Текст книги "Голубизна"
Автор книги: Николай Сумишин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Сумишин Николай Флорович
Голубизна
Николай Флорович Сумишин
Голубизна
Рассказ
"Уроки" – первая книга молодого украинского писателя Николая Сумишина, издаваемая в переводе на русский язык.
В повести, давшей название книге, автор рассказывает о буднях педагогов и учащихся средней школы, показывает сложный духовный мир подростков, роль преподавателей в нравственном воспитании подрастающего поколения.
Рассказы Н.Сумишина – о жизни колхозников в послевоенные годы, о зарождении первого чувства любви, об ответственности взрослых за судьбы своих детей.
Когда Петрик раскрыл глаза, солнце уже улыбалось в окне. И так ласково, нежно – ну точно как мама, когда приезжает с подарком.
– Бабуся, солнце!
Бабуся выглянула из кухни и сказала равнодушным голосом:
– Да, солнце. Вставай завтракать. Оденься, умойся...
– А во двор?
– Вот прицепился! Сделаешь все как следует, тогда и пойдешь... И смотри мне: бегать совсем нельзя. Походи по снежку и возвращайся...
Петрик позавтракал, надел теплое пальто, поцеловал бабусю – и словно ветром его сдуло.
Двор... Летом Петрик играл здесь целый месяц. Папа и мама тогда отдыхать на Кавказ ездили... Вон под яблоней качели, которые смастерил Игорев отец, а вон погреб, где они играли в войну, и холмик, с которого прыгали – кто дальше. Сейчас все в снегу, а в снег искорки спрятались. Петрик подошел к качелям, смахнул с доски искорки. Раскачался, поджав ноги качели почему-то стали ниже, летом Петрик до земли ногами не доставал. Перед глазами закачался весь белый свет и вместе с ним закачалась девочка в соседнем дворе в голубом пальто. Смотрит на Петрика, возле лба ладошка-лодочка, – это чтобы солнце не мешало.
Петрик засмеялся: разве солнышко кому-нибудь мешает? Солнышко вон какое доброе, если бы не оно, Петрика не пустили бы во двор.
Петрик смеялся, а девочка смотрела и смотрела на него. Потом подошла и спросила:
– Мальчик, почему ты смеешься?
– А потому, что ты солнышка боишься.
– Я не боюсь. А глаза закрыла, потому что тебя не вижу.
– А почему я не закрываю глаза?
– Потому что ты к нему спиной сидишь.
Петрик вспомнил, как солнышко улыбалось ему сквозь стекло:
– Утром меня солнышко разбудило, но и тогда я от него не закрывался.
Девочка махнула рукой, повертела головой, словно стояла перед зеркалом.
– А как тебя звать?
– Петрик. А тебя?
– Лена. А мой папа сахар варит.
– Сахар варит? – переспросил Петрик.
– Ага. Папа варит сахар, а потом из него делают конфеты. Ты любишь конфеты?
– Люблю.
– На вот, попробуй. – Лена вынула из кармана конфеты. "Шоколадные", подумал Петрик и сказал:
– Я такие не люблю.
– Но это же шоколадные!
– Пусть. А я люблю ириски.
Лена стояла растерянная, на протянутой ладошке – конфеты.
"Так тебе и надо, – думал Петрик. – Подумаешь – сахар варит..."
– А мой папа – инженер... на номерном заводе...
– А что такое номерной завод?
– Это... это... такой завод, куда папу пускают, а маму не пускают.
Лэна ничего не поняла и потому сказала:
– Вечером спрошу своего папу, он у меня все знает.
"А мой папа, – подумал Петрик, – приедет в пятницу, а до пятницы еще... три дня... Лена счастливая, все время видит папу и маму. Папа ей, наверно, каждый вечер сказки рассказывает. И телевизор у них есть... И она каждый день смотрит мультфильмы..."
От этих мыслей у Петрика чуть слезы не выступили. Но Лена ничего не заметила, потому что на стежке в снегу появился кот Вуркот и она потопала к нему. "Не заметила – и хорошо. Как-то папа говорил маме, что для женщин слишком много удовольствия – видеть мужские слезы. Да, именно так он и сказал. Не заметила – и прекрасно! А то смеялась бы наверняка..."
Вуркот остановился и недоверчиво смотрел на Лену, которая подходила к нему и шептала:
– Кися, кися...
"Ишь чего захотела! Нет, Вуркот не из таких. Вуркот не позволит, чтобы его гладили или носили на руках... Носили на руках... Ага, мама хотела, чтобы папа носил ее на руках. А папа ответил, что это телячьи нежности, мещанские штучки..."
– Не смей! – крикнул Петрик, потому что Лена подошла к нахохлившемуся коту уже совсем близко. Ей оставалось только протянуть руку – и все. А ведь никому еще не удавалось даже дотронуться до кота Вуркота.
– Не смей!
Лена так и застыла, наклонившись, а кот прыгнул испуганно в сугроб, и только хвост остался торчать из снега, как живая антенна.
– Ха-ха-ха! – засмеялась Лена. – Глянь, какой он сердитый. – Она обернулась к Петрику: – Это твой?
– Нет, Игоря... Вуркотом зовут.
– А похож на тебя?
– Он похож на свою маму Мурку, – обиженно ответил Петрик. – В прошлом году Мурка в поле убежала и стала дикой...
– Кошки никогда не убегают в поле. Их нарочно относят, когда держать надоедает, – авторитетно заявила Лена.
– Нарочно относят? – удивился Петрик. – Но Мурку ведь все любили!
– Да-а, любили... У нас тоже была Мурка. И вот родилось у нее пять маленьких котят. Я обрадовалась. А мама сказала папе: "Отнеси их в речку..." Я начала плакать, а папа объяснил, что так делают все. И в самом деле, если бы держали всех родившихся – ой, сколько было бы котов! Четырех котят папа отнес на речку, а когда вырос пятый, тогда и Мурку отнес в поле.
Петрик был поражен такой новостью.
– А мой папа... мой папа...
– Ха-ха-ха, какой ты смешной мальчик! – Лена зачерпнула пригоршню снега и подбросила вверх. "Ну точно как моя мама на Новый год. Они остановились тогда под фонарем возле памятника, и мама сказала: "Если бы снег пошел, еще бы лучше стало. Вот так!" – и подбросила пригоршню снега".
– Петрик! А хочешь играть?
– Не хочу.
– А хочешь, я тебе покажу Барбоса? Вон там, за хлевом.
– Не хочу.
– Будешь все время сидеть вот так на качелях?
– Буду сидеть.
– Ох и упрямый!
– Не упрямый. Мне нельзя бегать. Мне на сердце операцию делали...
Ленины глаза так и расширились:
– Врешь!
– Не вру! Я должен был идти в первый класс, а мне операцию сделали. Теперь пойду в школу через год...
– Твоя мама и твой папа в городе живут? – спросила Лена.
– В городе.
– А ты?
– А я тут. С бабусей...
– Ага, вот и поймала! Врешь! Врешь! – запрыгала на одной ноге Лена.
– Не вру! – рассердился Петрик.
– А почему ты после операции не с мамой?
– После операции я был с мамой, а потом...
– Что потом?
– Потом... мама сказала, что они с папой должны что-то выяснить между собой...
Лена странно сложила губы и прошептала:
– Яс-сно...
– Что ясно?
– Твой папа и твоя мама разводятся.
– Как разводятся? – прошептал и Петрик.
– А вот так. У нас, когда мы еще в селе жили, были соседи и все что-то выясняли между собой. А потом разошлись, а потом Димина мама снова вышла замуж, и папа Димин женился, и стало у него две мамы и два папы. Но Дима так и жил у бабушки...
Петрик смотрел на голубое пальто Лены. Фигурка Лены постепенно расплывалась, вот уже исчезло лицо, осталась только дрожащая голубизна. Она надвинулась совсем близко, задрожала перед самыми глазами.
– Ты плачешь? Ты плачешь, Петрик?
– Я плачу? Нет, я не плачу... "Много удовольствия видеть мужские слезы", – подумал Петрик и опустил голову.
– Две мамы быть не может, – сказал он тихо. Затем обошел голубое пальто, хотя для этого ему пришлось зайти в снег, и потопал домой.
– Ой, какой странный мальчик! – растерянно проговорила вслед ему Лена.
"Странный мальчик... Странный мальчик..." – повторял Петрик, а слезы текли и текли, и он остановился в коридоре, чтобы выплакать их. У двери стояли чьи-то голубые лыжи, поэтому Петрику снова все казалось голубым. Он ощупывал лыжи, отцарапывал ногтем смерзшийся снег и видел Лену: то улыбающуюся, то озабоченную. Еще видел маму и папу, почему-то сердитых, недовольных друг другом. "Пусть бы уж папа поносил маму на руках, он ведь такой сильный... Пусть бы уж поносил, тогда все бы обошлось, тогда бы они помирились..."
До самой субботы Петрик не выходил во двор, хотя и солнышко светило ясно, а снег прямо сверкал под его лучами. Бабуся удивлялась и все поглядывала на внука. Наконец не выдержала:
– Пошел бы, детка, куда-нибудь погулять, пока я из магазина вернусь.
– Нет, бабуся. У меня здесь работы много, – ответил Петрик и показал на игрушки, которые повытаскивал изо всех углов.
В пятницу он ни к одной игрушке не притронулся. Бродил и бродил по квартире, словно что-то хотел найти, да не знал, что именно. Казалось, слезы вот-вот побегут ручейками и выдадут Петрика. Бабуся тогда обязательно спросит, откуда такие жалости взялись, и тоже заплачет: станет повторять какие-то слова про судьбу, про Петрикову болезнь...
Они сидели на диване, а перед ними на стене висели портреты – на одном молодой дед Марко, а на другом молодая бабуся, очень похожая на маму. Разве что прическа гладкая, простенькая, а у мамы кудряшки. Дед и бабуся так хорошо на портретах улыбаются.
– Бабуся, а бабуся, а дед Марко тебя носил на руках?
Глаза бабусины заискрились, словно снег во дворе. Она прикрыла их веками, усмехнулась и тихо сказала:
– Носил, детка... А как же...
Петрик долго молчал.
– Бабуся, а бабуся, а дед Марко утопил бы котят?
– Каких котят?
– Ну обыкновенных. Если бы их было пятеро, а надо только одного.
– Чудак ты, Петрик, – засмеялась бабуся. – Дед отдал бы их соседям, вот и все.
– А если бы соседи уже имели котят? – не унимался Петрик.
Бабуся взглянула на молодого деда Марко и сказала:
– Знай, детка, твой дед и мухи не обижал. Утопить котенка для него все равно что убить человека. Ну ладно, детка, теперь идем обедать. Скоро мама и папа приедут и спросят: "А что наш Петрик, ест или не ест?" А мы скажем: "Ест, а как же. В обед съел тарелку супа и каши гречневой с маслом".
Петрик скривился:
– Мне не хочется супа!
– Надо. Надо есть и есть, чтобы твое здоровье поправилось. И суп, и кашу с маслом, и яблоки – все. Тогда снова будешь ходить в садик, жить в городе. Ты хочешь жить с мамой и папой?
– Хочу... – И Петрик сразу вспомнил все, что ему говорила Лена, голос его вдруг задрожал. – Но так... так не будет...
– Почему? – встревожилась бабуся.
– Потому что они скоро расстанутся.
– Расстанутся? Как это расстанутся?
Петрик не выдержал, упал на колени бабуси и заплакал.
– Успокойся, детка, успокойся, тебе нельзя так нервничать. – Бабуся гладила Петрика по голове. – Знаешь, как тебя папа любит. И мама... Вот повечереет, примчатся сразу, постучатся в двери. И ты побежишь им навстречу...
"Приедут, обязательно приедут, – думал, успокаиваясь, Петрик. – Лена придумала все, придумала!.."
После обеда бабуся пошла в магазин, а Петрик пристроился на подоконнике и начал высматривать папу с мамой. Уже и коленки онемели, а он и не думал слезать с подоконника.
Вернулась бабуся. Сказала из коридора:
– Иди посмотри, что я тебе купила.
– Потом.
Дорога бежала мимо их дома. Вон женщина с авоськой... Вон какой-то мужчина с буханкой хлеба под мышкой... Все идут мимо...
Бабуся подложила под коленки подушечку – о, теперь можно стоять и стоять! И Петрик стоял и смотрел на белую дорогу, даже нос прижал к стеклу.
Вдруг в бесконечном белом просторе появилось какое-то голубое пятно. И Петрик подумал о Лене. Только подумал, а она уже вышла на дорогу, а за нею выбежали санки. Петрик хотел было спрыгнуть с подоконника, но не сделал этого, а только отклонился от стекла.
Лена приближалась. Пора бы уже ей повернуть в свой двор, но нет, продолжает тащить санки. Вот она уже у его, Петрикова дома. Наконец остановилась, подняла голову вверх, приложила к бровям ладошку – точно так, как тогда. А солнца уже нет, оно уже зашло, так зачем же ладошку к глазам? Петрик усмехнулся. И Лена усмехнулась. И помахала рукой: мол, иди сюда. Петрик покачал головой: нет, – и спрыгнул с подоконника.
– С кем это ты так разговариваешь? – спросила бабуся и взглянула в окно. – Лена? Давай пригласим ее в гости?
– Нет! – крикнул Петрик. – Только попробуй – убегу из дому.
– Что ты, детка! Не хочешь, так не надо. Я только спросила, потому что Лена и вчера приходила под твои окна...
"И как она нашла мои окна? Окон тут вон сколько..."
Лена ушла, и Петрик снова забрался на подоконник.
– Я вот что думаю, Петрик: они сегодня, должно быть, не приедут, сказала бабуся. – Я вспомнила, папа говорил, что в пятницу будет тяжелый день. Да, да... Наверно, задержались и на автобус опоздали.
– "Опоздали на автобус", – повторил Петрик и еще теснее прижался носом к стеклу.
Сумерки потихоньку выступали из-за деревьев, окутывали белую дорогу уже и рассмотреть на ней что-либо трудно.
– Петрик, ты лучше взгляни, что я тебе купила. – Бабуся включила свет, и Петрик увидел на дороге отпечаток окна и свой силуэт...
Ночью Петрик спал плохо. Первым услышал: кто-то стучит в дверь. Мама!
– Бабуся, мама! Мама приехала!
Бабуся и сама услышала стук в дверь – начала поспешно одеваться.
Петрик перепрыгнул через подушки – скорее, скорее! Вот они: папа и мама!
Папа подхватил его на руки, поцеловал. Передал маме, мама тоже начала целовать.
– Мама... Мама... – шептал Петрик. – А я вас вчера ждал.
– Вчера? – переспросила мама. – Сыночек дорогой...
– Вчера не получилось, – сказал папа, раздеваясь.
Петрик только теперь заметил на маме новое пальто.
– Ты себе пальто голубое купила...
– Купила. Хорошее?
Петрик пожал плечами.
– Хорошее, – похвалила бабуся.
– А Петрику почему-то не нравится... Почему?
– Нравится, – твердо сказал Петрик, он только сейчас наконец-то все простил Лене. – Ты такая хорошая в нем... – И спрятал лицо в мягкий воротник этого голубого-голубого пальто.
Еще долго Петрика не могли уложить в постель. Он садился то маме на колени, то папе. И щебетал, щебетал. Даже про Лену рассказал. Про Лену, которая почему-то решила, что его мама и папа разведутся...
Наконец он улегся и, уже засыпая, сказал:
– Мама, я скоро с вами поеду. Я ем уже много. И суп, и кашу гречневую с маслом, и яблоки – все...
Мама почему-то отвернулась, а папа вдруг улыбнулся ей, впервые за целый год так хорошо улыбнулся...
