Текст книги "Нахальное минирование (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Готово! – замахала пехота. А белобрысый здоровяк уже и мины принес, осторожно зажав их подмышками. Мокрый и потный Махров буркнув: "Не Лиховид ты, а лиходей!" бегом рванул к лунке. Было у него в запасе две танковые фашины, сейчас их притопили, должен был своей гусянкой танк зацепиться. И зацепился, все три агрегата, связанные буксирами, рыча двигателями и выбрасывая из выхлопных труб чернющий дым медленно поползли на сухое место.

А старшина отключился. Поставить мины в тесную могилку, куда они встали как чей-то гробик, было просто. Но сделать так, чтобы даже сапер не разглядел – уже сложнее. И тут пришлось покорячиться всем, потому что понимали – выкладывают на стол главный козырь.

Оставалось сказать спасибо лихачу Лиховиду – так из-за него засрали растрощеными бревнышками, порванными фашинами и прочей грязью дорогу, что и внимание это отвлекало, и деталей лишних – но явно оправданных – добавляло. И любой мехвод только ухмыльнулся бы, увидев наглядное свидетельство чужой ошибки при маневре и ее последствий в виде тяжелой и грязной работы.

А потом все прислушались и замерли. Сзади снова гудели чужие моторы.

Старшина слышал за свою жизнь работу разных моторов. И сейчас от звука чужаков похолодело в животе. По дороге перли звери вдвое, а то и втрое тяжелее и мощнее тех немецких машин, что напоролись на засаду и были разгромлены. Во всем мощнее. Во всем!

И это было совсем плохо – помнил старшина, что сорокапятки танковые не берут в лоб немецкие тяжелые танки. Запомнился ему бешеный мат командира сводной танковой роты – храбрый до отчаянности, тот ругался полопавшимися губами и плакал от боли – обгорел майор страшно, человеческий облик потерял и вряд ли выжил после того, как выволокли его подчиненные из башни и отправили в тыл.

Ротный бил до последней возможности из горящего уже танка, надеясь, что хоть как-то сочтется с угловатым серым чудищем за тех, кого тот сжег походя, даже как-то презрительно, словно сморкаясь из коротенькой толстой пушки смертельного для советских машин калибра. До последнего стрелял танкист, собой жертвуя в азарте боя. И без толку! Снаряды отскакивали. как орехи от наковальни.

И Махрову стало страшно. И очень тоскливо, до боли зубной буквально. Не трус, нет, но вот так – заведомо зная, что ничерта сделать не можешь, а снесут тебя пинком, как старый мухомор, может еще и с презрительной ухмылкой, глядя как на дурака, что с веником кинулся паровоз перебороть. Сам бы старшина не ответил, почему подумал про веник и паровоз – так пришлось. Тут же забыл, потому что кто-то дернул за рукав. Глянул – ефрейтор из пехоты, зубы скалит свирепо и вид у него, словно у дворового кота перед дракой. Вроде и башка, как положено, острижена коротко, а кажется почему-то, что татарин с шерстью встопорщенной, только хвоста трубой не хватает.

– Бегим! Бегим, увидят что копаимся – не словим!

Коряво сказано, а понял старшина лучше трехчасовой лекции. Вскочил, глянул критически – эх, лучше б можно, но все, ревут двигатели совсем недалеко! Сунул трак, которым маскировку наводил, в лапы ефрейтору. Маханул руками, словно в них флажки, лейтенанты, что страховали своими дудочками работу, знак поняли, их коробочки синхронно дернулись, и, как могли быстро, но в итоге все равно – слишком медленно поползли прочь.

Рахметов с трудом дождался командира и, как только сапоги старшины грохнули по броне, рванул следом. Поискал Махров глазами – где пехота – увидел быстро – облепили кучей лейтенантовы машины. Запрещено, конечно, так людей возить, но на гусеницах все быстрее, чем бегом. Авось не свалятся.

Встретился взглядом с капитаном.

– Тяжелые танки. Несколько. В лоб наши пукалки не возьмут.

Раненый мигнул, вроде понял и тут же опять закашлялся, скорчился от боли.

Хорошо поворот рядом, закрылся деревьями, дождался тихоходов. Во рту пересохло, а ладони взмокли зачем-то.

Подбежал Еськов, бледный, но решительный. Точнее – решившийся на что-то. Танк Богатырева, стряхнув с себя пехоту, уже медленно пятился задом в лес. Т-26 Лиховида так же аккуратно залезал в заросли на другой стороне дороги.

Чужие двигатели зло и торжественно ревели совсем близко. Почудилось, что на похоронный марш похоже.

– Тащ капитан! Тащ капитан! – быстро заговорил Еськов.

– Сознание потерял – горестно откликнулась санинструктор.

– Тогда так! Махров!

– Я!

– Принимаю команду на себя! Мы с Богатыревым их встретим, задержим. Ты отходишь за пару километров, там поляна будет – на той стороне ставите оставшиеся мины. Если не догоним – доставишь капитана в медчасть, в штабе доложишь, как было. Пехота – залезай, держись крепче! Быстрее! Все, езжай!

Глянули друг другу в глаза, старшина козырнул. Словно генералу, с максимумом уважения. Ясно было, что лейтенанты если и задержат, так на чуть-чуть. А его экипажу и пехоте жизнь дарят.

И Рахметов дернул по дороге, оставляя за собой остающихся на смерть товарищей. Махров глядел на фигурку лейтенанта, припустившего к своей железяке.

И тут жахнуло.

Даже на танке почувствовалось, что земля дрогнула, из-за поворота шибануло пылью, летящим мусором и какими-то клочьями. Догадался с опозданием – листья с деревьев. А потом там словно лампы запалили. Видел старшина как торжественно в доме культуры включалась центральная люстра, так осветилось все. Похоже очень. И забумкало вразнобой. Орудийный грохот, пулеметный и еще какие-то бабахи, глуховатые, через неправильные интервалы времени.

А татарин-ефрейтор завизжал так ликующе и победно, так залихватски, что почему-то на душе стало веселее.

Обер-лейтенант Лефлер, танкист

Бледный Кольман сидел, широко раскинув ноги опираясь спиной на березку и морщился.

Командир передового отряда присел рядом с приятелем на корточки, сочувственно поцыкал сквозь зубы. Хотя впору было себя жалеть, такой сегодня проклятый день. Была глупая надежда, когда увидел, что у горящей "четверки" все люки открыты нараспашку, что, может, повезло и экипаж, особенно фельдфебель Хашке, живы.

Но приняв доклад командира новой ГПЗ, понял что зря надеялся. Мощный фугас прошиб тонкое днище тяжелой машины и раскаленный газ убил экипаж моментально, никто даже и не пытался выбраться. Огонь погребальным костром полыхнул почти сразу после взрыва и загорелось так дружно, что к этому раскаленному стальному гробу и подойти сейчас было невозможно. У этой модификации танка для безопасности бензобаки располагались в самом защищенном от снарядов месте – на днище корпуса. Как раз там, куда рванул фугас.

Даже издалека было видно, что сварной корпус расселся по шву как минимум в двух местах, башня сидит как-то набекрень. Танк уничтожен. И экипаж – тоже. Рядом с танком валялось три сломанные куклы в таких позах, что понятно – не живые, еще и дымятся. Форма пехотная. Точнее, то что от одежды осталось – не то обгорели, не то сорвало взрывной волной. Ну да, десант. Был.

Несколько раненых и контуженных лежали и сидели поодаль, с ними возились двое танкистов, что имели опыт по оказанию медпомощи.

ГПЗ ощетинившись стволами заняла оборону, хотя это сейчас как-то глупо смотрелось, учитывая, что противостоят три легких танка и если большевикам на подмогу не поспеют серьезные резервы красной армии, то о такой бы глупости, как атака, Лефлер мог только мечтать. Но русские вряд ли сунутся.

– Как ты, дружище? – спросил он.

– Паршиво, Макс. Во мне что-то лопнуло, когда сдуло с танка. Похоже, я навоевался. Ходить не могу, ноги не слушаются и двоится все.

– Тошнит? – понимающе спросил Лефлер.

– Трижды.

– Что произошло?

– Ты сам видишь. Саперы были в десанте у Хашке. Этот бравый болван так рвался заработать себе крест, что гнал как полоумный. Да, его предупреждали. Я тоже. Но знаешь, мы все тоже смотрели. Ручаюсь, дорога была чистой. Это фугас. Они нас подловили. И знаешь, Макс – у них там эксперты. Они играют с нами – Мориц бледно улыбнулся восковыми губами.

– В смысле?

– Как в казино. Выиграть не получится. Мы как боксер, которого усадили за партию в шахматы. Мы сильнее, мы опрокинули бы их и размазали. Но они знают, что делают. И наша мощь сейчас бесполезна. Эти их танки – приманка, не более. Ставлю на то, что они уже поставили следующие фальшивые мины. А может – не фальшивые. Или фугасы. Учти, Хашке хоть и был болваном, но его водитель шел четко по следам вражеских гусениц, ни вправо, ни влево. Фугас стоял под следом от гусеницы, головой ручаюсь. Это не мина. Хашке ожидал, что в худшем случае ему вырвет каток и пару траков. Ерунда. Потому наглел. Они его поняли правильно. И вот – гляди. Старина, я спекся. А ты не огорчай своих папу и маму, как глупый Хашке. Не лезь без саперов – лихорадочно и через силу говорил Мориц.

– Я могу рвануть так, словно мин нет вообще – хмуро напомнил Макс.

– Ты можешь рвануться смело, не сомневаюсь в твоей храбрости, старина. И наверное – победишь, ты это умеешь. Если там и впрямь только три сраных танка. А если нет? Танков и артиллерии у русских что-то многовато, нам говорили, что у них, дикарей, нет техники вообще. Непохоже что-то.

Ты уже потерял больше взвода. И – можешь мне поверить – я чую, что они сейчас копают новые ловушки. Но – ты победишь! А завтра тебе поставят новую задачу, но тебе нечем и некем будет ее выполнять. Тебе этого не простят. Русские разгромлены, лишние день – два ничего не решат. А тебе не простят потерь, тем более из-за того, что ты попер без саперов, когда видел, что и с саперами тухло получается. Да тебе командир батальона не простит гибели его сына. Одна радость, что у старого Хашке не будет сложностей в доставке погибшего отпрыска в родовую усыпальницу – съехидничал ослабевший, но не потерявший чувства юмора лейтенант Кольман.

– Почему? – довольно глупо спросил думавший о своем Макс Лефлер.

– То, что останется от наследника Хашке можно будет собрать в солдатский котелок и отправить без хлопот полевой почтой – усмехнулся одними губами Мориц.

Обер-лейтенант невесело скривил губы, отдавая дань мужественному юмору несгибаемого арийского воина.

– Макс, ты здесь главный. А мне тяжело говорить. Но ты вспомни, что царь Пирр был тоже храбр. Но что-то его пример… Можно, конечно, взять всю пехоту и пустить их тыкать штыками в землю. Если не будет противопехотных – медленно, но продвинешься… Но помни про царя Эпира – доблестного Пирра и его блестящие победы.

Обер – лейтенант доложил в штаб батальона про новые обстоятельства. Вздохнул с облегчением – старый Хашке убыл к начальству, потому обошлось без черной вести непосредственно папаше о смерти сына. Адьютант старший весьма раздраженно (он не очень хорошо относился к Лефлеру, считая его выскочкой и карьеристом) выслушал доклад о том, что к потерям батальона добавился еще один танк со всем экипажем, да о том, как пехоту потрепало, а саперов не осталось вовсе – один убит, другой контужен и тяжело ранен. Сухо проинформировал, что саперов свободных нет, так же сухо одобрил предложение продолжить путь с проверкой дороги пехотой.

Раненых увезли на пехотных грузовиках. Теперь хмурые пехотинцы мрачно примыкали к карабинам штыки и не выказывали никакого воодушевления. Перспектива колоть землю, находя копаные участки, куда штык проваливался глубже, никак не радовала их. Одно дело – как это было и в старинные времена, еще до Наполеона – так искать спрятанные чертовыми мирными жителями харчи и вещички себе на пользу, другое корячиться с минами. Нет, так-то первичную саперную подготовку каждый пехотинец получил и вполне мог разобраться и с минами тоже, но сегодня было видно, что на той стороне – умелый враг. Это не тупое банальное минное поле, где достаточно понять схему установки по нескольким минам, чтобы разобраться с шаблоном – где стоят остальные. Тут веяло сатанинским расчетом и жестоким азиатским коварством и это сильно охлаждало рвение.

Теперь продвигались куда медленнее. Впереди – пехота, следом чуть ли не на цыпочках – прикрывающие ее танки. Нервное напряжение повисло в воздухе, словно тяжеленный и острый меч старика Дамокла. Прямо над темечком каждого солдата и офицера.

Лефлер засунул в карман коробочку с таблетками опия, которую так и держал в кулаке, после того, как выдал ослабевшему приятелю пару пилюль из нее. Мориц скис на глазах, лихорадочное возбуждение закончилось, и он стал каким-то заторможенным, непривычно молчаливым. Опий должен был помочь справиться с болью.

Обер – лейтенант встряхнулся. Задача была не выполнена и приказ – не отменен. Так или иначе, а надо было продвигаться дальше. Вызвал к себе авиакорректировщика, поставил смекалистому парню из люфтваффе задачу вызова авиации в поддержку и проведения авиаразведки. Тот все понял правильно, припустил бегом в свой грузовик с рацией. Скоро слепой авангард прозреет.

Одно пехотное отделение отправил по лесу – провести разведку. Унтер – офицера со шрамом поперек всей морды узнал, раньше уже попадался на глаза. Судя по наградам на кителе – толковый, видимо тоже во Франции начинал. Должен управиться.

Горящую машину не без труда оттащили назад, освободив узкое, прогоревшее место – и двинулись дальше.

Недовольно поморщился от тошной вони которая что-то слишком часто за последнее время была от своих. Ей-ей чужие танки воняли не так мерзко, тоже не розы мая, та же резина, бензин, мясо, проводка, но не так гнусно. От своих горящих мертвецов пахло как-то хуже, тягостнее. Особенно, когда знал этих погибших живыми и здоровыми вот совсем недавно. Как этого храброго идиота Хашке, который так рвался получить Железный крест 1 степени, а получил Деревянный, березовой степени без лент, но с оградкой. Макс хмуро усмехнулся, подумав мимолетно, что дубовые листья вполне в его власти представить экипажу догорающей четверки. Хоть что-то.

Лефлер дорого бы дал за то, чтобы в его группе были бы шустрые мотоциклисты. В танковой дивизии они были своего рода лёгкой кавалерией нового времени, этакими гусарами. Мотоциклов хватало в соединении в качестве машин связи, но мотоциклетный батальон был наособицу.

Больше тысячи человек личного состава, девять противотанковых ружей, пятьдесят восемь ручных пулемётов, четырнадцать станковых пулемётов, девять 50-мм и шесть 81-мм миномётов, три 37-мм противотанковых и два 75-мм лёгких пехотных орудия. Всего 137 автомашин, 196 мотоциклов с коляской и 71 – без коляски. Это был мотострелковый батальон на мотоциклах. Каждое пехотное отделение из девяти человек перевозилось на трёх мотоциклах с коляской и вооружалось одним ручным пулемётом, шестью карабинами и одним новомодным пистолетом-пулемётом у командира отделения. Только в отличие от обычной мотопехоты парни в этом батальоне были сорви головами, и море им было по колено.

Скорость мотоциклов превышала скорость любой другой наземной техники. При прорыве фронта и отсутствии еще организованного сопротивления в тылу противника вперед бросали мотоциклетный батальон и тот захватывал мосты и узлы коммуникаций, громил тылы, устраивал панику и она разваливала войска врага хуже бомбежки.

Конечно, танки поддерживали этих наглецов, да у них и самих зачастую были свои, нештатные танки, частенько – трофейные. Попутно нахалы прибирали к рукам и пулеметы и транспорт, начальство даже потакало этому, особенно в тех танковых дивизиях, где командиры были из кавалерии. По ударной мощи такой батальон стоил двух обычных пехотных. А по дерзости в действиях и нахрапу – так и пяти.

В современной войне, когда скорость удара несла решающее значение, нахальство и дерзость мотоциклистов играли очень важную роль. Противник, ошарашенный внезапным появлением в своем глубоком и беззащитном тылу войск Рейха начинал паниковать, суетиться, наносить по увертливым мотоциклистам весомые, но бесполезные удары, из под которых те уходили. Важно было спутать карты противнику оказываясь повсеместно. Теряя время, принимая ошибочные решения, бесполезно гоняя резервы, противник упускал возможность трезво организовать оборону, окопаться в нужных местах и принять удар танковой дивизии во всеоружии. Но не только пусканием пыли в глаза славились мотоциклисты. В случае необходимости они занимали вполне жесткую оборону и держали важный узел до подхода основных сил. Теперь мотобат ждал, когда танки проломят лбом скорлупу врага и они, как хорьки в курятник, ринутся громить тылы, суясь одновременно в десяток мест и выбирая лучшее для стремительного разгрома ошарашенного противника.

И все бы хорошо, но Лефлер хотя и набил себе шишек, но не то, что проломил оборону – он ее даже не нащупал. Дурацкое ощущение – бодал воздух, а получилось, словно об стену лбом бился. Идти за мотоциклистами было куда приятнее. Но сейчас не видать ему этой помощи, как своих ушей.

Надо ожидать авиаподдержку.

Оказалось – дождался. Выругался от огорчения.

Крупноватой стрекозой над головами танкистов протарахтел маленький одномоторный "Шторьх". Ну и на том спасибо, хотя звено Хейнкелей было бы куда уместнее!

Летчик поприветствовал ползучих тихоходов покачиванием крыльев и элегантно заложил вираж. Забавно, но это насекомое грозно волокло под фюзеляжем небольшую, килограмм на 50 бомбу. Смотрелось комично. Обер – лейтенант быстро пошел к грузовику авиакорректировщика, тот был на связи с разведчиком. Очень важно было понять – что там задумали русские. Самолетик, который мог ползти в воздухе на скорости 50 километров в час должен был заглянуть под каждый куст.

Лейтенант Еськов, танкист

Для себя Димка решил – досчитает до тысячи – а потом рванет на всех парах туда, где Махров сейчас мины поставит. Почему именно до тысячи надо считать, а не до 800, например, и сам лейтенант бы не ответил, просто такая цифра показалась и достаточной и круглой. За это время мины уже поставят – и если снова повезет, успеют стариканы Т-26 спрятаться за занавесочкой лесной опушки.

Сейчас уже казалось глупостью, что оставил тут две машины, можно было бы всем вместе уезжать, но не верилось в тот момент Еськову, что немцы забоятся, сам бы он точно бы рванул вперед, даже и потеряв головной танк и накрыл бы всех медным тазом. Правда немцы не знали, что мин осталось всего – ничего, а у страха глаза велики. Бахнуло-то хорошо, да и загорелось там что-то очень серьезно, может, если совсем повезло – так командирский танк накрылся? Да еще и вместе с командиром? Сердце колотилось, как отбойный молоток в руках стахановца, никому бы лейтенант в этом не признался, но волновался он жутко.

И хотя дальше уже было некуда, а волнение еще больше усилилось, когда еле видимый через листву прямо над головами прожужжал, словно летающая швейная машинка, аэроплан. Так как шел от немцев и пальбы там никакой не было, ясно было сразу – чей. Не спеша стал описывать восьмерки и петли, уходя далеко вперед и возвращаясь.

Димка осторожно высунулся из люка, попытался сплюнуть презрительно и с шиком, как это делал всем на зависть комвзвода – раз Сашка Бирюков, но получилось совершенно не то. Слюна была странно вязкой и никуда не полетела. Сконфуженный Димка обтер мокрую губу ладонью и тут же на счете 986 перестал считать, не до того стало.

Там где был раненый сапер и БТ задудукали враз танковые дегтяревы и почти сразу же гулко ахнуло – почти тем же громом, что до того от головы немецкой колонны долетел.

Сердце лейтенанта обмерло – треск своих пулеметов как ножом обрезало – и тут же вновь забилось – ожили тарахтелки, снова пальба пошла. По самолету палят. Как сапер приказывал, когда велел пулеметы поснимать. Тут же Еськов вспомнил, что у заряжающего как раз пулемет снятый под рукой а самолетик – вот сейчас может опять над головой пролететь неторопливо и невысоко. Велел подать ДТ, ухватил за ствол, потянул – и страшно удивился.

Замаскированный в кустах напротив танк Богатырева без приказа вдруг рванул на дорогу, словно его там за жопу укусили и начал разворачиваться бортом к Димке. Не веря своим глазам, Еськов увидел на корме машины чужих людей, которые что-то там делали. Хлопнуло несколько выстрелов! И форма на людях – серая, немецкая! Димка рванул на себя пулемет, но тот зацепился за край люка.

– Стреляй! По Богатыреву – короткими очередями – огонь! – сообразил приказать заряжающему и тот как то сразу дал очередь в белый свет, как в копеечку, потому как не понял – почему надо в своих стрелять. Очумелый Еськов кинул взгляд вниз, увидел, что цепляется за закраину рукоятью, довернул пулемет и уже через пару секунд вытянул пулемет на крышу башни, взвел и дал огня!

Сразу понял, что промазал, но немцев с кормы Т-26 как ветром сдуло, зато чуточку поодаль на дорогу шустро выпрыгнул еще один фриц, держа в руках странное громоздкое сооружение, которым, не медля ни секунды, размахнулся и запулил в танк Харуна. Димка довернул неудобную махину ДТ и дал очередь по хаму, жалея, что Т-26 такой медленный. С рук стрелять было и непривычно и неудобно, потому немецкий прохвост не пал замертво, как показывали во всех кино, где ни одна советская пуля не пропадала зазря, а пригнувшись и хромая, свалил в придорожные кусты, только ветки качнулись. Тут же сразу произошло два события-под кормой Богатыревской машину пухло вздулось грязное коричневое облако взрыва, а в башню совсем рядом с Димкой звонко и мощно влепилась в броню пуля, слышал уже такое раньше Еськов рядом с собой и всегда это было очень неприятно – больно уж наглядно становилось, какой мощью дурной обладает летящая маленькая пулька.

– По кустам на той стороне короткими очередями – огонь! – рявкнул Димка, добивая диск своего пулемета и ныряя в люк.

– Что там, командир? – завопил снизу Лиховид.

– Гуроны заходят в тыл! – неожиданно для себя буркнул Еськов читанную в училищной библиотеке фразу и тут же приказал мехводу выкатиться на дорогу и переть к Махрову. Надо бы по уму высунуться и отдать приказ Харуну, маханув флажками, но вылезать из люка очень не хотелось. Заряжающий уже третий диск вымолачивал в кусты, оттуда больше ничего не прилетало, но ощущение чужого недоброго взгляда не покидало лейтенанта, а он за короткое время на войне уже привык доверять своим ощущениям.

Главное – второй Т-26 остался на ходу, взрыв под кормой вроде не повредил ничего и толковый Харун должен бы разглядеть, что командир делает.

Разглядел, развернул машину и припустил вслед за командиром. На всякий случай несколько пулеметных очередей по кустам еще влепили, а сам Димка извертелся, пытаясь и наружу не вылезать – подстрелят и фамилии не спросят – и атаку самолетика не пропустить. Но самолетик куда-то подевался и чем дальше удавалось откатиться от поворота, тем как-то на душе становилось легче.

А дух Димка перевел только тогда, когда проползли (да ползком по-пластунски казалось быстрее бы вышло, чем на этих древних чертопхайках!) через поляну и к танкам опасливо выбежал из кустов свой пехотинец.

Кучки земли были видны метров со ста.

Аккуратно и не без труда объехали их и укрылись на опушке.

И тут только Еськов понял, что взмок от пота, словно после бани.

Мигом подбежала пехота в количестве трех человек, круглоголовый ефрейтор торопливо доложил, что выставил на опушке секреты с пулеметами и ждет приказаний.

Хреново. Для любого военного человека сразу становилось ясно, что капитан так в себя и не пришел, да и со старшиной тоже что-то нехорошее, вот татарин и обрадовался, что хоть какое начальство появилось.

Димка огляделся. Увидел неподалеку раскиданные по дороге огрызки деревьев, словно кто специально их ломал и жевал, ветки, комки земли, сразу отметил – метрах в тридцати отсюда на той стороне дороги что-то бумкнуло, вывернув землю и перемолов кусок леса. БТ-2 стоял ближе, что-то сразу же не понравилось в машине. Гусеница порвана, вот что. И ленивец странно как-то вывернут.

Махров появился почти сразу же, выйдя из-за своего танка.

Шел он странно, растопырой и как-то осторожно.

Еськов сразу понял – у высокомерного старшины носом кровь идет, а тот старается, чтоб не капала на гимнастерку. И шагает осторожно, бок бережет, морщится.

Подошел, отмахнулся как от комара – козырнул как бы, но сделал это с легким презрением – опять же кто понимает – в простом жесте отдания воинской чести масса нюансов и намеков. И глядя на этот ритуал военный человек все ясно видит, словно газету читая.

– Докладывайте, старшина! – приказал лейтенант. В ответ тот громко заорал:

– Попали под бомбовый удар. Я оглох, не слышу ни шиша. Капитан без сознания, возничему руку сломало и тоже контужен, больше потерь в личном составе нет. Мины выставили в количестве двух штук, остальные – имитация. К минам приспособили по ручной гранате, при вынимании из лунки должны сработать, чеки вынуты. Сапер успел еще приказать дальше отходить, чтобы немцы подорвались без помех. БТ выведен из строя, на гусеничном ходу двигаться дальше не может, будем сейчас переводить на колесный ход. И еще – топлива совсем мало осталось – закончил невеселый доклад старшина.

Еськов вздохнул, протягивая Махрову носовой платочек. Не первой свежести тряпочка была, но пригодилась. Старшина не стал кобениться, зажал свой нос. Димка пару секунд полюбовался на позор своего недоброжелателя, удовлетворился полностью его жалким видом и показав рукой на БТ кивнул головой:

– Давайте, ставьте его на колеса!

Махров кивнул, понял, дескать, рявкнул громоподобно, по-архидьяконски:

– Есть!

– Не орите, старшина, уши в трубки сворачиваются – потыкал себя в ухо пальцем лейтенант.

Контуженный вроде понял, кивнул смущенно и заковылял поспешно к своей машине. Сидевшие на плечах немцы сильно нервировали всех и каждую минуту казалось, что вот сейчас – попрут неостановимо.

Еськов, как вспугнутый кот, влетел в башню своей машины, тут же приказал Лиховиду и заряжающему помочь экипажу БТ в работе, по дороге – взять танкистов с Харуновского танка, лейтенанту передать – сидеть при орудии, контролировать дорогу, так же напрячь пехоту, кроме тех, что в секретах. При первом же выстреле из пушки – бегом назад. Ребята поняли все с полуслова, застучали ботинки по дороге.

Наверное, лейтенанту стоило бы сходить к БТшке, самому распорядиться, да вот беда – схему перевода быстроходного танка из гусеничного на колесный тип передвижения Димка знал только в общих чертах, в отличие от съевшего на этом деле не одну собаку лютого страшины.

Не, так бы и зачет теоретический сдал, помнил еще кое-что, вот сначала надо достать из ЗИПа рулевое колесо со штоком и установить его на водительское место, потом снять стопора с передних катков, отчего те сразу станут подвижными и ими можно будет рулить вправо-влево, потом снять стопора со вторых катков, отчего вес танка перестанет на них давить и плотно прижмет к земле переднюю пару, сразу увеличив управляемость, ну и дальше – тут уже лейтенант мог и напутать – следовало сделать последнюю пару катков ведущими, отчего гусеничный танк превращался в трехосный колесный броневик. Или все же четырехосный танк? Черт с ними с деталями! И про переключение на гитары привода к задним опорным каткам было еще что-то. А, еще гусеницы надлежало снять и разместить их на бортовых полках. В целом все ясно, а в частностях – пусть старшина корячится. Теория – одно, а практика… Прислушался. Вроде Махров сделал правильные выводы, отголоски его распоряжений были вполне в пределах допустимой нормы.

Димка зло и тоскливо глядел на дорогу. Если впереди тяжелые танки будут – только по гусеницам и есть смысл стрелять. Пару раз удастся бахнуть, потом в ответку прилетит. Поежился. Опять стал пристально вглядываться. Спохватился, что немцы снова могут пешую разведку послать, напряг зрение, шаря взглядом по обочинам дороги – но – вроде тихо все. А ведь определенно – темнеет. Еще чуть-чуть – и приказ выполнен. Тут Димка трижды плюнул через левое плечо, прекрасно понимая, что как комсомольцу и командиру это ему делать не пристало, да и вообще в танке приличные люди не плюются, но сейчас, когда никто не видит…

Минуты ползли как часы. Напряжение росло. И одновременно начинала слабенько теплиться надежда – спеклись фрицы, пороху им не хватило, хвосты поджали! Но Димка охолонул себя, опять плюнув в танке через левое плечо. Темнеет – это точно, но все еще может измениться. Рванут немцы очертя голову – и все. Смотреть внимательно надо, чтобы если все же – не повезло – не просто так окачуриться ни за понюх табака.

Обер-лейтенант Лефлер, танкист

– Обнаружены танки! Аист-2 под обстрелом! Произвел бомбовый удар и покидает квадрат! – голосом азартного спортивного комментатора сообщал авианаводчик. Командир передового отряда сверился с картой. Полтора километра отсюда, опять опушка леса, опять мины и засада. Так все понятно. Кроме того, что совсем неподалеку вдруг загрохотали выстрелы – и полукилометра не будет. Причем точно совершенно – русские пулеметы, их дудуканье на слух Макс определял отлично, как и полагается опытному офицеру. Разведка пешая вошла в соприкосновение. С кем? Если б не чертовы мины и фугасы, которые за сегодняшний день вымотали у Лефлера все нервы и жилы, он бы ни минуты не медля, бросил бы на помощь танки ГПЗ. Но не сейчас. Меньше всего ему нужно получить еще пару неряшливых погребальных костров вместо своих танков. Разведка доложит – тогда и будем действовать!

– Сколько танков Аист обнаружил? Что за зенитное прикрытие? – спросил обер – лейтенант парня с птичками на желтых петличках. Тот, продолжая переговариваться с летчиком кивнул, подтверждая, что понял вопросы.

Потом, снимая наушники сообщил:

– Танки советские стрельбу вели из своих зенитных пулеметов, успел рассмотреть. Работало не меньше пяти. Тип танков не смог установить, но скорее всего – средние по габаритам. Один разбил своей бомбой, но обстрел был жесткий, плотный, высота – малой, в него несколько раз попали. Самолет без брони, дальше там висеть было невозможно, да и садиться ему уже в темноте придется. Так что там засада, господин обер – лейтенант. На сегодня работа закончена, разрешите вернуться в расположение?

Лефлер кивнул. Все, на сегодня авиации больше не будет. В темноте летают очень немногие. Пошел к своему танку, завидуя чертовым птенчикам Геринга, которые сейчас поедут отдыхать, а тут придется лезть вперед.

Унтер-офицер с шрамом поперек морды теперь щеголял рукой на перевязи, но отрапортовал как должно старому вояке – словно танковыми траками пролязгал:

– Господин обер – лейтенант, при проведении разведки за поворотом этой дороги ориентировочно в 400-450 метрах обнаружили стоящие в засаде советские танки. При попытке уничтожить ближайший к нам подручными средствами, связками гранат и подобным, попали под обстрел двух других русских машин, вынуждены были отступить. Потери наши – трое легкораненных, потери противнику нанести не удалось, они опытные ублюдки. После контакта сразу же отступили. И мы и они. Огонь плотный, но мы их вспугнули.