Текст книги "Викинги. Скальд"
Автор книги: Николай Бахрошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
2
Тусклый рассвет забрезжил сначала над морем, а потом и с земли стала уползать ночь. Развиднелось, но тяжелые низкие тучи все еще плотно обкладывали небо, обещая день такой же хмурый, как утро.
«Того и гляди дождь пойдет, тогда тетива размокнет, плохо будет из лука стрелять, – подумал Сьевнар Складный, глянув в небо. – Надо бы взять тетиву в запас да сунуть за пазуху…»
Во дворе владетелей Ранг-фиорда было оживленно. Большинство дружинников конунга уже собрались, коротая время ожидания за разговорами.
– А вот еще что расскажу! – разглагольствовал перед молодыми воинами опытный Гулли Медвежья Лапа. – У ромеев, к примеру, чеканят золотые монеты, которые называют – солиди…
– А ты бы, Гулли, не рассказывал много, а показал хоть одну монету! – вставил кто-то.
– Да где уж ему! – немедленно откликнулся другой задиристый голос. – Известно, как у Гулли задерживаются золотые монеты – разве что за подкладку случаем западет какая-нибудь… Ему хоть поговорить про золото – и то в радость. Хоть вспомнить, как оно звенит в руках!
Раскатистый, многоголосый хохот стал ответом. Даже воины постарше, стоявшие рядом, начали, прислушиваясь, усмехаться в усы и бороды.
– Ну, если молодые щенки уже начинают тявкать на старого пса, то, клянусь мечом-самосеком бога Фрейра, мне остается только поджать хвост и молчать! – громогласно заявил Медвежья Лапа.
Он не обижался, он вообще редко обижался на зубоскальство. Всем известно, его веселое добродушие так же огромно, как сила рук и спины. Вот и сейчас Гулли широко ухмылялся, показывая большие, желтые, крепкие, как у волка, зубы.
По последней моде, принесенной, кажется, из ромейских земель, многие молодые свеоны теперь чистили зубы расщепленными деревянными палочками, макая их в меловой порошок. От этого улыбка снова становилась белой, как у младенца. Ратники постарше такими глупостями не занимались, ворчали на молодежь за странную блажь. Мол, зубы даны человеку для того, чтобы ими кусать и жевать, а не для того, чтобы драить их будто пригорелый котел.
– Рассказывай, Гулли, рассказывай…
– Чего там!
– Давай дальше… – раздались сразу несколько голосов.
Воин не заставил себя долго упрашивать:
– Ну так вот! Монеты, значит, у ромеев называют солиди, а воинов своих они называют солидаты… Или – сольдаты, кто как… А почему это?
– Да, почему это? – удивленно повторил молодой Асмунд, озадаченно потирая ладонью гладкий подбородок.
Долговязый, нескладный как щенок волкодава, Асмунд всем говорил, что по обычаю франков бреет острым ножом не только бороду, но и усы. Хотя все знали: там и брить-то нечего. Только грязь соскрести. У молодого Асмунда пока ничего не росло из мужских украшений, и это расстраивало его почти до слез.
– Да потому, дурья твоя башка, что воины-то у ромеев – сплошь наемные! – возликовал Гулли на его непонятливость. – И сражаются они не за честь, не за славу, даже не за будущую добычу, а за эти самые солиди. Вот так их и называют, в честь монет, которыми с ними расплачиваются! Скажем, наймешься ты в дружину к ромеям – тоже будешь солидатом.
– Я не буду!
– Нет, не будет! – подтвердил кто-то. – Кто же возьмет Асмунда в ромейское войско? Ему скажут – покажи усы и бороду, докажи, что ты настоящий мужчина. А что ему показать?
Вокруг снова грохнули смехом. Посыпались шуточки, что Асмунду точно не стоит наниматься на службу к ромеям! Как бы его, безусого, безбородого не приняли за кого другого! Вдруг захотят того, что мужчина обычно хочет от женщины. Там, в южных землях, много сластолюбцев, падких на гладких юношей. Можно не уберечься.
Асмунд обиженно заявлял, что его меч достаточно острый, отсечет корень любому пакостнику, но шутники не унимались. Мол, все так говорят, Асмунд, а как начнут, да распробуют, да войдут во вкус – за уши не оттащишь. Лучше не ходи к ромеям, не надо…
* * *
Сьевнар Складный, стоя неподалеку, почти не слушал обычный треп. Ему было не по себе. Непонятно как-то внутри, тошно вроде.
Съел что-нибудь? Так вместе со всеми ел и пил. Заболел? Так лоб не горячий. Или его пугает предстоящая облава на Агни Безумного? Нет, не пугает, нельзя так сказать.
Несмотря на молодость, Сьевнар уже не считался в дружине дренгом. Свой первый викинг он совершил еще год назад, ходил под предводительством конунга Рорика в далекий и долгий набег на западные земли к берегам страны пиктов.
Он, в то время Сьевнар Нескладный по первому, юношескому прозвищу, старался ни в чем не отстать от бывалых воинов. И греб сутками напролет, так что жилы натягивались, как тетива, и сражался плечом к плечу с остальными в плотном строю клиновидного фюлькинга, рассекающего толпу набегавших врагов, как нож масло. И потом, когда дружинники Рорика ворвались за стены города пиктов, Сьевнар один из первых перемахнул через каменные зубцы. Схватился сразу с тремя противниками. Одному перерубил шею удачным ударом, а двух других так и держал на конце меча, разом сражаясь с обоими, пока не подоспели остальные дружинники.
Бывалые хольды, старшие ратники, отметили похвалой его доблесть и умение владеть оружием. Но еще больше отметили его потом, на пиру, где он, движимый внезапным порывом, преодолел обычную робость младшего перед старшими. Выпил подряд несколькими чар красного, густого, как кровь, вина невиданного духа и сладости, расхрабрился и звонко выкрикнул только что сочиненный им стих-флокк.
Стих состоял из пяти восьмистрочных вис и рассказывал, как корабли-драконы пронизывают морские волны подобно молниям Тора. И враги по всему побережью туманных земель пиктов, бриттов и скоттов разбегаются от вида морских драконов, а боги-ассы смеются от радости, глядя с небес на неукротимость своих детей. Какое счастье – родиться воином фиордов, какая радость – вольно бродить по морским дорогам и знать, что весь Мингард принадлежит тебе!
Сьевнару самому понравилось, как звучали слова, прилегая друг к другу плотно и неразрывно, словно звенья искусно сплетенной золотой цепочки. Он назвал флокк «Песня победы».
Дружинники, одобряя стих, стучали по столу чарами и кулаками. Сам Якоб-скальд хлопал его по плечам:
– Какой же ты Сьевнар Нескладный?! Это неправильное прозвище! – горячился старик. – Ты – Складный! Теперь будешь – Складный! Вон как сложил слова – не оторвать друг от друга!
«Песня победы» прославила Сьевнара еще больше, чем битва за город. В конце концов сражаться должен уметь каждый мужчина, считали свеоны, но мед поэзии – это удел избранных. Все-Отец Один самолично одаривает им тех, кто ему приглянулся. Не зря имена знаменитых скальдов знают на берегах фиордов не хуже, чем имена прославленных морских конунгов и силачей-героев.
А Сьевнар превратился из Нескладного в Складного. Получил новое, взрослое прозвище вместо прежнего, юношеского.
Кто после всего этого назовет его трусом?
«Да и велика ли нужна сейчас доблесть – всей ратью ловить одного безумного?» – размышлял он. – Это даже не сражение – что-то вроде охоты. Пустят собак-волкодавов, нападут на след, истыкают стрелами на расстоянии, как бешеного волка».
В чем же дело тогда? Почему так тошно? Сам не понимал.
Он смутно помнил – когда-то давно, в другой жизни, в другой земле, старая бабка Мотря, вставая с утра, часто приговаривала: «Мозжит меня что-то, Любенюшка, внучек, все косточки так и свербят. Не иначе зловредный бог Хворс наведался ночью, прикоснулся костлявой рукой…»
Давно это было.
Сейчас, наверное, старой Мотри уж нет в живых, да и Хворсу-зловредине здесь взяться неоткуда – другая земля, другие боги правят жизнью здешних народов. Теперь – это и его земля, его боги.
Но – мозжит!
* * *
Большая охота на нидинга-проклятого.
Вместе с дружинниками во дворе конунга стали собираться оповещенные накануне борны, хозяева окрестных хуторов, со своими многочисленными сыновьями, зятьями, племянниками и прочими родичами. Все были в шлемах, в кольчугах или в многослойных кожаных куртках с нашитыми рядами железными бляхами. Те, кто победнее, вместо блях нашивали на кожу кругляши из копыт. Но такая захудалая броня встречалась не часто. Хорошее оружие и добротные доспехи делает честь мужчине.
С собой воины несли большие боевые луки, у пояса – мечи, секиры и палицы. Копья и щиты не брали, когда нужно долго карабкаться по скалам или бежать по лесу – они только мешают. И без них безумного одолеть не сложно, при таком-то войске. Главное – найти его, выследить среди гор, лесов и скалистых утесов берега.
С виду вольные поселенцы мало отличались от дружинников ярла Рорика – такие же ловкие, уверенные движения опытных бойцов. Когда Рорик уходил в викинг, добрую половину мест на румах его драккаров, скайдов и ледунгов занимали молодые ратники из селений, уходившие в набег радостно, как на отдых от монотонной крестьянской работы.
В землях свеонов, как и других похожих племен, поклоняющихся Одину и богам-ассам: данов, гаутов, ютов и остальных, борны-крестьяне не знали такого закабаления, какое существовало в западных королевствах и южных империях, где само слово крестьянин обозначает принадлежность к низшему, презираемому сословию.
На побережье фиордов все по-другому. Как и в землях родичей-поличей в Гардарике, все отношения здесь строилось на принципах родства. Богатые ярлы владели водой и землей фиордов, окружали себя кроме многочисленных родственников еще и наемными дружинниками, которые со временем становились тоже как бы членами большой семьи. Борны более бедные тем не менее тоже оставались независимыми владетелями своих кусочков земли, тоже окружали себя детьми и родственниками и имели собственных рабов. Как в богатых, так и в бедных домах слово хозяина считалось непреложным, но больше, кроме богов, властелинов над жителями побережья не было. У детей Одина бедные хозяева не работали на богатых, не платили им дани, и все подчинялись одним законам-традициям. Будь хоть у тебя из всего имущества лишь клочок земли, который можно накрыть щитом, – если ты чувствуешь обиду, можешь вызвать на поединок на равном оружии самого знатного ярла или конунга. Тот не откажется драться, иначе прослывет трусом по всему побережью. И беззубые старухи, и малолетние насмешники начнут скалиться ему вслед, а валькирии после смерти не понесут его дух в светлый Асгард. Черный великан Сурт и Локи Коварный завладеют трусом и возьмут себе в вечное рабство!
Может поэтому, размышлял иногда Сьевнар, здесь, на берегах студеного, хмурого моря, где все жили свободно и независимо, в самом захудалом доме вырастали сильные и смелые воины. Крестьяне охотно уходили в набеги с дружинами ярлов, а потом возвращавшиеся к своему хозяйству с богатством и славой. Или – не возвращались, но тогда их долю в общей добыче честно передавали родным и наследникам…
Двинулись, наконец.
Со двора вышли длинной колонной, скорым, размашистым шагом, как всегда ходили ратники в походе. С собой на поводках вели больших, лохматых псов, что могут сутками не сбиваться со следа и не боятся наскакивать даже на медведей.
Перед опушкой леса рассыпались в цепь, спустили собак. Те, обрадовавшись приволью, с гавканьем устремились в чащу. Их окликали короткими, как удары хлыста, командами, приказывали искать.
День был все таким же хмурым, пожелтевшая листва трепетала от пронзительного, холодного ветра, словно дрожала в предчувствии близкой зимы. Море, видное здесь отовсюду, хмурилось и клубилось белыми, пенными гривами. Но Сьевнар чувствовал – вялое утреннее состояние постепенно прошло, быстрый походный шаг развеял муть в голове, а азарт охоты постепенно захватывал. Тем более, по цепи передали: конунг Рорик обещал тому, кто первым заметит безумного, две серебряные монеты.
Ратники, разгорячась ходьбой, рвались вперед, чтобы заслужить обещанную награду. А собаки рвались просто так, лаяли и бесновались от всеобщей суматохи.
* * *
– Заходи! Заходи! Слева заходи, тебе говорю!
– Ага, ты сам заходи!
– Да стреляй же, Эйрик! Кидай стрелу! Уходит же!
– Да стой же ты! Опусти лук, в собак попадешь!
– Ах ты…
Стрела, тонко взвизгнув, пронеслась над головами собак, но и в Агни Сильного не попала. Ударила в подвернувшийся ствол.
Сьевнар бежал что было сил, одним из первых среди двух десятков ратников, кричал вместе со всеми, но видел, что все равно не успеть.
«Пропали собаки! – мелькнула мысль. – Слишком далеко вперед забежали!»
Трое собак, поднявших Безумного из какой-то расщелины в камнях, сами же поплатились за это. Агни, тощий, страшный, высокий, как великан, быстрый, как рассерженная змея, выскочил прямо на них с двумя мечами в обеих руках. Не успел отгреметь дальним эхом его боевой клич, призывающий Тюра Однорукого, самого искусного среди богов в ратном деле, а первый из волкодавов уже потерял лобастую голову, снесенную одним ударом длинного, тяжелого меча.
Второй пес тоже кинулся на него, и через мгновение уже полз по земле, перерубленный почти надвое поперек туловища. Огромный волкодав теперь скулил как щенок и, царапая по земле когтями, все еще тянулся куда-то, оставляя за собой широкий кровавый след из собственных внутренностей.
Третий – сообразил, отскочил, заливисто лаял на воина шагов с десяти, хрипя и захлебываясь от злости.
«Так вот, значит, как с ними надо!» – мельком, бессвязанно подумал Сьевнар, не сбиваясь с бега. Он помнил, когда был мальчишкой-рабом, то боялся клыкастых псов больше, чем их хозяев. А Агни один, в считаные мгновения, одолел сразу трех. Правда, с двумя мечами, не с голыми же руками…
Безумный потрясая мечами, вскинул к небу худое, изможденное лицо с налитыми красным глазами, длинно встряхнул белесыми, свалявшимися волосами, в которых запутался всякий лесной мусор, и новый, победный клич к богам-ассам загремел среди камней и деревьев.
Да, великий воин, хоть и совсем без ума!
Еще несколько стрел прошелестели в воздухе. Две из них Агни отбил короткими, ловкими ударами мечей. Остальные прошли мимо. Сумасшедший еще раз оскалился на на загонщиков и мгновенно скрылся за валунами.
Потом его снова заметили. Теперь он карабкался наверх, в гору, прячась от стрел за каменными клыками и низкорослыми, разлапистыми соснами, рискнувшими прорасти на крутом подъеме.
Конечно, если бы Агни нашли на равнине, ему бы не дали так легко оторваться, окружили бы, закидали стрелами. Но опытный воин не зря устроил себе лежбище у подножия прибрежных гор. Отсюда, сверху, он издали заметил преследователей, разбитых теперь на отряды по два-три десятка ратников. Прятался, видимо, перебегая с места на место. Если бы не собаки, их отряд тоже проскочил бы мимо укрытия, понимал Сьевнар. Здесь, в этих камнях, источенных ветрами до причудливости кружевного плетения, не одному, а сотне воинов можно спрятаться. И собаками травить бесполезно, собаки по камням не вскарабкаются.
Люди полезли сами.
Когда они начали подниматься за сумасшедшим, Сьевнар все пытался вспомнить, кто же все-таки первый заметил Агни и заслужил серебряные монеты. Из их отряда многие увидели и закричали почти одновременно, но – кто первый?
Потом он уже ни о чем не думал, становилось все круче, приходилось следить, куда ставишь ногу, за какую ветку или край расщелины можно схватиться, а на какой камень лучше не наступать, чтоб не покатиться вниз, громыхая по дороге костями.
Это было какое-то бесконечное восхождение, помнил он. Ратники шли, карабкались, ползли по камням, а сумасшедший неутомимо убегал от них, оказываясь все выше и выше. Монотонный подъем постепенно вытеснил все остальные мысли, и Сьевнар временами забывал, зачем вообще лезет на эту гору. Просто цеплялся, больно обдирая пальцы, переставлял ноги, перемахивал через трещины и снова цеплялся, лез…
А потом он внезапно оказался с Безумным лицом к лицу. Он и еще трое молодых воинов. Когда они выбрались на очередной уступ, образующий почти ровную площадку длиной и шириной в три-четыре десятка шагов, то увидели, что сумасшедший их там поджидает.
Агни стоял неподвижно, спокойно смотрел на них сквозь пряди грязных волос, завешивавших лицо. Меч он держал перед собой, опустив клинок вниз. Второго меча у него в руках не было, видимо, потерял в горячке погони.
Они, разом сгрудившись на краю, тоже вытянули из ножен мечи. Кто-то, кажется Эрик Щека, метнул нож в сумасшедшего. Агни почти не пошевелился, отбив нож быстрым ударом кончика клинка, направляемого таким же незаметным движением запястья. Нож далеко отлетел в сторону, крутясь в воздухе как живой, заметил Сьевнар краем глаза. Описав дугу в воздухе, нож полетел вниз, но звяканья железа о камни они не услышали. Высоко, значит…
Да, великий воин – Агни Сильный!
3
Они, черные великаны, наступают на него! – понимал Агни. И хотя последнее время мысли путались в голове, цеплялись одна за другую, спотыкались на ровном месте, и он сам порою не понимал, что видит и о чем думает, но этих он отчетливо различал.
Они, великаны, огромные, как каменные башни, злобные и смрадные, как все их племя! Смеются ему прямо в глаза, издеваются, гримасничают остроносыми, нахально расплывающимися лицами, на которых не поймешь, где глаза, где уши, а где кривляющиеся рты.
Их четверо, великанов, четверо против одного. Но они все равно боятся его, это он тоже чувствовал.
Их страх – его сила!
Он – великий воин, знаменитый воин, и его все боятся! Даже несокрушимые великаны! Даже вчетвером против одного!
Если бы только голова не болела… Словно жук-точильщик засел где-то в голове и точит, свербит, пилит ее днем и ночью… Наверное, от этого постоянный звон в ушах – жук засел в голове. Выбрать бы время, выковырять бы его длинным шилом…
Но – нельзя, нельзя поддаваться!
Агни видел, сам Один, Отец Богов, сидя в небесах на сверкающем троне, украшенном драгоценными камнями, с любопытством смотрит на него единственным глазом. Его яростный глаз сверкает ярче всех драгоценных камней, ослепляет, режет своим сиянием.
И лица других богов видел над собой Агни. Тор Громовой Молот, Тюр Искусный Ратник, Фрейр Изобилие и Приплод, Видар Молчальник, богини Фригг Ведунья, Эйр Исцеляющая, Сьевн Любовь, Индунн Хранительница – Агни ясно различал их в высоте неба. Строгие, суровые лица богов и ослепительные – богинь, холодных и прекрасных как зимние узоры инея…
Пусть точит в голове жук, пусть болит она, раскалываясь на части, но ему ли боятся боли?!
Он никогда ее не боялся, он никогда и ничего не боялся…
Теперь, когда его слава достигла Асгарда, – тем более! Сам Один решил посмотреть, как он расправится с великанами – это ли не высшая честь для воина!
Внутри у Агни давно уже было все сухо, жарко, как под летним солнцем на голых, раскаленных камнях. Последнее время даже прохладное пиво не могло залить этот жар, его ничто не могло залить, внутренний жар тряс его до лихорадки… Впрочем, нет, хмельное молоко божественной козы Хейдрун, что пьют эйнхирии за столом Одина, наверняка потушило бы пожар внутри, размочило бы сухость, понимал воин.
Но эту честь – сесть за стол Бога Павших – надо еще заслужить!
Временами ему даже казалось несправедливым, что он все рубит и рубит врагов, где увидит – сразу начинает рубить, а валькирии все еще не прилетают за ним, чтобы посадить за стол героев. Где же тут справедливость, о боги?!
Ничего, ничего, успокаивал себя Агни, вот сейчас он расправится с великанами, и тогда…
Смотри, Один, смотрите Тор, Тюр и Фрейр, смотрите боги и богини!
4
Сгрудившись на краю каменного выступа, воины видели, как Агни неслышно сдвинулся с места, пошел по кругу, легко переступая на длинных ногах. Огибал и, одновременно, приближался к ним, словно прижимал к краю.
Казалось, все тот же привычный Агни, с которым не раз сидел за одним столом, поднимая чары с крепким пивом, стоит только его окликнуть, мол, хватит, кончай, не шути больше, не нужно… И все-таки – не такой. Новый, незнакомый, страшный, словно и правда – осталась от него одна оболочка, а дух стал уже другим, чужим, и это отчетливо ощущаешь.
От Агни остро, по-звериному пахло немытым телом, это тоже чувствовалось. У свеонов даже дети сызмальства приучаются содержать себя чистоте, а Безумный забыл, наверное, когда мылся последний раз. Шлема нет, кольчуга местами надорвана, по одежде и в волосах – бурые пятна крови. И глубокие царапины на впалых щеках, словно его драли лесные коты…
Или – сам себя драл ногтями?
Да, злое, темное безумие Агни чувствуешь даже на расстоянии, подумал Сьевнар. Глаза – красные, ненавидящие, без проблеска мысли. Смотрят как будто на них, но вроде бы и не видят. И улыбается чему-то.
Оскаливается?
Сьевнар вдруг отчетливо понял, что вряд ли уйдет живым с этого уступа. Будь на их месте Рорик Неистовый, Гулли Медвежья Лапа, Энтар Дровосек, Бали Широкий или еще кто-нибудь из опытных воинов – те бы справились, навалившись сообща. А им, молодым, пожалуй, не одолеть одного из самых знаменитых бойцов побережья. Однажды, рассказывали, Агни Сильный, сражаясь в одиночку двумя мечами, подряд зарубил восемь воинов-куршей, нападавших скопом, а девятому, последнему, перегрыз зубами горловое яблоко, потому что оба его меча были сломаны.
Так вот почему его мозжило все утро! – внезапно догадался Сьевнар. Предчувствие смерти! Нет, он не боится, нельзя бояться, просто холодок внутри, просто робость…
Юный Эйрик Щека не выдержал первым, с криком наскочил на Безумного.
Лязгнули, схлестнулись мечи. Агни без труда отбил его атаку, и Эйрик тут же отлетел в сторону, сбитый ударом длинной ноги в живот. Так и шлепнулся на задницу. Остальные воины двинулись вперед, прикрыли его, выставив перед собой клинки.
Агни оскалился еще шире, глядя в небо невидящими глазами, и двинулся полукругом в другую сторону, словно исполняя без музыки неслышный, завораживающий танец.
Кто-то из бывалых ратников говорил – есть в жарких странах такие змеи, что смотрят на жертву и парализуют ее одним взглядом, вспомнил Сьевнар совсем некстати. Как ни быстро мелькнуло это воспоминание, но оно отвлекло его. Он почти пропустил момент, когда Агни сам кинулся на них, неожиданно и неслышно, как рысь из засады…
Быстро, слишком быстро!
Щека опять полетел на землю, теперь уже носом вниз, меч другого воина покатился куда-то, выбитый из рук одним могучим ударом, а больше Сьевнар ничего не видел, только горящие глаза Агни совсем рядом и его клинок, падающий сверху.
Медленно, очень медленно…
А его меч движется еще медленнее, почувствовал Сьевнар. Почему-то зацепился за тугой, плотный воздух, хотя непонятно, как это может быть…
Сьевнар с натугой вытягивал меч из плотного воздуха, но уже понимал, что не успеет отбить…
Словно само время замедлилось вокруг него!
Глупо так погибать! Все равно глупо – от рук сумасшедшего!
«Странно, мысли мелькают быстро, а клинки и люди двигаются совсем медленно!» – успел он подумать, отчетливо видя все зазубрины на хищном клинке.
И в этот момент земля провалилась под его ногами…
* * *
Ратники, поднимавшиеся вверх другими путями, рассказывали потом, как уступ, на котором Агни схватился с четырьмя молодыми воинами, вдруг задрожал словно под ударами штормового ветра. И вроде бы затрещал даже, громыхнул ударом молота Тора, отваливаясь от тела скалы.
Другие утверждали, что никакой дрожи не было, никакого грома не раздавалось. Змеистая трещина мгновенно расколола широкую грудь скалы, и каменный выступ, помедлив мгновение, просел, затем рухнул, увлекая за собой Агни Безумного и четырех воинов-охотников.
Ратники долго обсуждали потом этот странный оползень, и каждый из очевидцев доказывал свое, а остальные не знали, чему верить.
Так или иначе, и дичь, и охотники рухнули вниз с высоты не менее пятидесяти-шестидесяти локтей. Ратники, поспешая к месту падения, не наделялись найти кого-либо в живых.
Под горой действительно нашли четыре мертвых тела, изуродованных до месива камнепадом. По горячке не сразу сообразили, что воинов должно быть пять.
Кинулись искать снова. Долго возились, отваливая тяжелые камни, пока кто-то случайно не глянул вверх и не заметил, как в кронах кучки деревьев, проросших на другом утесе и изогнувших свои стволы вокруг камней наподобие вьюнов, повисло нечто похожее на человеческую фигуру.
Это оказался Сьевнар Складный, почему-то отлетевший при падении в сторону от остальных и запутавшийся в ветвях.
Когда его высвободили, то обнаружили, что он еще дышит, хотя и остается без сознания. Кровь совсем отлила от его лица, делая его бледно-серым, как у покойника. Вряд ли он долго проживет после такого падения, рассуждали пожилые воины, знающие толк в ранах…
Воины на руках перенесли Сьевнара к дому Бьерна Полторы Руки, известного тем, что одинаково хорошо лечит людей и скотину. Вежливо постучали ногами в дверь, переговорили с хозяином, внесли раненого в центральное, жилое отделение дома, с очагом и мебелью.
Для начала Сьевнара уложили на длинный, деревянный стол. Бьерн с помощью дочери и жены ловко стянул кольчугу с неподвижного тела. Кожаные одежды с присохшими от крови завязками аккуратно разрезали ножом, отмачивая теплой водой…
Все знали, когда-то Бьерн Полторы Руки ходил в далекие викинги с самим конунгом Рагнаром Победителем Великана. Конунг повредил левую руку сражаясь со злобным великаном чащи, а Бьерн чуть не потерял свою правую еще раньше, когда чужая секира, пробив кольчугу выбила из плеча лоскуты мяса и осколки кости. Рука, хоть и зажила, но тоже начала сохнуть.
Рагнар, разгорячась пивом и вином, сам отсек себе высохшую руку, а Бьерн, по упрямству натуры, решил свою вылечить. Сначала ходил по знахарям и лекарям, но их заговоры и притирания не помогали. Воин плюнул на них, сам взялся за дело. Собирал целебные травы, днями отпаривал руку в чанах с горячим, душистым настоем, даже смастерил для руки особый каркас из деревянных планок, заставлявший ее двигаться, когда дергали за веревочки.
Над таким невиданным лечением посмеивались сначала, но быстро примолкли. Рука постепенно начала шевелиться.
Наверное, Бьерну повезло больше, чем Рагнару, судили потом, в его ране не было колдовства великана – просто рана. Со временем рука начала двигаться еще лучше, пальцы уже могли хватать предметы, а локоть – сгибаться. Такой сильной как раньше она не стала и гнулась плохо, сутками вращать весло на корабельном руме он уже не мог. Но все-таки рука перестала быть мертвой, служила хозяину как могла, хотя прежняя сила все-таки не вернулась.
Быстрые на язык жители фиордов прозвали его Бьерн Полторы Руки.
А воин, вылечив себя, начал лечить других, постепенно сделав это своим ремеслом. Так и пошло…
– Молодые тех времен уже не застали, только знают о них со слов стариков, – неторопливо рассказывал о давних временах Полторы Руки, разоблачая раненого. – А какие люди были! Какие воины! Какие великие подвиги совершались во славу богов! Сколько водных дорог было пройдено, сколько богатства добыто с мечом в руке. Нет, сейчас уже не найдешь таких героев…
Бьерн любил поговорить о былом. Но целительское дело знал, даже его журчащий, негромкий голос звучал словно бы успокаивающе.
– А ратника вашего я вылечу. Если живой до сих пор, если богам угодно сохранить ему жизнь, может, и вылечу… Да вы хоть любого спросите – кто самый сведущий в лекарском деле на побережье? Бьерн Полторы Руки, скажут! И правильно скажут! Бьерн Полторы Руки, хвала Одину, долго живет, многое знает… К кому все бегут, если скотина хиреет, если зубы ноют, если кости ломит? Ко мне все бегут, помоги, мол, избавь… А если можно помочь, почему ж не помочь? Воин ваш, конечно, искалечился сильно, косточки живой не осталось, но если будет угодно богам, значит, выживет… – без остановки журчал Полторы Руки.
Дружинники оставили хозяину серебра, еще потоптались во дворе и ушли.
