Текст книги "Полтора разговора"

Автор книги: Николай Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

А Октябрьская – это уж мой участок. Значит, мне эту задачу и решать.

Выкатили груженые вагоны с заводов. Днем еще выкатили, часа в четыре дня – по-нашему, в шестнадцать часов. А пока согнали вагоны на Сортировочную, пока сформировали поезд, пока документы ему выправили, подошло дело к вечеру. Надо сразу отправлять – груз-то ведь экстренный...

Вечерние часы у меня, у диспетчера, вроде петли на шее. Днем-то еще ничего, на дневном дежурстве и чаю попьешь и в стакане ложечкой помешаешь... А вечером только дышать успевай. Пачками кидаешь на линию поезда из Ленинграда. Вокзал, перроны переполнены пассажирами. Рабочие заводов, служащие, дачники, курортники, командированные – всех надо вывезти за город, каждый билет взял. Кидаю пассажирские поезда пачками, а экстренный мой, с доменными воронками, все еще стоит. Никак не могу его прихватить в пачку да из Ленинграда вытолкнуть. Для этого надо какой-нибудь пассажирский выдернуть, а на его место сунуть товарный с воронками. А ведь каждый пассажирский поезд свое точное расписание имеет. Как же его из пачки выбросить?

Что тут будешь делать? Воронки-то ведь не завтра, а сегодня отправить надо. Приказ от директора дороги. Да и без приказа я понимаю, как ждут этих воронок на Магнитострое. Без них ведь домны отстроить нельзя. Может, каждый день люди на станцию выходят этот поезд встречать.

Вижу это, как перед глазами, и держу поезд на карандаше. А только вот как пропихнуть мне его на линию – ума не приложу.

Схлынули у меня наконец пригородные поезда – пошли дальние. На Иркутск, на Петрозаводск, на Москву. Полоцкий... Новосибирский... Еще на Москву. Опять на Москву. Ну, не передохнуть...

Звонят из управления дороги: "Как воронки? Отправлены? К ночи готовятся еще два экстренных состава с машинами в Донбасс... Необходимо их вогнать в расписание".

Повесил я трубку. Вот так, думаю, переплет... На ночь вся надежда была у меня. Думал, как пропущу скорые, так и дам магнитогорский между шестисотыми. А тут... отбирают у меня ночь. Вот оно, дело-то, как повернулось...

Шарю я, шарю по графику. Тычу карандашом, тычу – никак не могу приткнуть поезд с воронками. Такая теснота... Ткнулся перед двадцать седьмым – это скорый московский – не выходит. Перед двадцать девятым ткнулся – опять не вышло. Перед тридцать первым... И перед тридцать первым не вышло. А тут на очереди уже "Красная стрела", московский экспресс. Что ж, думаю, делать-то с воронками? Из диспетчерской тебя сейчас не выпустят. Хоть влепешку расшибись, а найди место воронкам.

Кашлянул громкоговоритель:

– Диспетчер...

Гляжу на часы. Ну да, вот она и "Стрела".

– Кто у аппарата? – спрашиваю.

– У аппарата первый светофор. "Красная стрела" готова. Подаем из парка к вокзалу.

– Понято, – говорю, – подавайте...

Ткнул я карандашом в график – поставил точку. Хрустнул мой карандаш, поломался. И чинить я не стал. Отбросил карандаш, взял новый.

Что ж, остается теперь только дорожку "Стреле" приготовить. Вызываю линию, отдаю приказание:

– Убрать поезда на запасный. Освободить путь – "Стрела" пойдет.

Все поезда, какие есть на линии, тут обязаны посторониться. Иной поезд, может, километров пятьдесят уже от Ленинграда отмахал, возле Тосно где-нибудь погромыхивает, а тронется "Стрела", от перрона только оторвется должен уж этот поезд во все лопатки к ближней станции катить и с ходу на запасный путь укрыться.

На пятьдесят километров путь чистый должен быть перед "Стрелой". Такое правило. "Стрела" еще из Ленинграда снимается, а ее уже в Малой Вишере встречают. Вот как!

Сто шестьдесят километров до Вишеры одним духом "Стрела" проходит. В Вишере чуть передохнула – катит без остановок до Бологого. А Бологое – уже полпути до Москвы. Вот какие у "Стрелы" перегоны! Все станции побоку. Обухово, Славянка там, Тосно, Ушаки – вроде путевых будок для нее. Только в окнах помигивают.

Повернул, значит, я селекторный ключ – отдал приказание очистить линию. Стоит "Стрела" у вокзала, под стеклянной крышей. Ей еще и паровоз из депо не подан, проводники в белых перчатках только еще первых пассажиров встречают, по вагонам рассаживают – а путь для "Стрелы" до самого Тосно уже расчищен.

А все-таки – как же быть с воронками?

Встал я, прошелся по комнате, опять сел.

И, понимаете ли, решился я. Повернул опять селекторный ключ:

– Депо? Машиниста Коротаева позвать.

Вызвали Коротаева. Поздоровался я с ним на этот раз, хотя и не полагается этого по правилам. И спрашиваю:

– Как, – говорю, – чувствуешь себя? "Щука" твоя исправна ли?

– Оба, – говорит, – в исправности – что я, что "Щука".

– Очень рад, – говорю, – а теперь слушай меня, Коротаев. Можешь ли ты на своей "Щуке" от "Стрелы" ускакать? С товарным поездом в шестьсот пятьдесят тонн, с доменными воронками?

– От "Стрелы"?.. Замолчал громкоговоритель.

– Ну как, – спрашиваю, – Коротаев, поедешь или нет? Я тебя не неволю.

Молчит громкоговоритель.

Отпустил я педаль и выключил Коротаева.

А сам взял резиночку, сижу подчищаю следы поездов на графике. Ничего, значит, не поделаешь. Так тому и быть. А скоро мне смена.

Разве приказание отдать Коротаеву? Ну, прикажу – я ведь каждому машинисту по службе приказать могу. Прикажу – поедет Коротаев. Потащится его "Щука" с воронками, отъедет двадцать семь километров за час, законную свою норму... Так разве это мне надо? Мне надо, чтобы взревела "Щука", чтобы чертом понесла... От "Стрелы", от "Эльки" чтобы удрала – вот что мне надо.

Не кого-нибудь я и вызвал для этого дела, а самого Коротаева. Коротаев – лучший машинист товарных поездов.

Сижу, подрисовываю свой график и думаю: если уж и Коротаев меня выручить отказался, значит... И додумать я не успел. Гаркнул громкоговоритель:

– Диспетчер, Николай Петрович!

Коротаев! Сразу его по голосу узнал. Дух у меня перехватило.

– Так и быть, поеду с воронками. Отдавай приказание. Только скажи ты мне, пожалуйста: долго ли мне от "Стрелы" улепетывать придется?

Хотел я было крикнуть: "Друг ты мой милый, Коротаев, вот выручил!.." Да некогда разговаривать, нежности разводить. Говорю официально:

– Уходить надо от "Стрелы" самое малое до Ушаков. Шестьдесят три километра. А с Ушаков уж легче будет, с Ушаков я вас в график смогу втиснуть. Выводите паровоз.

– Понято! Паровоз под полными парами...

Я – за циркулярный ключ. Этот ключ разом все станции вызывает.

Зашумели в громкоговорителе все мои девятнадцать станций, сопят, покрякивают. Насторожились, видно. Еще бы! Циркулярный вызов, экстренный...

– К "Стреле", – спрашиваю, – готовы?

– Готовы, – говорят.

– Так вот, слушайте: перед "Стрелой" я выпускаю особо срочный груз на Урал, Магнитострою. Проталкивайте его обеими руками. До Ушаков или за Ушаки, не ближе.

– Понято, – отвечают все сразу. По голосам слышу – поняли станции положение.

– А каким номером, – спрашивают, – пойдет поезд?

– Двухтысячным. Даю ему две тысячи третий номер.

– Понято...

У нас, у диспетчеров, есть правило. Когда снаряжаешь сверх графика поезд, давай ему свой особенный номер. А те поезда, что по графику ходят, как вам уже известно, – постоянные номера имеют.

Отправляют мой двухтысячный.

Уйдет или не уйдет?..

Гляжу на часы. Отсчитала стрелка минуту. Переползла на вторую. Ползет, ползет... Тьфу ты – как букашка тащится, сил нет больше на стрелку смотреть. Подвернулась газета. Читаю объявления, под объявлениями – фамилия редактора. Под редактором – значки непонятные: номер... типография... заказ, опять номер... Да, думаю, номер. Будет мне номер, если Коротаев с воронками не прорвется...

Не утерпел я, вызвал Обухово – первую станцию по ходу поезда.

– Как двухтысячный, – спрашиваю, – не видно? Не подходит?

– Да проскочил уже, – говорят. – Минуты четыре, как проскочил.

– Тьфу ты! Что ж вы не докладываете?

– Сигналист тут у нас напутал, товарищ диспетчер. Кричит с башни: "Стрела" прошла!" – "Какая, говорю, тебе "Стрела" – разве время "Стреле"? Это товарный был". А сигналист свое: "Товарные так не ходят. Этого пулей пронесло..."

Дальше я и слушать не стал. Отпустил педаль – захлопнул рот Обухову. Вот так, думаю, разогнал машину Коротаев. Вот катит... Ведь уйдет от "Стрелы", уйдет, черт бы его побрал... А вдруг да сорвется? Вдруг пару ему не хватит, а?.. Ерзаю на стуле – никакого терпения нету. Руку не снимаю с ключа. Требую Колпино – следующую станцию:

– Как двухтысячный? Не слышно у вас?

– Не слыхать...

Тут меня Ленинград-пассажирский перебил:

– Диспетчер!

Надо же в такую минуту!

– Ну что вам? – спрашиваю. – Говорите покороче.

– Отправляется "Красная стрела"... – И пошел, и пошел тараторить громкоговоритель: – Паровоз "Элька" девяносто семь. Машинист Гарный. Кондуктор Липатов. Вагонов двенадцать, осей сорок восемь.

Слушаю я рапорт, а сам зубы стиснул.

– Понятно, – говорю. – Отправляйте "Стрелу".

Сел я поплотнее на стул. Вот оно, думаю, когда начинается.

Тормошу опять Колпино – уцепился за ключ, не отпускаю. А рука дрожит.

– Где двухтысячный? – кричу. – Двухтысячный? Да отвечайте же! Подошел? Нет?

– Да постойте, – бормочут что-то из Колпино. – Товарный... экспресс... "Щука"...

– Говорите ясней! – кричу я. – Докладывайте по форме.

– Две тысячи третий... прошел Колпино... ноль часов двадцать восемь минут...

– Понято, – отвечаю ему.

Гляжу на часы. Ну держись, Коротаев! Ну держись!

Сорок минут продержишься – и выскочим мы с воронками. Пар бы только не сел в котле! Пару бы тебе, пару!

Летят два поезда на моем участке – воронки впереди, "Стрела" сзади. Гаркает громкоговоритель с линии – то один поезд выкрикнет, то другой:

– "Стрела" Славянку миновала...

– Двухтысячный Саблино проскочил...

– "Стрела" – Колпино...

И вижу я, как "Стрела" перегоны проглатывает, как режет она, кромсает мой график. И настигает Коротаева – все ближе, ближе...

Вижу, как она раскидывает прожекторами ночь, обшаривает рельсы, шпалы...

Вижу, как нащупывают ее прожекторы маленький красный фонарик впереди это хвост коротаевского поезда. Не уйти Коротаеву...

Нет, еще может уйти, еще может... Эх, был бы я на паровозе... Сам бы у топки стал.

Час три минуты ночи. От Саблино до Тосно ему минут двадцать идти.

Молчит Тосно. Нету Коротаева...

Час пять минут... Нет... Час восемь. Да что с ним?

Час девять минут.

Двухтысячный прошел Тосно.

Дежурный докладывает: проскочил по главной. Коротаев что-то кричал с паровоза, а что кричал – в грохоте не расслышать было.

Да я и сам догадываюсь, что мог кричать Коротаев. Выдохлась "Щука". Не выходит у него дело... Минуты бы на три ей раньше в Тосно прийти – а то "Стрела" ей на хвост наседает. А ведь вот же, вот они – Ушаки... Последний перегон остался – и на тебе.

Час двадцать минут ночи. "Стрела" тоже Тосно проскочила. Догоняет... В десяти минутах друг от друга поезда. Эх, черт... Придется захлопнуть перед "Стрелой" семафор. А то налетит.

Требую блок-пост. Руки не спускаю с ключа. Обеими ногами выжимаю педаль.

Сейчас покажется "Стрела" у блок-поста... Сейчас увидит ее сигналист... Прикажу ему захлопнуть семафор...

Да мыслимое ли это дело – задержать "Стрелу", да еще на каком-то дрянном перегонишке?!

Сижу я. Рука на селекторном ключе.

– Подходит! – кричит мне громкоговоритель. Это сигналист с блокпоста докладывает. – Огни показались, товарищ диспетчер. "Стрела" идет.

Перевел я дыхание... и выпалил:

– Закрывайте!

– Что? Закрывать? – спрашивает в испуге сигналист. – Товарищ диспетчер...

И вдруг громкоговоритель затрещал другим голосом:

– Я – Ушаки. Принимаю двухтысячный.

– Ушаки? Да не может этого быть! Постойте! Блок-пост, пропустить "Стрелу". Ушаки! Позвать Коротаева.

– Здесь я, товарищ диспетчер, у селектора.

– Ты, Коротаев?

– Я самый.

– Успел? Пришел?

– Прибыл благополучно. На три минуты от "Стрелы" удрал. Еле от нее хвост утянул. К Ушакам-то, сами знаете, какой подъем...

– Молодчина ты, Коротаев. Классный машинист. А я-то уж и не надеялся. Думал, скис ты. Я даже "Стрелу" останавливать хотел.

– Да что вы, товарищ диспетчер! Я ж кричал в Тосно дежурному, что уйду, от "Стрелы". А ход я нарочно придержал, чтобы к подъему пар накопить. Поднял я пар и взял подъем. Иначе у меня не выходило никак, товарищ диспетчер. Как раз я и сел бы иначе-то...