Текст книги "Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов"

Автор книги: Николай Гродеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Туркмены, сопровождавшие отряд, видя сильную усталость людей и животных, советовали Маркозову свернуть с прямой дороги на Орта-кую к колодцам Бала-ишем, на что однако он не решился, потому что эти последние колодцы могли быть засыпаны отступившими туда атабаями, а это, при значительной глубине их (5 сажен), поставило бы войска в крайне затруднительное положение; тогда как колодцы Орта кую, даже если бы и были засыпаны, легко отрыть; наконец, движение к Бала-ишему увеличивало общее расстояние до Орта-кую на 25–30 верст.

19-го с рассветом, эшелон Козловского выступил далее и на пятой версте был обогнан кавалериею, которая с места своего отдыха тронулась в 4 часа утра. С кавалериею отправился вперед и начальник отряда. Так как предполагалось, что казаки достигнут Орта-кую в тот же день, то Маркозов приказал им взять от пехоты лопаты, на случай, если бы пришлось отрывать колодцы в Орта-кую, и выслать, если бы оказалось нужным, хотя небольшое количество воды на встречу первому эшелону.

Жара в этот день была невыносимая. В воздухе было тихо; только по временам появлялся и несколько минут дул ветерок, который давал возможность вздохнуть несколько свободнее Пехота сделала утром 14 верст, а кавалерия хотя до 11 часов и сделала около 30 верст, но движение это было сопряжено уже с крайним затруднением: лошади едва двигались, многие казаки должны были вести их в поводу, сотни растянулись на несколько верст. На привале если и была у кого нибудь вода, то разве спрятанная тайно от других. Здесь, из новых расспросов проводников, начало являться сомнение, что в определении расстояния до Орта-кую вкралась положительная ошибка. Пройдено было уже верст 60, а между тем по рассказам проводников, еще очень много осталось даже до конца второго мензиля. Здесь начальник отряда, переговорив с проводниками о том, нельзя ли ожидать такой же ошибки и в определении расстояния на большом безводном переходе от Доудура к Змукширу, высказал начальнику кавалерии, в первый раз, что он с своими сотнями не продет в Змукшир, а будет оставлен в Орта-кую, та как расстояние оказывается больше, чем предполагалось, и воды на нем казачьим лошадям дать будет невозможно. В 4 1/2 часа пополудни, при нестерпимом зное, кавалерия тронулась далее, оставив ослабевших людей на месте при одном офицере. При полнейшем отсутствии хотя бы малейшего движения воздуха, тончайшая и раскаленная известковая пыль стояла в нем неподвижно, затрудняла дыхание и покрывала толстым слоем двигающихся всадников. Переход был крайне изнурительный и для людей, и для лошадей: последние падали на каждом шагу и с трудом поднимались; утомление людей достигало крайних пределов; некоторые не удерживались на седле и падали в изнеможении на землю; шедшие пешком не в состоянии были следовать далее. Около 8 часов вечера все отсталые лошади и изнемогавшие от жажды люди были оставлены на дороге при офицерах с командой, при одном из проводников.

Из четырех проводников, находившихся при кавалерии, двое, один за другим, посланы были начальником отряда с приказанием в колонну Козловского, один оставался при приставших казаках, и один, Ата-Мурат-хан, находился при Маркозове. Ата-Мурат, сначала уверявший, что знает дорогу, к 11 часам ночи начал сбиваться и наконец сказал, что не знает наверно – та ли дорога, и если та, то колодцы должны быть близко, а если не та, то он не знает, как далеко еще до Орта-кую. Так как чрез эту неуверенность проводника рождалось сомнение, что быть может дорога ведет и не к колодцам, а в сторону от них, то начальник отряда приказал колонне остановиться, а между тем тотчас же послал Ата-Мурат-хана, с фейерверкером из татар Гайнуллою и армянином маркитантом Мосесом, разведать, как далеко еще осталось до колодцев, приказав им как можно скорее возвратиться. Было уже около полуночи, когда люди, пройдя, по всей вероятности, верст около 30, не могли далее двигаться.

В мучительном ожидании возвращения посланных прошло около 2 1/2 часов. Воды не было ни капли. Приходилось подумать о спасении людей. Идти вперед, не зная в каком расстоянии и даже в каком направлении находились колодцы, было безрассудно. Идя назад, можно было наверное рассчитывать встретиться с пехотою и получить от нее хотя не много воды для казаков. Маркозов решил отступить на встречу эшелона Козловского. В то же время он отправил Левиса, с командою доброконных казаков, отвезти задним эшелонам приказание тоже повернуть к Игды, а Козловскому, кроме того, выслать воды на встречу казакам.

Казаки с трудом поднялись с места; обратный путь их был в высшей степени тяжелый. С восходом. солнца мучения жажды у всех усилились. Лошади начали валиться; люди теряли силы и постепенно стали бросать на дороге фураж, сухари, одежду, патроны и даже ружья, которые, впрочем, подбирал дежурный по полку с наиболее крепкими людьми. Часов в восемь томление дошло до того, что казаки стали снимать сапоги и всю одежду, кроме рубах; разрывали ямы в песке и ложились в них; другие вдыхали из разрытых ям воздух, несколько более освежаемый относительною прохладою нижних слоев земли; некоторые, как бы потерявшие сознание, разошлись по сторонам, предполагая найти колодцы. Люди, оставленные по пути накануне, и теперь едва двигались. Около 10 часов утра, передние из казаков, большею частью пешие, или вовсе без лошадей, или ведя их в поводу, встретили наконец туркмен с несколькими бурдюками воды из Бала-ишема, которую Маркозов принужден был раздавать сам, чтобы сохранить при этом возможный порядок. Каждому человеку пришлось по крышке, а слабым по две. Но это ничтожное количество воды, весьма дурного качества и к тому же почти горячей, помогло мало.

Между тем эшелон Козловского, пройдя 19-го утром верст 14, остановился. Отставших было в кабардинском батальоне до 30 человек, в сборной роте не более 7 и в артиллерии 4; но совершенно обессилевших и без чувств еще не было. Присталым воды не давалось, для того, как показывал в последствии начальник эшелона, «чтобы не подать повода и другим расходовать несоразмерно свою воду и отставать для получения ее вновь». На привале роздали по котелку воды каждому человеку в кабардинском батальоне и по 9 крышек людям сборной роты. Здесь Козловский получил от начальника отряда приказание идти на Бала-ишем. Колонна выступила туда в пятом часу пополудни. Но пройдя верст 8 Козловский получил новую записку от Маркозова: повернуть на Орта-кую, «так как колодцы Бала-ишем могут быть засыпаны». При этом начальник отряда предложил Козловскому выслать одну роту с посудой вперед к Орта-кую, с тем чтобы она подвезла воду на встречу его эшелона, так как подвезут ему воду еще ранее этой роты и казаки. Сделав верст 10, Козловский вынужден был остановиться ибо проводники опасались ночью сбиться с дороги. Присталых было больше, чем во время утреннего перехода. Люди были сильно утомлены, в особенности в сборной роте. На ночлег роздали в кабардинских ротах еще по котелку воды каждому человеку; командующий же сборною ротою, получив всего два бочонка воды, роздал только один, причем на человека пришлось по три крышки, а другой бочонок оставили для следующего дня.

20-го числа, с восходом солнца, кабардинский эшелон выступил вперед и шел до 7 1/2 часов утра. В это время прибыл к нему капитан Тер-Асатуров с несколькими казаками и сообщил ему, что кавалерия отступает, находясь в бедственном положении. Козловский остановился и послал на встречу ей 12 бурдюков воды, которую он взял у людей одного из проводников, нанявшего своих верблюдов отрядному маркитанту и отправлявшаяся с этими верблюдами из Игды к Орта-кую не прямо, а через колодцы Бала-ишем. Караван этот только что присоединился к колонне. Туркмены, бывшие с ним, передали, что кол. Бала-ишем не засыпаны и находятся не вдалеке от места привала. Козловский тотчас же послал приказание роте, направленной к Орта-кую, повернуть на Бала-ишем и подвезти воду к эшелону. Вслед затем прибыл и Левис с 22 казаками, посланный Маркозовым, и передал Козловскому приказание возвратиться. Так как лошади были не поены уже вторые сутки, то Левис потребовал от Козловского воды для лошадей, чтобы, напоив их, передать приказание начальника отряда и всем задним эшелонам. Но Козловский, имея воды самое ограниченное количество, не мог напоить лошадей, он дал только казакам и предложил Левису послать приказание начальника отряда с туркменом, самому же идти к колодцам Бала-ишем; на это Левис согласился. С туркменом отправил приказание в задние эшелоны, а сам с проводником, данным ему Козловским, поехал к Бала-ишему. чрез несколько времени начальник эшелона послал еще 10 бурдюков воды на встречу казакам; затем еще из каждой роты по два человека с водою и по пяти верблюдов, для подвозки отсталых казаков. Часов около 11 передовые из возвращавшихся казаков дошли до кабардинского лагеря. Здесь казакам дали опять по крышки воды, и те из них, которые были в силах, немедленно направились к Бала-ишему, отстоявшему верстах в 15 от лагеря. На пути к этим колодцам казаки подвергались таким же мучениям и приходили в такое же изнеможение, как при следовании к кабардинскому лагерю, только все это здесь проявлялось еще в более сильной степени. Передовые казаки стали подходить к Бала-ишему часа в три, а остальные следовали по одиночке по всему пути от эшелона до Бала-ишема. Начальник отряда остался в кабардинском эшелоне и был свидетелем тяжелого положения, в котором находилась сборная рота. На весь день люди ее получили только по три чары воды из запаса, данного ей накануне[126]126
  Кабардинцы получили по 3/4 котелка воды. Случаев, совершенного изнеможения людей было около 20.


[Закрыть]. В другой роте оставалось не более шести человек, способных на какую нибудь службу; остальные люди, мучимые жаждою, или разбрелись в бессознательном состоянии искать воды, или же лежали в изнеможении и просили дать им воды; семь человек были совершенно без чувств, и только благодаря священнику Бекаревичу, давшему им воды, они были спасены. Часов в 7 прислали в эшелон воду в нескольких бурдюках, отбитых передовыми казаками подполковника Левиса у встреченных при колодцах Бала-ишем туркмен, которые побросали верблюдов и разбежались, кроме двух человек, там же захваченных. В 10 часов вечера пришла стрелковая рота из Бала-ишема с водою, сделав в этот день более 40 верст. Люди сборной роты, за исключением семи пораженных солнечными ударами, оправились и на другой день могли идти в Бала-ишем.

21 апреля начальник отряда прибыл с сборною ротою в Бала-ишем, куда вскоре затем подошел и кабардинский батальон. Переход этот сделан был благополучно как кабардинцами, так и сборною ротою. Люди, имея воду в достатке, ни обморокам, ни особому утомлению не подвергались и только в сборной роте, из наиболее ослабевших накануне, 20 человек ехали на верблюдах.

В Бала-ишеме произвели перекличку казаков, не оказалось четырех человек; из них трое первыми заболели при отступление 20 апреля и остались на дороге от бывшего кабардинского лагеря к Орта-кую. За ними послали верблюдов с туркменами-проводниками и с водою. Часам к пяти пополудни вернулись к отряду: туркмен Ата-Мурат, фейерверкер Гайнулла и армянин Мосес, отправленные в ночь с 19 на 20 число к Орта-кую, для отыскания этих колодцев. С ними происходило следующее. До колодцев Орта-кую они доехали до рассвета. Колодцы оказались приблизительно верстах в десяти от места последней остановки казачьих сотен; их оказалось четыре; воды в них достаточно и довольно хорошего качества. Наполнив шесть бутылок водою, фейерверкер Гайнулла поехал к месту последней остановки сотен; Ата-Мурат же и Мосес остались у колодцев ждать прибытия Маркозова. Наступил уже полдень, но ни отряда, ни Гайнуллы не было видно. В это время к Орта-кую пришел пешком один казак[127]127
  Четвертый из не оказавшихся по перекличке.


[Закрыть]. Когда кавалерия поворотила назад, он спал так крепко, что не слыхал движения своих товарищей, которые в темноте его не заметили. Проснувшись на рассвете и не видя кругом себя ни души, он пошел по конским следам и добрел до Орта-кую. Здесь он подкрепился шашлыком из барана, которого зарезал Ата-Мурат из числа многих, оставленных кочевавшими там туркменами, незадолго до прихода посланных Маркозова удалившимися от колодцев. Чрез некоторое время показались еще два человека: туркмен и армянин-духанщик Люди эти сообщили, что начальник отряда послал искать Ата-Мурата и его спутников и что отряд собирается у Бала-ишема. К вечеру вернулся к Орта-кую фейерверкер Гайнулла, пешком без лошади, которая у него пала. Таким образом у Орта-кую 20 вечером собралось шесть человек. Набрав воды в ведро и в бутылки, они тронулись в путь, ведя своих заморенных лошадей в поводу. Вечером того же дня они нашли лежавших в стороне от дороги трех казаков, которым дали воды и сухарей, но не могли взять с собою, так как не имели сил ни нести их на себе, ни посадить на измученных своих лошадей. При этих людях остался казак. Все они доставлены в лагерь уже утром 22 числа, в совершенно бесчувственном состоянии, пораженные солнечными ударами и истомленные жаждою[128]128
  До Красноводска их довезли на верблюдах. По приезде туда, один из них умер.


[Закрыть].

Найденная в Бала-ишеме в изобилии вода (18 колодцев) освежила людей и животных. Весь день 21 числа был занят поданием помощи людям, пораженным солнечными ударами и изнемогавшим от усталости и потери сил. К общему упадку и истощению сил нижних чинов не мало способствовало еще и то обстоятельство, что жара последних четырех дней отнимала всякую охоту и возможность к принятию какой бы то ни было пищи.

Между тем задние эшелоны: дагестанский, ширванский и самурский 19 и 20 чисел находились в следующем положении. В двух ширванских ротах отставших было не более 10–15 человек, а случаев обморока не было вовсе. В полевом артиллерийском дивизионе, следовавшем при этих ротах, был пример истощения сил нескольких человек на пастьбе 20 числа во время дневного привала. В самурских ротах, выступивших только 20 числа после обеда из Игды, в этот день утомленных людей не было. На другой день, уже после поворота назад, вследствие очень длинного перехода, так как эшелону приказано было дойти непременно до Игды, пристало человек около десяти, но людей, падавших обморок, не было вовсе. На дневном привале был только случай солнечного удара с солдатом, лежавшим на солнце, не прикрывшись ничем. В дагестанских ротах изнурение людей обнаруживалось еще в меньшей степени.

18, 19, 20 и 21-го, также как и до 3 1/2 часов пополудни 22-го числа, большую часть дня термометр Реомюра показывал свыше 40°, а 19 апреля к часу пополудни ртуть поднялась свыше 45°. Падающие от изнурения и зноя верблюды, лошади и бараны до того усеяли своими трупами окрестности лагерных мест, что отряду, в случае продолжительной стоянки на одном месте, грозила зараза. Во время привалов верблюдов приходилось посылать на пастьбу за 6 и даже более верст от колодцев, так как ближе корма были вытравлены до прихода отряда. Верблюды и при хорошем корму занимают чрезвычайно большое пространство. Можно представить, сколько места должны были занимать сотни верблюдов каждого эшелона на пастьбе с плохим кормом. Пространство в несколько квадратных верст, при пересеченной песчаными буграми местности и при той особенной важности, которую для отряда представляли верблюды, требовало большого числа людей для прикрытия их и весьма больших трудов. Людям, после 15–20 верстного утреннего, перехода и в ожидании дальнейшего марша ночью, поминутно приходилось бегать по высоким буграм за животными и загонять их при страшной жаре, что без сомнения увеличивало спрос на воду. Выставлять на каждое звено по бочонку воды как это было сделано в Бала-ишеме, на безводных переходах не было никакой возможности. Самая вода не была в состоянии утолить жажды. Дня через три она обращалась в какой то подогретый кисель из жидкости, которая еще в колодце имела отвратительные качества. Глубокие пески, не редко перемежающиеся с известковою пылью, сушат грудь горло и язык; солнечные лучи при недостатки воды приводят людей в совершенное изнеможение, парализуют даже лошадей, чему образчиками служат лошади Маркозова и князя Чавчавадзе, пользовавшиеся лучшим сравнительно с другими уходом и, тем не менее, в числе других павшие от солнечных ударов.

«Будучи от природы здоров, доносил Маркозов в кавказский штаб, несомненно крепче многих солдат, между которыми нередки юноши в 22–23 года, я ставил себя в их положение и сознавал, что требуемое от них, по необходимости, даже для меня было бы невыполнимо. Выпотение так велико, что нет меры количеству воды, которое нужно влить в желудок, чтобы утолить жажду. Даже самые воздержанные офицеры, конечно, значительно менее, сравнительно с солдатом, несущие физический труд, нуждаются в жаркие дни по крайней мере в 4–5 бутылках жидкости. Значительное количество инфузорий, заключающихся в воде, делали последнюю весьма вредною для желудков, и, наконец, необыкновенное высыхание воды в бочках заставляло расходовать ее весьма бережно».

Обстоятельства эти, сопровождавшие движение отряда в течение четырех дней, выяснили вполне, что хотя и с большим трудом, но отряд все-таки может пройти до крайнего пред хивинским оазисом колодца Доудур, но от этого колодца до Змукшира оставалось не менее 220 верст. Приходилось подумать, на что отряд может рассчитывать, идя все вперед и вперед. Размышления по этому вопросу привели Маркозова к заключению, что идти вперед безрассудно. Еще в 6 часов вечера 20 апреля, из лагеря при кабардинском эшелоне, он отправил начальникам задних эшелонов следующую записку: «кавалерия наша почти вся легла: безводие здесь поразительное; далее идти нельзя. Прошу отступить к колодцам Игды, откуда выслать воду на встречу колонне к 22 апреля. Отступая, старайтесь помогать друг другу». Хотя на другой день по прибытии Бала-ишем, под влиянием представления некоторых начальников, что вверенные им войска могут идти вперед, если им дать отдыху несколько дней, решимость начальника отряда отступать к Красноводску и начала было колебаться и Маркозов хотел с некоторою частью отряда идти вперед, для чего уже отданы были им приказания Левису выбрать доброконных казаков и ехать в Игды вновь повернуть эшелоны к Бала-ишему, но благоразумие и сознание долга спасти жизнь людей там, где жертвовать ею было бы совершенно бесполезно, к счастью, одержали верх. Полковнику Маркозову сделаны были представления о том, что неудобно решиться на дело, не обсудив его всесторонне, и что было бы полезно вызвать начальников задних эшелонов для этого обсуждения. Последних вызвать можно было или вместе с их эшелонами, или послать за ними конвой из казаков. Как то, так и другое было равно не удобно: потерялось бы много времени, в войсках от продолжительной стоянки на одном месте появились бы болезни от гниющих трупов животных, а фактическая невозможность дальнейшего движения вперед для них все-таки не была бы ясна. Пришлось ограничиться лишь теми начальниками, которые находились в Бала-ишем Таким образом были приглашены: командир кизляро-гребенского полка подполковник князь Чавчавадзе, командующий сводным казачьим дивизионом подполковник Левис-оф-Менар, начальник эшелона и командир 2-го батальона кабардинского полка майор Козловский, командующий горною артиллериею в эшелоне майора Козловского капитан Мерковский, врач Биейко, флигель-адъютант Милютин, адъютанты главнокомандующего капитан Ореус и штабс-ротмистр Корсаков и личный адъютант начальника кавказского штаба капитан Семенов.

Полковник Маркозов высказал собравшимся, что идти вперед всем невозможно, так как жара усилилась, а вместе с нею усилилась и потребность в воде; между тем находившейся при отряде посуды недостаточно, тем более, что и самое безводное пространство от Доудура до Змукшира гораздо более, чем предполагалось, не менее 220 верст, и что поэтому он, Маркозов, предполагает взять вперед только 5 рот и дивизион горной артиллерии, с ними забрать всю водяную посуду, а остальную часть отряда, в том числе всю кавалерию, оставить у Орта-кую или у Бала-ишема, впредь пока он найдет возможность возвратить ей всю водяную посуду или вообще дать помощь. Вы сказав это, Маркозов добавил, что не считает удобным допускать подробного обсуждения мер, которые могли бы быть приняты, так как это повело бы к продолжительным прениям, а просит присутствующих выразить свое мнение только категорическим произношением: да или нет. Все объявили – нет, кроме капитана Мерковского, который отвечал утвердительно, прибавив, что меняет свой ответ, если не будет с своим дивизионом включен в колонну, назначенную продолжать путь. Но начальнику отряда одинаково была дорога судьба и тех, которые должны были оставаться у Бала-ишема или Орта-кую, а положение этих войск, в действительности, могло обратиться еще более в худшее, чем тех, которых он повел бы вперед. Без посуды, без верблюдов, без провианта, недели чрез три люди находились бы в безвыходном положении; кавалерийские же лошади погибли бы тотчас, так как весь фураж предполагалось забрать для артиллерийских лошадей. Этого же больше всего опасались и начальники частей войск, высказавшихся отрицательно. Полковник Маркозов решил возвратиться в Красноводск.

В высшей степени тяжело было всем чинам отряда, из коих большинство с неимоверными лишениями исходило в предшествовавших рекогносцировках не одну тысячу верст по безотрадной пустыни, отказаться от достижения преподанной им конечной цели, в то время, когда цель эта казалась уже столь близкою к осуществлению. Приказание об отступлении в задних эшелонах произвело потрясающее действие. Так, Араблинский в путевом журнале своего эшелона записал: «Собрав всех офицеров, я прочитал роковую записку[129]129
  Полковника Маркозова, от 20 апреля.


[Закрыть], которая поразила нас всех. Не вдаваясь в подробности заявлений офицеров, я дал сигнал „кругом“[130]130
  Колонна была в то время в движении. Записка получена 21 апреля, в пять часов утра.


[Закрыть]: никто не понимает, люди продолжают идти вперед. Тогда дал сигнал „стой“: остановились все; но по сигналу „кругом“, который был повторен пять раз, люди все таки стоят, как будто на них нашел столбняк. Наконец, голос и команда ротных командиров заставили людей повернуться». В другом месте того же журнала говорится: «вперед шли ровным маршем; назад же и в особенности в первый момент надо было командирский голос возвысить».

Приняв решение отступить в Красноводск, Маркозов привел его в исполнение не теряя времени, так как промедление привело бы к тому, что продовольствия не достало бы для людей, не говоря уже про фураж для лошадей, которого оставалось всего до 1,050 пудов и дача которого могла лишь отпускаться по 5 фунтов в сутки. Недостаток ячменя заставил начальника отряда, пред выступлением назад, отдать приказание забраковать по 15 лошадей в каждой сотни, которым зернового фуража и не отпускать. Это же обстоятельство заставило его, из Игды, 25 апреля, написать Клугену в Красноводск: «…. Мы идем назад. Теперь то начинается ваша роль. Вы, конечно, поймете, что фураж у нас не в изобилии и потому необходимо как можно ближе к Белеку подвезти нам ячмень… Если окажется возможным, то не мешает также держать около Белека на лодках, или пароходе, или барже и сухари или хлеб. Вы знаете, что идти назад всегда труднее и что тут-то именно и необходима энергическая помощь и предупредительность. Вы поймете, как мне важно знать, что это письмо вами получено и потому ради Бога, давайте скорее ответ. Нельзя ли будет выслать нам на встречу маленький караван с туркменами, так вьюков 15–20 ячменя и сухарей. Это было бы недурно очень.»

Выступление от Бала-ишема к Игды назначено было в тот же день, когда решено отступить (22 апреля), в 4 часа пополудни. Оказалось, что около 100 человек казаков, и более ста пехотинцев, потерявших совершенно силы и пораженных солнечными ударами, нужно было везти на верблюдах, в имевшихся при отряди в небольшом количестве носилках или же просто привязанными на этих животных. Движение отряда до Игды было весьма трудное. Верблюды и лошади падали в значительном числе; последних брошено около 40 штук. По дороге валялось много верблюдов и баранов, павших в эшелонах ширванском, дагестанском и самурском. Усиленному падежу этих животных содействовало и то обстоятельство, что бывший в пустыне подножный корм, при наступивших жарах, весь выгорел. Падеж этот продолжался, хотя и в меньшей степени, при возвращении отряда, на безводном пространстве от Игды до Джамала. Войска шли безостановочно. Так, самурский эшелон от колодцев Игды до самого Красноводска шел без дневок в течении 19 дней: ширванский эшелон сделал дневку у Игды и потом до Красноводска две дневки, а кабардинский имел сначала одну дневку 29 апреля, а потом сряду две дневки, 10 и 11 мая.

Согласно приказания начальника отряда, Клуген выставил 15 верблюдов с ячменем к колодцам Кара-чаглы, верстах в 40 от колодцев Белек, а к этому последнему выслал на 17 туркменских лодках хлеб, воду, уксус, спирт, сало и ячмень. Передовой кавалерийский эшелон прибыл в Красноводск 7 мая, а последний эшелон отряда (Майора Козловского) 14 числа. Кабардинцы все время сопровождаемы были небольшою партиею туркмен. 13 мая, на переходе от колодцев Белек колодцам Курт-куюсы, партия эта до того наседала на арьергард, что пришлось по ней стрелять даже из орудий[131]131
  Маркозов в кавказский штаб 25 апр. 1873 г., глав-щий воен. Министру 2 июня, Козловский Маркозову и Батьянову 14 мая и 28 июня, кн. Чавчавадзе Маркозову 14 и 18 апр., Левис в штаб войск Терской области 12 июля, путевой журнал Араблинского, Свистунов Лорис-Меликову 4 сент., записка Маркозова о его походах в Туркмении.


[Закрыть] во всех эшелонах, не смотря на чрезвычайные труды и лишения похода, упадка духа между войсками не обнаружилось. Дисциплина соблюдалась самая строгая. Все чины, от начальника отряда до последнего солдата, переносили тягости похода с полным самоотвержением, добросовестностью и мужеством. Если и замечены были одиночные случаи крайнего изнеможения в отдельных личностях, доведенных, так сказать, до горячки и бреда, вследствие совершенно понятных мучений от зноя и жажды, то на таких людей надо смотреть как на страдавших обыкновенными болезнями и вызывавших поэтому только сожаление и участие. Напряжение физических сил человека имеет предел, далее которого борьба с природою становится противоестественна и невозможна, а физическое изнеможение известного рода всецело отражается на нравственном состоянии и лишает человека воли и рассудка. Таково именно было положение немногих, впрочем, чинов красноводского отряда, доведенных до потери сознания.

Войска красноводского отряда во всех отношениях достойны своих более счастливых товарищей, труды которых увенчались успехом. Главнокомандующий кавказскою армиею так отозвался о красноводском отряде «Сожалея вместе с вверенною мне армиею о неблагоприятно сложившихся обстоятельствах, лишивших красноводский отряд возможности воспользоваться плодами трехлетней отличной службы кавказских войск в Закаспийском крае, я не могу не отдать должной дани уважения заслугам сего отряда, в особенности замечательной твердости и самоотвержению, с какими переносились им неимоверные труды и лишения, неистощимой энергии и рвению его в борьбе с препятствиями. Он отступил лишь пред невозможностью. За все это объявляю мое сердечное спасибо нижним чинам и мою искреннюю благодарность всем начальствующим лицам и офицерам, своим примером и участием поддерживавшим нравственные силы подчиненных и облегчавшим их страдания»[132]132
  Приказ по кавказскому военному округу 20 июля 1873 года, № 159.


[Закрыть].

Во время похода, из целого отряда умерло только два человека, а случаев заболевания с 26 марта по 14 мая было 3,077, что составляет около 60 заболеваний в день на общую числительность отряда в 2,205 человек. Эта цифра болезненности показывает как тех больных, которые должны были подлежать поступлению в лазарет, так и околодочных. Болезни в походе проявлялись большею частью в формах не серьезных. Наиболее распространенными были поносы слизистые и кровавые, перемежающаяся лихорадка, ревматизм и нарывы. Хотя цифра кровавых поносов и значительна (344 случая), но поносы эти были почти исключительно легкие, так что больные могли все время делать поход пешком; серьезных расстройств было около 10 случаев.

По донесению генерала Старосельского, командированного главнокомандующим для осмотра возвратившихся из похода войск, оказывается, что болезненность в отряде, по возвращении в Красноводск, была не особенно велика, если принять во внимание те труды и лишения, которые пришлось перенести им. На списочное состояние отряда почти в 3,000 человек, цифра больных, считая тут околодочных, вращалась, около 250–270 человек. Болезни преобладали те же, что и во время похода. По относительному числу больных, в госпитальном отделении первое место занимали роты кабардинского полка и затем ширванского. Из возвратившихся из похода людей, в первый месяц по возвращении в Красноводск, умерло 6 человек. В следующий затем два месяца смертность усилилась: не смотря на то, что значительная часть отряда была спущена в западный берег Каспия, в свои штаб-квартиры, в Красноводске за это время умерло 23 человека.

По свидетельству Старосельского, самый здоровый вид в отряде имели люди самурского полка, затем все артиллерийские нижние чины и дагестанские роты. Вид кабардинцев, хотя и нельзя назвать неудовлетворительным и свидетельствующим о большом изнурении людей, был однако хуже чем в других частях, за исключением рот ширванского полка.

В одежде нижних чинов недостатка или особых неисправностей не было; обувь, за весьма малым исключением, совершенно годная; мундиры, хотя не очень свежие, но достаточно опрятные; шинелей довольно много потертых, но вообще оне изрядны; гимнастические рубахи большею частью в исправном состоянии.

Из числа 457 казачьих лошадей, считая в том числе и офицерских выступивших в поход, пало 143[133]133
  Из этого числа 86 лошадей пали с поворота от Орта-кую до Бала-Ишема и 40-по прибытии к этим последним колодцам.


[Закрыть] и, по возвращении в Красноводск, до начала июня, еще 34. Остававшиеся лошади были крайне бессильны, болезненны и сильно побиты в походе. По донесению Старосельского, всех без исключения лошадей, по крайней мере во время его пребывания в Красноводске, нужно было считать негодными к службе. Таких лошадей, которых можно было седлать без вреда для них, было не более 10, много 15 лошадей в сотне. Доказательством крайнего изнурения, до которого были доведены казачьи лошади, приводится следующий факт. 3 или 4 июня Маркозов послал роту пехоты и 40 казаков для наказания жителей одного из ближайших туркменских кочевьев за подозреваемое участие их в уводе в плен русского рыбака Пехота была отправлена на пароходе прямо, а казакам приходилось сделать в обход верст 80. Для этой командировки были выбраны 40 лошадей самых лучших из всех сотен. Но оказалось, что и эти лошади, сделав в два дня до 70 верст, пришли в такое положение, что офицер, начальствовавший командой, должен был повернуть ее обратно, не дойдя до цели командировки. Между лошадьми открылся сильнейший понос и из сорока 21 лошадь, еще до поворота назад, выбились из сил до такой степени, что казаки, дав им ночью отдохнуть, едва потом могли довести их в поводу до Красноводска.