Текст книги "Петербургский ростовщик"

Автор книги: Николай Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Николай Алексеевич Некрасов
Петербургский ростовщик

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Потап Иванович Лоскутков, ростовщик.

Лиза, его дочь.

Иван Федорович Налимов, влюбленный в Лизу,

Неизвестный господин.

Издатель.

Краснохвостов.

Акулина Степановна.

Ростом ахов.

Подзатыльников, приказчик без места.

Слуга.

Театр представляет комнату ростовщика, загроможденную шкафами и разного мебелью; на шкафах несколько штук столовых часов, множество подсвечников и проч.; на стульях неубранные платья, в углу ружья, на полу тюки и т. д.

Явление 1

Лоскутков и Налимов.

Налимов. Так вы решительно отказываете мне в руке вашей дочери?

Лоскутков. Я? Сохрани меня бог! Да лучшего жениха для моей дочери я никогда не желал! Только…

Налимов. Только, Потап Иваныч…

Лоскутков. Только будем говорить откровенно, как благородные люди.

Налимов. Говорите.

Лоскутков. Вы хотите, чтоб я отдал за вас мою дочь? Ну хорошо… то есть чтоб я отдал вам ее совсем, как следует, и до нее не касался, никакой от нее пользы не получал… Хорошо… Я знаю, вы человек благородный,– вам, когда пятнадцать лет пройдет, пряжку за беспорочную службу дадут… да как же вы хотите, чтоб я отдал вам ее безо всего?

Налимов. Помилуйте, если вам угодно будет дать что-нибудь в приданое… я за особенное счастие почту…

Лоскутков. Та! та! та! Вот тут-то и запятая! А я говорю, не угодно ли вам будет что-нибудь подарить… так… в знак родственного расположения.

Налимов (всплеснув руками). Господи! В первый раз слышу такие слова от благородного человека! (В сторону.) Ракалия! (Громко.) Все отцы еще награждают приданым дочерей своих.

Лоскутков. Мне дела нет до других отцов. Пускай себе хоть всё дочерям отдадут, а сами по миру ходят, а я вот как рассуждаю… вы теперь нанимаете кухарку… человека, что ли… ну, холостой человек – может, и другие расходы есть. Берете у меня дочь – женитесь… натурально, делаете приобретение… А? сочтите-ка, сколько у вас останется г. барышах от того, от другого… Э? Можете даже кухарки не нанимать… я уж о других расходах не говорю… А мне ничего… я бедный человек… кормил, поил ее… Знаете, у ней всегда такой аппетит, фунта по четыре хлеба на день съедала… ей-богу, как благородный человек. Уж не знаю, в кого она такая уродилась… Я совсем, кроме луку н хлеба, ничего не люблю, а жена-покойница даже лук роскошью называла… мало того, я даже башмаки дочери моей покупал! Черт знает! Разорение! Никто под залог башмаков но приносит! Даже учителя хотел ей нанять. И теперь отдай я дочь ни за что!.. Ха-ха-ха!.. да выкорми я поросенка… щенка выкорми я, приличное воспитание дай – да вы же мне за него деньги бы дали!.. А ведь дочь моя не щенок… не щенок, Иван Федорович!

Налимов. Уж конечно, какой же щенок, Потап Иванович!.. Кабы щенок, стал ли бы я свататься!

Лоскутков. То-то же… Слава богу, такой же она человек, как и все… да еще я вам скажу… вы вот только через пятнадцать лет пряжку за беспорочную службу получите, а ведь она у меня… ну, понимаете… со двора ни ногой… присмотр за ней был строжайший всегда… сами можете рассудить… голубица… Петербург – не глушь какая-нибудь… Суньтесь-ка… да вы, я вам скажу, Иван Федорыч, такого кусочка ввек не видали… хе-хе-хе!.. Богачи, знаете… у них тысячи нипочем… ко мне захаживали… будто денег занять… Хе-хе-хе!.. а сам бы, я думаю, тысяч пять отвалил!

Налимов. Ах, Потап Иваныч!

Лоскутков. Ну что Потап Иваныч! Чего испугались? Я дело говорю.

Налимов. Вы за деньги готовы отца родного продать!

Лоскутков. А что?.. Да уж умер… царство ему небесное (крестится), в академию медицинскую можно бы… да жена тогда была еще жива… Куда! руками и ногами! А ведь сгнил же в земле.

Налимов. И все сгнием, Потап Иваныч.

Лоскутков. Сгнием, сгнием, и пеплу нашего не останется!… Ох! грешные мы люди. (Вздыхает.) Вот па днях умер художник Косточкин… недели за две до смерти пришел ко мне… ради бога, говорит, одолжите двадцать пять рублей, только на два дня… я вам в заклад картину принесу… одна рама, говорит, больше стоит… (Показывая на картину.) Вот эта самая… всё говорил – знаменитого художника какого-то… просил не продавать… непременно, говорит, выкуплю… Да вот и надул, шельма! Взял да и умер в самый день срока! Уж нет хуже народа, как художник, сапожник, извозчик да перевозчик,– правду пословица говорит. Купите, Иван Федорыч, картину… недорого… свою цену возьму… ей-богу, свою… положите пятьдесят рубликов.

Налимов. Да на кой мне ее черт?.. (В сторону.) Ах! какая мысль пришла мне в голову… Хорошо, ей-богу, хорошо. (Подходит к картине.) Картина удивительная в самом деле… вы дешево ее не отдавайте, она, я думаю, тысячи две или три стоит.

Лоскутков (с радостью). Три тысячи!.. Благодетель… Неужели?

Налимов. Она должна быть работы Микель Анжело – как бишь еще? – Вуэнаротти… да, Буэнаротти… или Рафаэля Сакцио… Сакцио… позабыл, ну да всё равно… я сам у вас этой картины купить не могу, я порекомендовать могу.

Лоскутков. Благодетель! я в ножки поклонюсь… Публиковал уж в "Полицейской газете": за смертью художника продается-де картина отличной немецкой работы, с изображением трех собак, двух свиней и барана и человека в черкесской шапке,– да что-то никто не является…

Налимов. Хорошо, постараюсь!.. Сегодня же, может быть, к вам придут смотреть… Ну а уж вы насчет Лизаветы Потаповны?…

Лоскутков. С удовольствием… вы только подарочек приготовьте… так, тысячки две ассигнациями… что вам стоит для будущего тестя похлопотать!.. да, знаете, поскорей. На днях бы и свадьбу сыграли – вот покуда и подвенечное платье есть… вчера принесли… Женился молодчик какой-то… через недельку всё приданое проиграл… а на другую уж и есть нечего… подвенечное платье побоку… ха-ха-ха! Суета сует! А Лизе оно как раз впору… коротенько немножко, ну да кто же на ноги у невесты станет смотреть.

Налимов. Грех, Потап Иванович, насчет таких подарочков толковать… ну да уж что с вами делать… может быть, как-нибудь и достану… А покуда прощайте.

Лоскутков. Не забудьте же картину порекомендовать… А как зовут художника, который ее рисовал?.. Неравно, знаете, покупатель зайдет… хорошо этак ему запустить.

Налимов (в дверях). Микель Анжело Буэнаротти. (Уходит.)

Явление 2

Явление 2

Лоскутков (один). Буанаротти… Буонаротти… какая фамилия странная… что за Буонаротти?.. должно быть, бестия чрезвычайная был! из самой фамилии видно… Вот когда бы за картину тысячки три в самом деле взять… да с Ивана Федорыча тысячки две… вот бы оно и того… можно бы трески купить и другие лакомства дозволить себе… Добрейший человек Иван Федорыч, только я дочери так ему не отдам… жирен будешь!.. Стыдитесь, говорит,– вот те раз; да чего же тут стыдиться? А опять пусть даже было бы и стыдно, а деньги всё-таки следует взять… деньги великое дело, я за деньги готов на всё решиться. Вот черта так совсем в свете нет: я несколько раз призывал его – хотел душу продать, и дешево бы взял, ей-богу, за пустяки отдал бы… не является! Вот поди – верь тут ученым!.. Я и ничему не учился, да поскорей их собственным умом добрался, в чем штука-то… как сам денег-то не накопишь, так черт тебе их не даст. Нет, она, денежка-то, мудрено достается. Много я труда положил.

Было года мне четыре,

Как отец сказал:

"Вздор, дитя мое, всё в мире,

Дело – капитал".

И совет его премудрый

Не остался так:

У родителя наутро

Я украл пятак.

С той поры к монете звонкой

Страсть вдруг получив,

Стал у всех я собачонкой,

Кто богат и чив.

Руки им из угожденья

Я лизал, как льстец,

И семи лет от рожденья

Был уж я подлец!

Вскоре свыкся понемногу

С ролею скупца

И, ложась, молился богу,

Чтоб прибрал отца.

Добрый, нежный был родитель,

Но в урочный час

Скрылся в горнюю обитель,

Навсегда угас!

Я не вынес тяжкой раны,

Я на труп упал

И, обшарив все карманы,

Горько зарыдал.

Продал всё, что было можно

Хоть за грош продать,

И деньжонки осторожно

Начал в рост пускать.

Чтоб нажиться, лез из кожи,

Лук да редьку ел,

Ни спины, ни рук, ни рожи,

Верьте, не жалел.

Всех завел, провел и вывел,

С кем сойтись пришлось,

И, пока не оплешивел,

Брал процент с волос:

По картинке новомодной

Их я отпускал

И в цирюльню ежегодно

Косу продавал.

Вот теперь зато, под старость,

Есть немножко тут (показывая на карман),

Пусть приходят люди в ярость,

Говорят: он плут!

И за что ж бранить за это,

Мне отец сказал:

"Честь – фальшивая монета,

Плутни – капитал!"

И черт знает как нынче испортился свет! Молодые люди совсем перестали кутить; а который и кутнет – смотри год-другой, а на третий и образумится… и уж к тебе ни ногой! Благородные разные страсти у людей были: в картишки иной мотнет – па другой день, глядишь, жена с салопом к тебе и бежит! А нынче дрянь, сущая дрянь! Преферанс копеечный! грош проиграют, да после толков на рубль… и уж из благородных людей к нашему брату – почти никого… разве отставная кухарка к тебе с Песков какая-нибудь забежит… кофейку захочет выпить… притащит целый ворох тряпья: посмотреть много, а за всё-то десять копеек напросится.

Звонят.

Вот опять кого-то господь дает.

Явление 3

Лоскутков и неизвестный господин.

‹Неизвестный› входит и прямо обращает внимание на картину, останавливается и несколько минут стоит, как бы пораженный.

Лоскутков следит за каждым его движением.

Неизвестный (сам с собою). Превосходно! Восхитительно! Великий Микель Анжело! Узнаю твою чудотворную кисть!

Лоскутков (про себя). Что он говорит?.. Хвалит?.. (Потирает руки.) Эге! Эге! ге!

Неизвестный (одушевляясь). Современная живопись ничего не представляет, что бы могло сравниться с этим великим произведением – по чувству, но колориту, по глубокому знанию природы и человека. Великое, гениальное произведение, которому нет сравнения, нет цены!

Лоскутков (про себя). Нет цены!.. Господи! За что мне такое счастие!

Неизвестный (более и более одушевляясь). Несли б нашелся человек, который мог со временем подарить искусство подобным произведением,– мильонов мало бы для вознаграждения этого необыкновенного человека, этого гения…

Лоскутков (про себя). Мильон! Батюшки! он меня с ног сшибет!

Неизвестный (в совершенном восторге). На колени перед этим великим произведением искусства!.. На колени!.. О, если б я мог украсить им мою картинную галерею… всё мое состояние, плод многолетних трудов… на колени! (Падает на колени.)

Лоскутков. Всё состояние?.. На колони! (Падает на колени за неизвестным.)

Неизвестный (оглядывается и как бы выведенный из самозабвения). А, вы здесь?.. Вы хозяин этой картины?

Лоскутков (притворяясь растроганным). Постойте, постойте еще немного перед этим великим произведением… дайте и мне постоять… Я вот сейчас только вошел и прямо – бряк на колени… не могу выдержать: у меня уж такое чувствительное сердце.

Неизвестный (значительно). Вы сейчас только вошли?

Лоскутков. Я всегда, когда вхожу в эту комнату,– в это святилище, можно сказать,– тотчас становлюсь на колени, и, верите ли, слезы прошибают меня, старика.

Неизвестный. Стало быть, вы ничего не слыхали?

Лоскутков. Ничего.

Неизвестный. А я, знаете, уже с четверть часа вошел; смотрю и говорю себе: ничего особенного, картина как картина, и так, для шутки, упал на колени.

Лоскутков (в сторону). Ври! ври! голубчик! На дурака напал! (Громко, с иронией.) Да, конечно, если хотите, я и сам так только, по привычке,– а в картине в самом деле нет ничего особенного, просто, можно сказать, дрянь.

Неизвестный. И правда ваша – дрянь… никакого решительно достоинства.

Лоскутков (в сторону). Эк его! понес, нечего сказать, понес! (Громко.) Ни малейшего… так, для виду только; ну, знаете, всё лучше, как на стене что-нибудь висит.

Неизвестный. А что вы за нее возьмете? Я, признаться, люблю картины, даже дрянь покупаю… для меня была бы только картина.

Лоскутков (в сторону). Складно врет разбойник! (Вслух.) Я не подорожусь.

Неизвестный. А как?

Лоскутков. Да что долго-то толковать! Давайте сорок тысяч бумажками.

Неизвестный. Почтеннейший! вы с ума спятили! да она больше тысячи рублей не стоит.

Лоскутков (вскрикивает). Тысячу рублей! (В сторону.) С первого раза тысячу рублей дает! да я бы тебе, дураку, за сто рублей вчера еще продал ее! (Вслух.) Нет, она, верите ли богу, мне самому в пятидесяти тысячах пришлась… десять тысяч только так уж сбавлю: ну, поистерлась немножко, и то, и другое…

Неизвестный. Возьмите тысячу рублей.

Лоскутков. И не подумаю… да пусть она лучше пропадет, сгниет; да я лучше детям ее оставлю… по крайней мере, благодарить будут. Дайте двадцать пять тысяч и господь с вами!

Неизвестный. Две тысячи!

Лоскутков. Нельзя, клянусь моим богом, нельзя, себе дороже стоит – посмотрите, работа отличнейшая; нерусский, я думаю, делал… где русскому так ухитриться!

Неизвестный. Ну как хотите. Прощайте! (Идет к двери.)

Лоскутков (в сторону, струсив). Батюшки! уйдет, ей-богу, уйдет! Вот тебе и две тысячи! (Вслух.) Послушайте, была не была – десять тысяч!

Неизвестный (в дверях). Четыре!

Лоскутков (жалобным голосом). Благодетель! не разорите! себе дороже стоит… положите хоть пять.

Неизвестный. Ну так и быть, пять. По рукам, вот задатку пятьсот рублей; вечером приду за картиной и остальные все привезу.

Лоскутков (прячет деньги, в сторону). Надул! (Громко.) Ну по рукам.

Неизвестный (в сторону). Надул! (Громко.) Только смотрите же: картина за мной… и не подменить… не то я вас по судам затаскаю… прощайте! (Уходит.)

Явление 4

Лоскутков, потом Лиза.

Лоскутков. Господи! Бывает же такое счастие человеку! И за что? Висела на стене картина… черт знает какая… ни виду, ни великолепия… Вдруг приходит к тебе человек и так, ни с того ни с сего, дает тебе пять тысяч… Подлинно рука провидения… Жаль, что я сто тысяч не запросил; он бы, может, мне и двадцать вдруг отвалил…

Входит Лиза.

Дочь моя, обними меня! поцелуй своего родителя!.. Я счастливейший человек из смертных! Те башмаки, что не выкупила в срок Перетачкина,– так и быть, я тебе их дарю!

Лиза. Насилу-то вы образумились… спохватились, что нельзя же дочери вашей без башмаков ходить! Очень благодарю… Ну вот я сейчас их и надену… хочу идти к Александре Григорьевне.

Лоскутков. Ну так я и знал! К Александре Григорьевне! Что у тебя за дружество с ней!.. и чего там, кажется, долго сидеть… пообедала, да и марш домой… Сплетни, пересуды. Она только, я думаю, и толкует: "Что у вас? как? да много ли?" А ты и распустишь язык… Ах, куда бы я рад был, кабы ты даже совсем не шаталась к Александре Григорьевне.

Лиза. Вот еще! Только одна родственница и есть, да еще бы и к той не ходить…. Нет уж, как хотите, я сейчас оденусь и уйду, на весь день уйду,– мне, право, здесь с вами не очень-то весело – сухари глодать да слушать, как вы с своими гостями бранитесь…

Слышен звонок.

Вот кто-то уж и идет… ну я пойду собираться.

Явление 5

Лоскутков и Издатель.

Лоскутков. Гости! Ну, слава богу! авось удастся кого-нибудь надуть! (Делает печальную рожу и идет отворить дверь.) Пожалуйте… Ох! ох! ох! плохие времена!

Издатель. Мое почтение, Потап Иваныч. Привезли…

Лоскутков. А! привезли! Ну, доброе дело! Так, стало быть, вы согласны взять по семи копеечек под экземпляр?

Издатель. Делать нечего! Нужда! Уж если бы не крайняя нужда, богом божусь, меньше десяти копеек за экземпляр не взял бы… Сочинение превосходнейшее… известного автора… и должно в короткое время всё разойтись… А где прикажете свалить?

Лоскутков. А вот сюда… я укажу.

Издатель (в дверях). Ступайте сюда.

Входят два ломовых извозчика с тюками книг.

Что за издание! бумага отличнейшая, слог единственный и шрифт очень хорош…

Лоскутков. А вот я там рассмотрю… Эге, батюшка, да, никак, книжечки-то с виду жиденьки? А сколько тут счетом-то?

Издатель. Тысяча двести экземпляров.

Лоскутков. А сколько печаталось?

Издатель. Да столько же и печаталось.

Лоскутков. Ну, значит, не много ж разошлось!.. охота вам была бумагу переводить!.. Сюда… за мной… вот я их там пересчитаю да тотчас вам и денежки отвалю. (Скрывается в дверь направо, за ним уходят и извозчики с книгами.)

Издатель (махнув рукой). Благополучного пути!.. там им и сгнить… слуга покорнейший, чтоб я стал выкупать… нет, много будет всякую дрянь выкупать! Капиталу не хватит! А ведь вот, в самом деле, я, дурак, думал, что бог знает какой капитал наживу… Беда с сочинителями связаться… первейшие плуты! Конечно, нельзя ума отнять: умеют надуть мастерски и всегда благородным манером каким-нибудь, не то чтобы он тебя среди улицы до рубашки раздел… нет, он к тебе нечувствительным образом подъедет… на деликатной ноге… и в объятия тебе бросится, и то, и другое… а на поверку-то, глядь, ограбил, разбойник, и последнюю нитку с тебя уж тащит… назавтра, глядь, у тебя уж и лавчонку заперли, и, глядишь, с Невского-то проспекта приходится переезжать в Коломну, в Литовский замок… а он всё себе ничего, благородный человек, как и был, около другого уж мелким бесом увивается.

Наша книжная торговля

Так уж исстари идет:

Простачков невинных ловля –

Первый авторов доход!

В кабинете примут знатно

И сигарочку дадут,

И почтеннейшим печатно,

И умнейшим назовут;

С аккуратностью большою

Рассчитают барыши,

А издашь – махни рукою

И в подвалы положи!

Разорили и отстали –

Всякий с ним уже не тот!

Только деньги размотали –

Глядь, господь другого шлет!

С ним опять развязка та же…

Я и сам богат бывал,

Жил когда-то в бельэтаже,

Всех морочил, надувал;

Драл с живых и с мертвых шкуру,

Не боялся никого,

А попал в литературу,

И надули самого.

Здесь хватило б и для внуков,

Да сто книжек издал в год,

И теперь карман мой звуков

Никаких не издает!

Такая уж литература. Вот и я, как есть нечего будет, начну сам сочинять, отличным литератором буду… (Входящему Лоскуткову.) Ну что, батюшка, сосчитали?

Лоскутков. Сосчитал… Ровно тысячу сто девяносто две книжки… Теперь остается еще одно…

Издатель. Теперь остается только денежки получить – и дело с концом… только вы уж, пожалуйста, Потаи Иваныч… надеюсь, ни мышь, ни какая другая гадина… Поверите ли, такое сочинение, что стоило бы за стеклом держать.

Лоскутков. Мыши! Не беспокойтесь! Чего другого, а мышей у меня и в заводе нет! Ну так. (Берет счеты.) Тысячу‹сто›девяносто две книжки… тысячу сто девяносто две копейки… раз…

Звонок. А, видно, еще бог гостя дает. (Отворяет дверь.)

Явление 6

Те же и Краснохвостов.

Краснохвостов (из-за двери). Дома ли Лоскутков?

Лоскутков. Дома. (Вводит незнакомого господина.) Сделайте одолжение, потрудитесь несколько обождать… Я вот сию минуту… Ну так: тысячу сто девяносто две копейки – раз…

Краснохвостов (выходит вперед и рассуждает сам с собою). Шельма должен быть! А есть удивительно хочется. Что бы такое ему заложить?

Лоскутков (в стороне). Тысячу сто девяносто две копейки – три.

Краснохвостов. Когда заиграешься в карты, теряешь совсем аппетит… а проиграешься – тотчас захочется… глупая вещь!.. Обыграли, разбойники… а ведь наверняка… уж верно наверняка… я, правда, на руки пристально смотрел… да, видно, он какую-нибудь особенную штуку знает… дурак я… мне бы им закричать: подлецы вы, мошенники! может быть, который бы оплеуху дал… ну, тут бы…

Лоскутков. Прощайте.

Издатель. До свидания, почтеннейший!

Лоскутков. Всех благ жизни… (Провожает его.)

Издатель уходит.

Краснохвостов. Что бы такое ему заложить? (Рассматривая фуляр.) Хороший фуляр…

Лоскутков. Что вам угодно-с?

Краснохвостов (мрачно). Денег.

Лоскутков. Ох деньги! деньги! Что это нынче за свет! Кого ни спроси – всякий говорит, нужно денег… а куда как денежки солоно достаются… Вот и у меня, верите ли богу, денег совсем нет.

Краснохвостов. Мне только закусить… так чтоб было что-нибудь закусить… я вот вчера на прекраснейшем ужине был… черт знает, совсем есть не хотелось.

Лоскутков (свищет). Так-с.

Краснохвостов. Вот этот фуляр… французской, должно быть, работы, посмотрите, как хорошо сделан.

Лоскутков. Хорошо сделан… отлично сделан…

Краснохвостов. Ну вот, вижу, вы знаете толк в художествах. Приятно иметь дело с умным человеком,– так фуляр вам нравится? Хотите, чтоб он был ваш?

Лоскутков. То есть как? Вы хотите его мне… вечно буду благодарен вам за такой приятный подарок.

Краснохвостов. Пожалуй, если вы хотите… я вам его и подарю… Только… только, знаете, я не много ем, пустяки, крошечку – вот я уж и сыт… вы мне что-нибудь… чтобы так, знаете, можно было… немножко хоть закусить.

Лоскутков. Понимаю… отчего же? Можно и так… полтину серебра, если вам угодно.

Краснохвостов. Помилуйте… да у Леграна на полтину только зубы разлакомишь… вы бы еще два двугривенных!

Звонят. Лоскутков бежит отворить.

Мало, бестия, дает… хоть бы целковый. (Осматривает себя с ног до головы.) Хорошо бы шинель – и порядочные бы деньги можно взять… да холодно… черт возьми! И в ней-то до костей пробирает! черт знает, было всё тепло – вдруг морозы! Бывает же несчастие! подлинно, судьба всегда человеку наперекор.

Явление 7

То же и Акулина Степановна.

Лоскутков (во время монолога Краснохвостова разговаривал с ней вполголоса, отходит от нее, говоря). Хорошо-с; ваш салоп сейчас будет-с. (Краснохвостову.) Ну-с?

Краснохвостов. Так вы ничего больше полтины не можете дать?

Лоскутков. Рад бы душой… да что делать… ей-ей, не могу-с! и то беру только так… на свой страх.

Краснохвостов. Ну, давайте деньги… только знаете, еще бы что-нибудь… мне совсем мало… вот если б вы… послушайте. (Замечает, что Лоскутков старается потихоньку развязать узелок.) Это вздор… Я так, для памяти завязал. (Акулине Степановне.) А холодно на дворе?

Акулина Степановна. Вестимо, не лето… Я и теперь не могу отогреться… зуб с зубом свести… уж такой мороз десять лет не запомнят. Что, батюшка, салопчик-от уж не спровадил ли куда-нибудь?

Лоскутков. Сейчас.

Акулина ‹Степановна›. То-то же! знаю я вашу братью! умеете и в прокат отдавать… и в ломбард закладывать.

Краснохвостов (рассуждая сам с собою). А будет оттепель, непременно будет… уж в Петербурге такая погода… самая непостоянная погода. (Снимает шинель и остается в летних брюках.) Да и брюки-то на мне летние… послушайте, почтеннейший…

Лоскутков. Не могу найти… погоди, вот уж кончу с ними… тогда отыщу.

Краснохвостов. А что вы положите под шинель?

Лоскутков (с изумлением). Под шинель? Вы хотите?

Краснохвостов. Что вы так на меня смотрите? у меня кровь горячая… я ведь того… огонь… просто огонь… даже в декабре месяце мороженое ем… вот я даже шкаф прошлую зиму хотел запирать – обливаться… и что шинель? Только сверху защита, а ведь и под шинель поддувает.

Лоскутков (рассматривая шинель). Целковых десять, пожалуй, можно дать.

Краснохвостов. Десять целковых! Мало, ей-богу, мало! Рублей хоть пятьдесят положите.

Лоскутков. Не могу-с; десять, если угодно.

Краснохвостов (подумав). Ну, давайте десять… мне же легче будет выкупить.

Лоскутков (записывает что-то в большую книгу и потом отдает деньги). Коли не выкупите через месяц… уж не прогневайтесь.

Краснохвостов. На днях же приду (ловко расшаркивается), непременно приду.

Акулина Степановна. Коли не замерзнешь!

Краснохвостов. Только, знаете, вы уж, пожалуйста, никому… (Уходит напевая.)

А мой удел – сердечный холод

И безнадежная любовь.

Лоскутков. Очень порядочная шинель… рублей шестьдесят стоит… ай-ай-ай! да ведь подкладка-то дирявая… карман… а! (Шарит в кармане.) Ничего… хоть бы грош какой-нибудь был.

Акулина Степа‹новна›. Ну, полно! уж захотел у этого фуфлыжника, прости господи, что-нибудь в кармане найти! Давай же салопишко-то…

Лоскутков. Сейчас.

Явление 8

Лоскутков, Акулина ‹Степановна› и Лиза.

Лиза (входит в салопе и шляпке). Ну, папенька, я совсем готова, иду к Александре Григорьевне.

Лоскутков. Ну бог с тобой, матушка! Только не засиживайся, пожалуйста. Помни, что у тебя есть отец…

Акулина Сте‹пановна› (бросаясь за уходящей Лизой). На-тко! вона какой грех!.. Господи! Мать пресвятая богородица!.. Постой, плут ты, разбойник… душа бусурманская, картофельная… в чужие салопы дочку рядить… вишь, собралась гулять… и горя нет, что салоп-от чужой… мошенник! душегубец! (Тащит салоп.) Снимай-ка! снимай, голубушка!

Лоскутков. Не снимай! (Старухе.) Деньги!

Акулина Степановна. Вот тебе, разбойник, твои окаянные деньги! (Бросает ему деньги.) Дочь в мой салоп нарядил… дышло ты окаянное!

Лоскутков. А что же? неужто мне из-за своих денег да еще на салопы тратиться? (Берет салоп и отдает ей.) Уж приди когда опять… вдвое сдеру!

Акулина Степановна. Не приду! нога моя не будет у тебя; по всему околотку расславлю разбойника! механик ты этакой! (Уходит.)

Явление 9

Лоскутков и Лиза (плачущая).

Лоскутков. Вот уж подлинно баба глупая! Как будто что-нибудь сделается салопу! (Лизе.) Ну а ты уж вот и расхныкалась… неприлично… ей-богу, неприлично… Вот завтра, а может быть, и сегодня еще кто-нибудь салоп принесет… ну тогда и пойдешь к Александре Григорьевне.

Лиза. Да я сегодня обещала прийти!.. Стыдно вам! у родной вашей дочери салопишка нет… да не только салопа… платьишка даже нет!.. всё должна в чужих обносках ходить… идешь да боишься: опять, того и гляди, случится, как в прошлом году… Привязался ко мне на улице какой-то господин… "Где ты, голубушка, этот салоп взяла? Это, говорит, салоп моей жены…" – да чуть меня в полицию не потащил… Срам с вами! Вы хуже жида, папенька, уж всякий скажет, что вы хуже жида… Недаром она вас разбойником обругала… уж точно, настоящий разбойник! Вот я читала в одной книге про какого-то Мефистофеля, который, говорят, превращался в собаку и ел живых людей. Уж нечего сказать, вы настоящий Мефистофель!

Лоскутков. Разбойник! Мефистофель! Откуда она таких слов набралась? Дура сморозила, а ты и повторяешь: разбойник! У разбойника и руки в крови, и рожа так смотрит… да еще Мефистофеля какого-то тут приплела!

Стыдно родителя звать Мефистофелем,–

Я тебя нянчил, кормил…

Лиза.

Тухлой салакушкой, мерзлым картофелем…

Лоскутков.

Свежей водою поил.

Можешь рядиться ты в платья блестящие

С барынь богатых, больших.

Лиза.

Лучше б одно, да свое, настоящее,

Чем два десятка чужих!

Платья все выкупить могут решительно –

Пусто вдруг станет в шкафах,

И я останусь… подумать мучительно!

В чем же? В одних башмаках!

Лоскутков.

Что ж тут стыдиться-то? таять в истерике,

Выть из таких пустяков? –

Дикие, слышал я, ходят в Америке

Даже и без башмаков!

Ну, полно хныкать-то… хочешь непременно идти, так иди; я тебя не удерживаю.

Лиза. Да в чем я пойду?

Лоскутков (накидывая на нее шинель). А вот… что тут за церемонии… некрасиво, да тепло.

Лиза. Подите вы! еще бы вы в салоп нарядились, да по Невскому прогулялись.

Лоскутков. И наряжусь, ей-богу, наряжусь… Вот только ни одной шинели не будет… покупать не стану… Раз, помню, со мной и случилось… да не то чтобы из каких-нибудь пустяков, шинели или там сюртука… а то казус пренеприятный! вот я поскорей шинель в рукава… подпоясался поплотней… да так целые три недельки и выходил… даже в гостях несколько раз был… Ну, знакомый человек обедать зовет… жаль отказаться… "Что,– говорит,– ты, Потап Иваныч, в шинели?" – Да обет,– говорю,– дал не снимать шесть недель,– ношу вместо траура… а у меня, кстати, тогда только что жена умерла,– "Хорошее дело,– говорит,– обеты надобно исполнять". Вот так-то!.. век живи, век учись!.. а то расхныкалась… Чем худа шинель? (Надевает и с важностью прохаживается.)

Слышен звонок.

А, кого-то еще бог дает… ну, марш в свою комнату.

Явление 10

Лоскутков и Ростомахов.

Ростомахов. Здравствуйте, почтеннейший… читал я в газетах, у вас, говорят, продается картина с изображением трех собак, двух свиней, барана и человека в черкесской шапке,– мне, признаться, и свиньи ваши, и человек, и бараны – наплевать!.. А вот собаки меня интересуют – я собак чрезвычайно люблю; даже, могу вам сказать, уважаю. Собака – это превосходнейшее произведение природы; лучше человека… человек – тунеядец, свинья, с позволения сказать, разные мерзости делает, обкрадывает господ, а собака,– поверите ли, почтеннейший,– я сам жалею, что не родился собакой… а? лучше бы… а? да говорите же, почтеннейший! (Довольно сильно толкает его в плечо.)

Лоскутков (струсив). Совершенная правда… я даже сам чувствовал иногда желание превратиться в собаку… собаке и платья никакою не надо, и квартиры может не нанимать, и даром ее добрый человек покормит… совершенная ваша правда… бедному человеку гораздо выгоднее родиться собакой.

Ростомахов. То-то же, мой почтенный! Да будь вы собакой, я же за вас рублей бы пятьдесят, а может, и сотню дал… а теперь, по правде сказать, гроша не дам! Ха-ха-ха! Ей-богу, медного гроша не дам… Что вы так сморщились и сычом на меня смотрите…– а?

Лоскутков. Ничего-с, удивляюсь вашему красноречию, глубокомыслию, так сказать…

Ростомахов. Напрасно, почтеннейший… ничего не получите… Я за такую дрянь не плачу… а вот картину, пожалуй, куплю, если собаки хорошо сделаны… Ну что ж, продадите?

Лоскутков. К крайнему моему сожалению, не могу-с… уж продана.

Ростомахов. А, ну, продана? нечего и толковать… жаль! Я люблю картины, где этак изображают собак… у меня, я вам скажу… пропасть таких картин… даже живописца нанимаю… чуть отличится собака какая-нибудь, тотчас с нее портрет!.. десять тысяч ему в год плачу!

Лоскутков (в сторону). Десять тысяч!

Ростомахов. Чудесно делает, бестия, собак… просто собаку съел… у меня четыре комнаты увешаны собаками его работы… богатейшая галерея… слышите ли вы, черт вас возьми! (Хлопает его по плечу.) Восемьсот картин – и на всех собаки одна другой лучше… даже один кобель с желтыми подпалинами так сделан, что я в натуре лучше никогда не встречал… двухсот тысяч за него не возьму!..

Лоскутков (в сторону). Двухсот тысяч! У! какой туз!

Ростомахов.

Уж, как я, такого парня

Нет и не бывало встарь,

Весь мой дом – большая псарня,

И я сам – отличный псарь!

Широки мои владенья –

У меня с давнишних пор

Десять тысяч душ именья

И осьмнадцать тысяч свор!

Дорога моя забава –

Да зато и веселит,–

Об моей охоте слава

По губернии гремит!

Как кубарь, матерый заяц

Чистым лугом подерет

И ушами, как китаец,

Хлопать в ужасе начнет,

Тут последняя копейка

Мне не стоит пустяка,

Только б Сокол или Змейка

Подхватили русака!

Лучшим псам и стол особый,

А отличных так люблю,

Что рядком с своей особой

И с женой своей кормлю!

Уж, как я, такого парня

Нет и не бывало встарь,

Весь мой дом – большая псарня,

И я сам – отличный псарь!

Слышите ли вы, черт вас возьми! а? Вот, не хотите ли, я вам расскажу, как мы охотимся… собаки лают… гам… гам… гам… на все голоса… охотники кричат: го-го-го-го!.. трубят в рога… бррр! И вдруг заяц летит на чистое поле… Ату его, ату!.. Слышите ли вы, черт вас возьми? ну да, я вижу, вы – дрянь!.. совсем не имеете страсти к охоте… Прощайте! (Идет и останавливается перед картиной.) Эту картину вы продавали?

Лоскутков. Она самая.

Ростомахов (сам с собою). Я таких собак сроду не видывал… живые, просто живые; надо их непременно в мою свору… в мою галерею… Ха-ха-ха! (Лоскуткову.) Вы мне непременно должны этих собак продать.