Текст книги "Тайна угрюмого дома: старый русский детектив (сборник)"
Автор книги: Николай Ахшарумов
Соавторы: Александр Цеханович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
XI. Дела Ивана Трофимовича и он сам
А дела у него были крупные, пожалуй, не уступающие делам Шапа. Тот вращался в аристократических сферах, а Иван Трофимович – в купеческих и коммерческих, выдавая себя за провинциального торговца то тем, то другим товаром, смотря по обстоятельствам. Благодаря своему умению, такту и ловкости, он был вхож в такие дома, которым позавидовал бы и сам Шап.
Небезынтересна и биография Ивана Трофимовича, тем более что она тесно связана с историей таких действующих лиц нашего рассказа, как отец Антона Николаевича. Иван Трофимович Зазубрин был уроженец Рязанской губернии. Происходил из зажиточной крестьянской семьи. С детства мальчик был очень степенен и умен, но в то же время и плутоват.
Впрочем, плутоватость эта служила не во вред его семье, как это часто бывает, а, напротив, на пользу ей. Она распространялась только на чужих. И надо отдать ему справедливость: этот мальчуган устраивал и вершил такие дела, которым дивились даже самые мудрые из стариков. Он надувал так ловко, что отец его, простодушный человек, приходил в умиление.
Еще больше умиляло старика то обстоятельство, что все штуки, проделываемые с соседями и другими лицами его сыном, только набивали его карман. Как же не любить было такого ребенка, в особенности нашему среднеполосому крестьянину, у которого по неразвитости или по чему другому существуют самые примитивные и смутные понятия о чести.
Был и другой сын у Зазубрина, но тот совсем не такой – кисель, размазня и ротозей. Как только минуло Ване шестнадцать лет, он попросился вместо женитьбы отпустить его в Питер по извозному делу, снарядив, конечно, лошаденкой, упряжкою и кое-какими деньгами на первое время.
При этом он дал отцу клятвенное обещание с первого же года начать высылать ему такую громадную сумму, что старик и рот разинул. Если бы это был не Ванюша, он бы ни за что не поверил. И действительно, до последних дней жизни отца и матери Иван Трофимович строго исполнял свое обещание.
Происходило ли это из любви к родителям или из своеобразного уважения к данной клятве, решить трудно, не исследовав глубоко эту загадочную натуру, но это и не наша цель, где на первом плане не психология, а сообщение интересных фактов, которыми так изобилуют наши петербургские ночи.
Можно прибавить, что многие видели Ивана Трофимовича (занимавшегося, кстати сказать, и карманным промыслом), одиноко ставящего свечи и вынимавшего просфоры за упокой душ рабов Божьих Трофима и Марьи (имя его матери). Да и самый вид Ивана Трофимовича тоже сильно дисгармонировал с его профессией. Не было фигуры и физиономии более степенной и почти симпатичной, чем у этого странного человека.
Мошенничеством он занялся вскоре по прибытии в Петербург, и, вернее сказать, оно-то и составляло цель его поездки, потому дальнейшие манипуляции в деревне казались «талантливому Ване» слишком узкими. Занялся он этим делом в Петербурге как тонкий любитель, как человек, чувствующий в себе природное влечение к делу.
Он как-то умел соединить в себе солидность мирного и честного гражданина с вертлявостью и изобретательностью записного мошенника. Со стариком графом Крушинским он познакомился при довольно оригинальных обстоятельствах. Это было давно.
Граф был приглашен в один большой купеческий дом, где он проштрафился нечистой игрой, вследствие чего его побили бы очень сильно, если бы Иван Трофимович не ослабил силы некоторых ударов. Это случилось в самом конце вечера, уже на рассвете, когда остались самые записные игроки.
Графа выбросили за дверь, и он долго оправлялся на улице, разглаживая помятую шляпу и потирая больные места. В это время вышел и Иван Трофимович. Увидя наказанного, он обошелся с ним участливо и, узнав, что тот человек семейный, посоветовал переночевать у себя. Граф поблагодарил, принял приглашение, и вскоре оба сидели в квартирке Ивана Трофимовича, где-то на Обводном канале.
Спустя час после сблизившего их инцидента Иван Трофимович нашел возможным, а также полезным для себя и гостя посвятить последнего в характер «своей деятельности», сопровождая это выгодным предложением: распознавать «где раки зимуют» и сообщать об этом шайке. С титулом, в приличном костюме и с некоторым количеством денег в кармане графу это было легко. Стоило только возобновить старые знакомства.
В обязанности вновь завербованного мошенника входило: узнавать и сообщать расположение квартир, подробно описывать местонахождение главных ценностей и наиболее удобное время для их похищения. Граф согласился на это предложение без малейшего колебания. Так началась их дружба, и, надо отдать справедливость проницательности Ивана Трофимовича, он сделал удачный выбор.
Уже много дел обработал он благодаря графу, много деньжонок перепало последнему, и ни разу еще ни тот, ни другой не попались. К ним словно фортуна благоволила, в ущерб несчастливцам, терпевшим от их операций.
Сегодняшнее сообщение графа о том, что в доме ростовщика будет полиция, не произвело на Ивана Трофимовича ожидаемого действия, он весь был поглощен наблюдениями за Медведевым, которому ни за что не хотел уступить Гесю. Между прочим, Крушинский чувствовал, что с этим домом ростовщика вышло что-то странное.
Как, действительно, можно было не найти денег?.. Он знал в подробностях всю квартиру, где работали Серьга и Баклага, знал о подмене дочери ростовщика другой женщиной, но для чего это было сделано и куда скрылась подмененная, он не знал. На вопросы по этому поводу Иван Трофимович отвечать наотрез отказался и взамен всяких разговоров вручил графу довольно солидную сумму, вероятно, за молчание.
Крушинский понял это и успокоился или «прикусил» язык, как говорят. Странной была и эта история с привидением, относительно которой он тоже не получил от своего приятеля никаких объяснений. Посидев еще немного в задумчивости, Иван Трофимович сказал своей соседке:
– Поедем, Геся!
Та кинула какой-то странный взгляд на Медведева и встала. Иван Трофимович взял свою шубу, положенную на подоконник, купеческую фуражку и, отряхивая тулью, сказал:
– Так как, господа, новых делов пока нет, если будет что, мы в следующее собрание обсудим… Ведь нет никаких делов, граф? – обратился он к Крушинскому.
– Пока нет! – ответил тот.
– Прощайте, господа. – Иван Трофимович степенно поклонился и вышел с Гесей. Жучок завертелся на кресле и стал делать какие-то гримасы Медведеву, на что тот молча показал ему свой увесистый кулак, после чего урод сразу притих и даже опустил свою собачью физиономию.
Этот несчастный был глухонемой, вдобавок ко всем своим остальным уродствам. Щедро, нечего сказать, наградила его природа.
Вслед за главарем шумно двинулась и вся компания. Некоторые взяли фонари и полезли в люк, где, очевидно, скрывался подземный ход, другие по двое и в одиночку пошли тем ходом, где впустила Крушинского толстая женщина. Вскоре трущоба совсем опустела.
XII. Привидение
Выйдя во двор, Иван Трофимович пошел куда-то вглубь и через несколько минут возвратился в санках, запряженных маленькой бойкой лошадкой. Геся молча села с ним рядом, и они умчались в глубину темного жерла ворот, мелькнули под далеким фонарем и совсем исчезли.
Лошаденка неслась, как молния. От такой бешеной езды у Геси дух захватывало, но она, как и все женщины, находила в этом быстром движении неизъяснимое наслаждение. Несколько минут они ехали молча. Наконец Иван Трофимович спросил свою спутницу:
– Зачем ты приехала сегодня, Геся?
– Чтобы повидать Медведева!.. – захохотала она.
– Не шути, а говори толком.
– Да я вовсе не шучу.
– Что же у тебя к нему?
– Это мое дело…
Иван Трофимович нервно передернул вожжами, отчего иноходец понесся еще быстрее. В душе его поднималась целая буря. Он любил эту женщину той сильной и глубокой любовью, которой славятся простые русские натуры, когда флегматичность прошибает стрела амура. Ничего особенного, впрочем, видимо, не произошло, но Зазубрин предчувствовал, что что-то происходит и что оно скоро откроется, откроется тогда, когда уже будет поздно, когда любимая женщина ускользнет безвозвратно.
– Послушай, Геся, – наконец сказал он, тяжело дыша, словно санки мчал не иноходец, а он сам. – Ты не хочешь жить со мной?
Геся повернула к нему облитое сбоку лунным светом свое красивое, но злое лицо, и только улыбнулась, блеснув зубами. Улыбнулась и отвернулась.
– Не хочешь? – повторил вопрос Иван Трофимович.
– Дурак тот мужчина, который это спрашивает, когда женщина захочет, она сама скажет ему это.
– А ты мне говоришь?
– Дурак!
Опять наступило молчание. Санки, сделав несколько поворотов, остановились наконец на пустынной улице перед деревянным домом, где Геся и вышла, а Иван Трофимович, простившись с нею, заявил, что должен заехать еще в одно место и что вернется, по всей вероятности, уже на рассвете. Геся, ничего не сказав, ушла в калитку.
Вернемся теперь к Антону Николаевичу, который уже вышел на улицу и поздоровался со следователем и тремя агентами, отворявшими ворота угрюмого дома с целью провести там ночь среди новых исследований, а главное, для окончательного разъяснения загадки таинственного явления. Все трое бесшумно вошли в дом. Было без десяти минут двенадцать.
– Не надо зажигать огня, – шепнул следователь. – Закройте свой фонарь! – обратился он к одному из агентов, что тот и поспешил исполнить.
После этого вся группа расположилась внизу у лестницы, в вестибюле, и Антон Николаевич, положив руку в карман, где находился револьвер, стал медленно подниматься по мраморным ступеням. Лунный свет, падающий из верхних окон, делал его силуэт похожим на тень.
В зале, куда он вошел, царил тот же голубой отблеск, бросая длинные причудливые тени от предметов и клетками ложась на дорогом мозаичном полу. Молодой человек сел в кресло, стоявшее как раз около входных дверей. Сел и задумался.
Как ни странно было его положение, но в душе не было страха. Напротив, он ощущал какую-то тоску, словно ему невыразимо жаль кого-то в этом угрюмом доме. Кругом царила гробовая тишина. Группа людей внизу, в вестибюле, тоже словно замерла.
Расчет следователя, не верующего в возможность появления чего-либо сверхъестественного, был таков, что присутствие лишних людей может испугать мистификаторов и сеанс не удастся, тогда как осторожное появление одного человека в зале может только ободрить обманщиков.
В вестибюль не выходили никакие окна, исключая дверец верхней площадки и входных с улицы. Стены были гладкими и не имели ни одного отверстия, так что входивших туда людей никто из таинственных обитателей этого дома не мог видеть. Молодой граф и был той приманкой, на которую предполагаемые жильцы этого дома могли направить всю свою мистификаторскую деятельность.
После первого выстрела решено было не вбегать в зал, так как этот выстрел мог быть вызван просто галлюцинацией после долгого бдения. Антон Николаевич сидел неподвижно, как изваяние. Он вынул револьвер и положил его на колени вместе с рукой. Где-то далеко, в крепости, часы пробили полночь. Унылые звуки «Коль славен…» как-то странно донеслись в этот пустой, мертвый зал.
Рука Антона Николаевича инстинктивно крепче сжала рукоятку револьвера. Это была минута наибольшего напряжения. Но и часы смолкли, а ничего особенного не происходило. Тот же лунный свет пятнами лежал на паркете. Так же неподвижно скрещивались острые и длинные тени. Ожидание делалось чрезвычайно томительным. Антон Николаевич почувствовал даже, что его клонит ко сну. Он сделал над собой усилие, вынул часы и повернул их циферблатом к окну. Стрелки показывали пять минут первого. Он положил часы в карман, тихо звякнув о дуло револьвера, и опять застыл. Тут уже он не мог дать себе отчета, сколько прошло времени.
Ему показалось даже, что он на минуту как бы задремал. Часы на этот раз показали без пяти минут час. Антон Николаевич уже хотел встать и сообщить группе, притаившейся у входа в вестибюль, что ожидание может оказаться напрасным, но в это время шорох в противоположных дверях удержал его на месте.
На пороге стояло привидение. Он узнал его, это была та фигура, которую он видел в окне. Грациозный силуэт, как бы не замечая его, беззвучно двинулся к окну. Трепет пробежал по телу молодого графа.
– Стой!.. Кто ты?! – воскликнул Крушинский.
Видение шелохнулось и как бы застыло. Граф видел, как замерли складки белой ткани, при лунном свете похожие на одежду мраморного изваяния.
– Я выстрелю, если ты двинешься с места, – проговорил он и сделал несколько шагов.
Привидение шелохнулось и так же беззвучно стало пятиться к двери.
– Стой!.. Или, клянусь, я выстрелю… Видишь револьвер, стой! Если в тебе есть хоть капля благоразумия!..
Привидение продолжало двигаться назад, не обращая никакого внимания на слова. Достаточно приблизившись, Антон Николаевич содрогнулся вновь, когда увидел ужасное лицо привидения. Это был череп. Блеск месяца ясно освещал его впадины.
Рука с поднятым револьвером дрогнула, и раздался выстрел, одновременно с которым зал и пустые комнаты огласил раздирающий душу женский крик. Видение рухнуло, и белой массой осталось неподвижно лежать на пороге второй комнаты. Крушинский бросился к нему, но следователь и агенты, вбежав в зал, опередили его, сверкая фонарями.
Вся группа столпилась около бесформенной белой массы, и агенты начали разворачивать ткани. Это были простыни, под массою которых обнаружилась стройная фигура девушки. Череп оказался грубой маской, а под ним было бледное личико небывалой красоты. Несчастная была ранена в грудь и подавала очень слабые признаки жизни.
– Я убил ее? – в ужасе пробормотал Антон Николаевич.
– Что же делать, – ответил следователь, – по закону вы правы, тем более что мы были свидетелями ваших троекратных предупреждений.
– О, я не выстрелил бы, если бы у меня не дрогнула рука!..
– Успокойтесь, граф, что делать, вы не виноваты, но, во всяком случае, вы нам оказали очень ценную услугу… Эта находка наведет следствие на истинный путь… Да, наконец, смотрите, рана боковая, в стороне от легкого и сердца… Это не смертельная рана…
Молодой человек хрустнул заломленными пальцами и отошел к тому самому окну, у которого только что стояло «злополучное» привидение. Отсюда были видны его окна.
Он вспомнил белую фигуру, чудный профиль и с мольбой поднятые руки. Да, это была она; заглянув в лицо раненой, он узнал, казалось, то лицо, которое видел у окна. И тут только он понял, как дорого и близко его сердцу это лицо. Ему было все равно, кто бы ни была она: святая или преступница, жертва или угнетательница… Он любил это бледное личико с тех самых пор, как разглядел его при лунном свете…
Вот, гулко шаркая по паркету, следователь и агенты понесли ее к выходу. Он бросился за ними, крича:
– Голову, голову поддержите!..
И действительно, голова несчастной с чудными распущенными волосами, далеко откинувшись назад, бессильно болталась с выражением боли и муки на милом, еще почти детском личике.
XIII. В святилище скупца
Бойко взрывала снег лошадка Ивана Трофимовича. Почувствовав, что часть тяжести исчезла из санок, она понеслась еще быстрее.
Проехав несколько более или менее людных улиц Петербургской стороны, Иван Трофимович понесся опять по окраинным глухим переулкам и в конце концов заехал в самую глушь, которая оканчивалась жиденьким вылеском, одним из тех, какие попадаются по всем сторонам нашей столицы. Сюда же одним концом выходил и знакомый читателю Пустоозерный переулок.
«Угрюмый дом» виднелся задним фасадом. Иван Трофимович мелькнул мимо переулка и дома, потом черным пятном скользнул по белоснежной скатерти поля и скрылся в лесу. Он не заметил даже, когда проезжал мимо Пустоозерного, что у стены одного из деревянных домишек, в районе черной тени, отбрасываемой кровлей, мелькнули две фигуры.
Из лесу он вернулся пешком, подошел к задней стене нужного дома, огляделся кругом, вдруг с ловкостью кошки полез вверх, хватаясь за уступы обвалившихся кирпичей, ежеминутно рискуя упасть вниз и размозжить себе голову. Но тем не менее этого не случилось.
Несмотря на некоторую тучность, Иван Трофимович проделал весь этот маневр с замечательной ловкостью и исчез в слуховом окне. Войдя на чердак, Иван Трофимович отдышался и припал к полу. Тут он долго искал что-то в песке и стружках, наконец нашел, нажал какую-то кнопку, и перед ним показалась глубокая расщелина, ранее прикрытая гладко обтесанным громадным камнем. Под ним обнаружилось помещение не больше сажени в квадрате, стены которого представляли такие же цельные и гладкоотесанные камни. В отверстии показался свет, при слабом блеске которого можно было разглядеть странную женскую фигуру, сидящую в углу на корточках около тюфяка и глиняной миски, стоявшей в соседстве с куском черного хлеба.
При виде влезающего сверху Ивана Трофимовича девушка задрожала и, подняв свое бледное детское личико, устремила на него испуганные, умоляющие глаза. Не обращая на нее внимания, Иван Трофимович подошел к сундучку, стоящему в углу, отворил его ключом, который висел вместе с шейной цепочкой на груди, и принялся считать содержимое.
Сундучок заключал несметные богатства. Сверкали бриллианты, золото, там были крупные кредитные билеты, завязанные в тугие пачки. Насладившись видом всего этого, Иван Трофимович взял из другого угла какое-то белое одеяние и маску, изображающую череп, и знаком подозвал к себе молодую девушку.
Она беспрекословно повиновалась, как животное, как автомат, который тронули за пружину. Иван Трофимович принялся наряжать девушку. Он надел ей маску, потом задрапировал полотняной тканью и снова сделал безмолвный знак. Девушка поняла его и молча стала карабкаться по маленькой лестнице, ведущей вверх, в расщелину. Это и было то самое привидение, о судьбе которого мы уже знаем. Оставшись один, Иван Трофимович принял выжидательную позу, а потом вдруг потушил лампочку, горевшую в углу, приподнялся на несколько ступенек и, высунув голову в щель, образованную отодвинутой половицей, чутко прислушался.
– Пусть похрабрятся, пусть!.. Она их напугает… славно… Забудут, как и следствия наводить!.. Но, однако, надо сегодня уже унести отсюда этот сундук, а ее можно и прикончить… Что-то уж парни больно подозрительны стали… В особенности эти Серьга да Баклага, чего доброго, пожалуй, выследят… Ох, сегодня, как только эти следователи удерут, большая предстоит работа… Сундук-то ведь очень тяжел.
Вдруг Иван Трофимович услышал оглушительный выстрел. Он раскатисто отозвался по всему дому, и даже тут, на чердаке, был слышен необычайно громко. Зазубрин вздрогнул, юркнул вниз и произвел в углу какую-то сложную манипуляцию, после чего камень и доски сами собой легли на прежнее место, и только дождь опилок посыпался внутрь каменного мешка. Тут он опять зажег лампочку, и дьявольская улыбка блеснула на его побледневшем лице. С этой улыбкой он сел на крышку сундука и принялся ждать.
Ни один звук уже не доходил до него, да ему и не надо было никаких звуков. Он решился выждать ровно два часа и затем скинуть сундучок вниз, через слуховое окно.
Он занялся осмотром и решил, что сундук так прочен, что, кинь его хоть с Исаакиевского собора, он выдержит падение, и если повредится, то очень немного, потому что весь сплошь отлит из железа.
– Трудненько только поднять будет… Ну, да слава богу, Господь силой не обидел…
XIV.
Каменная могила
Как только промелькнули санки Ивана Трофимовича мимо дома, под нависшую крышу которого спрятались два человека, эти последние вышли в полосу света и оказались Серьгой и Баклагой; они вели между собой третьего, едва доходившего гиганту до колена, а низкорослому Серьге до бедра. Это был карлик Жучок.
– Ишь, прокатил! – злобно сказал Серьга. – Думает, верно, и нас прокатить… Хорошо, что пошли, а то бы так и поверили ему, что он поедет к своей Геське. Вот оно в чем штука… Ну, батюшка, накроем тебя… Видишь, Баклага, не прав ли я был, говоря, что он сам укрыл деньги?
– А черт его знает, укрыл он или нет, – флегматично ответил гигант.
– Не черт, а я знаю… Вот ты увидишь, что моя правда…
– Увидим! – буркнул Баклага и поправил на плече какой-то гигантский сверток из веревок, по некоторым деталям похожий на веревочную лестницу.
Эта последняя предназначалась для Жучка, который, как мы уже говорили, использовался шайкой в случаях, требующих особенной, почти акробатической ловкости по части лазанья.
И действительно, этот несчастный урод обладал такой ловкостью, которой могла позавидовать и кошка. Он прекрасно знал свое назначение и уже не один раз доставлял своим повелителям возможность обделать такое дельце, которое потом казалось следствию чуть ли не сверхъестественным.
Дойдя до угла Пустоозерного переулка, Серьга сделал знак Баклаге, чтобы тот остановился и придержал Жучка. Дело в том, что до чуткого слуха мошенника донесся подозрительный шум. Он снял фуражку и глянул за угол.
Это было в тот самый момент, когда следователь, Крушинский и два агента выносили из дома раненую, а третий агент побежал вперед за отрядом, чтобы произвести в доме еще один обыск.
Серьга застыл, не шевелились и Баклага с Жучком. Вот Серьга увидел, что навстречу процессии, несшей раненую, выдвинулся целый отряд людей, среди которых был и полицейский, стоявший на противоположном углу Пустоозерного, там, куда выходил на две стороны угрюмый дом. Все вошли внутрь его.
– Стой, надо подождать… Там что-то случилось, – повернувшись к Баклаге, шепнул он. – Там кого-то вынесли.
– Кого еще вынесли?
– Молчи, дурак!..
– Что же, так и стоять?..
– Экий черт, так в лапы полиции и лезет! – злобно прошипел Серьга.
Баклага угрюмо замер. Стоять, однако, пришлось так долго, что не вынес и Серьга, он отошел от угла и сел под тень, пригласив жестом сделать то же Баклагу и Жучка. Прошло около часа, прежде чем снова раздался шум. Серьга опять высунулся и сообщил шепотом:
– Уходят… ушли!.. Ворота припечатывают… Вот-то дураки, да какой же такой герцог будет выезжать сквозь ворота… Ну, идем, Баклага, теперь можно!
Приятели двинулись. Они обошли полем, так же как и Иван Трофимович, и направились к тому же месту, где влез и тот, потому что оно им было тоже известно.
Но оставим пока их и вернемся к узнику в каменном мешке. Иван Трофимович сидел и выжидал положенное время. Он едва слышал, как бегали над его головой агенты. Их шаги сквозь эту каменную оболочку уподоблялись самому легкому мышиному шороху. Наконец все смолкло. Осталось просидеть еще полчаса, и тогда дело сделано. Он навек простится и с этим каменным тайником, и с этим угрюмым домом. Тут уже становится небезопасно, надо избрать другое место для своего богатства.
«А эту девчонку, верно, поймали», – подумал Иван Трофимович и улыбнулся, шепнув:
– Ну, да она немного им наболтает.
Посидев еще несколько минут, он вынул часы и решил, что пора. Поэтому он встал и начал проделывать те же сложные манипуляции, что и тогда, когда закрывал камень. Он нажимал одновременно в двух местах какие-то едва приметные пятнышки, казавшиеся в мраморе простыми естественными точками. Потом он нажал плечом одну стенку, далее сделал еще что-то, и тогда только верхний камень дрогнул, движимый каким-то невидимым рычагом.
Устройство этого каменного чулана походило на конструкцию деревянных коробок, обладающих разными секретами, выделкой которых щеголяют наши кустари. Нужно найти какую-нибудь тщательно замаскированную кнопку, потом выдвинуть ее, потом поставить ящик вверх дном, встряхнуть три раза и так далее. Словом, не зная секрета, открыть нельзя. Но секрет, видимо, был знаком Ивану Трофимовичу в совершенстве, потому что вскоре открылась щель, достаточная, чтобы выйти.
Он и сделал это, но каков же был его ужас, когда, одновременно с появлением его головы на поверхность, кто-то навалился на нее, ударил каблуком, и он вместе с навалившейся массой упал назад. Он не мог еще ничего разобрать, но смутно сознавал, что это преследователи, должно быть, агенты.
И вот, в эту критическую минуту, он придумал адский план. Он хотел купить теперь свою свободу, объявив преследователям, что без клятвенного обещания отпустить его никто не выйдет отсюда, и для этого он впопыхах и в потемках (лампа была потушена) поспешно нажал кнопку и успокоился только тогда, когда над головой его раздался знакомый стук, возвещавший, что отверстие закрыто и открыть его уже не может никто в мире, кроме его самого. Но в это же время в руках одного из двух навалившихся людей блеснул фонарь.
– Баклага! Серьга! – воскликнул Иван Трофимович, но увесистый удар топором рассек ему голову до плеча, и он грохнулся на пол, заливая его кровью.
– Хорошо! – сказал Серьга, как бы одобряя адский удар Баклаги.
– А вот и сундук!
И оба бросились к нему. Лица мошенников сияли безумной радостью. Громадное богатство действительно представляло из себя пленительную картину.
– Ох, да как он тяжел, – приподнимая сундук за ручку, сказал Серьга, – с ним и не выберешься отсюда.
– Да зачем он, мы всё возьмем в карманы.
– Всё-то?
– А что ж?
– Разве вот сюртук или пальто его взять, – отозвался Серьга, задумчиво глядя на труп, – только и этого нельзя, ишь, как кровь-то хлещет… Эко ты саданул его!..
– А посмотри по дому, не найдется ли во что упрятать поудобнее…
– И то правда! – отозвался Серьга. – Ишь ты, как поумнел.
Но сказав это, Серьга и рот разинул:
– А как же выйти-то?..
Пол, стены и потолок были одного цвета, и нигде ни единой щелочки, не говоря уже о затворе или ручке.
– Слушай, Баклага! Да мы в западне! – заревел он.
Баклага не сразу понял, в чем дело. Но когда Серьга начал метаться и шарить по стенам дрожащими корявыми руками, казалось, сознание проснулось и в нем.
Он вскочил на вторую ступень лестницы, уперся в потолок руками, напружился, лицо его налилось кровью, мускулы голых волосатых рук тоже, но потолок и не шелохнулся. Последствием такого маневра было только то, что подломились и рухнули обе ступеньки, и гигант повалился прямо на труп, весь испачкавшись его кровью.
Дикое рычание вырвалось у него из груди, и он, как и Серьга, заметался по всем углам, но тщетно. Ключ от этой каменной могилы был в разбрызганном на полу мозгу мертвеца. Не станем более описывать ужасов этого страшного положения, они и без того понятны; взамен вернемся к дальнейшему рассказу.
