Текст книги "Всё начиналось в юности"
Автор книги: Николай Башмаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Димка ловко ушёл от удара и отскочил на безопасное расстояние.
– У меня тоже нет права бить командира, но предупреждаю: ещё раз махнёшь, дам сдачи!..
Изумлению сержанта не было предела.
– Ты, салага, мне угрожаешь?! Ах ты, клоп деревенский, да я тебя!..
Он снова наскочил на строптивого подчинённого. На этот раз его удар частично достиг цели. Димка удар в плечо удержал, резко ушёл в сторону и сбоку врезал Рябову по уху.
Сержант взбесился до такой степени, что закричал по-звериному:
– Убью!.., – далее последовал каскад слов совершенно нелитературного характера. Он подскочил к сопернику, пару раз ударил воздух правой рукой, ещё раз врезал по воздуху левой… Потом пнул всё тот же воздух ногой… Комната для курения была просторной. Сержант флегматичен и неповоротлив. Его соперник, напротив, обладал прекрасной реакцией. Потому до поры до времени и страдал ни в чем не повинный воздух.
Но долго так продолжаться не могло. И когда один из ударов Рябова снова достиг цели, Димка не стал искушать судьбу и врезал противнику в солнечное сплетение.
Рябов задохнулся от боли и замер в позе чучела птицы с раздвинутыми в стороны руками-крыльями. Его соперник был не намерен играть в благородство, и сбил сержанта одновременным ударом рукой по шее и подножкой. Тот кулём свалился на пол.
Жертва сержантского произвола на глазах превратилась в орудие возмездия. Изумлённый до глубины души сержант Крюков отмер и кинулся на помощь другу. Он довольно сильно пнул ногой Димке в бедро, но восстановить "справедливость" ему не удалось. Жертва от боли тоже озверела и так врезала нападавшему, что тот спиной вперёд отправился в умывальник, где, пролетев через дверь, не совсем благополучно приземлился.
Тем временем Рябов от затеи наказать курсанта не отказался и начал предпринимать попытки, чтобы встать.
– Ну, сволочь, я тебя урою! Я тебе это обещаю!..
Обозлённый Димка схватил его левой рукой за волосы, правой снова ткнул чуть ниже диафрагмы.
– Это я тебе обещаю!.. Ещё раз тронешь кого-нибудь пальцем и вместо дембеля уедешь в тюрьму!
В это время в комнату для курения заскочил дежурный по части. Он обходил подразделения с ночной проверкой. Такое иногда тоже случается, если на дежурстве добросовестный офицер. Услыхав крики, майор не дослушал рапорт дежурного по роте младшего сержанта Ефимова, о том, что "происшествий не случилось", и прямиком ринулся в курилку.
– Прекратить драку!!! Иначе я вас всех сейчас на губу!..
Димка изобразил крайнее удивление:
– А кто дерётся, товарищ майор? Я показывал товарищу сержанту приёмы самбо. У него очень плохо… с приёмами. По физо может двойку получить…
Майор недоверчиво посмотрел на сидящего на полу сержанта.
– Что скажешь, Рябов?
Рябов понимал: как ни крути, скандал не в его пользу.
– Так оно и есть, – глухо пробурчал он, – мы боролись…
– Бороться надо на занятиях, а не ночью в курилке!..
– Я говорил товарищу сержанту, – скромно подпел Димка, – лучше всего сражаться в спортзале, на матах… Но он меня не послушал.
– Марш спать! И если что, всех отправлю на губу! Спортсмены, мать вашу!..
Участники "соревнований" молча побрели к кроватям. Только Рябов негромко сквозь зубы процедил:
– Ну, урод, держись. До дембеля ты не доживёшь. Увезут тебя домой в цинке…
Слова его оказались пророческими.
*
В последующие дни наступило затишье, какое бывает обычно перед бурей. Сержанты никого не трогали. Курсанты ходили на занятия. Теперь их больше обучали по специальности. И к занятиям этим проявляли интерес даже те, для кого воинская служба была лишь обузой.
Димке особенно нравились занятия по минно-взрывному и подрывному делу. Может, сказалось влияние отца, который досконально освоил профессию сапёра. А доверие сына к отцу даже во времена подросткового максимализма было очень высоким. Это не часто встречается в современных семьях. Может, виновницей этому была его страсть к познанию нового. Он с интересом изучал механизмы взрывателей, устройство запалов, противопехотных и противотанковых мин, мин сюрпризов, специальных мин и мин, устанавливаемых дистанционным способом. В него не надо было вколачивать эти знания. Даже в редкие минуты свободного времени брал в руки книгу и старательно изучал материальную базу сапёра. Этим курсант Кузнецов отличался от своих товарищей, которые откровенно посмеивались над ним и посвящали свободное время перекурам, беседам о женщинах, о выпивке, о попсе и прочих недоступных в казарме развлечениях.
Командиры и преподаватели хвалили курсанта Кузнецова теперь не только за усердие, но и за реальные глубокие знания по специальным предметам. Димка в душе даже немного заважничал. Правда, длилось это недолго. До тех пор, пока на его любимом предмете с ним не случился прокол, после которого стало понятно, что его познания выглядят солидно только на фоне полностью безграмотных в военном отношении новобранцев.
Дело было так. После изучения теоретического курса их повели на практические занятия по подрывному делу. Они учились изготавливать зажигательные трубки и здесь же в учебном городке поджигали их. Детонаторы взрывались, как настоящие заряды. И хотя руки у пацанов дрожали от страха, "подрывать самому" было интересно.
В самый разгар занятий на учебную площадку прибыл командир части полковник Матюшин. Матюшин был старшим в части не только по должности, но и по возрасту. Один из тех, кто прошёл все ступеньки от лейтенанта до полковника не в тиши кабинетов, а на практике. За его плечами была служба в семи военных округах и война в Афганистане.
Несмотря на образование и опыт, Матюшину не удалось выйти в генералы. В генералитете потребны, мягко говоря, люди с характером дипломатов. Предназначение таких, как Матюшин, – тянуть лямку. И что бы там ни говорили, а костяк любой боеспособной армии составляют такие вот офицеры-практики.
После доклада преподавателя командир изъявил желание побеседовать с курсантами. Цель была проста: выявить уровень их знаний. Полковник начал беседу с традиционного вопроса:
– Ну, как служится, парни?
Кто-то из курсантов пробурчал: "Нормально, товарищ полковник…", а Толик Кашин не мог удержаться, чтобы не выдать очередную "домашнюю заготовку":
– Раз призвали – мы не тужим, честно Родине послужим!..
Командир похвалил его за оптимизм и начал опрос по теме занятий. Курсанты отвечали вполне прилично. Каждый знал, что и в какой последовательности нужно делать, чтобы изготовить зажигательную трубку. Полковник копнул глубже. На вопрос об устройстве капсюля-детонатора сумел ответить лишь Димка. На следующем вопросе: "Чем отличаются и какими свойствами обладают входящие в капсюль-детонатор тэн, тэнерес и азид свинца?" – поплыл и он.
Однако командира заинтересовал сообразительный паренёк. Полковник решил провести на нем показательный урок:
– Вижу, кое-какое понятие вы имеете, но имейте в виду, этот предмет нужно знать только на "отлично", иначе ты не сапёр!
– Сапёр ошибается только один раз! – не мог остаться в стороне Толик Кашин.
– Вот именно, сынок. Будешь плохо знать специальность, ошибёшься раньше, чем рассчитывал…
Командир снова переключил внимание с Толика на Димку и определил ему новое задание:
– Кузнецов, доложи-ка нам меры безопасности при проведении подрывных работ.
Димка напряг память и принялся своими словами пересказывать то, что запомнил. Полковник добросовестно слушал минуты две, после чего остановил его:
– Достаточно!
Он взял у преподавателя "Руководство по подрывному делу" и дал книгу в руки Димке.
– А теперь послушай, как надо докладывать по данному вопросу. Следи по книге, чтобы я не ошибся.
После этого он слово в слово изложил несколько первых параграфов. Когда закончил, снова обратился с вопросом к Димке:
– Ну, Кузнецов, какую оценку ты мне ставишь?
– Оценку "отлично", товарищ полковник, – пробурчал уязвлённый курсант.
– А какую оценку заслуживаешь ты?
– Двойку! – жизнерадостно изрёк за него лучший друг Толик.
– Правильно. Меры безопасности нужно знать наизусть… И докладывать без единой запинки.
Димке было неприятно, что предстал перед командиром неучем, но он не мог удержаться от естественного, с точки зрения гражданского человека, вопроса:
– Товарищ полковник, а зачем учить меры безопасности наизусть? Это же не стихи!..
– Вот потому и надо учить, что не стихи. Стихи пишутся Поэтом, а меры безопасности написаны Войной. Пишутся они кровью… Каждое слово, каждая строчка оплачены жизнью людей. Забудешь маленький пунктик – и можешь в столь юном возрасте оказаться в числе покойников.
Полковник обвёл взглядом притихших курсантов.
– Вы должны понять, что я не придираюсь. Дай Бог, чтобы никогда вы не увидели войны. Но если придётся, имейте в виду, сапёр, плохо освоивший свою специальность, на войне долго не живёт!..
После такого заключения командир разрешил преподавателю продолжать занятие и не спеша направился в сторону своего "Уазика". Преподаватель объявил перерыв. Курсанты по горячим следам обсудили это посещение и через день другой про него забыли. Все, кроме Димки. Он считал себя во взводе самым подготовленным, и ему было досадно, что командир выбрал мальчиком для битья именно его. Его самолюбие было ущемлено, и гордый паренёк поставил себе цель: изучить на "отлично" не только меры безопасности, но и всю материально-техническую базу сапёра.
Однако, как сказал бы лучший друг Толик: "Человек предполагает, а Бог располагает!" В процессе обучении у него приключился вынужденный перерыв.
В ночь, когда рота почти в полном составе заступила в наряд, Димке выпало быть дневальным по роте, и сержанты устроили ему тёмную. Во время двухчасового отдыха они накинули на спящего курсанта одеяло и били и пинали его до тех пор, пока он не прекратил сопротивление и не затих. После чего, пригрозив наряду, разбежались по объектам, где несли службу. Однако второй дневальный оказался парнем смелым, угроз не испугался и вызвал дежурного по части. ЧП получило огласку. Димку унесли в санчасть, где вызванный по тревоге врач привёл его в чувство.
*
Димку не повезли в госпиталь, а оставили в санчасти. К счастью, серьёзных повреждений и увечий у него обнаружено не было. Однако сотрясение мозга и сильные ушибы были зафиксированы.
Он пролежал в отдельной палате несколько дней и потихоньку начал поправляться. В глубине души парень был рад, что его не беспокоили, хотя это казалось ему странным. Его зверски избили, а вокруг тишь и гладь… Врач части относится к нему так, как будто пациент лежит с обычным насморком. Никаких дознавателей, следователей, как показывают в кинофильмах, не было и в помине. Сослуживцев к нему не пускали. Невольно напрашивался вывод: командование факт избиения стремится скрыть. И это было обидно.
Его подозрения подтвердились, когда в палату пожаловал командир роты капитан Фоменко. Он принёс коробку конфет, пакет с фруктами и "привет" от личного состава роты. Лицо капитана излучало доброжелательность.
– Ну, как ты…, оклемался?..
– Всё нормально. На живом всё зарастёт…
Димка отвёл глаза. У него не было желания беседовать с ротным. Его глодала обида.
– Молодец, что не пал духом! Ты это…, Кузнецов…, – как-то не очень уверенно, видимо оттого, что ему никогда не приходилось упрашивать подчинённого, заговорил Фоменко. – Постарайся не делать из этой драки поспешных выводов… Они, в принципе, нормальные парни… Ошиблись…, с кем не бывает по молодости?..
Димка враз разволновался:
– Ошиблись?! Нормальные?! Вы, товарищ капитан, всё время твердите: плох тот солдат, что не может постоять за себя… Я способен постоять за себя! Но когда человек спит, он беззащитен, как младенец. Какие же они нормальные? Только подонки могут избивать толпой беззащитного. Их надо судить! Чтобы другим неповадно было!
– Я понимаю твоё состояние… Они действительно поступили, как подонки. Но они не преступники! Они такие же солдаты, как и ты. У них есть отцы, матери…, и если ты их посадишь, то испортишь им всю жизнь. Тюрьма никого не исправляет…
– Я посажу?! Это я их должен посадить?! А может, товарищ капитан, это дело командира… отдать их в руки правосудия?
– Конечно, это в моей компетенции, – Фоменко начал злиться и заговорил в обычной своей манере, резко с надменной ноткой, – но от тебя зависит: поднимешь ты шум или нет. Если поднимешь, испортишь парням судьбу. Ты хочешь, чтобы это было на твоей совести?
– Нет, товарищ капитан, это будет на вашей совести! Они почувствуют безнаказанность, окончательно распояшутся и кроме бандитов из них ничего не выйдет!
– Ты как разговариваешь с командиром?! – не выдержал и грубо оборвал его Фоменко. – Ты что, сопляк, учить меня будешь?
– А вам, товарищ капитан, никогда не устраивали тёмную? Очень это болезненная и обидная штука…
– Кузнецов! – взорвался Фоменко, – Хватит болтать! Засунь свой язык в задницу! Предупреждаю, если поднимешь шум, тебе создадут такие условия, что сам в петлю залезешь!
– Вот с этого и надо было начинать, – горько усмехнулся курсант. – А то… молодец, не пал духом… Не переживайте, я понятливый. Не стану я на них жаловаться, если только они никого больше трогать не будут.
– Вот это другой разговор, – сразу успокоился капитан. – Я с ними сам поговорю. Больше они бить никого не будут… Будут действовать только по уставу.
Димка тяжело вздохнул. Он хорошо знал, как "действуют" сержанты по уставу.
Курсант Кузнецов не стал заявлять на обидчиков. Однако полковник Матюшин это дело без последствий не оставил. Он провёл внутреннее расследование. В результате сержантов, участвовавших в избиении, не стали судить, но разжаловали и рядовыми отправили дослуживать срочную службу в войска. Капитану Фоменко было объявлено служебное несоответствие.
На вопрос сослуживцев, почему не написал заявление в военную прокуратуру и не отдал обидчиков под суд, Димка ответил просто: " Тюрьма никого не исправляет. А жизнь их чему-нибудь да научит!"
Прав он был или не прав, судить сложно. Во всяком случае, жизнь не стала учить теперь уже рядового Рябова. Она просто вычеркнула его из своих списков. В новой части он продолжил внедрять "дедовские" традиции. Внедрял настолько активно, что за месяц до демобилизации его застрелил в карауле не выдержавший издевательств молодой солдат. То, что Рябов пророчил Димке, сбылось в отношении его самого. Он не дожил до "дембеля" и уехал домой в "цинке".
А в курсантской роте стало спокойнее. Курсанты осваивали воинские науки, готовились к выпуску и гадали: кого куда направят служить дальше.
После вынужденного перерыва быстро втянулся в общий ритм и Димка. Он потихоньку привыкал к армейской жизни. Реже стал тосковать по дому. Не с таким пессимизмом, как осенью, стал думать о Маринке. Письмо ей он так и не написал. Лучший друг, студент сельскохозяйственной академии Витька сообщил, что Маринка звонила и просила Димкин адрес. Димка выжидал и надеялся, что девушка напишет ему первой.
Глава 2
Так же, как армейская служба сходу взяла в оборот новобранца Дмитрия Кузнецова, закружила столичная жизнь и Марину Серову.
Её состояние в точной степени соответствовало пришедшему в наш язык из Греции слову "эйфория". Девушку не покидало приподнятое настроение, состояние беспечности и благодушия, что объективно никак не могло соответствовать миру, в котором она теперь жила.
Происходило это от недостатка опыта и знания законов этого мира, а равно и от её юношеского романтизма, который окрашивает действительность исключительно в розовый цвет. Потому за внешним великолепием, богатством и роскошью она не смогла разглядеть цинизм и жестокость мегаполиса, его полное равнодушие и презрение к людям, не обладающим богатством, властью и славой.
Молодой студентке, прожившей свою короткую жизнь во второразрядной европейской стране и отдалённой российской деревне, столица нравилась всем.
Нравился сам город с его роскошью, универсальностью и обилием объектов практически из любой сферы деятельности человека.
Нравился институт, который давал знания и возможность сделать блестящую карьеру не только в России, а и в самых передовых и "продвинутых" станах большого человеческого мира. Она была довольна тем, что её обучают умные, опытные, повидавшие этот самый мир специалисты и преподаватели.
Ей чрезвычайно импонировало то, что рядом учатся дети российских знаменитостей. Чьих только отпрысков не собрал в своём чреве престижный МГИМО! Дети дипломатов, режиссеров, космонавтов, артистов, художников, политологов, журналистов, и даже писателей, в первую очередь, тех, кто доказал власти свою преданность и лояльность. Правда, здесь наблюдался отрицательный момент, огорчавший юную студентку. При личном знакомстве потомки знаменитостей, уловив тот факт, что Марина всего лишь дочь третьеразрядного помощника третьеразрядного посла, моментально теряли к ней интерес. У некоторых даже проглядывало откровенное пренебрежение. Но до поры до времени, девушка воспринимала это как должное. В этой среде она была человеком новым, и интерес к себе нужно было еще завоевать.
Ей нравилась их московская квартира, оформленная по всем законам европейского ремонта. У нее была своя, очень уютная комната. Уголок, в котором она чувствовала себя полноправной хозяйкой. В переднем углу стоял телевизор с большим экраном, видео приставкой и проигрывателем для дисков. Комната была обставлена удобной, подобранной по цвету мебелью. Два мягких кресла, шкаф для любимых книг. Просторная кровать и гардероб с разнообразной и модной одеждой. По этой части шефство над дочерью взяла мать. Марине нравилось одеваться по моде, а возможность одеться красиво в столице была действительно прекрасной.
Конечно же, особый восторг у девушки вызывал большой компьютерный стол, на котором размещался процессор со всеми приставками. Самое настоящее окно в мир. Компьютер позволял беспрепятственно путешествовать в мировой паутине под названием "Интернет".
Нравился Марине и подаренный отцом мобильный телефон "с наворотами". Таких телефонов на периферии в то время было еще мало. У студентов МГИМО "навороченный мобильник" был непременным атрибутом. На любого молодого человека, одевавшегося не по моде и не имевшего "мобильника", здесь смотрели, как на папуаса, вырядившегося в свои национальные одежды.
Надо отдать должное, Марине понравилась не только внешняя форма новой жизни, но и ее содержание. Девушка с удовольствием ходила на лекции и старательно изучала все, что предписывала программа. И происходило это не только потому, что самолюбие не позволяло ей быть хуже других, а юношеский максимализм подталкивал к лидерству. Ей и в самом деле пришлась по душе эта новая для нее область человеческой деятельности. У нее зародилась мечта сделать оглушительную карьеру. Такую, чтобы о ней узнала не только страна, но и весь мир. А для этого, в чем она была твердо убеждена, нужно стать специалистом высокого класса. И потому, настроившись бежать длинную дистанцию, она с первых же метров рванула так, как бегут на стометровке. А жизнь насыщенная интенсивной работой, как известно, почти не оставляет времени для жизни личной.
Только по вечерам, перед сном, вспоминала она годы, проведенные в селе Большая Гора, и думала о Димке. По тому, как замирало сердце и в душе появлялась тоскливая нотка, можно было предположить: она влюбилась в этого парня. Влюбилась не мимолетно, а всерьез и надолго. Но, даже добыв адрес его воинской части, Марина предпринимать ничего не стала. Она была категорично убеждена: именно парень должен проявлять характер и идти на сближение первым. А он на сближение не шел, и ее все чаще посещала мысль, что так даже лучше. Не стоит торопить события и увязать в личной жизни, пока ни она сама, ни ее избранник "не вышли в люди". Прежде нужно выучиться, получить работу и только потом думать о собственном гнездышке.
Рассуждения Марины были верными, если исходить из постулатов мирной жизни. Но для войны такие логические заключения совершенно не годятся. Во время войны дорога каждая минута. Человек осуществить свои личные планы может попросту не успеть.
А о том, что против России развязана война на уничтожение, девушка пока не догадывалась. Потому как велась эта война иными, отличными от предыдущих войн способами. Захватчики на этот раз не "завоевывали" мир силой, а "перестраивали" его под себя. Под свои ценности, свою идеологию, свою культуру.
Европа, как бывало не раз, сдалась очередному завоевателю без единого выстрела. И только "самая непокорная страна" – Россия, даже после распада СССР и "внедрения" в нее "идей западной демократии", все еще трепыхалась и пыталась отстоять свой путь. К ней, как к любой непокорной стране, применялся комбинированный метод. Суть которого была проста – разложить и уничтожить непокорных и "перевести" на свои ценности лояльных.
О том, что против России ведется тотальная война на уничтожение, в то время догадывались только самые умные, дальновидные и прозорливые люди. Они делали попытки образумить сограждан. Но страна находилась в состоянии эйфории от изобилия западных товаров, массового нашествия западной идеологии и культуры, и слушать доморощенных пророков никто не желал.
*
Полгода пролетело как один день, и вот уже новое место службы. Курсант Кузнецов закончил учебку "на отлично" и получил сразу воинское звание "сержант". Его направили служить в инженерную бригаду, дислоцированную на Северном Кавказе. Сюда же попали еще с десяток ребят из их роты и среди них младший сержант Кашин. Димка и Толик были определены в саперный батальон и, конечно же, радовались тому, что им предстоит служить в одной части.
Правда, радовались не долго, ибо, в отличие от учебки, их новая часть постоянно выполняла какие-нибудь практические задачи. А это означало одно: ее личный состав не вылезал из командировок.
Потому уже через несколько дней Толик уехал в составе миротворческой роты в Абхазию. А Димку с его прекрасной характеристикой определили в состав подвижной группы разминирования.
Работы у саперов хватало. Им приходилось уничтожать взрывоопасные предметы времен Великой Отечественной войны, очищать от неразорвавшихся боеприпасов полигоны, ликвидировать найденные милицией и гражданским населением "подарки" последней "чеченской" войны, разминировать установленные боевиками-террористами мины, фугасы, уничтожать бандитские схроны и тайники, сопровождать воинские колонны и проверять подозрительные участки на дорогах, мостах и путепроводах. Иначе говоря, саперы и в мирное время делали то, чем иные войска занимаются только во время боевых действий..
Привлекали их и на ликвидацию последствий террористических актов. Это была опасная и неблагодарная работа. Опасная, потому как в любой момент можно было подорваться на оставленной боевиками "растяжке" или заряде, подготовленном для дистанционного подрыва. Неблагодарная, потому что войсковые саперы выполняли самую черновую и тяжелую работу, а "лавры" доставались гражданскому министерству. На таких объектах, как правило, вело съемку телевидение, и на ребят надевали жилеты с надписью "МЧС". У самого министерства своих сил и средств пока не хватало, и пиар, с помощью которого правили страной "либералы", проявлялся даже в этом. Телевизионщики и журналисты по-прежнему говорили об армии "или ничего или плохо", потому афишировать армейских трудяг было не принято, и делать из них героев никто не собирался.
Одним словом, саперы занимались своей неприметной рутинной работой. Неделю в разъездах, день-два отдыха на зимних квартирах, и на завтра все с начала. Для человека, привыкшего к ежедневному комфорту, уже в самой такой кочевой жизни заложены те самые "тяготы и лишения воинской службы", о которых гласит устав.
Тем не менее, сержанту Кузнецову такая служба даже нравилась. В ней не было убивающего душу однообразия, на которое были обречены парни, что оставались в пункте дислокации для несения наряда по системе "через день на ремень". Кстати сказать, Димка терпеть не мог нести службу в карауле, а уж тем более на КПП или в солдатской столовой.
*
В наше нечестное время у людей, сохранивших совесть, всегда находится куча врагов. Наученный горьким опытом на новом месте Димка "не высовывался", не демонстрировал свою независимость и все же приобрел непримиримого недруга. Да еще какого! Против сержанта, ни много, ни мало, ополчился заместитель командира части по воспитательной работе.
Обыватель "гражданской наружности" во все времена пытался обобщить человека в погонах и приклеить ему ярлычок. Диапазон характеристик и ярлычков, приклеиваемых офицерам, чрезвычайно широк: от "самого главного носителя чести" до "безмозглого болвана", умеющего только слепо выполнять приказы. На самом деле люди в погонах, так же как и другие категории граждан, разные. Среди них есть Офицеры, для которых честь, достоинство и совесть превыше всего. Есть и их противоположности, люди, напялившие на себя форму и погоны из корысти либо по недоразумению. Много и таких, что болтаются между этими крайностями. То самое "ни рыба ни мясо", описывать которое словами нет никакого желания.
К какому " сорту" относился майор Степаненко, пусть читатель определит сам. Несомненным в его характеристике прослеживалось одно: он принадлежал к довольно многочисленной породе людей-лакеев, для которых главный смысл жизни – служение своим хозяевам. При этом им не важно, каков этот хозяин, плохой или хороший, честный или мерзавец… Важно, что он хозяин, и этим сказано все.
Потому применять к майору Степаненко высокие слова о том, что он служил своему Народу и Отечеству, будет не совсем корректно. Он просто служил тем, кто сидел наверху. Наверху в данный конкретный момент была верховная "демократическая" власть во главе с президентом-пьяницей. Чуть ниже – Министр обороны с генералитетом – одна из силовых опор верховной "демократической" власти. Еще ниже – Командующий округом со своим аппаратом. Последним звеном в цепочке "вышестоящих" был командир части. Правда, к нему майор относился уже не как к хозяину, а как к такому же, как он сам, лакею, только рангом чуть повыше.
Вот этим структурам и служил Степаненко. Его не пугала смена хозяев в высших структурах, потому как в силу своего характера он с молодости понял главный принцип лакейской службы: всегда оставаться лояльным к "вышестоящему", даже если тот какает тебе на голову.
С подобным характером данного "офицера" можно было бы и смириться. Мало ли в России в чиновничьей вертикали холуев. Но беда заключалась в другом. Степаненко жестко требовал подобной же "лояльности" от своих подчиненных, то есть всех, кто располагался на служебной лестнице ниже его. Он со всем своим усердием стремился искоренять любое свободомыслие, инакомыслие и много-много еще чего другого, что, в общем-то и отличает человека от робота. И в этом своем "искоренении" он не гнушался ни какими, даже самыми пакостными и мерзкими, методами и не придерживался самых минимальных моральных норм и правил. С целью проверки лояльности и выявления инакомыслия он любил покопаться не только в душах подчиненных, но и в их личных вещах.
Самым излюбленным занятием у него была проверка содержимого тумбочек, чемоданов и вещмешков солдат и сержантов. При проведении данного "мероприятия" его всегда подогревало желание найти что-нибудь запрещенное. Например, спиртное, порнографию, гашиш или, если повезет, антиправительственную пропаганду. Много интересного о подчиненных можно было узнать и из адресованных им писем.
Если Степаненко что-то "находил", он использовал это с максимальной пользой для себя. Все вышестоящие инстанции немедленно оповещались о том, что командир подразделения, в котором "обнаружен факт", "не узнал", "не выявил", "не предотвратил"… И только благодаря высочайшей бдительности майора Степаненко в части предотвращено очередное ЧП.
Во время очередной проверки личных вещей майору Степаненко крупно повезло. Равно как абсолютно не повезло сержанту Дмитрию Кузнецову. Заместитель командира части "нашел" толстую тетрадь, исписанную "политическими стишками экстремистского содержания". А из Димкиной тумбочки исчез сборник его любимых "рифмушек".
По приезду из очередной командировки сержант был немедленно вызван к майору Степаненко.
*
Димка догадывался, зачем его вызвал "главный воспитатель" части. Молва о методах работы майора давно перешагнула пределы и батальона, и бригады. Он ожидал, что Степаненко сразу перейдет на крик, но разговор начался в спокойном тоне. Майор выложил тетрадь с "рифмушками" на стол и спросил:
– Кузнецов, это твоя тетрадь?
– Так точно, товарищ майор, моя. А как она у вас оказалась?
Степаненко проигнорировал вопрос и задал свой.
– Ты что же пытаешься писать стишки?
– Да нет…, это не стишки. Я их называю "рифмушки". Сочиняю, чтобы мозги раньше времени не засохли.
– Чтобы мозги не засохли, нужно учить уставы и материальную часть. А то, чем занимаешься ты, называется графоманство!..
– Графомания…
– Что?!
– Правильно нужно говорить "графомания".
– Ты что считаешь себя грамотным, а меня дураком?
– Нет, что вы… У вас высшее образование, а у меня только одиннадцать классов.
– Ну, раз ты это понимаешь, дам тебе совет: брось это бумагомарание, пока не поздно. Иначе наживешь себе и всем нам кучу неприятностей.
– А почему? У нас же демократия. Тем более пишу я для себя. Нигде свои "рифмушки" не публикую. На концертах с ними не выступаю.
– Демократия – это для тех, кто на гражданке. В армии никакой демократии быть не может! А твои стишки не просто плохи, они вредны, потому как ты пытаешься заниматься политиканством!
– Чем?
– Не строй из себя дурачка. Ты суешь нос в политику, хотя понятия о ней не имеешь. А армия должна быть вне политики.
– Товарищ майор, человек живет в обществе и не может быть "вне политики"… Иначе он не человек, а животное… или даже растение.
– Что ты сказал?!
– Это не я…, это Аристотель сказал.
– Кузнецов, прекрати повторять враждебную пропаганду! В армии существуют уставы и приказы. Всё, что ты должен, это беспрекословно их выполнять!
– Я с этим и не спорю. Но ведь я не робот. Должен же я хоть чем-то отличаться от машины?
– Робота из тебя никто и не делает. У нас есть чем заняться. Смотри телевизор, читай газеты, книги, на худой конец… А писать пародии я тебе запрещаю! У тебя нет образования, нет таланта, нет политических знаний, так что перестань переводить понапрасну бумагу.
Димка понял бессмысленность этого спора и совсем было собрался уступить майору, но последняя фраза задела его самолюбие. Он растопырил колючки и принялся копать для майора небольшую ямку.
– Вот у вас есть образование и знания, так покажите мне, как надо писать настоящие стихи.