Текст книги "«СВЕРРЕ» ЗОВЁТ НА ПОМОЩЬ"

Автор книги: Николай Внуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

***

6 мая 1946 года.

В Нюрнбергском дворце юстиции сто двадцать второй день заседает Международный военный трибунал.

Судят главных фашистских военных преступников.

Сегодня допрашивают обвиняемого Вальтера Функа. Допрос ведет представитель обвинения от США Додд.

ДОДД. Я предъявляю трибуналу документ 1031-ПС, датированный 28 мая 1941 года. Это секретный протокол совещания у министра Функа. На этом совещании говорилось об изготовлении фальшивых денежных знаков для использования их в России... Вы припоминаете, подсудимый Функ?

ФУНК. Нет.

ДОДД. Взгляните на этот документ, его номер 1031-ПС, США-844... Вы говорили о проблеме валюты на территориях, которые собирались оккупировать, и это было за месяц до нападения (на Россию) и спустя месяц после назначения Розенберга (имперским министром по делам оккупированных «восточных областей»), не так ли?

ФУНК (роется в лежащей перед ним стопке документов). Я не могу найти это место... Но, конечно, когда эти территории были бы завоеваны, пришлось бы заняться и таким вопросом...

ДОДД. То, что вы говорили о намеченном пуске в обращении фальшивых рублей на Украине и Кавказе, это действительно имело место?

ФУНК. Да...

Из протоколов Нюрнбергского процесса

Состоящий на службе у СД шпион Ильяс Базна по кличке Цицерон исполнял обязанности камердинера британского посла в Турции сэра Натчбулл-Хьюгесона. Когда посол спал, Цицерон вытаскивал из кармана брюк своего хозяина ключ от сейфа и снимал фотокопии со всех документов, имевших гриф «Совершенно секретно».

Гитлеровцы выплатили Цицерону за полученные сведения 300 тысяч фунтов стерлингов. Когда Цицерон, бежав в Южную Америку, решил воспользоваться этими деньгами, оказалось, что его надули. Все 300 тысяч состояли из фальшивых банкнотов...

Ежегодно в море в результате различных

несчастных случаев погибает до 280 судов

и около 200000 человек.

Из статистического бюллетеня ЮНЕСКО

Норд-ост, 35 миль

4 октября 1963 года в два часа по московскому времени второй радист рыболовного траулера «Быстрый» принял самую спокойную вахту: предстояло только два сеанса связи – с портом приписки Мурманском и с рыболовецкой базой, которая находилась где-то в районе Шпицбергенской банки. Все остальное время можно было читать «Золотого теленка», взятого у механика, или слушать хорошую музыку.

Радист закурил, подправил волосы под оголовье наушников и отодвинул шторку иллюминатора.

Ночь была темная и тихая, только едва уловимое дрожанье пола под ногами да неожиданный всплеск волны за толстым стеклом напоминали о том, что маленький траулер движется среди этой тьмы и что внизу, в жарком и светлом машинном отделении, работает вахта машинистов, а наверху, на закрытом мостике, выдерживая курс, стоит у штурвала рулевой Арсен Гобедашвили.

Радист включил станцию и взглянул на часы.

Хронометр показывал два часа одиннадцать минут по московскому времени.

Радист слегка усилил громкость приема и начал медленно поворачивать ручку настройки приемника. И сразу же стали слышны голоса Земли.

Обрывки музыки, неоконченные разговоры, такты песен, сотни спешных радиограмм, тысячи позывных летели над темной водой Баренцева моря. В пластмассовых кружочках наушников, перебивая друг друга, пищали слова, составленные из точек и тире.

Радист еще немного усилил громкость приема и прислушался.

– СТ21К... СТ21К... – пело в наушниках тонким комариным голоском.

«А! Опять этот радиолюбитель из Танжера вышел в эфир на свободный поиск. Интересно, с кем он сегодня познакомится? – подумал радист. – Эх, взяться бы сейчас самому за телеграфный ключ да поболтать с кем-нибудь. Спросить, какая у них погода, что за фильмы идут в кино.

Жаль, что нельзя вести любительские разговоры при помощи корабельной радиостанции. Сиди, слушай, не мешай другим... Ты на вахте, а они отдыхают. Знакомятся, делятся новостями, после удачной связи посылают Друг другу красивые карточки QSL с видами городов, верблюжьих караванов в желтых песках и белых самолетов над зелеными островами. От карточек пахнет добротной типографской краской и дальними странами, и при взгляде на них кажется, будто во всем мире гремит яркий, нескончаемый праздник».

– СТ21К... СТ21К... – продолжает выстукивать танжерец.

И вот наконец в тонкий комариный звон врывается басовитое гуденье шмеля:

– СТ21К, СТ21К, я – УР23А. Слышу вас хорошо, три балла. Готовы ли вы к приему?

– УР23А, УР23А! – радостно отстукивает танжерец. – Вас понял, вас понял. К приему готов. Говорите! Говорите!

– Я – Таллин, я – Таллин, – гудит УР23А. – Меня зовут Антс. Передатчик пятнадцать ватт. Антенна диполь. Как слышите?

– УР23А, вас понял. Слышимость четыре. Меня зовут Роберт Дрэйк. Передатчик десять ватт. Антенна всенаправленная.

Радист чуть-чуть поворачивает ручку настройки.

Говорит остров Гуам. Какая-то Джин Споук жалуется через половину земного шара Ральфу Сильвестру с Гернсея:

– У нас второй месяц ни капли дождя. Носа не высунуть из бунгало. Сижу у передатчика, опустив ноги в таз с водой...

– Я – Дик Диксон из Окинавы, – вмешиваются в разговор решительные точки и тире. – Джин, ты помешалась на погоде. Расскажи о чем-нибудь другом.

– О чем? – тоскливо спрашивает Джин.

Легкий поворот ручки, свист обрезанных волн – и в наушниках громкие, похожие на барабанную дробь слова:

– Мексиканская Гвадалахара. Говорит Луис Морагрега.

– Алло, я тебя слышу, Луис. Три балла. Дэвид Паккард из Манагуа.

– Дэвид, дружище, я уже пять минут пытаюсь связаться с тобой. Если встретишь Монику Росу, передай, что ее брат Грегорио ушел на Галапагосы на экспедиционной яхте «Антей».

«Эти хорошо знают друг друга», – думает радист, прислушиваясь к нарочито небрежной и в то же время профессиональной работе ключами. Так работают только любители высокого класса, умеющие установить связь с любым районом земного шара за несколько минут.

– У меня целая гора новостей, Дэвид. Вчера в четырнадцать восемнадцать по Гринвичу удалось принять передачу русского спутника. Записал ее на магнитную ленту. Хочу...

И тут в наушники вошел новый сигнал, быстрый и громкий, как пулеметная очередь. Он состоял всего из трех повторяющихся букв, но это были такие буквы, что у радиста захватило дыхание и он весь подался вперед, налегая грудью на выдвижной столик. Рука замерла на ручке настройки.

Но сигнал оборвался так же неожиданно, как и возник, и в наушниках осталось только слабое гудение тока и где-то в невероятной дали чуть слышное потрескивание морзянки.

Радист взглянул на хронометр. Два часа тридцать три.

Он прижал левый наушник ладонью, чтобы лучше слышать, и повернул рукоятку громкости до упора.

Гул усилился, и на фоне этого гула кто-то тягуче выстукивал длинные ряды цифр – сводку погоды.

Радист знал, что такой сигнал никогда не посылается в эфир один раз. Его всегда повторяют. Повторяют до тех пор, пока рука в состоянии лежать на ключе. Он ждал, машинально читая сводку: «Облачность три, осадки двенадцать, ветер четыре...»

Резиновая заглушка наушника отпотела, он слегка сдвинул ее и потянулся за папиросами, и в тот же миг в эфире вновь вспыхнули и понеслись три страшные повторяющиеся буквы:

«SOS – SOS – SOS – SOS – SOS!»

И по той быстроте, с которой выстукивал их неизвестный радист, по тону сигнала, звенящего, как готовая лопнуть струна, было понятно, что это не обычное «просим помощи из-за поломки машины» или «помогите, сели на мель». Это был крик корабля, застигнутого страшной бедой.

– SOS!.. SOS!.. SOS!.. – кричал корабль. – Я – «Сверре». Я – «Сверре»... 74°12' северная широта, 25°17' восточная долгота... Я – «Сверре»... погибли шкипер и почти вся команда... SOS!.. SOS!.. Именем бога помогите... Я – «Сверре»... умоляю – не медлите... ниже ватерлинии 7... 7... 7 ... ж... ж... ж...

...И опять в наушниках только ровное гуденье тока. И ночь за медной обоймой иллюминатора. И два часа срок одна минута на светящемся циферблате часов.

Радист осторожно повернул ручку настройки вправо и влево, но эфир молчал. Тогда, сдерживая дрожь в пальцах, он записал радиограмму на бланк и включил внутреннюю переговорную линию.

– Арсен, дорогой! – сказал он в микрофон. – Ты меня слышишь? Разбуди капитана. Нужно аврал. Я только что принял SOS.

Потом он развернул карту и нашел точку с координатами 74°12' северной широты и 25°17' восточной долготы.

Она лежала в тридцати пяти милях северо-восточнее от курса «Быстрого» в районе Западного Желоба.

«СВЕРРЕ» ИЗ СТАВАНГЕРА

В пять часов тридцать две минуты «Быстрый» вошел в район, где терпел бедствие корабль. На промысловой карте это место называлось квадратом 2437.

Погода держалась на редкость тихая. В это время года на Баренце обычно шесть, а то и семь баллов. А тут свежак на четыре. Волны почти лениво облизывают борта траулера.

В ходовой рубке у машинного телеграфа рядом с Арсеном Гобедашвили, глубоко надвинув на голову фуражку с потемневшим крабом и зябко ссутулив плечи, стоял капитан Сорокин. Он вглядывался в темень за ветровым стеклом. Губы капитана были недовольно сжаты, и всем своим видом он как бы говорил: «В такую погоду добрые рыбари работают днем и ночью, а мне эта ночка подкинула «SOS»... Вот и выполняй производственный план...»

На «Быстром» никто не спал. Рыбаки и матросы набились в кают-компанию, стояли у бортов и на крыльях ходового мостика, вглядываясь в ночь. Все уже знали о сигнале бедствия, и всем хотелось помочь неизвестному кораблю.

– Подходим к месту, – сказал старший помощник Гришин и уткнулся лицом в резиновый тубус радиолокатора. Там на экране мерцал, равномерно обходя круг, узкий зеленоватый луч. Иногда он выхватывал из темноты россыпь мелких желто-зеленых звездочек, которые быстро тускнели и гасли и при следующем обороте луча возникали уже в другом месте круглого поля. Но это были всего-навсего только верхушки наиболее крупных волн.

Потом на самом краю экрана высветился длинный штрих, четкий, слегка изогнутый, похожий на вытянутую; запятую. Он упорно вспыхивал на одном и том же месте, и его ни с чем нельзя было спутать.

– Есть, вижу! – воскликнул старший помощник, щелкая переключателем масштаба. – Расстояние две с половиной мили.

Капитан включил командный микрофон и вызвал радиста.

– Как связь со «Сверре»?

– Не отвечает, – сказал радист.

– Свяжись с Мурманском. Передай: «Подходим к потерпевшему. Радиосвязь установить не удалось». Да, запроси еще, какие суда находятся в ближайших квадратах. Все.

Он обернулся к старпому.

– Как думаешь, что у них там стряслось? Почему молчат?

– Две мили два кабельтова, – сказал тот, не отрываясь от локатора. – Через пятнадцать минут все узнаем, Владимир Сергеевич.

Капитан включил палубный динамик и вызвал сигнальщика.

В рубку заглянул круглолицый матрос в клеенчатой зюйдвестке.

– Ступай на прожектор, Сидоренко, – распорядился капитан. – Пиши с перерывами в полминуты: «Идем на помощь». Понятно?

– Понял, Владимир Сергеевич.

Сидоренко прихлопнул дверь рубки и загремел сапогами по трапу мостика.

Через минуту электрический луч пробил в темноте серебристый туннель, длинным овалом лег на воду, скользнул вдаль и растаял в тумане.

– Как Мурманск? – справился капитан у радиста.

– Сообщили, что между нами и портом нет ни одного судна.

– Так, – сказал капитан и снова, недовольно сжав губы, прищурился в темноту.

– Слева по борту огни, – тихо произнес старший помощник.

Капитан резко всем телом повернулся влево.

– Ага, вижу, – сказал он и рывком переложил ручку машинного телеграфа на «малый вперед».

«Быстрый» качнулся на волне, замедляя ход. Над морем, на расстоянии полумили от него, мерцали две желтые звезды, а между ними, пониже, зеленая.

– Право руля! – сказал капитан. – Звуковой сигнал!

Воздух дрогнул от короткого удара сирены, но неизвестный корабль не ответил на голос траулера.

– Не слышат, что ли? – проворчал капитан. – А ну-ка, Арсен, дай штук пять коротких!

Снова гудки сотрясли воздух, и снова «Сверре» ничего не ответил.

– По-моему, это не «Сверре», – сказал старший помощник. – Он несет ходовые огни.

– Посмотрим, – пробормотал капитан и переложил телеграф на «стоп».

В тот же миг луч прожектора снова упал на воду, прошелся широкой дугой по верхушкам волн и остановился, высветив дрейфующий корабль.

Это был темный с тяжелыми обводами корпуса грузовик, из тех, кого во всех портах мира называют «работягами» и на разгрузку и погрузку загоняют подальше от быстроходных океанских интеллигентов, куда-нибудь по соседству с угольными причалами. Много таких кораблей ходит по морям и океанам земли, делают они свою незаметную работу – перевозят из страны в страну лес, руды, уголь, зерно, цемент, и до того к ним привыкли на морских дорогах, до того они примелькались, что обращают на них внимания не больше, чем на какой-нибудь самосвал на окраинной улице большого города.

И когда такой грузовик, обдутый всеми ветрами, попробовавший воды всех морей и океанов, отработает свой положенный срок, он тихо умрет на каком-нибудь заброшенном корабельном кладбище в компании таких же стариков, и его имя будет аккуратно вычеркнуто из регистровых книг и так же аккуратно забыто.

Капитан поднял бинокль. В хрустальной глубине стекол обрисовалась нависшая над водой корма и белые буквы названия.

– «Сверре». Порт приписки – Ставангер. Норвежец, – сказал он. – В ходовой рубке свет. В иллюминаторах по борту тоже. Какого же черта они молчат?

– Сидоренко! – окликнул капитан в микрофон. – Сигналь, какая помощь нужна. Сигналь до тех пор, пока не ответят.

Прожектор замигал короткими и длинными вспышками, и «Сверре» то выпрыгивал из мрака, то снова пропадал в темноте, повинуясь кнопке переключателя.

И опять норвежец не ответил на вопрос траулера.

– Отставить, Сидоренко, – сказал капитан, убедившись, что ответа не будет. – Не выпускай его из луча. Гришин, спускай на воду шлюпку. Бери с собой Кравчука и Агафонова. Выясни, что там произошло.

Когда старший помощник ушел, капитан снова поднял бинокль. Его насторожило то, что на воде вокруг «Сверре» не было ни одной шлюпки, ни одного спасательного плотика. И никакой суеты на палубе. Ничего, что обычно сопровождает катастрофу. Будто норвежец застопорил машину и лег в дрейф на час, самое большее – на два из-за какой-нибудь мелкой поломки.

Он вдруг вспомнил, что в радиограмме, принятой ночью, говорилось что-то о ватерлинии. Внимательно осмотрел нижнюю часть борта от носа до кормы, но ничего необычного не увидел, кроме грузовой марки, недавно подновленной белой масляной краской.

– Тебе не кажется, что мы пришли слишком поздно? – услышал он за спиной голос штурмана, поднявшегося в рубку.

– Поздно? – обернулся к нему капитан.

– По-моему, люди с него уже кем-то сняты.

– А целое, с ходовыми огнями судно брошено на произвол судьбы? Ну-ка посмотри на ботдек. Внимательно посмотри. – Сорокин протянул штурману бинокль.

– Странно, – пробормотал штурман, всматриваясь в надстройки норвежского судна. – Они даже не расчехлили шлюпки.

– Вот то-то и оно! – сказал капитан. – Люди у него все на борту, это ясно, как день. Да и чего им бежать с корабля, находящегося на плаву?

– A SOS? Такое не дается в эфир ради шутки. «Именем бога... погибли шкипер и почти вся команда...» Почти вся команда, – повторил штурман. – Наверное, они уже там все... того...

– Что – того? – резко спросил капитан.

– Ничего, – сказал штурман. – Чертовщина какая-то. Возьми. – Он передал капитану бинокль и вышел из рубки.

С открытого мостика было хорошо видно, как шлюпка «Быстрого» подошла к «Сверре», как старший помощник забросил на борт кошку и как все трое поднялись на палубу. Некоторое время они стояли, оглядываясь, словно привыкая к чужому судну, потом гуськом прошли к ходовой рубке и исчезли в темном проеме открытой двери.

Прожектор погас.

И когда глаза отдохнули от яркого света, капитан увидел над восточной стороной моря слабое мутное пятно рассвета, одного из последних рассветов, предшествующих долгой полярной ночи.

Прошло полчаса.

Течение медленно разносило суда в стороны. Свободная от вахты команда траулера слонялась по палубе, посматривая на серый силуэт норвежца. Тралмейстер, делая вид, что его ничто не интересует, пинал ногой ржавые бобинцы трала и ворчал что-то насчет капитана, которому везет на что угодно, только не на рыбу. Радист разговаривал с Мурманском.

На носу расположилась группа рыбаков. Они сидели на ящиках, курили, переговаривались.

– Девять лет плаваю, – сказал один из них. – Был на Сахалине, на Камчатке, в бухте Ногаева и никогда не слышал, чтобы корабли давали такие странные SOS.

– С перепугу ишшо не такое дають, – отозвался бородатый засольщик в телогрейке и голубом берете. – Вот, помню, в Архангельске года три назад, летом было. Ветер пошел восемь баллов, свежак. Мы тогда на Колгуевском мелководье болтались. Тама волна – во! – с пятиэтажный домишше. Сперва капитан решил к Канину двинуть, потом отставил. Задумал штормовать в море. Целее, мол, будем. Там, вишь, у Канина банок превеликое множество. Напорешься в темноте на какую – могила. Ну, значит, поужинали мы, завалились на койки, штормуем. Вдруг вахтенный чуть не на карачках вкатывается к нам в кубрик, глаза белые, морда что глина.

«Братцы! – орет. – Парусник нам встречь параллельным курсом. Весь черный. И без огней!»

Повскакали мы, это, с коек и на палубу. Мамочки мои, наверху погода-то по-серьезному даеть. Только на ногах удерживайся. Смотрим – и в самом деле, низкий, черный, и не параллельным курсом, а напрямик на нас кроеть. То зароется по самую палубу в волну, то, значит, опять выскочит. Мы рты поразевали, стоим и что дальше делать – не знаем. А этот, значит, все ближе и ближе. Потом вдруг – р-раз! – подняло его на гребень и – ф-фьють! – мимо правого борта. Пронесло... Мы опять в кубрик полезли. Вдруг этот вахтенный как заореть: «На корме! Глядите! В кильватере!»– и как грянется по трапу в машину. Мы как глянули и чуть тоже не рванули с палубы кто куда. Этот черный развернулся, значит, на полном ходу, парусами почти до воды достал, потом выправился и – за нами... Тут, скажу вам, у мене внутри тоже вроде забулькотело. «С чего бы это он? – думаю. – И как при таком ветре поворот оверштаг сумел?» А черный, значится, все наседаеть. Уже метрах в двадцати за нашей кормой прыгаеть. Тут вахтенный из машины выскакиваеть и уже не ореть, а хрипом таким говорит: «Кончаемся, братцы. Машина обороты сбавляеть по неизвестной причине...» – и на карачках по трапу на мостик к капитану. Мы, конешное дело, за ним. Капитан сам за рулем, волосы дыбарем, глаза аж светятся... «Давай, – кричит, – SOS! Сейчас море будет из наших жен вдов делать!» Ну, тут, значится, радист и сыпанул сигнал на всю железку. Только отбарабанил все, что в таком случае положено, наша старушка как прыгнеть вперед, как рванеть... К делу кто-то прожектор засветить догадался. Навели свет на корму, смотрим – в кильватере яхта учебная, вся в пене, уже полузатонула, и паруса – в клочья... Откель ее, горемычную, сорвало, так и осталось неведомо. Не успели прожектор погасить, как она дно показала. Вот оно как в море бывает...

Засольщик в телогрейке умолк и сплюнул в сторону.

– А что у вас с машиной-то приключилось, почему обороты теряла? – спросил молодой матрос, с наивным восхищением слушавший рассказ.

– А вот что. Когда яхта, значится, мимо нас проскакивала, в воде швартовый конец от нее на наш винт навернуло. Ну мы ее как бы на буксир взяли. Машина ход потеряла. Потом конец перетерся, винт получил ход, мы и прыгнули...

– Ловко врешь!.. – сказал кто-то.

– Хошь – верь, хошь – проверь, – пожал плечами рассказчик.

Кругом засмеялись.

– Ребята, а вот я однажды попал в такой...

– Слева по борту судно под норвежским флагом! – закричали с мостика.

Все разом вскочили.

Уже заметно посветлело, и в этом тусклом белесом свете был довольно хорошо виден приближающийся к «Быстрому» низкобортный кораблик с двумя грузовыми стрелами у невысоких мачт. На корме его двумя арками поднимались траловые дуги, на которых темными складками висел трал, видимо недавно поднятый и еще не уложенный вдоль бортов.

– Такие же рыбари, как мы, – сказал кто-то. Через несколько минут суда сошлись на расстояние голоса.

Норвежец слегка отработал назад, чтобы погасить скорость, и застопорил машины. И тотчас на палубу из внутренних помещений стали подниматься рыбаки. Неторопливые, бородатые, все, как один, одетые в серые парусиновые куртки, они степенно подходили к поручням, облокачивались на них и спокойно смотрели на русский траулер, перебрасываясь короткими, сквозь зубы словами. Из ходовой рубки вышел широкий седой старик в синем свитере и, быстро перебирая ногами, боком, как краб, сбежал по трапу на палубу. В руке его отсвечивал белой жестью мегафон. Подойдя к борту, он поднял мегафон и отрекомендовался по-английски:

– «Фиск» из Тромсё. Капитан Хельмар Диггенс. Мы приняли «SOS». Что случилось со «Сверре»?

– Траулер «Быстрый». Мурманск. Выясняем причину катастрофы, – ответили с мостика.

– Что у них там стряслось? – переспросил Диггенс.

– Ничего не известно. Наши люди на борту «Сверре».

– Нужна помощь? – немного подумав, спросил Диггенс.

– Еще не знаем.

– Не по-нашенски делают, – сказал молодой засольщик. – Наши прямо пошли бы к «Сверре» и стали бы помогать.

– Не положено. Права такого нету, – сказал матрос, стоящий рядом.

– Какое там право, если люди гибнут? – удивился засольщик.

– Ты, парень, видать, недавно в море и ничего не знаешь. Есть такое

международное правило. Называется «сэлвидж контракт» – договор о спасении» Вести спасательные работы имеет право только тот, кто первым подошел к гибнущему судну. Вот если договорятся капитаны, тогда могут спасать вместе. Ведь за спасение платят специальную премию.

– И нам тоже заплатят? – с любопытством спросил засольщик.

Матрос посмотрел на засольщика, как на школьника.

– Запомни, парень: мы никогда не зарабатываем на несчастье других.

Тем временем Диггенс о чем-то договорился с Сорокиным, и траулеры начали медленно сходиться. С обоих кораблей за борта выбросили кранцы11
  Кранцы – плетенные из пеньковых концов подушки, предохраняющие борта от ударов.


[Закрыть], и через минуту «Быстрый» мягко вздрогнул от толчка. С палубы на палубу полетели швартовые концы, и вскоре суда закачались борт о борт на одной и той же волне.

Диггенс, вблизи похожий на треугольник, вершиной поставленный вниз – такие широкие у него были плечи, – перешел на «Быстрый». И почти сразу же вслед за этим от «Сверре», отогнанного течением кабельтова на три, отвалила шлюпка и запрыгала на водяных горбах, взмахивая стрекозиными крыльями весел.

Диггенс и Сорокин прошли в кают-компанию. Капитаны сели за стол друг против друга. Норвежец со сдержанным любопытством оглядел помещение, потом вынул из кармана трубку, набил ее табаком и закурил.

– Мы приняли «SOS», – повторил он.

– В какое время? – спросил Сорокин.

– Пять двадцать пять по Гринвичу.

– Ага! И сигнал больше не повторился?

– Нет. Мой радист слушал эфир непрерывно.

– У вас есть текст?

– Да.

Диггенс достал из кармана листок и подал его Сорокину.

Капитан прочитал текст.

– Точная копия нашего. Что вы хотите знать?

– Все.

Сорокин усмехнулся:

– Я тоже хотел бы знать все. А пока знаю только водоизмещение «Сверре» и то, что он не отвечает ни на какие сигналы.

Диггенс выпустил изо рта клуб дыма и положил на стол руки, похожие на узлы канатов.

– Мы отправили на «Сверре» шлюпку для выяснения дела, – сказал Сорокин.

– Будем ждать вашу шлюпку.

– Кофе? – предложил Сорокин.

– Икке, – сказал Диггенс. – Не надо. Благодарю.

– В каком районе вы ловите? – спросил Сорокин чтобы поддержать разговор.

– Зюйдкап.

– Удачно?

– Ит дазнт метэ. Сносно. А вы?

– Район Копытова и Медвежинской банки.

– Хорошо?

– Неважно. Идет только морской окунь.

– Мелкая треска стала на Баренц, – сказал Диггенс и поковырял в трубке каким-то гвоздем, привязанным черным шнурком к чубуку. – Вся хорошая треска уходит к Исланд.

С палубы донеслись топот ног, громкие голоса, потом раздались шаги по коридору, дверь кают-компании распахнулась, и вошли Гришин, Кравчук и Агафонов.

Диггенс сунул трубку в карман и грузно, всем телом повернулся к вошедшим.

Лицо у Гришина было бледным и каким-то остановившимся. В руках он держал толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете. Агафонов и Кравчук тоже выглядели растерянными. Они исподлобья смотрели на матросов, набившихся в помещение, как будто не веря, что вернулись на родное судно.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Сорокин.

– Плохо, – сказал Гришин и положил на стол перед Сорокиным тетрадь в черной клеенке. – Вот судовой журнал «Сверре». Они там все мертвые, Владимир Сергеевич...

В кают-компании наступила такая тишина, что стало слышно, как внизу, в машинном отделении, воет осветительное динамо. Потом кто-то чертыхнулся шепотом. Сорокин так резко повернулся к старшему помощнику, что стул под ним взвизгнул.

– Что такое?

– Они умерли, – повторил Гришин. – Все умерли. Капитан, штурман, матросы. Двадцать два человека.

– Почему?

Гришин не ответил и потянулся к графину с водой. Кто-то налил стакан и протянул ему. Старший помощник выпил воду двумя большими глотками и вытер ладонью пот со лба.

Диггенс, прислушивавшийся к словам незнакомого языка, спросил:

– Hvad vad snakker? What does he speak?

– Команда на грузовике мертва, – перевел Сорокин. – Причина не выяснена.

– Дэм! – произнес норвежец и стал шарить по карманам. Найдя трубку, он выколотил ее о край стола и снова засунул в карман.

– Рассказывай все толком, – кивнул Сорокин Гришину.

– Ну... мы поднялись на палубу, – начал старший помощник. – Я несколько раз окликнул: «Эй, на борту!» Никто не ответил. Ни на юте, ни на баке никого не было. Никаких следов паники или аварийных работ. Ничего... Тогда мы поднялись в ходовую рубку. Она была освещена, и мы сразу же увидели капитана. Он лежал между гирокомпасом и рулевой колонкой. Вернее, не лежал, а полусидел, прислонившись спиной к стойке компаса... Лицо... страшное было у него лицо. Как будто перед смертью он кричал или задыхался...

Гришин снова провел ладонью по лбу, вытирая пот.

– И глаза у него были открыты. А на губах – пена... вроде как у эпилептика...

– Мы все так и подались к выходу, – сказал Кравчук. – Лицо у него было, как у удавленника, – такое темно-красное, с синевой...

– Такие бывают, когда человек умрет от угара, – сказал Агафонов.

– Да, похоже на угар, – подтвердил Гришин. – Мы несколько минут стояли, не зная, что делать. Потом начали осматривать рубку, чтобы понять, что его так испугало...

– То не в рубке, то було снаружи, – снова перебил Кравчук. – Вин його як побачив, так зараз и вмер...

– Кого побачив? – спросил Сорокин.

– А я знаю кого? – сказал матрос. – Но чогось побачив, это хвакт.

– Подожди, не путай, – сказал Гришин. – Об этом потом. Так вот, осмотрели мы всю рубку. Все уголки. Ничего! Все в полном порядке. Даже самописец эхолота работал, исправно отбивая нулевую линию и рельеф дна под килем. Потом принялись за тело. Оно было уже холодное и не гнулось... И на нем не оказалось ни одного синяка, ни единой ссадины. Сильное, здоровое тело.. Я не врач, не могу сказать определенно, но впечатление такое, будто он умер от угара и от страха одновременно...

– Вы раздевали мертвого? – спросил Сорокин.

– Не полностью. Только по пояс.

– Что он говорит? – не выдержал Диггенс, не сводивший во время рассказа глаз с лица Гришина.

Сорокин перевел.

Норвежец засопел и покачал головой.

– Потом мы пошли во внутренние помещения. Везде было включено электричество. Полы затянуты каким-то мягким пластиком, вроде ковровой дорожки. Идешь – и не слышно шагов. Неприятное ощущение. Будто крадешься...

– Конкретнее, Михаил, – сказал Сорокин.

– Ну... открыли первую попавшуюся дверь и очутились в штурманской. Маленькая такая... У них планировка судна совсем не такая, как у нас. Да и судно-то ведь другого типа... В рубке лежали двое. Штурман и еще какой-то... Может быть, помощник. Они лежали на полу. Штурман еще держал в руке карандаш. Так крепко держал, что даже пальцы побелели... Наверное – судорога. Помощник лежал ближе к выходу, и руки у него были подобраны под грудь. Будто хотел приподняться и не мог... На планшете лежала карта, и на ней синей чертой проложен курс на Вардё. А начинался курс в Баренцбурге...

– Баренцбург – Вардё? – спросил Диггенс, уловив в рассказе знакомые названия. – Он шел из Баренцбурга в Вардё, так?

– Да, – кивнул Сорокин.

Диггенс что-то пробормотал и начал набивать трубку из кожаного кисета.

Гришин вопросительно посмотрел на Сорокина.

– Он говорит, – перевел Сорокин что пять лет работал на этой линии. Возил на Шпицберген продукты, а оттуда – уголь. Он говорит, что это – обычная грузовая линия. Никогда на ней не было катастроф. Он говорит, что удивлен тем, что случилось со «Сверре», и что это больше похоже на чертовщину, чем на нормальную катастрофу.

Гришин пожал плечами.

– На любой линии может произойти катастрофа. Даже на самой спокойной... Так вот, мы осмотрели весь корабль. Шестерых нашли в кают-компании. Двое лежали в машинном отделении. Остальные – в каютах. Все в самых невероятных позах, будто они корчились от сильной боли. И у всех – выражение ужаса на лицах... У всех без исключения. Будто они увидели что-то невероятно страшное... А машины и механизмы в порядке. Репитер телеграфа стоит на «стоп». Значит, они сначала положили судно в дрейф, а потом... Может быть, что-нибудь в судовом журнале...

– Посмотрим, – сказал Сорокин.

Он придвинул к себе черную тетрадь, принесенную Гришиным.

В электрическом свете гладкая черная клеенка блестела, будто облитая водой, и Сорокин провел по обложке ладонью, словно хотел удостовериться, что она суха. Потом открыл журнал...

Диггенс придвинулся ближе к капитану.

– Ага, – сказал Сорокин. – Они вели записи на английском. Это уже легче. Вот и фамилия капитана: Пер Ивар Танген.

Он посмотрел на норвежца.

Диггенс качнул головой: нет, он не знает никакого Тангена. Да и мало ли капитанов в Норвегии носит имя Танген?

Сорокин снова склонился над плотными желтоватыми страницами и начал просматривать записи, сделанные несмываемым карандашом.

В тишине слабо шелестели страницы да напряженно дышали люди.

Наконец Сорокин поднял голову.

– Обычные вахтенные записи, – сказал он. – Вот последняя: «0 часов по Гринвичу. Смена вахт. Курс зюйд-вест, ближе к весту. Больных на борту нет». Все.

– Да, немного... – сказал радист. – Видимо, все произошло очень быстро. Буквально за несколько минут.

– Именно за несколько минут, – сказал капитан. – Эта просьба именем бога...

– Суеверный радист, – сказал кто-то.

– Э, нет, это не суеверие, – сказал капитан. – Только человек, у которого не осталось никакой надежды, будет молить о помощи именем бога. Наверное, люди умирали один за другим, потому что сразу после этих слов он передал: «Погибли шкипер и почти вся команда». Обратите внимание – не умерли, а погибли. Значит...