355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Бахрошин » Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! » Текст книги (страница 4)
Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 23:06

Текст книги "Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!"


Автор книги: Николай Бахрошин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дикие лесные поличи, даже не дающие друг другу прозвищ, чтоб различать людей не только по именам, сначала тоже боялись нас. А потом зарезали Бьерна Пегого. Ингвар Одно Ухо и Висбур Жердь нашли на берегу его тело. Принесли мне черную весть.

Всеразрушающая ярость берсерка пришла ко мне сама собой. Но я справился с ней, спрятал ее от других, как и положено конунгу. Затаил для грядущих свершений. Морской конунг – не простой воин и даже не просто ярл, ведущий своего деревянного коня и людей на его спине. Морской конунг ведет всю дружину. Ясная голова должна быть у конунга. Так учил меня когда-то сам Бьерн.

* * *

Бьерн Пегий, чья борода поседела в походах, служил еще моему отцу, Рорику Гордому, конунгу, ярлу и великому воину. Когда отец кончил свои дни в Мидгарде, насаженный подлыми куршами на деревянный кол, как свинья на вертел, Пегий стал служить мне. И хотя я – конунг, прославленный скальдами, чье имя наводит ужас на врагов во всех землях, я днем и ночью был готов выслушать его советы. Именно он всегда стоял у рулевого весла моего быстрого, как стрела, драккара «Птица моря». Он умел находить водную дорогу по звездам, знал очертания берегов и приметы перемены ветров, мог раскинуть руны, заглядывая в грядущее. Он много знал и умел. Хугин, ворон мудрости Одина, коснулся его своим крылом.

Бьерн, старый воин, всегда был мне как старший брат, сколько я себя помню. Когда я малым ребенком ковылял на нетвердых ногах по земляному полу отцовского дома, он первый вложил мне в руку деревянный меч. Научил, как держать его, как правильно ставить ноги, как принимать на меч удары противников и уклоняться от них. Потом он вложил мне второй меч в другую руку, объяснил, что воин с двумя мечами вдвое опаснее для врага. Я, помню, совсем еще несмышленыш, набрасывался на него с двумя мечами, как взрослый боец. Никак не мог уразуметь, почему я, даже с двумя мечами, не могу одолеть его голые руки. Все время оказываюсь опрокинутым на пол.

Конечно, потом в доме появился другой учитель, из тех, у кого язык в два раза длиннее, чем руки. Фроди Длинный Язык, так и звали его. Отец пригласил его из северных фиордов, как учителя, знаменитого своими познаниями во всем. Фроди наставлял меня в рунах, в знании просторов Мидгарда и древних легенд, рассказывающих о жизни богов и походах героев. Среди богатых свеонских ярлов не принято было жалеть звонкого серебра и жирного мяса с ядреным пивом, чтобы научить детей всему, что нужно знать будущим владетелям мира. Не только тело закаляется изнурительными ратными упражнениями, ум тоже должен познать работу…

Но Бьерн все равно оставался дядькой. Он учил меня главному, учил жизни. Пусть он не все знал о хитрых науках, зато о жизни – больше, чем кто-нибудь.

Именно Пегий, когда я еще подрос, начал всерьез натаскивать меня в благородном воинском искусстве. Я до сих пор вспоминаю порой, как первый раз встал у стены сарая, а он начал бросать в меня камни, от которых я должен был уворачиваться. Больно жалили эти камни, запущенные его крепкой рукой, пока я не научился видеть их на лету и уклоняться. Я помню, как проклинал его хриплые понукания, взбегая на горы с гранитным валуном в руках. Или как ползал по скалам с тяжелым мешком за плечами, когда, казалось, грудь разорвется от напряжения, а собственное дыхание слышится в ушах раскатами колесницы Тора, старшего сына Одина, зачатого Все-отцом со своей дочерью Ерд-землей. В огненную колесницу Тора всегда впряжены два козла – Скрипящий Зубами и Скрежещущий Зубами, и, когда колесница летит по небу, от их зубов рождается гром…

Да, Бьерн учил меня всему, что положено воину. Я днями стоял в неподвижности, держа перед собой на вытянутой, каменеющей руке сползающую, как змея, палку: готовил руку для тяжести боевого лука. Сражался с одним соперником и сразу со многими на деревянном оружии. Сражался голыми руками против оружия. Боролся, стоя по грудь в морской воде, что придает движениям воина особую легкость и быстроту. Вращал пращу, метал копья и легкие дротики в провинившихся рабов, привязанных в наказание к деревянным мишеням. А Пегий, стоя рядом, объяснял мне, куда надо попасть, чтобы легко ранить, или покалечить, или убить совсем. Наставлял меня, как собственного любимого сына. Давным-давно трое его сыновей ушли в викинг на землю франков и не вернулись оттуда. С тех пор он часто говорил о том, как встретится с сыновьями за столом Одина…

Когда я окреп и начал в борьбе валить всех соперников и побеждать их затупленным мечом, именно Бьерн поведал мне о тайном искусстве «медвежьих шкур», как по-другому называли неуязвимых берсерков, что владели искусством вызывать в себе всесокрушающую боевую ярость.

Когда-то в давние времена боги уговорили страшного волка Фенрира, сына коварного Локи и великанши Ангрбоды, посаженного на цепь самим Одином, испытать прочность волшебных пут Глейпнир. Поклялись после испытания отпустить волка на волю. Согласился Фенрир, однако, хитрый, потребовал, чтобы в качестве залога кто-нибудь из богов вложил ему в пасть свою руку. Только бесстрашный Тюр согласился, хотя и догадывался, что клятва чудищу будет нарушена, окажись путы достаточной крепости. Так и вышло. Боги не отпустили волка. А Тюр, лишившись правой руки, стал левшой, но зато научился владеть ею так, что превзошел всех богов в воинских упражнениях.

Это все знают, конечно. Наши дети с малолетства учатся жизни, слушая рассказы о доблести. Но мало кто знает – чтобы выдержать страшные зубы волка и не показать своей слабости перед другими богами, придумал Тюр особую подготовку для воинов, делающую их по собственному хотению бесчувственными к телесной боли и утраивающую силу. Именно он стал первым берсерком.

Потом щедрый Тюр подарил свое знание избранным воинам, строго-настрого приказав хранить его в тайне от остальных. Секреты берсерков до сих пор не пишутся на дощах и не высекаются на камнях, объяснил Пегий. Передаются только из уст в уста самым храбрым и сильным. Так повелел Тюр, покровитель воинского умения. Ибо все, что начертано, могут прочесть и наши враги.

Уводя меня в горы, подальше от лишних глаз, Бьерн учил меня, как дышать с промежутками, раскачиваясь телом в лад с неслышными барабанами, как копить в животе туман белой ярости, как закутываться им, словно плащом. И я, забыв себя, становился истинным берсерком, голыми руками обрубал сучья с деревьев и ловил летящие в меня стрелы. Бьерн показывал мне, как правильно остывать, рассеивать белую ярость, возвращаясь назад. Приводил в пример многих отважных воинов, что ушли в ярость и не вернулись, растеряв в белом тумане остатки разума. Разбойничали потом в одиночку на проезжих дорогах, как бешеные волки, изгнанные из стаи, а соплеменники боялись их и устраивали на них многолюдные облавы. Выходит, тяжел для человека подарок бога – медвежья шкура, ох как тяжел! Не каждый воин в состоянии справиться с такой ношей…

Помню, когда я с отцовскими воинами и двумя морскими конями ушел в свой первый викинг тощим подростком, Бьерн тоже был рядом. Прикрывал меня своим широким щитом, держался плечом к плечу в сече, давал мудрый совет, когда нужно было принимать решения конунга.

Да, много водных дорог прошли мы со старым Бьерном, много славных подвигов совершили, без счета взяли богатой добычи. А теперь его зарезали, как телка перед холодами, долговолосые лесные люди. Горе им!

Мы дружно проводили побратима Бьерна в Валгаллу, пиршественный зал во дворце самого Одина, Бога Богов, в котором пять сотен и еще сорок дверей, а каждая из дверей такая огромная, что в нее в ряд могут войти восемь сотен воинов.

Это еще не была тризна по Пегому. Мы пили пиво и сурицу, провожая его. Но это тоже еще не тризна.

Что пиво – вода для вечернего успокоения, помогающая пропихнуть в брюхо жирную пищу. Героев в Асгард провожают кровью! Все мои воины кидали в стену полные чаши, стучали мечами по щитам и рвались проводить Бьерна, как следует. Я разрешил своим воинам напоить мечи кровью, чтобы дорога к Богу Рати была для Бьерна гладкой, как коровье масло…

* * *

Той же ночью я, Рагнар Большая Секира, взял с собой сотню воинов, и мы выступили в поход.

Эти дикие поличи жили селениями вдоль реки и глубже в лес. Я решил крепко наказать одно селение и выставить их головы на кольях вала, чтоб остальным впредь неповадно было. Пусть боятся нас, только страхом можно держать непокорных в повиновении, кто этого не знает?

Ближнего к крепости селения мы достигли перед рассветом. Стараясь не шуметь, приблизились к бревенчатому частоколу с подветренной стороны, чтоб не учуяли раньше времени лохматые, похожие на волков собаки. Кроме собак, больше стражи не было. Они спали в своих домах, они были беспечными, эти поличи.

Чтобы было виднее, я приказал поджечь крайние избы. Сухая солома на крышах вспыхнула быстро, глупые поличи не засыпали свои дома землей от огня. От соломы загорелось дерево, и стало совсем светло.

Больше не нужно было держать тишину. Мы напали, криками распаляя себя на бой.

Они просыпались. Лаяли собаки, задыхаясь хрипом после ударов мечей и копий, блеял и мычал скот, голосили люди. Но все звуки перекрывали боевые кличи отважных воинов, призывающих богов полюбоваться славными их деяниями. От их голосов, привыкших перекрикивать морские ветры, кровь врага всегда леденела в жилах.

Поличи спросонья выскакивали из домов, метались, как зайцы перед загоном охотников. Мы рубили их в честь друга Бьерна, много рубили. Мужчины пытались сопротивляться, хватали колья, доставали мечи и копья. Пытались сражаться. Они были не трусливые. Но нас было больше, и мы – сильнее. Мы резали всех подряд, и зрелых, и старых, и малых, как режут без разбора скот перед днями пиршеств. Тех, кому удавалось выбежать за круг села, мои воины догоняли стрелами, соревнуясь друг с другом в меткости.

Я видел, один из поличей, лохматый и яростный, как медведь, хорошо сражался. Длинной жердиной сбил на землю сразу двух воинов. Но он не захотел умереть в бою, побежал в лес, перемахнув через ограду. Домар-скальд, мальчишка еще, радующийся, как игривый щенок, своему первому викингу, пустил стрелу. Та проткнула поличу плечо. Поторопился скальд. Я тоже снял с плеча лук, пустил стрелу, попал в спину. Полич упал от удара. Потом поднялся, поковылял дальше в лес. Пусть бежит, с такой раной долго не бегают, сказал я Домару. Тот засмеялся, блестя глазами и зубами, хмелея от битвы, как от вина. Я кивнул ему. Из таких щенков вырастают настоящие боевые собаки, он правильно начал жизнь!

Весело было! Заходя в избы и клети, мы находили много пива и сладкой сурицы. Тут же пили, вышибая у бочек дно. Побратим Пегий наверняка радовался, оглядываясь на нас со своей дороги. Он любил хмельные пиры, мог лить в себя, как в сухой колодец.

Я не торопясь срубил в очередь двух поличей, что выскакивали против меня с кольями и мечами. Они были сонные, растерянные, и кидались с хриплыми криками, как собаки, без разума и обманных вывертов. Их было легко рубить, у них не было ни щитов, ни доспехов. Моя Фьери вдоволь напилась крови, поминая Бьерна.

Весело было! Малых детей мои воины подкидывали вверх и ловили на копья. Соревновались в ловкости. Тут надо уметь правильно поставить копье, иначе древко может треснуть под тяжестью визжащего тела. Также, показывая ловкость мечей, делали поличам красных орлов. Двумя ударами рассекали вдоль спину, чтобы легкие вывалились наружу, повиснув, как крылья. Лети, если хочешь!

Дюги Свирепый первый сделал орла трясущемуся от трусости поличу Ловко получилось, ничего не могу сказать против. Тот побежал было, выпучив глаза и расправив красные крылья, пока не упал. Смешно смотреть! Харальд Монета тоже сделал орла, а Висбур Жердь дрогнул мечом. Получился у него из мужика не орел, а ворона с одним крылом. Все смеялись над Жердью. Висбур, осердясь, добил полича, отвалив ему голову одним ударом.

Конечно, женщин-поличанок мои воины сначала не убивали. Сдирали с них длинные рубахи и брали прямо на месте. Женщины, взятые боем, всех приятнее. Воины похвалялись друг перед другом своей мужской удалью, тех, кто понравились, дарили потом остальным. Дальше – тоже рубили. Я приказал никого не оставлять в живых. Будет старому Бьерну хорошая память.

Они громко кричали и пытались кусаться, эти женщины, совсем дикие были. Ингвар Одно Ухо, потрясая мечом, хвастался, что взял пятерых подряд. Дюги Свирепый тут же заявил, что взял семерых. Мертвые не считаются, выкрикнул ему в лицо Одно Ухо, разгоряченный набегом. Они чуть не сцепились, Дюги уже начал грызть зубами край щита, вызывая в себе безрассудную ярость берсерков. Но я прикрикнул на них, пообещал снести разом обе горячие головы и кинуть их студиться в реку.

Унялись. Оба – отважные воины, но слишком ревностные к чужой славе, как хозяйки бус к похвале другим девам.

Не теряя головы, как следует конунгу, я наблюдал, чтобы не было откуда-нибудь угрозы. Нет, все было спокойно вокруг села. Помощь к поличам не приходила. Я же говорю, беспечный народ.

Тогда я тоже захотел себе женщину. Покорные рабыни, подаренные князем Добружем, уже надоели, давно хотелось свежего мяса. Высадив дверь ближайшей избы, я вошел в теплый сумрак, царапая шлемом низкие потолочные бревна. Сразу увидел ее, прячущуюся за каменной печью. Краем глаза я успел заметить движение с другого бока, вовремя упал на пол. Стрела пролетела поверх меня.

Пока долговязый малец, совсем еще недомерок, трясясь руками, прилаживал на лук другую стрелу, я, перекатившись на спину, метнул в него свое тяжелое копье. Пригвоздил к закопченной стене, как таракана спицей. Увидел, что глаза его стали пустыми, а изо рта вытекла на рубаху струйка крови.

Я вскочил, за волосы выволок бабу из-за камней печи. Молодая была баба, глупая, даже не голосила, только рот открывала и охала.

Лезвием секиры я распорол грубую холстину ее рубахи, бросил животом на лавку. Она шипела, как рассерженная змея, пыталась уползти от меня. Я вонзил в дерево перед ее лицом свою боевую секиру, намотал на руку длинные темные волосы. Второй рукой отпустил пояс, высвободил из-под кольчуги свою мужскую силу. Как крепкое копье, вошел между ее мягких холмов, так что она закричала в полную силу голоса.

Пусть кричит! Пусть громче кричит! Чем громче стонет враг, тем слаще победа!

Я почувствовал, как ее тело обмякло под моим натиском и задвигалось мне навстречу. Она опять закричала. Уже по-другому, по-женски томно, запричитала и заохала. Хорошо так…

Краем глаза, по привычке все замечать, я увидел, как на ее крики в избу всунулись Домар-скальд и ярл Харальд Резвый. Домар, любопытный, как и все малые, остановился поглазеть на мое действо. Резвый, не обратив внимания, деловито зашарил по избе, собирая скарб. Истинно, бывалый воин и в самой черной избе найдет поживу…

А я все нанизывал и нанизывал поличанку на свое кожаное копье, чувствуя себя всесильным, как сами боги! Наконец вылил семя тугой струей, обильно, как рыба-кит в море выпускает из себя воду…

Выдернул Фьери из дерева, ударом пересек ее тонкую шею. Эта поличанка была сладкая, она заслужила легкую смерть.

Обмакнув палец в ее теплую, свежую кровь, я начертил себе на лбу руну победы.

Старый Бьерн Пегий, брат мой, видишь ли ты меня?! Радуйся, брат, мы проводили тебя по чести, тебе не стыдно будет предстать перед Одином!

5

Я, Корень, сын Огня, сына Крати, расскажу, как было. Как узнали мы про большую беду, что случилась с родичами. Что умерли они всем селением, и старые, и малые. Много домов было в том селении. Может, три десятка, а может, и четыре. Ни одного теперь не осталось. Все дома пожгли лютые свеи, всех людей перебили мечами и стрелами, бросили тела на поругание лесному зверью.

Весть эту принес нам Осеня. Он – мужик бывалый, сильный, легкий на ногу, как лесной лось, один сумел выскочить из кольца врагов. Унес с собой две стрелы свеев. Одна попала ему в плечо, прошла сквозь мясо. Эту он сумел сломать по дороге, вытащил из раны сам. Вторая засела у него в спине, зацепилась за кости. С ней и шел, проливая кровь на траву. Дошел все-таки, ввалился в крайнюю избу, рассказал про набег, выполнил свой долг перед родом. Потом помер, вздыхая от облегчения.

Весть о набеге сразу взбудоражила всех. Молодые, кто побыстрее на ногу, скоком побежали в другие селения, оповещать дальних родичей. Старый Ветрь от тихости ума снова понес было речь про виру, мол, свеи теперь много наших убили, много теперь заплатят, быть нам богатыми. Но его больше не слушали даже терпеливые старики. Заплатят они, жди, выкрикнул, помнится, Творя-кузнец. Потом догонят дедушку и еще раз заплатят промеж глаз! Такую заплату поставят, вовек не порвется, ввернул в разговор остроумец Велень. Родичи вокруг нехорошо, зло засмеялись. А старейшина Зеленя прямо сказал – кровь ответа требует. Много крови – много ответа. Нужно собирать мужиков на рать, иначе никак. С ним согласились, конечно.

Нет, медлить больше нельзя, это все понимали. Свей – как медведь-шатун, один раз попробует мясо человека или скотины, впредь не отстанет. Силач Злат тут же принялся распоряжаться, словно его уже выбрали походным князем. Баб с детишками и скотом, сказал он, собрав на скорую руку, надобно погнать под охраной прочь от крепости, к дальним селениям. А лучше – еще дальше угнать, за дремучий Ерошин лес, за Дымные болота, где свищет и булькает нечисть. Там родовой схрон, куда чужаки не смогут найти дорогу. Наши земли обширные, есть где схоронить маломощных от ратной напасти.

Никто не спорил, конечно. Так всегда делали, когда мужики ходили на рать.

Старшим над охранным отрядом Злат самочинно поставил Кутрю. Я полагаю, неспроста выбрал. Не забыл силач, как тот уронил его на землю, словно куль с зерном. Не хотел допустить к будущей воинской славе и богатой добыче.

Все думали, Кутря полезет в свару. Кому охота охранять баб да коров, пока все родичи собрались брать крепость и делить добро свеев? У Кутри и оружие доброе, и кольчуга, и шлем, ему прямая дорога на сечу. А тот ничего, согласился, не стал спорить.

Может, он испугался свейского железа, подумал я. На слова-то он герой, понятно, много рассказывал о свои боях да походах. Так ведь, обратно сказать, слово без дела – дым без огня. Испугался? Кто его разберет, как на самом деле… Если задуматься, кто его бои и походы видел? Он теперь почти пришлый. А их поди разбери…

Когда отправили старых, да малых, да долговолосых, все мужики быстро начали вооружаться. Не хвалясь скажу, дело для нас привычное. Мы с оличами секлись и с витичами и с далеким народом косин воевали три дня и три ночи. Все доставали старые, еще отцовские-дедовские мечи, всегда хранившиеся бережно, как ценность, насаживали наконечники копий на свежие древка. У кого кольчуга была или шлем – доставали их, очищали от сала, предохраняющего доспехи от ржи. У кого были кожаные многослойные панцири с нашитыми ради бережения тела железными бляхами – готовили их. Точили ножи, ладили к топорам вместо коротких, рабочих, длинные боевые рукояти, меняли оконечники стрел с охотничьих, костяных на ратные, из железа. Трое быстрых на руку, умелых мужиков набирали из сухих дубовых досок щиты для тех, у кого не нашлось, споро обтягивали их дублеными кожами. Творя-кузнец, колдуя у горна, укреплял их железными вставками.

Силач Злат ходил везде и распоряжался как старший. А кто, между прочим, выбирал его походным князем? Верно, никто не выбирал, толковища пока еще не было. И чего он вдруг распоряжаться начал, спрашивается? Хотел я ему сказать, но подумал и не стал связываться. Сильный он, как медведь, сомнет еще по горячке – с него станется.

Потом Злат распорядился выкатывать на общую пользу бочки с пивом, брагой и сурицей. Мужики ловко открывали бочки, черпали хмельное ковшами. Я тоже выпил, сколько полезло. Перевел дух. Выдержанная сурица сразу развеселила, заиграла радугой в брюхе и голове…

Конечно, обратно смотреть, Злат – бывалый, бойкий, подумал я, расцветая от выпитого. Кому стать походным князем, как не ему?

Он – сильный. Мы все сильные! Все наши родичи пили пиво вволю, пили сурицу, веселящую голову, пили брагу, доигрывающую в брюхе, и говорили о том, какие мы сильные. Вот оличи или, допустим, витичи, а хоть бы даже косины – те стерпели бы. К бабке Мотре не ходи ворожить, и так ясно – стерпели бы. Да им хоть на голову сри жидко, все одно не почешутся, только спросят, откуда дождь, ввернул в разговор Велень. И все вокруг него много смеялись. Долго еще потом крутили головами, вспоминали, опять пересмеивались. Надо же так завернуть слова!

Все-таки боги дали ему острый ум. Хотя, сказать по чести, мужик пустой, бесхозяйственный…

Мы – нет, не такие, как другие роды, говорили родичи. Мы – бойкие! Не запугаешь нас. Мы пойдем на крепость, добро пограбим, ладьи сожжем, а свеев, всех до единого, отправим к духам. Сколько можно кормить их, Аспидов? Мясо жрут, только кости трещат на всю округу, словно три века одной пареной репой питались! Накормим, однако, в последний раз железной кашей, горячились многие, потрясая оружием.

Много говорили. Много пили хмельного, как и положено на войне. Известное дело, на миру да во хмелю – и смерть красна девица. Потом спали, конечно, выставив в дозор тех мужиков, кто покрепче на голову. Проснувшись, снова правили головы пивом. Потом из других селений начали мужики подходить. Тоже все со щитами, с оружием, некоторые даже в шлемах и кольчугах. Все пили пиво и брагу и собирались резать свеев, грабить крепость.

Много нас собралось. А становилось все больше. Род – это силища!

Вечером, по обычаю, выбирали походного князя. Хотя что тут выбирать, ясно всем, некого выбирать, кроме Злата. Он хоть и делит добычу по-своему, не по-нашему, но на драку, все знают, уж больно лютый.

Злата в князи, конечно же, Злата, гудели все родичи окрепшими от хмельного голосами.

Старейшины поддержали выбор. Сам Зеленя сыну Злату как чужаку поклонился. Будь, мол, ты, Злат, походным князем, уважь общество. Так, старики? Так, родичи?

Истинно так, поддержали старейшины. Злат на оличей ходил и на витичей, знает военный порядок. Кому, как не ему, походным князем быть? Его люди слушаются. Да кто его не послушает? Он тому враз бока намнет, настоящий князь…

Злат поломался, как положено, недостоин, мол, ослобоните, подведу, боюсь. С третьего раза согласился на просьбу.

У него самого, я видел, глаза горели, зубы щелкали, так хотелось делить добро свеев. Жадный он все-таки…

* * *

Первую победу над свеями мы одержали легко. Выследили трех, что отправились на охоту. Словно и воевать не собирались. Беспечные они, свеи.

Пришлые шли без щитов и копий, но в кольчугах, в шлемах, с мечами и луками. Мальчишка Домар там был, Доги по прозвищу Комар и еще один свей, длинный, худой, похожий на жердь, согнутую сверху от тяжести крыши.

Нас было четыре десятка, а может, все пять. Завидев такую ратную силу, свеи пустились бежать. Быстро бегали. Но дорогу на крепость мы им отсекли, начали обкладывать, как дичь на охоте, прижимать к реке.

Те сначала попытались пробиться мечами. Напали на нас. Они умело рубились, эти чужеземные воины. Показывали разные приемы невиданной ловкости и хитрости. Стали друг к другу спинами, так что и не подойти к ним, везде мелькают клинки. Двух наших посекли насмерть и еще троих ранили. Я сам чуть не получил мечом промеж глаз от мальчишки Домара. Хорошо успел вовремя увернуться, упал, откатился в сторону. Надо же, щуплый с виду, а клинком машет, словно косой косит, помню, подумал я, выползая из лопухов. Умелый!

Почувствовав такой неожиданный отпор, наши откатились было, но потом снова насели. Творя-кузнец посадил на острие жердяистого свея, с разбега пробив ему кольчугу тяжелым копьем. Домар и Доги отмахались мечами, отбежали к берегу, укрылись за старыми ивами, начали пускать по нас стрелы. Двоих задели. Наши тоже стреляли в ответ. Нас было много, и у нас было много стрел. Опеня, ловкий охотник, прицелился хорошенько, выждал момент, пустил стрелу прямо в глаз Доги Комару. Попал. Длинная стрела прошла через глаз, пробила голову и приколола Доги к корявому стволу дерева. Он дернулся несколько раз и затих.

– Даром что комар, даже не пискнул! – крикнул вслед стреле Велень.

Он хоронился рядом со мной, зажимал листом лопуха руку, поцарапанную свейским мечом. Все, кто услышал его, засмеялись одобрительно.

Мальчишка, оставшись один, начал стрелять быстрее. Испугался, наверное.

– Ну все, сейчас у него стрелы кончатся, – сказал рассудительный Творя.

Мы не торопились на него нападать. Ждали, пока кончатся стрелы. Свеи метко стреляют. Чего не подождать? Никуда он не денется. Обложили мы его со всех сторон. Сообразит снять тяжелую кольчугу и пойти вплавь по реке, так стрелами на воде достанем или копьями. Некуда ему деваться, рассуждали между собой мужики.

– А может, мужики, возьмем живым? Спутаем, обратно свеям продадим за дорогую цену. А может, что другое за него потребуем, – предложил хозяйственный мужик Шкворя, тороватый на дармовщину.

Глупый он. Придумал тоже – в залог взять. Да кому он нужен?

– Эко ты сообразил, – сказал я ему. – Что ты за него потребуешь? Он ратник, а ратнику положено умирать в бою. Сегодня, завтра, какая разница, когда умирать? Свеи такие, неистовые… Не станут свеи его выкупать. Только озлятся пуще. Отомстят за него.

Длинная свейская стрела, крашенная красным и с черными перьями, вонзилась в дерево прямо над нами. Дрожала злобно.

– Ты пойди сначала возьми его, он как волчонок кусачий, – зло сказал Велень.

Кровь у него на руке не унималась, густо текла. Опеня подсказал ему снять пояс, перемотать руку выше раны. Велень замолк, яростно мотал руку.

– Нет, хорошо мечом машет. Пока вязать будем, он еще кого-нибудь срубит, – сказал я.

– Сеть бы сюда, – подсказал Творя. – Накинуть на него сверху.

– Да где сеть-то?

– Да дома осталась.

– То-то, паря…

Стрелы у Домара тем временем, видно, кончились. Он вдруг выскочил прямо на нас с одним мечом, запел высоким, пронзительным голосом на своем непонятном языке.

Мужики от неожиданности начали стрелять все сразу. Вмиг истыкали ему руки и ноги. Мелко плетенную, дорогую кольчугу, защищенную поверху железными бляхами, мужики, несмотря на злость, старались щадить. Понятно, стрела из большого боевого лука может и кольчугу пробить, если в упор, но вещь дорогая, теперь самим пригодится. Добрая кольчуга у свея, одно жалко, мала на взрослого мужика…

Он остановился, но все равно дергался, словно бежал на месте. Пел, закатывая глаза. Другая стрела пробила ему щеку, следующая воткнулась в шею. Он опрокинулся на траву, прополз еще немного вперед, цепляясь за землю скрюченными судорогой пальцами. Все равно хрипел что-то, выплескивая струйки крови из пробитого горла. Потом затих окончательно.

Упорный, согласились все родичи, ударами ножей вырезая ценные, железные наконечники стрел из его тощего, раскинутого на траве тела, густо забрызганного пятнами крови. Ратная кольчуга казалась теперь непомерно большой на нем, мы ее сняли, знатного плетения работа, что и говорить.

Мужики, выходя из своих засад, весело перекрикивались, начали собирать стрелы, подбирать оружие, потерянное в боевом запале. Велень, перестав остроумить, баюкал руку, ни на кого не глядя.

Решили убитых свеев раздеть на месте, бросить в реку, пусть раки жирку нагуляют. Своих убитых, смастерив из жердей носилки, отнести в стан, проводить родичей огнем, как положено, чтобы мясо и кости не цеплялись за дух, не мешали ему свободно воспарить в Ирий.

Вот что меня всегда удивляло – когда дух из тела уходит, оно тяжелей становится. Раненого нести или мертвого – большая разница. А казалось бы, должно быть наоборот. При случае надо спросить у волхвов, почему так…

– Надо же, помер человек, и кровь почти не течет. Темная стала, густая, – удивлялся малый Весеня.

Его стрела глубоко засела в ноге у Домара. Он все кромсал ножом мясо вокруг нее, никак не мог освободить наконечник.

Весеня совсем молодой еще, усы жидкие, вместо бороды один смех на подбородке. Это его первая рать. Понятно, ему все в диковину.

– Ты сам, паря, сколько зверья перебил на охоте. Или не привык? – ответили ему.

– Так то звери…

– А ты как думал? Что у зверя, что у человека, кровь – она силу жизни несет одинаково. А если человек помер, откуда сила? – объяснил Опеня. – Ты вот умрешь, тоже кровь течь не будет.

Весеня на мгновение задумался. Встряхнул волосами и своей цыплячьей бородкой.

– Не, дядя, я не умру, – решительно сказал он.

– Почему это? – заинтересовался Опеня, весело оглядываясь на нас, скаля большие коричневые зубы сквозь светлые заросли бороды. Посмотрите, мол, на несмышленыша.

– Боги не дадут, – объяснил Весеня. – Сначала нужно детей родить, род продолжить, а потом и помереть можно, успокоиться. Духом небось хорошо жить, не жарко, не холодно, брюхо пить-есть не просит по два раза на дню…

Стрела наконец поддалась, и он выдернул ее с радостным щенячьим вскриком. Сорвал пучок травы, начал старательно вытирать наконечник. Известно, от крови железо ржавеет пуще, чем от воды. Кровь – едкая.

Глупый он, конечно, подумал я. Придумал тоже. Как будто бездетные не умирают? Вообще, чем дольше я слушаю других, тем больше убеждаюсь, какой я умный…

Но я не стал ему ничего говорить. Весеня хоть и молодой, да сильный, ростом почти со Злата. Толкнет на землю, будешь потом кости в горсть собирать.

Победили. Хвала Перуну среброголовому, дарующему ратную удачу воинам!

– И все-таки свеи на драку сильно злые. Трудно будет с ними тягаться, – задумчиво сказал плечистый Творя-коваль.

На него зашикали все подряд. Тоже, нашел что сказать от большого ума. Они злые. А мы что – добрые? Одолеем, куда им, нас больше небось…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю