

Чеков недовольно покосился на него. Эта неприятная мысль его самого беспокоила. Он боролся с ней простым способом – старался об этом не думать и надеяться на удачу.

– Не каркай! – буркнул он. – Не станет он в милицию стучать. Сейчас народ пуганый. Проще заплатить, чем потом всю жизнь на врачей работать. Мы, конечно, не звери, ничего такого в голове не держим, но аптекарь-то об этом не знает. И так лучше для всех, поверь мне.

Они прошли между домами, потом вдоль погруженного во тьму здания школы и выбрались на улицу в том месте, где она огибала жилой квартал. До зловеще темнеющего в стороне кладбища было не более полутора сотен метров. Чеков остановился на тротуаре, в тени дерева, и внимательно осмотрелся по сторонам.

На освещенной площадке перед воротами кладбища было пусто. Черные кроны деревьев за оградой казались сплошным чернильным пятном на фоне вечерних огней большого города. Мимо проехал автомобиль с затененными окнами. Изнутри его доносился приглушенный стук барабана – водитель слушал музыку. На углу топтались человек шесть подростков – девчонки и парни. Они курили и чему-то громко смеялись, демонстративно показывая, как они беззаботны и уверены в себе и как им безразлично соседство такого печального места, как кладбище. В какой-то момент они даже повернулись и пошли толпой в сторону кладбищенских ворот. Чеков взял Ложкина за плечо и легонько его подтолкнул.

– Давай обойдем кладбище, присмотримся. Особенно не рисуйся, но сам держи нос по ветру! Давай, двигай!

– А ты? – набычился Ложкин.

– Я тебя догоню, – успокоил его Чеков. – Нам сейчас не стоит толпой мотаться. Чем меньше будем привлекать внимания, тем лучше.

Ложкин тихо выругался, но все-таки подчинился. Он перешел улицу и, стараясь держаться в тени, засеменил в сторону кладбища. Чеков неодобрительно посмотрел ему вслед, покачал головой, а потом, сунув руки в карманы куртки, неспешно пошел налево вдоль домов. Он вел себя как человек, который возвращается домой и у которого нет никаких других забот, кроме как хорошенько поужинать и лечь спать. Однако по сторонам он смотрел очень зорко, подмечая все укромные уголки и подозрительные фигуры, которые потенциально могли быть опасны. Пока Чеков не заметил ничего такого, что могло бы по-настоящему напугать его. Стоял тихий летний вечер, резвилась, как ей и положено, молодежь, на кладбище вечным сном спали люди, которых Чеков не знал никогда и не видел, и никто не прятался в кустах, не звенел наручниками и не переговаривался лихорадочно по рации.