Текст книги "Цвета параллельного мира"

Автор книги: Николай Дедок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

«Что написано пером, того не вырубишь топором» – это про малявы. В крытой устное и письменное слово могут как возвысить, так и (что гораздо чаще) унизить того, кто имел неосторожность выпустить их в мир.

Четыре раза в день зэк, стоящий на дороге, принимал в свою камеру и отдавал из нее почту – пригоршни маляв, аккуратно скрученных до размера огрызка карандаша, плотно запакованных в целлофан бумажных капсул. Так, наряду с явной жизнью камерных коллективов, протекала, струясь регулярными потоками по артериям-кабурам, потайная эпистолярная жизнь тюрьмы.

Часть 3

СНЕЖНЫЙ КОМ

Поднявшись в камеру № 124, Колдун увлечённо занялся своим привычным ремеслом: снимал порчу с сокамерников, «лечил» их, подвергал сеансам гипноза, заставлял смотреть себе в глаза, обещая, что покажет им «их демона», и так далее. Более того, стал набирать себе учеников – не только в своей камере но, с помощью дороги, и по всей «крытой», – заманивая тем, что один из его учеников, якобы, выступал на «Битве экстрасенсов».

Предлагал стать своим учеником и мне. Для этого надо было всего-навсего совершить некоторые манипуляции со своей кровью и зеркалом (ведь он же зеркальный маг) и, конечно, прочитать клятву на верность самому Костасу. Я тактично отказался.

Желающих же по крытой нашлось достаточно: Колдун вел активную переписку со многими и ярко расписывал неограниченные чудодейственные свойства, коими будут наделены его ученики, став, под его мудрым руководством, «боевыми магами». Молодые крытчики были в восторге, приносили ему клятву в верности и слали с малявами плямы своей крови.

Некоторое время с Колдуном переписывался и я: вроде как на тройниках же общались. Правда, вскоре в его малявах я стал чувствовать какой-то подвох. Начинаясь словами: «Здоровенько, Братишка!» или «Здарова, Друг!», – все они неизменно заканчивались: «Ко-лян, загони, если не трудно…» (Ручки, карандаши, стержни, открытки, конверты – в общем, все то, что на крытой в дефиците и что у меня, как он знал, имелось). Пару раз я, конечно, делился, но аппетиты Колдуна только росли, маляв же без просьб материального характера не приходило вовсе, и вскоре я свернул переписку до минимума: такая «дружба» мне была ни к чему.

Вскоре мне довелось на две недели зайти в хату № 124 и воочию увидеть жизнь Колдуна в коллективе и его колдовские практики. Надо сказать, арестантская жизнь шла у него не так успешно, как магическая. Несмотря на наличие учеников, которых он привлекал своим красноречием и сказочными обещаниями, в целом, в камере на 6 человек он, скорее, был предметом насмешек и причиной постоянных конфликтов. Неумеренная болтливость и хвастливость, постоянные «косяки» (то зальёт водой телевизор, то ляпнет что-то невпопад в присутствии блатных, а терпит потом вся хата), нежелание «жить тюрьмой» не делали Костасу авторитета. Он пытался наверстать данный ресурс рассказами о своей всемогущей бабке, о своих неснимаемых проклятьях, и о том, как его однажды в Гомеле побили два недоброжелателя, и оба вскоре трагически скончались. Получалось слабо. Зато с заходом в камеру новых людей (меня и еще пары пацанов) вовсю проявилась его коммерческая жилка. Раньше он донимал сокамерников разговорами о своей будущей свиноферме, которая была призвана озолотить его в считанные годы, и даже нашел для этого бизнеса партнеров прямо в хате. А теперь, разузнав о том, что у моего сокамерника, с которым мы вместе временно переселились в 124-ю, есть какая-то недвижимость в деревне, предлагал переписать ее на себя в обмен на дарование магических способностей. Почему-то решив, что и я – владелец дорогостоящего имущества, он предлагал мне отдать ему все и получить взамен амулет, с которым станет доступно исполнение любых желаний. Любых! Вопрос, отчего же он не сделает себе такой амулет и, например, не выйдет из тюрьмы, так и повис в воздухе.

Вскоре после моего возвращения в прежнюю камеру отношения с сокамерниками у Костаса обострились, и ему пришлось переехать. Этому предшествовал заход в 124-ю камеру блатных, которые провели с Колдуном профилактическую беседу и официально наложили ему запрет на колдовство.

Но и в новой, 120-й камере Колдун пробыл недолго. Пытаясь показать из себя больше, чем он есть, не ужился в коллективе, и ему дали понять, что пора искать себе другую хату. Тут стоит отметить, что в крытой, как и в камерной системе в целом, частые переезды из хаты в хату крайне негативно отражаются на репутации зэка: считается, что если не смог прийти к взаимопониманию с одним коллективом, то не сможешь и с другим. Каждая пройденная хата, таким образом, увеличивает негативный репутационный багаж зэка.

Новым пристанищем Колдуна стала камера номер 123 – одна из самых больших на корпусе. Она считалась своеобразным «отстойником», куда блатные отправляли сидеть тех, кто не ужился в других хатах, крытчиков «с отступлениями» («фуфлыжников», «крыс» и т. п.), недалёких и не очень адекватных зэков, а также тех, кто не мог «уделять внимание в общее» (гнать блатным передачи с чаем, сигаретами и пр.). Психологический климат в таких хатах был под стать контингенту: напряжённый, недобрый – агрессивная, даже по меркам крытой, среда. Каждый сам за себя.

Блатные, как я уже писал, устраивали периодические обходы камер, проведывая своих «вязаных» подопечных, или «козлов», как они их (нас) презрительно называли между собой. Во время таких обходов нуждающимся хатам разносилось необходимое (чай и сигареты), доводились важные вести и нововведения, давались установки о том, как вести себя с мусорами, и, конечно, вершилось правосудие: разрешались конфликты, с накосячивших «спрашивали физически», или делали строгое внушение. И, безусловно, для наглых, самоуверенных блатных такие обходы были возможностью в очередной раз возвысить себя над «вязаными».

Трое-четверо «бродяг» развязной походкой, в дорогих вольных шмотках (тогда как все были обязаны носить форменную робу), с самодовольным видом без предупреждения заходили в камеру, прерывая ее привычный ритм жизни, тут же раздавая едкие и насмешливые замечания всем, кому считали нужным. Возразить им что-то, ответить или вступить в спор никто не осмеливался. Малейшая попытка поставить себя на один уровень с блатными, влекла, в лучшем случае, напоминание о твоем статусе, в худшем – удар по лицу, поэтому большинство зэков бросались тут же варить чай и доставать из шкафчиков специально отложенные на случай прихода братвы конфеты и дорогие сигареты. Блатные видели, что их боятся, и это еще больше поднимало их в собственных глазах.

В один из таких обходов, весной 2014-го, блатные зашли в хату номер 123. Колдун тогда закусился с мусорами и отбывал свои 10 суток в подвале ШИЗО. В ходе общения блатные – тонкие психологи – быстро заприметили: в хате что-то не то. Недомолвки. Запуганные перегляды, странные оттенки интонаций не ушли от их внимания. Ходившая по кругу кружка чифира не снимала напряжение. Смотрящий за тюрьмой, Вова Лысый, решил, что называется «пробить поляну» напрямик:

– У вас вообще… в хате всё нормально?

– Да, да, всё нормально! – торопливо закивали «вязаные».

Но веры им, конечно же, нет. Что-то скрывают.

– Понимание присутствует!? – исподлобья глядя в испуганные глаза, повторяет Лысый.

– Всё нормально, Вова, всё ништяк! – кивают зэки, уже понимая, что где-то был допущен прокол.

Тут встревает Мартын, один из недавно заехавших в хату:

– Да в целом нормально всё, на должном. Но вообще понимания в хате не хватает.

«Ну наконец-то» – наверняка подумал в этот момент Лысый. Но Мартын не хочет пояснять, что он имеет ввиду – боится. Тут же подручный Лысого, Шара, переводит Мартына в другую камеру, где тот дает весь расклад: в коллективе на 12 человек выделился наиболее наглый – Браконьер, «залосудник» с 25-ю годами срока. Хата и раньше жила, разбившись на враждующие группки, но он нарушил и это шаткое равновесие. Собрав вокруг себя небольшую кучку похожих на себя, он стал отстаивать свои интересы кулаками и ногами, избивая сокамерников под разным поводом: то много хлеба съел, то выразился не так. До блатных эти случаи не доносились – то ли по общей договоренности, то ли из-за страха перед Браконьером, хотя согласно всем постановам братвы о подобном должно было сообщаться немедленно. Так они и жили, дерясь за пайку и боясь того, у кого кулак больше. Понятное дело, такое положение дел для блатных было неприемлемо. В воровской системе, также как и в государственной, монополия власти на насилие является принципиальным моментом. Согласно понятиям, блатные могут бить «вязаных», а «вязаные» друг друга – нет.

Шара возвращается в 123-ю, Лысый оттуда и не уходил. Браконьера бьют и выкидывают из хаты на продол. На следующий день расследование продолжается. Колдуна дёргают из ШИЗО в камеру на первом этаже. Дают чаю, угощают шоколадом. Невзначай Лысый интересуется: как они жили в 123-й хате?

– Нормально жили, все класс, – отвечает, не чуя подвоха, Колдун.

– Точно всё нормально? – уточняет Лысый – А может, были проблемы какие?

– Да не, Вова, не было проблем! Всё как обычно! – продолжает Колдун топить сам себя.

Но в киче физический спрос запрещён понятиями. После окончания срока в ШИЗО блатные дают Колдуну еще пару дней «на раскумарку» и, вновь придя в 123-ю, бьют по лицу с формулировкой «за обман братвы». Тут бы ему и успокоиться, но, видимо, напрочь уверовав в то, что высшие силы ему покровительствуют, Колдун продолжает свою игру и пишет маляву бывшему сокамернику Мартыну (тот уже в другой хате): почему ты дал блатным весь расклад, зачем слил Браконьера, ведь была договоренность молчать? Мартын не растерялся, получив маляву, и из всех вариантов выбрал самый беспроигрышный. Аккуратненько завернул ее и выслал блатным.

Лысый со своими приближенными долго и усердно втаптывали Колдуна в дощатый пол 123-й камеры, выбили два зуба и заставили съесть злополучную маляву. Вышеупомянутый Шара так старался, лупивши вдвое меньшего по размерам Колдуна, что порвал в процессе кроссовок. Впрочем, впоследствии Костас, замаливая свои грехи перед братвой, загнал Шаре в передаче пару новой обуви. То есть, конечно, сказал своим родителями – и они загнали.

Освободился Костас Саркисян в мае 2015 года и, насколько знаю, до самого освобождения больше не колдовал.

Эпилог

С младенчества и до самой смерти всё доброе, гармоничное и правдивое, что есть вокруг нас, диктует нам простые и доступные правила человеческого общежития: не лги, не возжелай чужого, не хитри, не используй других людей как инструменты. В общем, обращайся с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. Об этом же твердят буквально все мировые религии. Каждый из нас в большей или меньшей степени нарушает эти правила: необходимость выживать среди несовершенных людей заставляет идти на компромиссы с совестью. Однако если обман и своекорыстие становятся центральной осью, вокруг которой вращается вся твоя жизнедеятельность, раньше или позже ты неизбежно запутаешься в тенетах собственной лжи и придёшь к очень несчастливому концу. Не в мифическом аду – а здесь, в этой жизни. И тот снежный ком, который на тебя обрушится, зачастую будет внешне никак не связан с твоими собственными поступками. «Пути Господни неисповедимы», – скажет по этому поводу христианин. «Да просто не фар-тануло, епт», – скажет недалёкий злодей. Но когда-нибудь, я уверен, учёные найдут объяснение тому, почему наши поступки и даже намерения, сделав непостижимый круг по ниточкам социальных связей, непринуждённо оттолкнувшись от поступков и намерений других людей, возвращаются к нам с утроенной силой: милыми подарками судьбы, если изначально были добрыми, или жестокими ее карами, если изначально несли мстительность, злобу и своекорыстие. А еще, думаю, они объяснят, почему в обычной жизни цикл этого круга может занимать десятилетия, а в некоторых – поистине заколдованных местах – он вершится с ошеломительной скоростью.

х х х

Я нашёл Колдуна в «ВКонтакте» через год с небольшим после освобождения. На аватарке – «загадочная» картинка с магом в стиле фэнтези. В статусе: «ЗА ДЕНЬГИ НЕ КОЛДУЮ!!! УЧЕНИКОВ ВЫБЕРАЮ САМ!!!» Написал ему.

«Здорово, братишка!» – пишет в ответ. «Как ты? Как здоровье, друг?» – льстивые эпитеты сыпались один за другим. «А где ты живешь? А вот мой телефон, давай созвонимся!» – общительность просто зашкаливала. Поговорили о крытой, об общих знакомых, о той истории. С его слов, блатные «спросили» с него тогда не за обман, а за колдовство против тюремного замполита (заместителя начальника по воспитательной части), когда тот выписал ему сутки ШИЗО. В подвале кичи Колдун протянул к нему руку со словами: «Будь ты проклят проклятием сатаны. Пусть все твои дети рождаются мертвыми!» – замполит Владимирович немедленно побежал жаловаться блатным, и те били Костаса со словами: «Будешь еще колдовать?!?»

Впрочем, вскоре маг перевёл беседу на более прагматичные рельсы и поведал мне, что сейчас живет в Москве и хочет основать фирму по снятию всех грехов с душ. Полное «обезгрешивание» одной души будет стоить 20 000 евро, зато эффект просто ошеломительный: на душе ни одного греха, она становится чистой, как слеза младенца! Но Москва – лишь стартовая точка бизнес-плана. Планируются филиалы по странам СНГ, сам же Костас будет сидеть в Европе и грести бабки, а работать будут его ученики, боевые маги. «Все, кто примет участие с самого начала максимум в течение года станут миллионерами в долларовой деноминации!» – позже писал он мне. Для запуска проекта Костасу не хватало одной лишь мелочи: стартового капитала (сам маг работал сторожем, жил у родственников) – что-то около 5000 долларов. На мой недоуменный вопрос, чем же я могу ему в этом помочь, когда живу на стипендию и журналистскую подработку, он ответил не менее удивленно:

– Ну вас же там ваши политологи спонсировали!

Мои попытки доказать, что политологи не спонсируют анархистов, он выслушал с густым недоверием во взгляде и еще раз настойчиво посоветовал мне подумать и вложиться в его предприятие, чтобы стать миллионером, максимум, в течении года.

Я тактично отказался.

ЦИП ГУВД Мингорисполкома

30.03.2017–07.04.2017

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

Очередные десять суток ШИЗО в шкловской колонии № 17. На этот раз мне повезло: я в хате не один, нас аж трое. Так и теплее, поскольку батареи почти не греют, и веселее – есть с кем провести время. Один мой сосед – молодой хлопец с одним годом срока, ему освобождаться через пять дней. Второй – Саня, по прозвищу Летчик. Седые волосы, хотя самому еще нет сорока лет. Усталый голос. Вид старого волка. Сидит уже тринадцать лет, а впереди еще семь – бытовое убийство. За те десять суток, что мы провели вместе, я услышал от него много интересного: как он до посадки успел послужить в армии (его служба как раз пришлась на период распада совка); как в начале своего срока «блатовал» на Орше (ИК-8), где был свидетелем «черного хода»: блатных разборок прямо в зоне, чуть ли не свободного пользования мобилами, ментов, готовых за деньги принести любую наркоту. Он помнил, как раньше сидели зеки в ШИЗО по принципу «день летный, день нелетный» (то есть один день кормили горячим пайком, а второй – куском хлеба и чашкой кипятка), и многое-многое другое.

Но не эти истории, а философия жизни Летчика врезалась мне в память.

Как-то я немного приуныл. Не помню уже повода: то ли после очередной бессонной ночи, то ли после очередного мусорского выкрутаса, но раздражительность, которая накапливалась много дней, вырвалась в итоге наружу потоком бесконтрольной брани на учреждение, на ментов и вообще на всё наше текущее состояние. Летчик слушал. Потом согласился:

– Да, базара нет. Зона здесь петушок. То ли дело на «восьмерке»! Бывает с утра, пока все спят, выйду в локалку, сяду на скамеечку с чаем… Солнышко светит, птички поют. Настроение – за*бись… А ты не переживай. Скоро выйдешь обратно в ПКТ, заваришь чайку… Да и срока у тебя – понты. Не гони…

Он помолчал, посмотрел на меня своими усталыми, немного безумными глазами и добавил:

– Жизнь прекрасна. Даже здесь…

Жизнь прекрасна. Даже здесь… Эта фраза в моей голове одновременно ударила молотом и зазвенела колоколом, вызвав невидимый взрыв в нейронных сетях. Я замолчал. С каждой минутой ее смысл доходил до меня все больше.

Представьте себе: душная, мрачная бетонная коробка, в которой ночью отжимаешься и приседаешь, чтобы согреться и поспать, и в которой сидишь столько, сколько захочет начальник зоны. За пределами «коробки» – лагерь, с агрессивным, в большинстве коварным и покорным населением, люди, к которым не стоит поворачиваться спиной, а к ним в придачу – привыкшие к безнаказанности менты с садистскими наклонностями, которые не видят в тебе человека. Нет прав, нет воли, нет жены, которая бы приезжала на свидания, нет благополучия и простых человеческих радостей. И так уже тринадцать лет, а еще семь впереди. Но: «Жизнь прекрасна. Даже здесь…»

Эта сила воли и жажда жизни поразили меня и вселили огромное уважение к этому человеку. Сколько жизненных сил, стремления к свободе и силы духа надо иметь, чтобы так рассуждать в его состоянии, и как нелепо после этого сетовать на свою судьбу большинству из тех, кто считает, что у них в жизни проблемы!

х х х

Уже потом, когда после «семнашки» меня встречала крытая со своими «блатными» и «авторитетами», когда цензоры и опера кипами выбрасывали мои письма, изолируя от внешнего мира, когда в Жодино «вертухаи» ставили к стенке, били по ногам и заковывали в наручники за то, что «политический», когда в той же крытой по двадцать суток не вылезал из ШИЗО, когда за пять дней до освобождения добавили еще год срока, когда в Горках лишали свиданий с родными и адвокатом, каждый раз, рано или поздно, когда мне очень хотелось расстроится, загрустить и пожалеть себя, перед глазами всплывало лицо Летчика и его слова:

– Жизнь прекрасна. Даже здесь…

Январь 2016

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

В любой тюрьме усилия ее сотрудников направлены на то, чтобы не дать заключенному бороться за свои права. Огромную роль в этом играет, кроме физической угрозы, изоляция от социума и источников информации. В середине ноября 2014 года, сидя в одиночной камере Могилевской крытой я узнал о возбуждении против меня нового уголовного дела по статье 411 УК РБ, что означало, что мое скорое освобождение откладывается еще на год. Повлиять на этот факт я был не в состоянии, разве что убить себя, чтобы не было кого судить. Единственным доступным средством борьбы оставался лист бумаги и ручка. Я должен был, насколько это возможно, привлечь внимание общественности, в том числе международной, к наличию этой статьи и практики её применения против политзаключенных и простых уголовных заключенных, борющихся за свои права. Так родилась идея написать открытое письмо в СМИ.

Но написать – даже не половина дела, а одна десятая ее часть. Как переправить его на свободу? Тюремные администрации редко выпускают даже официальные жалобы в ДИН, не говоря уже о разгромных письмах в прессу. Я должен был пойти на хитрость, раскрывать которую здесь не стоит. Скажу только, что результатом ее стали усиленные шмоны при выходе к адвокату, а также угрозы перевести меня в худшую камеру. Но это меня уже мало волновало – свое дело я сделал…

Написанное в марте 2015 г. письмо уже в апреле, благодаря моим родителям и соратникам, было переведено на русский и английский языки, передано представителям Евросоюза в Беларуси, дипломатам из американского посольства, опубликовано в газете «Народная воля» и во множестве других беларуских интернет-СМИ.

Здравствуйте!

Меня зовут Николай Дедок.

Я обращаюсь с этим письмом ко всем, для кого слова «справедливость», «гуманизм» и «человеческое достоинство» не пустой звук.

26 февраля этого года я был осужден по части 1 статьи 411 Уголовного кодекса на 1 год лишения свободы. Название этой статьи – «Злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения». Приговор мне вынесен в тюрьме за пять дней до окончания моего предыдущего срока – четырех с половиной лет заключения. Отмечу также, что мне назначено максимальное наказание по этой статье – один год из возможного одного года. В 2012 по этой же статье был осужден уже вышедший на свободу политический заключенный Дмитрий Дашкевич.

В чем же состояло мое «преступление»? В шестнадцати дисциплинарных нарушениях за без малого два года пребывания в тюрьме № 4, в частности: ношение спортивного костюма, переговоры с соседними камерами и хождение по камере после 22 часов. Немаловажно то, что за каждое из этих шестнадцати нарушений я уже был наказан в дисциплинарном порядке, получив выговор или от пяти до десяти суток ШИЗО (штрафного изолятора), отсидев в штрафном изоляторе – только в этой тюрьме – шестьдесят суток.

В Конституции, Уголовном и Уголовно-исполнительном кодексах Республики Беларусь декларируется множество хороших принципов и прав, но они мало чего стоят, пока в Беларуси действует статья 411 УК, которая позволяет отправить человека в колонию на один год (или на два – по части второй данной статьи) за ношение или не ношение предмета одежды, за разговор с соседом по камере. Есть ли такая чудовищная и абсурдная правовая норма еще где-нибудь в мире?!

Изначально статья 411 вводилась в УК для борьбы с криминальными авторитетами в местах лишения свободы и криминальными «понятиями», перешедшими Беларуси в наследство от уголовного сообщества времен СССР. Однако сегодня криминальные «понятия» практически повсеместно побеждены властью, а статья осталась, и все активнее применяется к политическим заключенным и другим заключенным, которые хоть как-то борются за свои права. Уже сама формулировка статьи открывает величайшее пространство для морального насилия и унижения человеческого достоинства. Пример: тюремный контролёр (надсмотрщик) плюет на асфальт и дает осужденному в руки швабру: «Убирай!» Тот отказывается: «Не буду!» Четырех таких отказов достаточно для возбуждения уголовного дела! Этот случай мне рассказал один из осужденных, и, даже если он немного раздут или преувеличен – все в нем происходит в рамках закона, и это самое страшное. В полном соответствии с законом заключенного можно посадить за четыре отказа выполнять унизительную работу! И мне не известно ни единого случая оправдания судом по статье 411 УК.

Вообще, нарушения прав человека и издевательства в беларуских тюрьмах достигли такого размаха, что стали системой и привычкой, о них можно писать не письмо, а книгу. Но в этом письме я не могу охватить все и сосредоточусь только на статье 411 УК.

Такое раздолье для произвола администрации тюрем и колоний создают написанные в МВД Правила внутреннего распорядка (ПВР), которые обязан выполнять каждый заключенный. Однако осужденных не знакомят с ПВР полностью, только частично, мотивируя это тем, что ПВР «для служебного пользования», что не мешает администрации требовать их выполнения от осуждённых. Сами ПВР составлены таким образом, чтобы наказать можно было любого осуждённого в любой момент за такие вещи, как небритость, грязные одежда или обувь, незастегнутая пуговица на воротнике, за то, что неправильно поздоровался или не поздоровался с представителем администрации, не встал в его присутствии и за многое другое. Нередко акты о нарушениях просто фальсифицируются, и попробуй потом докажи, что твоя обувь на самом деле блестела! За подобные «нарушения» продолжают попадать в ШИЗО, ПКТ (помещения камерного типа), лишаться свиданий с родными беларуские политические заключенные: Игорь Олиневич,[9]9
  В том варианте, который опубликовала «Народная воля» и другие СМИ, текст моего обращения был изменен. Неизвестный цензор, который читал рукописный оригинал, вместо перечня «Игорь Олиневич, Николай Статкевич, Артем Прокопенко, Евгений Васькович» начал список политзаключенных с Николая Сгаткевича, а Игоря Олиневича поставил вторым в списке. Хотя, казалось бы, какая разяща? Мелочь, но как хорошо она характеризует оппозиционные СМИ и политику как таковую!


[Закрыть] Николай Статкевич, Артем Прокопенко, Евгений Васькович. Причём строгого соблюдения ПВР требуют исключительно от тех, кто как-то «выделяется»: от политических заключенных и тех, кто смеет говорить начальству о своих правах. Остальные живут более-менее спокойно – пока молчат. Сколько раз я наблюдал применение статьи 411 УК, и всегда оно было местью осужденному за несгибаемую волю, за отстаивание своих прав и никогда чем-то иным.

В официальных изданиях чиновники исправительной (хотя правильнее писать – карательной) системы постоянно повторяют, что взяли лучшее от советской исправительной системы. Это действительно так, если лучшим считать тотальное пренебрежение личностью, безжалостное подавление свободы осужденных, содействие разделению их на касты и роли, использование страха как единственного метода управления. При этом президент Беларуси любит повторять, что Беларусь – центр Европы. Однако почему этот «центр» грубо игнорирует взятые на себя международные обязательства – хотя бы Декларацию прав человека, которая гарантирует человеку уважение его человеческого достоинства, право на гуманное отношение к нему и справедливый суд? В Беларуси осужденный – бесправное и зависимое существо, чью судьбу полностью удерживают в своих руках чиновники исправительного учреждения и ДИН (Департамент исполнения наказаний МВД). Захотят – посадят в СИЗО, ПКТ, на тюремный режим, захотят – снизят статус осужденного до того, что он перестанет существовать для других как личность (для этих дел есть лояльные администрации заключенные, которые выполняют любой приказ), захотят – добавят срок наказания. Это чувство отчаяния и бесправия трудно передать – его нужно пережить самому.

Конечно, мне очень хотелось бы кричать на весь мир о несправедливости, которую совершила и совершает со мной карательная система, но еще больше я хочу стать последним осужденным по статье 411 УК. Поэтому обращаюсь к международным и беларуским правозащитным структурам, ко всем заинтересованным в соблюдении прав человека международным организациям и всем неравнодушным людям Беларуси с призывом сделать все возможное для отмены статьи 411 УК. Да, беларуское общество атомизировано, сковано страхом и конформизмом, отдельные группы в нем с трудом отстаивают свои экономические права, а те, кто пытается отстаивать политические права, подвергаются бесконечным репрессиям. Но я убежден, что беларусы одумаются и поймут: «тот, кто променял свою свободу на безопасность – не заслуживает ни первого, ни второго», коллективная воля людей может заставить государственную машину прислушаться к голосу разума и начать выполнять свои международные обязательства.

Безусловно, внимание всего мира, и в первую очередь Европы, сегодня приковано к Украине, где люди гибнут десятками и сотнями, и по сравнению с этим кажется, что страдания каких-то пяти политических заключенных в относительно стабильной и, главное, мирной Беларуси не так уж значительны, чтобы кричать о них на весь мир. Но вспомним, что и события в Украине начались во многом из-за отсутствия у авторитарной власти уважения к человеческому достоинству, из-за попыток навязать обществу жизнь в страхе и антидемократическую систему ценностей. То же мы наблюдаем и в Беларуси, разве нет?

Поэтому я обращаюсь со своим призывом к вам и всем, у кого есть силы и возможность повлиять на status quo, с надеждой, на то, что все, что происходит со мной больше не произойдёт ни с кем в Беларуси.

Николай Дедок

Тюрьма № 4

Март 2015 года