Текст книги "Другие песни. Повесть (СИ)"
Автор книги: Николай Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Что, папа, теперь делать будешь?
Как часто бывало в их семье, за папу ответила мама:
– Дай отцу опомниться, он сам ещё не знает, что будет делать.
И всё-таки, Василий Васильевич ответил дочери:
– Не волнуйся, Лизок, железную дорогу мы построим, люди тысячи километров путёй строят, а нам всего-то пятьдесят метров. Но мама права: пока я не знаю, как её строить, надо подумать.
И он думал, незаметно прошёл год после его похода к первому. По городу поползли слухи, что первого от нас забирают с повышением в соседний обком партии. У Василия Васильевича появилась надежда на нового первого, которой он поделился с Витей Мохнановым. Но Витя уверенно отверг его надежду:
– Напрасно, Вася, ты на него рассчитываешь, он, как это всегда бывает, будет вести себя тихо, пока не укоренится на новом месте, пройдёт, может быть, не один год. И неизвестно, что он за человек...
И Василий Васильевич решился написать секретарю обкома партии по идеологии, этот вариант они с Витей тоже обсуждали. Написал длинное письмо со всеми своими соображениями, особенно упирая на то, что возвести этот памятник можно силами Шумновских предприятий в течение одного, двух месяцев, практически, не потребуется денежных вложений. Написал особо не рассчитывая на удачу, но она улыбнулась Василию Васильевичу. Дело в том, что Макар Степанович Бабенко, так звали секретаря, отличался любвеобильным характером, и в очередной раз его жена поймала на измене, на этот раз у женщины обнаружился ребёнок якобы от Макара Степановича, и мать ребёнка даже посмела претендовать на алименты. Жена была вне себя, побывала у первого, члена ЦК, над Макаром Степановичем нависла опала. Никто в обкоме не знал, как относится к Макару Степановичу: с одной стороны, первый осудил его поведение в очень грубой форме, сотрудники смаковали между собой слова первого как анекдот, но с другой стороны, он оставался при должности и весьма значительной! В это самое время, очень кстати, пришло письмо из Шумного от Василия Васильевича. Макар Степанович сразу сообразил, что этот Куликов, сам того не ведая, пришёл ему на помощь: во-первых, на этом мероприятии можно набрать политических очков и, во-вторых, это самое главное, как-то отвлечь всеобщее внимание от своей личной жизни; дома всё немного утряслось, жена, имея на руках четверых малолетних, в очередной раз, можно сказать, его простила. Не откладывая в долгий ящик, Макар Степанович оформил командировку в Шумнов и провёл там целую неделю. Машина закрутилась. Новый Шумновский первый секретарь тоже подоспел кстати: он, не будучи ещё членом бюро обкома, старался как следует выполнить поручение секретаря обкома, чтобы иметь на будущее влиятельного союзника в его лице; конечно, в Шумнове никто ничего не мог знать об обкомовских интригах. Шумновский первый оказался расторопным организатором, единственным слабым местом его было незнание местных условий, поэтому он постоянно консультировался с Василием Васильевичем, и результат их усилий был всё заметнее и заметнее. Макар Степанович, вернувшись из командировки, организовал приличную по размеру статью в областной газете, чем значительно укрепил свой авторитет, правда, какой-то журналист, направляемый, видимо, недоброжелателями Макара Степановича, через недели три в этой же газете умудрился написать маленькую заметку о том, что знаменитое Шумновское здание, первоначально одноэтажное и бревенчатое, благополучно сгорело дотла в первую пятилетку, а новое брусчатое двухэтажное было построено тогда же воинской частью для своих нужд, а спустя ещё пятилетку оно было передано на баланс Шумновского железнодорожного узла. Макар Степанович вызвал главного редактора и с его помощью заставил журналиста пожалеть о своих изысканиях; к тому же заметка была небольшая, и большинство граждан её и не заметило. Да и какое это имело теперь значение: памятник рос на глазах, и уже было назначено его открытие к очередному празднованию Великой Октябрьской социалистической революции. Всё было готово к сроку, торжество прошло организованно, с речами выступили Макар Степанович, Шумновский первый и другие, в том числе, конечно, Василий Васильевич; к чему детали, важнее отметить, что памятник великим событиям был открыт: настоящий паровоз, чистый и весёлый, правда, с инициалами "ИС", – старше не нашлось, да и выглядел бы он, не в пример, скромнее, и два вагона стояли там, где мечтал их увидеть Василий Васильевич. Он был счастлив, тем более так совпало, что его назначили начальником службы, старого проводили на пенсию: его поздравляли, сама Любочка поцеловала его в щёчку, ему даже показалось, что за последние дни он подрос сантиметра на два, но в сорок лет с лишним – вряд ли. Василий Васильевич не был, как видно из предыдущего, фанатом коммунистической идеи, но считал в то же время, что революция была сделана большевиками правильно: они боролись за справедливость и равноправие людей, и он, маленький человечек, внёс свой вклад в память об этом великом событии. "Может быть, – думал он, – ради этого я родился и жил на этой земле". Об Управлении дороги почти никто не упоминал. Некоторое время Василий Васильевич оказался даже местной знаменитостью: однажды у него брал интервью журналист "Шумновского рабочего", правда, написал какую-то ерунду, и дважды приглашали в студию местного радио, а первый секретарь даже предложил ему работу в райкоме партии в должности инструктора. От работы в райкоме Василий Васильевич уклонился, объяснив первому, что ему лучше быть при памятнике, чтобы содержать его в хорошем состоянии хотя бы первое время; он не мог и не хотел, между нами, отказать себе в удовольствии видеть Любочку почти ежедневно. И первый согласился с тем условием, что их разговор переносится на недалёкое будущее... Пока в силе была партия, памятник, в порядке партийного поручения от райкома, безропотно содержала дорога. Но время не стояло на месте: казалось бы, только недавно Василий Васильевич отмечал пятидесятилетний юбилей, в том же году отдавал замуж Лизу, а вот уже нагрянула перестройка... и гласность и за ними сомнения во всём прошлом. Партия, казалось бы, такая могущественная и монолитная, вдруг развалилась, о революции стали говорить не как о великом событии, а как о государственном перевороте и так далее и тому подобное. От содержания памятника (списанной рухляди) отказались и железная дорога, и городские власти, он стоял облезлый и брошенный. По ночам убывала щебёночная насыпь: несознательные горожане находили щебню другое применение, и паровоз стал клониться в одну сторону, вагоны в другую. Развалилось государство, начались сокращения, Василия Васильевича, несмотря на его желание ещё поработать, проводили на пенсию и памятник совсем остался без присмотра, выглядел угрожающе. И всё-таки у Василия Васильевича была маленькая надежда, что памятник, пусть даже в таком виде, достоит до столетия революции, но он не достоял. Совсем недавно Лиза, которая работала бухгалтером и была замужем за сыном Любочки, сообщила отцу, что исчез один вагон: в пятницу он стоял на рельсах, а в понедельник его уже не стало. Говорили, что это орудует областная акционерная фирма по заготовке металлолома. Прошло ещё недели две и второй вагон, паровоз и рельсы резали на части и грузили уже совершенно открыто средь бела дня. Василий Васильевич ходил, пытался возмущаться и хотел выяснить у рабочих: по какому праву они забирают имущество железной дороги и так далее. Рабочие не хотели с ним разговаривать, один только, похоже бригадир, сказал: "Иди, дед, не мешай! У нас приказ... теперь другие времена – другие песни!"
"Другие песни! – ворчал вслух Василий Васильевич, возвращаясь домой. – А прежние песни были зачем? Зачем была революция? Зачем гражданская война? Зачем столько жертв и жестокости?.. – Василий Васильевич был уверен, ответа на эти вопросы не знает никто. – Есть только один ответ: другие песни!"
14
