Текст книги "Я – Ясон. Книга 5"
Автор книги: Николай Андреев
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
3 августа
Пинчук позвонил Романову рано утром. Спросил, как у него, чумы, идут дела и тут же, не давая ответить, предложил этим вечером, не позже восьми, съездить в поселок Черемисово, где проживали мать и сын Нюры Маняшкиной – бывшей домработницы Давида Дадиани.
– Сама Нюрка, как ты слышал, умерла несколько лет назад. Но бабка, насколько мне известно, еще при памяти и должна помнить, где живет дядя Миша – ее то ли кум, то ли сват.
– Ты хочешь сказать, дядя Миша, который работал у Дадиани садовником, знает, где искать Медею? – спросил Романов. – Откуда такая уверенность, если не секрет?
– По словам соседей Давида, которых я навестил два часа назад, дядя Миша работал в саду Дадиани в день, когда те всем семейством переезжали на новое место. Значит, должен знать!
Несмотря на то, что Романов так не считал, известие о том, что в порядком затянувшихся поисках Медеи появился первый след, обрадовало его. Пообещав быть в Липовке ровно в восемь часов вечера, он положил трубку и принялся готовиться к поездке за город.
***
Проскочив мост над заросшей густым камышом речкой, от которой осталась разве что одна дорожная табличка с названием, Нексия въехала в село, расположенное на склоне пологой горы. Руководствуясь указаниями Пинчука, некогда бывшего здесь на похоронах Нюры Маняшкиной, Романов свернул с центральной улицы сразу после того, как пересек первый перекресток, и остановил машину в глухом широком переулке возле небольшого зеленого дома.
Ткнув пальцем в сторону висевшей перед калиткой голой лампочки, Пинчук сказал: здесь. Отцепил ремень безопасности и, отвечая на приглашение Романова составить ему компанию, сказал, что лучше подремлет на свежем воздухе.
– Ты, кстати, чума, там тоже особо-то не рассиживайся! – сказал он, раскладывая переднее сиденье. – А то у меня свидание в полночь. Как бы не опоздать!
После чего разлегся на сиденье и, широко зевая, принялся рассказывать о своей подружке и ее ревнивом муже, из-за которого они, два голубка, вынуждены встречаться исключительно по ночам, когда муж, вреднюга, уходит в третью смену.
Маняшкины: баба Фрося – полная семидесятилетняя старуха, ее внук Боря – нервный, ни минуты не сидевший на месте худенький паренек двадцати пяти лет и его жена Надя – дородная молодая женщина, внешне похожая на бабу Фросю, встретили Романова настороженно. Но уже через минуту, узнав в нем человека, которого совсем недавно показывали по телевизору и даже за что-то хвалили, усадили за стол и принялись угощать чаем.
К чаю, кроме варенья, печенья, конфет, меда, подали крупно нарезанные помидоры со свежими огурцами, хлеб, сало, сырую колбасу и холодную курицу.
Окинув недовольным взглядом стол, баба Фрося предложила отведать домашней настойки. Налила в четыре маленькие розовые рюмки красную жидкость из большой трехлитровой бутыли, дно которой устилали мелкие ягоды, и произнесла тост за знакомство. С благодарностью выслушала похвалу Романова в адрес напитка и, не обращая внимания на укоризненные гримасы внука, принялась рассказывать рецепт его приготовления. От рецепта плавно перешла к рано умершей дочери Нюре, очень любившую эту настойку; от дочери Нюры к Давиду, у которого та много лет работала и которого называла не иначе как душегубец; от Давида-душегубца к тому, ради чего и пришел Романов – местожительству деда Михаила.
– В городе он живет, у магазина, наискось от базара. Улица, как сейчас помню, Борисоглебская называется, в честь, значит, святых мучеников Бориса и Глеба, дом один и квартира тоже один… А на кой он тебе?
Романов сказал, что через деда Михаила хочет отыскать Дадиани.
– А они тебе на кой?
– Да так… Дело есть к ним одно.
– А… – протянула старуха. – Ну, коли дело, тогда конечно.
Почувствовав в голосе бабы Фроси обиду за нежелание говорить о людях, о которых ей, видимо, было что сказать, Романов спросил: отчего, если не секрет, ее дочь – Нюра – называла Давида Дадиани душегубцем.
– А каким еще словом его, ирода, называть? – удивилась та. – Жен своих, что первую, что вторую, со свету сжил? Сжил! Так и Нюрка моя тоже через его попреки захворала! Всё ему, видишь ли, не так! То чай простыл, то харчи не солоны, то штаны не тем концом отглажены. Хотела я ему как-то пойти сказать: сам-то ты, безобразник, до какого греха дочь свою довел?.. Да уж ладно. Придет срок, Бог ему сам всё, что надо скажет.
Только баба Фрося замолчала, как в разговор вступил Боря. Вскочив со стула, он принялся рассказывать о том, о чем, по его мнению, не договорила бабушка. О первой законной жене Давида, от которой у него остался сын Георгий с дочерью Софико, и о второй, гражданской, Любови Перебежкиной, местной девушке, родившей Медею – самую красивую шлюху из всех, с кем ему когда-либо довелось встречаться.
Услышав слово «шлюха» Романов решил, что ослышался. Повернул голову в сторону Бори и попросил повторить еще раз.
– А вы разве не знали? – сев на место, смущенно захихикал тот. – Медея, она же это… как её… сексоманка – больная сексоманией. Мать об этом говорила, когда ту в швейцарскую психушку упекли.
Надя поправила мужа: не сексоманией, а сексомнией.
– Да какая разница! – пренебрежительно махнул рукой Боря.
– Большая! При сексомании больной идет на половой контакт сознательно, а при сексомнии – сексуальном лунатизме – неосознанно, находясь в сомнамбулическом сне.
Боря желчно рассмеялся. Спросил: откуда она – медсестра с полутора классами черемисовского образования – может об этом знать.
– А язык человеку на что? – обиделась Надя. – Спросила я! У Елены Марковны – нашего психиатра – после того, как ты мне рассказал об этой девушке!
Мысли Романова, и так находящиеся в беспорядке, окончательно запутались. Не в силах сосредоточиться ни над одной из них, встал из-за стола и, торопливо поблагодарив бабу Фросю за угощение, направился к выходу. У дверей остановился, вслух повторил адрес деда Михаила – улица Борисоглебская, дом один, квартира один – и в сопровождении Бори вышел во двор. Увидев, как тот украдкой переложил из одного кармана в другой металлический кастет, спросил: зачем он ему.
Боря нажал на клавишу электрического выключателя. Показал на загоревшуюся над калиткой лампочку, тут же атакованную ночной мошкарой, и пожаловался на то, что уже который вечер, кто-то расколачивает ее.
– Замучил! Я вставлю – а он, как стемнеет, расколачивает! Я вставлю – а он, как стемнеет, расколачивает! Не иначе, издевается, гад!.. Но ничего, ничего! – погрозил в ночь кастетом. – Вчера я его чуть не поймал, сегодня точно отловлю! И уж тогда ему будет не до издевок!
Пожелав Боре удачи, Романов вышел на освещенную лампочкой улицу.
«Это что же получается? – подумал он. – Выходит: Медея лунатичка? Гуляет по ночам в чем мать родила, и во время сомнамбулического сна неосознанно совокупляется с первыми встречными, как это чуть было не произошло со мной у меня на квартире?»
Задумчиво глядя себе под ноги, Романов подошел к Нексии. Открыл левую переднюю дверцу и завел двигатель. Подумал, что кого-кого, а его, живущего на четвертом этаже пятиэтажного дома, назвать первым встречным, можно только с большой натяжкой.
Не обнаружив в салоне Толи Пинчука, Романов высунул голову из машины и негромко окликнул его.
«И потом… Что это за лунатичка такая, что ездит на заднем сиденье то ли большого, то ли высокого, то ли черного, то ли зеленого автомобиля?.. Вопрос, однако».
– Иду, иду! – донесся хриплый голос Пинчука.
Прошло несколько секунд и из темноты выплыла его огромная фигура.
– Ну, как? – спросил он, садясь рядом. – Узнал адрес?
Включив первую передачу, Романов медленно нажал на педаль акселератора. Открыл рот, чтобы передать разговор с Маняшкиными, но тут же, огорошенный внезапно появившейся мыслью, закрыл.
«А имею ли я право разглашать тайну болезни Медеи, которую она и ее родственники хранят, как зеница око?»
Решив: уж кто-кто, а Толя Пинчук, похоже, по уши влюбленный в Медею, обязан знать если не всё, то почти всё, что касается предмета своего обожания, сказал, что выяснил, по какой причине дочь Давида разгуливает по городу в одной ночной рубашке. Сказал и тотчас, словно это касалась его в той же степени, как и отца Медеи, почувствовал острый стыд оттого, что кто-то еще будет знать о том, что она способна отдаться практически первому встречному.
Романов собрался с мыслями и, отвечая на вопрос Пинчука: так по какой причине Медея разгуливает по городу в ночной рубашке, сказал: по причине того, что является лунатичкой. Затем подумал о том, что ответ получился слишком формальным для того, чтобы выглядеть убедительным, и, почти не разжимая губ, добавил:
– Это всё, что мне удалось узнать о ней. И больше ни-че-го!
В этот момент на панели приборов автомобиля загорелась красная лампочка. Резко затормозив, Романов вышел из машины. Поковырялся в двигателе и, на ходу вытирая руки тряпкой, подошел к Пинчуку.
– Надо сходить за водой.
– Что-то случилось?
– Шланг охлаждающей жидкости слетел. Всё, блин, вытекло!
– Ну, так иди, чего стоишь.
Не теряя времени, Романов открыл багажник. Достал полиэтиленовое ведро, вытряхнул из него скопившийся мусор и направился к дому Маняшкиных, до которого на глаз было не меньше двухсот шагов. У дома, споткнувшись о кочку, грязно выругался. Слова, сорвавшиеся с уст, прозвучали в ночи столь отчетливо и громко, что ему стало неловко за себя. Он осмотрелся по сторонам в надежде на то, что его никто не услышал и, пообещав себе впредь быть осторожнее с крепкими выражениями, направился дальше.
Не дойдя трех метров до края освещенного круга, в центре которого мерно раскачивалась над калиткой голая лампочка, Романов услышал два коротких щелчка. Одновременно со вторым лампочка лопнула, улица погрузилась во тьму, а откуда-то из-за горки наваленных дров промелькнула чья-то тень. Не успел он задуматься над тем, что это были за щелчки, по какой причине лопнула лампочка и что за тень промелькнула из-за горки наваленных дров, как почувствовал острую боль от удара в лицо.
Романов потерял сознание. Через какое-то время, обнаружив, что лежит на спине и из последних сил отбивается от человека, пытающего дотянуться до его лица кастетом, крикнул: «Что ты делаешь, гад? За что?». Человек с кастетом резко и оттого неожиданно развел руки в стороны и, воспользовавшись тем, что лицо Романова на мгновенье оказалось незащищенным, ударил лбом по переносице. Романов взвыл. Перекатившись со спины на живот, подмял нападавшего под себя и, ни на секунду не переставая выть от боли и ненависти к тому, кто причинял эту боль, принялся осыпать его градом ударов. В этот момент кто-то схватил Романова за туловище и отбросил в сторону. Через секунду-другую, поднял с земли и понес. Романов сделал попытку вырваться, но, услышав голос Пинчука, приказавшего не дергаться, утих.
Добежав до Нексии, Пинчук бросил Романова на заднее сиденье. Сам сел за руль и, не разбирая дороги, погнал автомобиль подальше от того места, где произошла драка.
Романов с трудом открыл глаза. Провел липкой ладонью по лицу сверху вниз и спросил жалобным голосом: как они теперь доедут до города без воды.
Не отрывая взгляда от трассы, Пинчук ответил:
– Вода есть в небольшом болотце в пяти минутах езды от Черемисово. Там зальемся.
– А как зальемся-то? Ведра-то у нас – тю-тю, нет!
– Не беда. Выкрутимся.
– Да? Это хорошо.
Облегченно вздохнув, Романов упал на сиденье. Не в силах ни о чем думать, кроме как о потерянном ведре и красной лампочке на панели приборов автомобиля, закрыл глаза.
Из всего, что было дальше, Романов помнил немногое – то, как Пинчук на кухне промывал чаем залитые кровью глаза, прилаживал ко лбу куски оторванной кожи и терпеливо отвечал на одни и те же вопросы: что с автомобилем и как они доехали до дома.
4 августа
Окончательно Романов пришел в себя только утром следующего дня. Лежа на кровати, он внимательно разглядывал потолок спальни и неторопливо размышлял о том, что Медею все же несправедливо считать, а тем более обзывать шлюхой.
И тут он с удивлением обнаружил, что, оказывается, больше не желает заниматься ее поисками.
«А зачем? – удивился тому, что не почувствовал этого нежелания раньше. – Какой в этом смысл? Ну, найду я ее? Ну, скажу о том, что она теперь не одна? И что? Кому это надо? Ей? Мне? Что я реально могу для нее сделать?»
Поняв, что сделать для Медеи реально ничего не может, а, главное, не хочет, Романову стало стыдно. Закрыв глаза, он представил себе девушку-грузинку с губами, сжатыми так, словно ее только что уведомили об исчезновении последнего человека, способного помочь в беде, и вслух обозвал себя бездушной свиньей. А чтобы усилить отвращение к себе – бездушной свинье, отрекшейся от того, кто ждал от него защиты – кубарем скатился с кровати, встал на четвереньки, пукнул, хрюкнул, поднялся на ноги и подбежал к зеркалу. Ткнул пальцем в обезображенное лицо и приказал себе в назидание за предательство навсегда запомнить его таким, как сейчас – уродливым и мерзким.
– Ну, зачем я ей нужен? Я слабый! Я старый! Я больной – мне надо срочно показаться в поликлинике врачу!
Подобно загнанному в угол человеку, цепляющему за спасительную мысль, в надежде на то, что, следуя ей, сумеет преодолеть обстоятельства, толкающие на необдуманные поступки, Романов, ухватился за фразу: «Я старый, я больной, мне надо в поликлинику к врачу». Вытащил из ящика письменного стола паспорт с медицинским страховым полисом, сдернул с вешалки куртку и выбежал в подъезд.
Спустившись с четвертого этажа на второй, Романов остановился, увидев поднимающего навстречу человека в зеленой фетровой шляпе, несколькими днями ранее чуть ли не до смерти напугавшего его. Наблюдая за тем, как тот передвигался по лестнице: устало и неторопливо, подумал о том, что ничего необычного, а тем более угрожающего в его внешности нет.
«И чего я, спрашивается, тогда запаниковал? Обычный мужчина, каких десятки в нашем доме… Вот сейчас спокойно, не суетясь, он поднимется на три ступеньки…»
Незнакомец сделал несколько тяжелых шагов наверх.
«Поравняется со мной…»
Незнакомец поравнялся.
«Сунет руку в карман плаща…»
Незнакомец засунул руку во внутренний карман плаща.
«Достанет оттуда ключи… Нет-нет, не ключи – нож! – вспыхнуло в мозгу Романова. – Нож он достанет из своего кармана и воткнет мне в самое сердце!»
Человек в шляпе вынул из кармана носовой платок. Чихнул, вытер нос, и, не поднимая глаз, медленно прошел мимо вытянувшего в струнку Романова.
Проводив его испуганным взглядом, Романов медленно осел на ступеньки лестничного марша. Обхватил руками голову и, пытаясь унять дрожь, снова подумал о том, что если прямо сейчас не узнает: с какой целью Медея приходила к нему в полночь в одной ночной рубашке, уже никогда не избавится от страха быть убитым в подъезде собственного дома.
Ясон во Фракии (Из рассказа «Записки аргонавта»)
Вскоре прибыли мы к берегам Фракии. Вышел нам навстречу слепой старец. И был он до того слаб, что еле держался на ногах. Поприветствовав взмахом худой руки, упал в изнеможении на землю и заплакал горькими слезами.
Старца звали Финей. Был он некогда великим прорицателем. Однажды обиделись боги за то, что, злоупотребляя полученным от Аполлона даром, открыл он не тому, кому надо тайны Зевса и наслали на него беспощадных гарпий – полудев-полуптиц. Стоило теперь Финею приступить к трапезе, как прилетали они к нему и, распространяя вокруг себя страшное зловоние, пожирали пищу.
Рассказав о своих нескончаемых страданиях, старец стал молить меня о том, чтобы исполнил я некогда полученное им пророчество – освободил его от этой напасти.
Я ему, понятное дело, пообещал. Потом, конечно, забыл. Потом, когда в самом разгаре веселого пира прилетели какие-то то ли дурно пахнущие женщины в обличье птиц, то ли птицы в обличье дурно пахнущих женщин, и испоганили своим дыханием вино, снова вспомнил. А, вспомнив, приказал крылатым сыновьям Борея – Калаиду с Зетом, наказать их.
Устремились на гарпий бореады. Долго преследовали их, пока, на¬конец, не настигли у Плотийских островов. Обнажили мечи свои, но тут явилась Ирида – посланница богов – и повелела: Калаиду с Зетом оставить гарпий в покое, а гарпиям в свою очередь оставить в покое Финея.
С тем и вернулись во Фракию крылатые сыновья Борея. А Плотийские скалы стали с тех пор называться Строфадами – островами Возвращения.
Узнав о своем освобождении от гарпий, на радостях поведал нам Финей о том, какие опасности ожидают нас на пути в Колхиду, и то, как преодолеть их.
– Ждут вас впереди страшные Симплегады – две сталкивающиеся друг с другом в море огромные скалы, – предрек он. – Чтобы проплыть между ними, пустите впереди себя голубя, и если пролетит он – смело двигайтесь дальше… По прибытию в Колхиду призовите себе на помощь Афродиту, ибо только она может помочь вам завладеть золотым руном… Что же касается тебя, Ясон, то дни твои, видится мне, истекут, когда истечет срок жизни «Арго».
Внимательно выслушали мы Финея. Поблагодарили за помощь, за гостеприимство и утром, еще раз до отвала накормив старика, продолжили плавание.
Быстро нес нас «Арго» по волнам моря. Но вдруг услышали мы отдаленный шум, напоминающий рев приближающейся бури, перекрываемый раскатами грома. Опустили весла свои, и, решив разобраться: в чем дело, вышли на палубу.
То, что увидели, потрясло нас до глубины души. Две скалы – две громадные каменные глыбы, закрывающие вход в Эвксинский Понт, на наших глазах внезапно разошлись, образовав узкий пролив, в который тут же устремились потоки мутной воды, и через какое-то время со страшным грохотом сомкнулись. Море в ответ всклокотало, как кипяток в докрасна раскаленном котле, поднялось до туч и, увлекая за собой обломки некогда разбившихся кораблей, рухнуло вниз, едва скалы встали на место.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
