Текст книги "Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты"
Автор книги: Николай Гарин-Михайловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
В 90-е годы Гарин был еще далек от мысли о необходимости коренных социальных преобразований, как обязательной предпосылке глубоких изменений в судьбе народа, от понимания исторической миссии пролетариата. Основным деятелем общественной жизни представлялась ему передовая демократическая интеллигенция, вдохновляемая любовью к народу, пониманием его нужд и запросов; основную же задачу эпохи писатель видел в осуществляемом этой интеллигенцией техническом прогрессе, освоении природных богатств страны, базу для которых дает бурное развитие промышленного капитала, в просвещении народных масс.
Эти мысли, проводимые Гариным и в его публицистических статьях (печатавшихся в начале 90-х годов в газете «Новое время», в журнале «Русское богатство») и в художественных произведениях, несомненно свидетельствовали об известной идейной ограниченности писателя. В то же время воззрения Гарина далеко не укладывались в рамки широко распространенной в интеллигентской среде 80-90-х годов теории «малых дел».
От этой теории, от обычного культуртрегерства, утверждавшего, что «наше время – не время великих задач», ограниченного узкими рамками «сегодняшнего дня», рассчитанного прежде всего на то, чтобы успокоить «больную» совесть «слабого» интеллигента, взгляды и умонастроения Гарина отличаются масштабностью, перспективностью, умением за каждым из пропагандируемых им мероприятий видеть широкие горизонты и «огоньки» будущего, стремлением активно вмешиваться в жизнь, бороться с ее неустройствами и неполадками. Пассивное, инертное отношение к действительности, – будь то мещанское «благоразумие», нежелание жертвовать своим покоем и благополучием, возведенные ли в философскую категорию непротивление и бездеятельность, проповедуемые толстовством («Жизнь и смерть», 1896), или неспособность народнической интеллигенции понять истинные потребности народа, – все это одинаково неприемлемо для Гарина.
Страстный обличитель всякой рутины, косности, застоя, Гарин видит свой идеал в мужественном, деятельном человеке-труженике, глубоко сознавшем свой долг перед родиной и народом и в исполнении этого долга обретающем подлинное счастье.
«Поэтом труда» назвал Гарина М. Горький [15]15
См. М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 17, М. 1952, стр. 77.
[Закрыть]. Подлинным гимном труду, человеку-деятелю звучит уже ранний очерк Гарина «Вариант» (1888). Герой его – инженер Кольцов, строящий дорогу в Сибири, – вдохновенный работник, страстно любящий свое дело, связывающий его с будущим расцветом и могуществом родины, уподобляет деятельность свою и своих товарищей легендарным подвигам Ермака: «Проведением дороги мы эти необъятные края сделаем реальным достоянием русской земли. Это будет второе завоевание этого края». Близки Кольцову и персонажи ряда произведений Гарина середины 90-х годов: герои рассказа «Радости жизни» (1895), лесничий Войцех («Войцех», 1895), земский врач Колпин («Жизнь и смерть», 1896), студент Моисеенко («Гимназисты», 1893).. Все эти люди, скромные рядовые труженики, велики своим альтруизмом, преданностью избранному делу, твердой уверенностью, что «нет выше счастья, как работать во славу отчизны и сознавать, что работой этой приносишь не воображаемую, а действительную пользу».
Но Гарин не может не замечать, что среди окружающей его интеллигенции таких людей сравнительно немного, что в подавляющем своем большинстве «образованное общество» живет без идеалов, далеко от народа, что значительная часть молодежи также заражена настроениями аполитичности и бездействует или бродит «без дороги» в напрасных поисках точки приложения своих сил, своего места в жизни.
Судьбы молодого поколения особенно тревожили писателя – с ним связывались у Гарина представления о «новых людях», преобразователях «неустроенной жизни».
В чем причина низкого умственного и нравственного развития молодежи, ее практической и теоретической неподготовленности к полезной деятельности, в чем корни инертности, отсутствия прочных связей с жизнью, живых интересов и стремлений? На этот вопрос, горячо дебатировавшийся прогрессивной публицистикой и беллетристикой конца 80-х – начала 90-х годов, Гарин попытался дать ответ в своей тетралогии, состоящей из повестей: «Детство Темы» (1892), «Гимназисты» (1893), «Студенты» (1895), «Инженеры» (1906).
Основным содержанием этого цикла и является изображение того, как в условиях современного писателю социального строя, под влиянием порожденной этим строем порочной системы школьного и семейного воспитания уродуется и калечится человеческая личность, как постепенно, с самого раннего детства, вытравляются и искажаются в ней потенциально присущие натуре ребенка положительные качества, как, наконец, формируются те самые безыдейные, безвольные люди без определенной жизненной цели, без «путеводной звезды», обилию которых поражалось общество, их же породившее. Таким рефлектирующим интеллигентом, к чему-то стремящимся, но всегда быстро остывающим и постепенно приспособляющимся к обывательской среде, и является центральный герой тетралогии Артемий Карташев. Было бы ошибочным видеть в Карташеве alter ego (второе я – лат.)самого писателя и тем более делать Карташева носителем взглядов и умонастроений Гарина на том лишь основании, что материал, положенный в основу тетралогии, в известной мере автобиографичен. Используя в тетралогии определенные факты из жизни семьи Михайловских, Гарин был далек от намерения воспроизвести в художественной форме только свою личную биографию. Замысел писателя был гораздо шире: он стремился через частное передать то общее, что было характерно для судьбы целого поколения интеллигентской молодежи, росшей и развивавшейся в период 60-70-х годов XIX века.
Этому замыслу и был подчинен отбор Гариным биографического материала, – под углом зрения его типичности, общезначимости. Этим объясняется и большой удельный вес в тетралогии (особенно в ее второй – четвертой частях) художественного вымысла – обилие фактов и персонажей, отсутствовавших в личной биографии писателя. Гарин «крупным планом» изображает общественную жизнь эпохи, быт и нравы интеллигенции; он обращается также и к другим социальным слоям общества (городская беднота, крестьянство, деклассированные элементы), показывает умонастроения учащейся молодежи, ее идейные искания, стремление определить свое место в жизни. В последней части тетралогии, создававшейся в годы первой русской революции, Гарин критически изображает царскую армию, церковь, подчеркивает гнилость «устоев» буржуазно-дворянской семьи, уделяет большое место изображению революционного народничества 70-х годов. Все это придавало автобиографическим повестям Гарина характер широкого социального полотна, что и отметил М. Горький, определяя тетралогию Гарина, как «целую эпопею» [16]16
М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 17, М. 1952, стр. 80.
[Закрыть].
В то же время своими повестями Гарин продолжил традицию распространенного в русской классической литературе жанра «семейной хроники», художественной автобиографии. Он воспринял у этого жанра в первую очередь те его особенности, которые наилучшим образом позволяли ему осуществить свое намерение – показа становления личности под влиянием общественной среды. Гарин наследует у Л. Н. Толстого и С. Т. Аксакова умение передать «диалектику души» своего героя, интерес к его внутреннему миру, формированию характера. При всей широте и многообразии отображаемых писателем жизненных явлений, образ Карташева, его судьба являются тем основным стержнем, вокруг которого формируется сюжет тетралогии, который придает стройность и единство ее композиции.
Развертывая действие тетралогии во временной последовательности, Гарин начинает повествование с изображения детских лет Карташева. Маленький Тема наделен многими чертами характера, которые при их естественном и правильном развитии сделали бы из него «настоящего», в гаринском понимании этого слова, человека – деятельного, отзывчивого к нуждам людей, хорошего и честного работника своей страны. Тема жизнерадостен, смел, активен, полон расположения и симпатии к окружающим. Бьющая в нем ключом энергия ищет выхода, проявляется в многочисленных выдумках и проказах. Но уже эти, такие естественные и понятные в его возрасте, порывы являются источником серьезных и тяжелых для восьмилетнего ребенка переживаний, первых разочарований в людях, и притом в людях самых близких. Отец Темы, Николай Семенович Карташев, генерал в отставке, – выученик николаевской армии, чужд всяких педагогических «тонкостей». В проступках сына он видит только нежелание повиноваться воле старших и готов искоренять непослушание самыми строгими мерами. Физическое наказание, порка, которой подвергает Тему отец, вызывает у мальчика чувство панического страха перед ним, даже ненависти. Страх, отчужденность, первые поползновения к лжи и обману как средству избежать незаслуженно строгого наказания – таковы следствия педагогической системы генерала Карташева.
Антиподом, казалось бы, своему мужу, добрым гением семьи выступает в «Детстве Темы» Аглаида Васильевна Карташева. В образе ее много привлекательного: она умна, образованна, ребенок для нее – это маленький человек, требующий к себе внимания, уважения, ласки. Армейские приемы мужа по отношению к детям вызывают у Аглаиды Васильевны возмущение и негодование. Такую же нетерпимость проявляет Аглаида Васильевна и к гимназическим порядкам, тяжело отразившимся на чутком и впечатлительном мальчике. Убийственное равнодушие к индивидуальности ребенка, заведомое желание педагогов видеть в ученике потенциального преступника и негодяя – все это оскорбительно и страшно для матери, вызывает ее справедливый гнев против школы.
Но по сути дела цель, преследуемая Аглаидой Васильевной при воспитании детей, та же, что и у ее мужа и у гимназии, – дать верного слугу и «советчика» царю, вырастить человека, гордого своей принадлежностью к дворянству, нетерпимого к «крамольным», революционным взглядам и мыслям. Взрослым Карташевым чужд и враждебен всякий демократизм и социальный критицизм, существующий порядок вещей кажется им вполне оправданным и единственно возможным. В этом духе воспитывают в семье Карташевых и детей.
С детских лет Теме уже свойственно взращенное семьей чувство превосходства над обитателями наемного двора – Кольками, Гараськами, Яшками, над их отцами и матерями. Нищета, несчастья, ежедневные будничные драмы, разыгрывающиеся на наемном дворе, привлекают внимание Темы, однако в семье Карташевых к горю бедняков относятся снисходительно-пренебрежительно; в тех же случаях, когда «острый вопрос» трудно обойти, Аглаида Васильевна старается доказать сыну возможность «уладить» его с помощью «добрых» и «умных» людей своего круга, – так устраивается судьба семьи умершего бедняка-учителя Бориса Борисовича.
В своей заботе о душевном покое Темы Аглаида Васильевна объективно углубляет то зло, то духовное растление, которое насаждает в детях гимназия. Так, например, она помогает сыну оправдаться перед самим собой в невольным предательстве, совершенном им по отношению к его лучшему другу – Иванову. Моральной неустойчивостью, нравственными компромиссами, которые впоследствии будут так характерны для Карташева, он обязан не только гимназии, но и семье, внешне такой добропорядочной и нравственной.
Без авторских отступлений, одним подбором фактов, мелких будничных происшествий Гарин уже в «Детстве Темы» показывает, как семья и школа отравляют сознание ребенка, стесняют волю и инициативу, приучают к лжи и приспособленчеству, порождают сознание превосходства над обитателями наемного двора, над прислугой. Но все эти качества живут в душе ребенка в зачаточном состоянии, человеческая природа Темы активно сопротивляется пагубным влияниям окружающего, в нем живут благородные стремления к осмысленной и честной жизни. В конце первой части тетралогии Тема – еще мягкий воск, из которого можно вылепить и настоящего человека и посредственного представителя своего класса. Эта дилемма решится в зависимости от той среды, тех влияний и обстановки, в которую попадет Карташев – подросток и юноша. Такой средой во второй части тетралогии – «Гимназисты» – по-прежнему является семейный круг Карташевых и – уже в гораздо большей степени, чем в первой книге, – гимназия.
Изображение быта и нравов русской пореформенной гимназии, «каторги непередаваемых мелочей, называемых обучением ума и воспитанием души», явилось уже само по себе огромной заслугой Гарина, тем более что система гимназического воспитания осталась в основных чертах прежней и ко времени выхода в свет «Гимназистов».
В обстановке общественного подъема конца 50-х – начала 60-х годов царское правительство пошло на некоторые нововведения в области просвещения, несколько демократизировало гимназию (были уничтожены сословные ограничения при поступлении в средние учебные заведения, школа и ее порядки стали достоянием общественной гласности и т. д.). Однако сколько-нибудь существенных изменений в основных принципах обучения и воспитания в средней школе не произошло. В связи с наступлением реакции после покушения Каракозова на Александра II (апрель 1866 года) министром просвещения был назначен крайний консерватор Д. Толстой, являвшийся в то же время обер-прокурором Святейшего синода. С приходом его в гимназии вновь стали возрождаться порядки времен николаевской реакции (завершившиеся толстовским указом от 19 июня 1871 года). Потому н в изображенной Гариным гимназии второй половины 60-х годов, официально еще живущей по относительно «свободному» режиму, царит бессмысленная зубрежка, большая часть учебного времени тратится на изучение «мертвых», классических языков, остальные предметы изучаются схоластически, они далеки от требований практической жизни.
Но эта жизнь, несмотря на все преграды, врывается и в стены гимназии, она не затрагивает только совершенно инертных, бесцветных, с детства «оболваненных» гимназистов, таких, как первый ученик Яковлев, или тупоумный, самодовольный Семенов. Большинство гимназистов в этом возрасте стремится к свету и знанию, ищет ответов на острые вопросы современности. К их числу относится и Тема Карташев. Он сближается с кружком гимназистов-одноклассников, занимающихся самообразованием, читает труды Писарева, Добролюбова, Шелгунова, которые будят его мысль, помогают определиться настроениям смутного недовольства собой и окружающим миром. Многое, что прививалось Теме с детства в качестве неоспоримых и незыблемых истин, под влиянием бесед в кружке, чтения книг и журналов, теперь переоценивается им. Он «с уважением пожал бы теперь руку простому человеку»; живя в имении матери, он пытается вникнуть в жизнь и нужды крестьян.
Однако беседы с мужиками текут «вяло и лениво», крестьяне и Карташев очень далеки друг от друга, да и вообще Тему поражает разительное несоответствие между мечтой и реальностью, книгой и жизнью. Гимназия не дала ему навыков самостоятельного мышления, постоянная опека семьи и школы лишили воли и настойчивости, обременили сознание условностями и предрассудками. Потому так безуспешны попытки Темы найти «истину», разобраться в поставленных жизнью проблемах, потому так легко переходит он от увлечений новыми для него мыслями и идеями к примирению с тем, что он сам ощущает, как тяжелый гнет.
Этим настроениям Темы, возвращению «блудного сына» в лоно семьи в значительной степени способствует Аглаида Васильевна. Всеми средствами старается она отвлечь сына от его «опасных» увлечений, доказать Теме несостоятельность и вредность теорий, занимающих его ум; когда в усадьбе Карташевых сгорает скирда хлеба, она прямо обвиняет сына в том, что это – результат его заигрываний с мужиками: «Ты видишь уже последствия ваших неосторожных разговоров. Полторы тысячи рублей в этом году дохода уже нет… Теория… основанная прежде всего на том, чтоб для спасения чужих своих, самых близких губить… Отвратительный эгоизм!.. Отвратительная теория, эгоистическая, грубая, несущая с собой подрыв всего…» Классовая ненависть к подобного рода «отвратительным теориям», к «скороспелым учениям Добролюбова, Писарева, Чернышевского» заставляет Карташеву, недавнюю «противницу» всякого насилия над личностью, признать необходимость для «спасения» молодежи палочной, солдатской дисциплины в гимназии. Тема не сочувствует матери, но в спорах и ссорах с ней он всегда слабее, так как у него нет твердого сознания своей правоты и готовности отстаивать ее во что бы то ни стало, мать «давит его умом и сильным характером». Постепенно у Карташева пропадает интерес и к самим теориям и к попыткам воплотить их в жизнь; самое большее, на что он способен, – маниловские мечтания о всеобщем благе, он погружен в рефлексию и ненужный, растравляющий душу самоанализ.
Подобными настроениями охвачены и многие товарищи Темы – Рыльский, Корнев, Долба; кончает самоубийством стремившийся дойти до «сути вещей» Берендя. Общей судьбы избегают в повести лишь студент Моисеенко, взгляды которого складывались, очевидно, еще в годы расцвета революционно-демократической мысли, и гимназистка Горенко, умная, волевая девушка, сирота, характер которой формировался вне влияний дворянско-буржуазной семьи. Большинство же гимназистов постепенно утрачивает жизнеспособность, веру в себя, тускнеет, становится на путь интеллигентской обывательщины.
Именно таким путем, наметившимся уже к концу гимназической жизни, и идет Карташев, став студентом.
Отъезд в Петербург, перспективы вольной студенческой жизни наполняют Карташева предчувствием чего-то радостного и необыкновенного, надеждой, что он станет «другим человеком», «будет заниматься, будет ученым – новый мир откроется перед ним… и забудется он в нем, и потеряет все то, что пошлит людей». Но в Петербург Карташева ведет прежде всего желание избавиться от тягостной опеки матери. Никаких высоких целей, стремление к которым помогало бы переносить трудности, приносило бы нравственное удовлетворение, у него по-прежнему нет. Безволие, бесхребетность, «спутанность» Темы проявляются в полной мере именно теперь, когда он остается один на один с собой, лишенный строгих шор гимназии, твердой и властной руки матери. Не подготовленный к упорному систематическому труду, к самостоятельному мышлению, Карташев скоро перестает посещать университет, он далек от студенческой массы, от передовой молодежи и ее революционных настроений.
Годы пребывания Карташева в университете, а потом в Институте путей сообщения совпадают с расцветом движения революционного народничества, в котором активно и самопожертвенно действовала и лучшая студенческая молодежь. В известной мере эти революционные настроения студенчества нашли отражение и в «Студентах» Гарина. Писатель не раз упоминает о собиравшемся в одной из студенческих столовых кружке революционной молодежи, членом которого является и бывший одноклассник и друг Темы – Иванов.
Когда-то подростки были очень близки между собой, Карташев мучительно переживал свой разрыв с Ивановым, но теперь Иванов инстинктом революционного борца чувствует в Карташеве чуждого себе человека; сдержанно, даже подозрительно относится к Теме и весь кружок Иванова. Предостережения Аглаиды Васильевны уезжающему в Петербург сыну об опасности увлечься революционным движением и попасть на эшафот или каторгу были излишни. Тема слишком инертен, слишком привык к покою и благополучию, в нем слишком прочно живут предрассудки своей среды, чтобы он мог стать на путь революционной борьбы, требующей от человека твердых, непоколебимых убеждений, готовности пожертвовать собой. Эти тенденции его характера отдаляют его от Иванова, толкают на прямые выпады против демократического студенчества, на сближение с «золотой молодежью». Угрызения совести, по временам испытываемые им, по сути дела ничего не меняют в Карташеве-студенте, типичном представителе размагниченной, безвольной буржуазно-дворянской молодежи.
Нравственное падение Карташева как бы символизируется в конце «Студентов» его позорной болезнью и подчеркивается двумя нежелательными и страшными для него встречами с Горенко и Ивановым. Карташев хочет забыть обо всем, что связывает его с прошлым, он не ищет сближения с Ивановым, ему неприятен приезд в Петербург Горенко. Но писатель настойчиво сталкивает Тему с этими людьми. Вновь встретившись с Горенко, Карташев вынужден услышать от нее слова гнева и презрения. «Сознающий эгоист» – так называет она Тему. Горенко требует, чтобы Карташев ушел из дому, где он «не может стать иным». И, как всегда покорный воле более сильной, чем его собственная, внутренне смятенный, уничтоженный, Карташев бежит из дому, собирается покинуть родной город. На вокзале, сквозь решетку арестантского вагона, он внезапно видит Иванова, спокойное лицо его заставляет Тему «как ужаленного» отскочить от окна. Дороги бывших друзей опять перекрестились, показав нравственную высоту и подвижничество одного, душевное смятение и опустошенность – другого.
Моральный тупик, отказ от идеалов юности, мучительное сознание своей душевной неприкаянности и вместе с тем бессилие изменить что-либо – таков итог пути Карташева в первой – третьей частях тетралогии, итог, обусловленный всей совокупностью социальных влияний среды. Рассматривая Карташева и его друзей как продукт пагубного воздействия современного общества на личность человека, Гарин не склонен, однако, снимать со своего героя всякую ответственность за собственную судьбу. Идеализация и оправдание «не героя», той части интеллигенции, которая под теми или иными предлогами отошла от общественной жизни, несвойственна Гарину, и в этом его отличие от массы мещанско-либеральных беллетристов 80-90-х годов (Потапенко, Щеглов, Альбов, Тихонов-Луговой и др.). Гарину дорог целеустремленный, борющийся с трудностями жизни человек, непреклонно идущий к осуществлению своих идеалов, и потому писатель отдает свои симпатии таким, как Горенко, Иванов, Моисеенко, хотя порой ему по-человечески жаль запутавшегося и свернувшего с прямого пути Тему.
Собственно, не героем, «сознающим эгоистом» Артемий Карташев остается и в последней, неоконченной части тетралогии «Инженеры», хотя в этой повести Гарин и наделяет его стремлением к моральному самоусовершенствованию, нравственному очищению.
Над повестью «Инженеры» Гарин работал, начиная с 1904 года, хотя замысел ее, как об этом свидетельствуют последние работы о творчестве Гарина, возник у автора еще в 90-х годах [17]17
См. диссертацию И. М. Юдиной «Н. Г. Гарин-Михайловский», Л. 1954, содержащую весьма обширный и ценный материал, относящийся к жизни и творчеству писателя.
[Закрыть]. Писатель предполагал продолжить историю жизни Карташева до современной ему, Гарину, действительности, но смерть помешала осуществлению этого замысла. «Инженеры» охватывают очень небольшой период жизни Карташева, относящийся к концу 70-х годов, когда он кончает Институт путей сообщения и приступает к самостоятельной практической деятельности. Гарин открывает своему герою дорогу в «большую жизнь», он знакомит молодого инженера с бедственным положением народа, сталкивая его с рабочими – выходцами из деревни, ближе сводит его с представителями революционного народничества; Гарин создает ряд отрицательных образов представителей царской армии (интенданты и военные чиновники, командующие на постройке Бендеро-Галацкой дороги), показывает лицемерие и своекорыстие церкви и ее служителей; особенное внимание писателя привлекает среда технической интеллигенции, в которую попадает Карташев-инженер. За редкими исключениями это люди мелкой души, ограниченных запросов к жизни, больше всего заботящиеся о личном благополучии, – среди них Карташев резко выделяется своей увлеченностью работой, бескорыстием, отвращением ко всяким махинациям и беззакониям, симпатиями к простому народу.
Ему кажется, что труд, искренне увлекшее его дело переродили и обновили его, что он и по мыслям своим стал близок к Тёме-гимназисту. И тем не менее подлинного перерождения с Карташевым не произошло. Непримиримости к «неустройствам жизни», желания активно бороться с ними у Карташева нет, даже его деятельность инженера лишена больших перспектив, широких горизонтов, ему чужды смелые мечты Кольцова («Вариант»). При всей увлеченности Карташева работой она для него в известной мере и средство чувствовать себя «хорошим», не запачкаться «грязью» окружающего.
Самое сокровенное в Карташеве, суть его натуры, роль его и подобных ему в жизни проясняются, когда Гарин сталкивает его, как и в «Студентах», с представителями революционной молодежи. Мерилом для правильной оценки Карташева были в «Студентах» Иванов и Горенко, в «Инженерах» таким мерилом становится сестра Темы – революционерка Маня. Нельзя не заметить, что если в «Студентах» образы Горенко и Иванова (Иванова в особенности) при всей их идейной значимости были несколько схематичны, выступали как бы «на втором плане», то образ Мани в «Инженерах» гораздо живее, глубже, ему отведено в повести одно из главных мест, и в этой перестановке акцентов, в этом пристальном внимании писателя к образам передовой молодежи несомненно сказалось влияние на него революционной ситуации тех лет, когда создавалась повесть (1904–1906). Показывая полный крах семьи Карташевых, непрочность, эфемерность того «счастья», которого добивалась для своих детей Аглаида Васильевна, Гарин только Маню противопоставляет всем членам этой семьи. Жизнь ее освящена высокими идеалами, и поэтому в Мане много душевной силы и ясности, она не знает внутренней раздвоенности и мучительной интеллигентской рефлексии. Ни уже испытанная ею тюрьма, ни будущие, возможно еще более жестокие лишения не пугают ее. «Я лично счастлива, – говорит она, – что попала в лучшую струю человеческой жизни, и что бы меня ни ждало, я лучшего ничего не желаю».
Ясный ум Мани, непредвзятость суждений о жизни и людях позволяют ей дать меткую и безошибочную характеристику брату, которого она любит, но возможности которого не переоценивает. Майя еще резче, нежели Горенко, отзывается о Карташеве, называя его «одним из самых ужасных эгоистов», говоря, что он, если того потребуют обстоятельства, сможет «при всем своем неверии… и крест целовать» и даже «превратиться в одну из тех гадин, которые неуклонно… охраняют существующую каторгу нашей жизни». В этих словах Мани, в осознании самим Карташевым, что он бы не пошел с революционерами, даже если бы и знал, что «истина у них», так как никогда бы не смог, подобно сестре, отказаться от привычных удобств и радостей жизни, сон держится оценка писателем своего героя. Некоторый интерес Карташева к политике, к общественным проблемам, пробуждающийся у него под влиянием сестры, не может изменить основных тенденций его характера.
Трудно предугадать, как повернул бы Гарин в дальнейшем судьбу своего героя. Но тот текст, которым мы располагаем, заставляет говорить о Карташеве как о типичном представителе либеральной интеллигенции, который, если и не станет «охранителем» «каторги» современного общества, то и не будет ее разрушителем, ограничившись в лучшем случае характерной для его социальной прослойки «тихой скорбью о неудобствах и тяготах бытия, – тихой скорбью с легонькой гражданской ноткой» (М. Горький) [18]18
Цит. по книге: А. А. Волков, Очерки русской литературы конца XIX и начала XX веков, М. 1952, стр. 61.
[Закрыть].
Прослеживая во всех деталях – процесс «разобществления личности», превращения значительной части прогрессивно настроенной интеллигентной молодежи в безвольных и слабых обывателей, Гарин всей логикой событий и характеров тетралогии приводил к выводу о необходимости преобразования действительности, пересоздания жизни на таких началах, которые дадут полный простор развитию всего лучшего в человеке, сделают из него достойного работника на благо родины и народа. Именно этой широкой, гуманистический трактовкой проблем воспитания, образования, влияния среды на отдельную личность, которые занимают центральное место в тетралогии, и определяется ее значимость, ее удельный вес и место в творчестве Гарина.
* * *
Три книги тетралогии, большое количество очерков и рассказов, печатавшихся в журналах и объединенных затем в два отдельных сборника, – таков итог литературной деятельности Гарина 1892–1895 годов, итог особенно значительный, если учесть, что писатель даже на самое короткое время не прекращал практической работы инженера и своей общественной деятельности, шел по жизни «на полных парусах». В первой половине 90-х годов Гарин принимает активное участие в изысканиях по постройке Великого Сибирского пути, в его проектировке, работает над проектировкой Казанско-Малмыжской железной дороги, выступает в прессе с пропагандой преимуществ прокладки в России узкоколейных железных дорог, затрагивая в связи с этим вопросом и более общие проблемы развития в стране железнодорожного дела. Лишенные профессиональной сухости, искренние и страстные, резко враждебные по отношению ко всему косному и рутинному, статьи Гарина вызвали большой резонанс в среде технической интеллигенции, а в министерских кругах были встречены резко неприязненно. Не согласившись на требование министра путей сообщения прекратить выступления в печати, Гарин вынужден был в 1894 году на время уйти из министерства и работать по поручениям городов и земств – Казанского, Вятского, Костромского, Волынского и др.
Инженерная и сельскохозяйственная деятельность заставляла Гарина по-прежнему часто бывать в Самарской губернии и в самой Самаре, городе, сыгравшем заметную роль в распространении марксизма в России. Вторая половина 90-х годов была временем бурного промышленного развития, дальнейшего роста пролетариата. Рабочее движение приобретало массовый характер, начался третий – пролетарский – этап освободительного движения в России. Марксистские кружки получили широкое распространение и в Самаре, издавна являвшейся местом ссылки революционеров и «политически неблагонадежных»; в Самаре с весны 1889 по осень 1893 года жил В. И. Ленин, проводивший здесь большую пропагандистскую работу среди учащейся молодежи и интеллигенции. «Семена революционной марксистской теории, брошенные Владимиром Ильичем в Самаре, дали богатые плоды. В последующие годы Самара стала одним из провинциальных штабов марксизма» [19]19
М. И. Семенов, К самарскому периоду жизни В. И. Ленина (Воспоминания), Куйбышев 1937, стр. 77.
[Закрыть]. Гарин, пользовавшийся большой популярностью среди передовой самарской интеллигенции как прогрессивный писатель, как человек, оказывавший помощь общедемократической борьбе с самодержавием (он скрывал в своем имении политически «неблагонадежных», помогал им деньгами, устраивал на железнодорожные работы ссыльную молодежь), был близок к самарским марксистским кружкам, являлся соиздателем и пайщиком первой легальной марксистской газеты «Самарский вестник».
Демократ по убеждениям, «сторонник по возможности мирного закономерного развития жизни», Гарин в 90-е годы вряд ли постигал марксизм во всей его теоретической глубине и революционной сущности. В учении Маркса его привлекал прежде всего пафос движения вперед, пафос развертывания колоссальных творческих сил и возможностей человека, он находил в этом учении обоснование своей заветной мечты о технической реконструкции страны, широком использовании всех ее богатств, о покорении человечеством природы. «Я думаю, что он считал себя марксистом, потому что был инженером. Его привлекала активность учения Маркса… Марксов план реорганизации мира восхищал его своей широтой, будущее он представлял себе как грандиозную коллективную работу, исполняемую всей массой человечества, освобожденного от крепких пут классовой государственности» [20]20
М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 17, М. 1952, стр. 77.
[Закрыть],– писал М. Горький, очень верно определяя корни сочувственного отношения Гарина к марксизму. Гарин не мог не тянуться к марксизму и потому, что ясно сознавал его историческую правоту по сравнению с народническими учениями, несостоятельность которых в период бурного промышленного подъема, дальнейшего развития капитализма в России делалась особенно явной.
