Текст книги "Разведчики-нелегалы СССР и России"

Автор книги: Николай Шварев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Однако внимательно ознакомившись с его письмом и зная его сущность, сущность Лейбы Фельдбина, в Москве пришли к выводу, что Орлов своим письмом загнал себя в угол. Каким образом?

Это лучше всего объяснил его заместитель в испанской резидентуре Наум Эйтингон. Уж он-то знал Лейбу как облупленного! Так вот Эйтингон, как пишет в своих мемуарах Судоплатов, «предложил, несмотря на измену Орлова, продолжать контакты с членами „кембриджской группы“, поскольку Орлов, проживая в Соединенных Штатах, не мог выдать своих связей с этими людьми без риска подвергнуть себя судебному преследованию. В 1934–1935 годах Орлов жил в Англии по фальшивому американскому паспорту, поэтому если бы американская контрразведка проверила „кембриджскую группу“, то Орлов мог не получить американское гражданство и был бы депортирован из США».

Точку зрения Эйтингона поддержал Судоплатов: «Я не верю, что причина, по которой Орлов не выдал „кембриджскую группу“ или обстоятельства похищения генерала Миллера, заключалась в его лояльности по отношению к советской власти. Речь шла просто о выживании».

Орлов, находясь в Испании, информировал Центр о произволе в стране, не имеющим прецедента в Европе (исключая фашистские страны). Естественно, Центру, где практика дел была близка к испанской, не очень нравилось получать такие письма от своего резидента. И это тоже послужило дополнительным стимулом для направления Орлову вызова на «Свирь».

Итак, совершив побег, Орлов прибыл с семьёй в Канаду. Находясь в Монреале, он отправил письмо Н. Ежову в Москву.

Вот текст этого письма в сокращенном виде.

«Ник. Ив. Ежову.

Я хочу объяснить Вам в этом письме, как могло случиться, что я после 19-ти лет безупречной службы партии и Советской власти, после тяжёлых лет подполья, после моей активнейшей и полной самоотверженной борьбы последних двух лет в условиях ожесточенной войны, после того, как партия и Правительство наградили меня за боевую работу в стране, где шла настоящая война, боевым орденом Ленина и Красного Знамени, – ушёл навсегда от вас.

9 июля я получил от вас телеграмму, лишённую всякого оперативного смысла, в которой я ясно прочёл, что мне по диким и совершенно не понятным мотивам устраивается ловушка на специально посланном для захвата меня пароходе „Свирь“.

Эта бездарная в оперативном плане шифртелеграмма просто являлась плохой дымовой завесой для заготовленного для меня, человека ни в чём не повинного, коварной ловушки. Для меня стало ясно, что руководство отдела переусердствовало в „чистке“ аппарата и пыталось укрепить свою карьеру намерением выдать меня… за преступника, которого необходимо ухищрениями, кстати, очень безграмотными, заманить на пароход, как „врага народа“ и потом кричать „Ура!“ и ждать награждения, как за хорошо проведённую операцию. Таким образом я знал, что моя судьба предрешена и что меня ждёт неминуемая смерть.

Никогда Партия не требовала от своих членов бессмысленной смерти, к тому же ещё в угоду преступным карьеристам.

Но даже не это, не угроза беззаконной и несправедливой расправы остановила меня от поездки на пароход… Сознание, что после расстрела меня, ссылки или расстрела моей жены, моя 14-летняя больная дочь окажется на улице, преследуемая детьми и взрослыми как дочь „врага народа“, как дочь отца, которым она гордилась, как честным коммунистом и борцом, – выше моих сил.

Я не трус. Я бы принял и ошибочный, несправедливый приговор, сделав последний, даже никому не нужный, жертвенный шаг для партии, но умереть с сознанием того, что мой больной ребёнок обречён на такие жуткие муки и терзания, – выше моих сил. Помните, всегда, я не изменник Партии и своей страны. Никто и ничто не заставит меня никогда изменить делу пролетариата и Советской власти. Если вы оставите меня в покое, я никогда не стану на путь, вредный Партии и Советскому Союзу. Я не совершил и не совершу ничего против Партии и нашей страны.

Я даю торжественную клятву: до конца моих дней не проронить ни единого слова, могущего повредить Партии, воспитавшей меня, и стране, взрастившей меня.

Прошу вас отдать распоряжение не трогать моей старухи-матери. Ей 70 лет. Она ни в чём не виновата. Я последний из 4-х детей, которых она потеряла. Это больное, несчастное существо.

Швед».

Первая информация о том, где в США проживает Александр Орлов, была получена советской разведкой в 1964 году. Сведения эти были весьма расплывчатые, могли указать только направление его поиска. Тем не менее такой поиск было решено предпринять. Цель – установить контакт с Орловым и попытаться получить от него сведения о работе американских спецслужб, которые к тому времени держали его под своей опекой уже около десяти лет, и, если он пожелает, помочь ему вернуться на Родину. Тогда имелись уже совершенно надёжные данные о том, что А. Орлов не выдал американским спецслужбам ни одной служебной тайны. Поиски Орлова были поэтому трудные. Они, возможно, и не увенчались бы успехом, если бы в 1969 году от одного ценного источника не поступила информация – адрес и телефон Александра Орлова.

Тем временем в Центре, в Москве было принято решение отправить письмо от имени хорошего друга Прокотока Николая Архиповича Орлову А. М. через Михаила Александровича Феоктистова, который уже находился в Соединенных Штатах и работал под псевдонимом «Георг».

В своё время Центр получил информацию от неуказанного источника о том, что наш бывший генерал дал свидетельские показания на закрытом заседании сенатского подкомитета США. Расследование было предпринято Следственным отделом во исполнение запроса, полученного от заместителя начальника 1-го Главного управления. Следственному отделу не удалось обнаружить никаких доказательств «преступной деятельности» Орлова после его бегства из Испании семнадцать лет тому назад. Бывший генерал не подчинился указанию Центра, оставил свой пост в резидентуре в Испании, но за семнадцать лет в Центр не поступило никаких сведений о том, что хотя бы один из агентов и хотя бы одна из операций, о которых ему было известно в 1938 году, были выданы противнику. К числу ценных источников информации относились Филби и Блант, которые оставались неразоблаченными, пока Филби не бежал в Москву в 1963 году. Непрерывный поток информации от Филби, Маклейна и Бёрджесса и других кембриджских агентов был самым убедительным доказательством того, что Орлов сдержал своё слово.

Орлов не вызвал подозрений у КГБ и в 1957 году по делу разведчика-нелегала Фишера, который, несмотря на наличие у него паспортов США на имя Мартина Коллинза и Эмиля Голдфуса, назвался Рудольфом Ивановичем Абелем. В аресте Абеля в Нью-Йоркском отеле «Латам» 21 июня 1957 года был повинен его помощник, спившийся тип Рейне Хейханен. Он явился в посольство США в Париже и выдал своего начальника, о котором знал только, что его зовут Марк и что он полковник.

Шпионские принадлежности в личных вещах Абеля и показания Хейханена были более чем достаточным доказательством, чтобы убедить присяжных заседателей в виновности Р. Абеля. Он был приговорён к тридцати годам заключения, из которых отбыл всего пять лет в федеральной тюрьме Атланты.

В феврале 1962 года Абель был доставлен самолётом в Берлин для обмена на американского лётчика-шпиона Г. Пауэрса, сбитого под Свердловском.

Во время допроса следователи спрашивали Орлова, знает ли он Абеля. Тот ответил, что припоминает, как видел его в здании на Лубянке незадолго до 1937 года.

Не удалось установить, сообщил ли Орлов еще какую-нибудь информацию в отношении Абеля, поскольку его не приглашали для дачи свидетельских показаний во время суда над разведчиком. Следует заметить, что, согласно документам НКВД, Орлов знал об Абеле значительно больше, включая тот факт, что он был британским подданным и что настоящее имя его было Уильям Генри Фишер. Из переписки «Шведа» (Орлова), в бытность его резидентом-нелегалом в Лондоне, в Центре есть письмо, написанное им собственноручно, из которого следует, что не кто иной, как Фишер, прибыл в Англию в качестве радиста нелегальной группы «Шведа». Но Орлов свято хранил эту тайну от американцев. Настоящее имя Абеля стало известно западным разведслужбам только в 1972 году, когда американский журналист обнаружил на одном московском кладбище надгробную плиту на могиле Абеля, на которой была написана и его подлинная фамилия – Фишер.

Несмотря на то, что протоколы допроса Орлова в ЦРУ не были раскрыты, его ответы на вопросы в 1965 году для французской службы безопасности и информация, полученная от тех, кто его допрашивал, указывают, что он никоим образом не выдал самые важные секреты. А знал он в общей сложности около 60 агентов и оперработников резидентур, включая и разведчиков-нелегалов. Оснований утверждать, что Орлов, став невозвращенцем, выдал противнику указанную выше агентуру или сообщил о спецмероприятиях, проведенных в то время нашими органами, не имеется. Отдельные агенты, вербовку которых он осуществлял и о которых хорошо знал, успешно работали до 1952–1963 годов, то есть до момента их вывода в СССР.

В начале своего очерка я уже упоминал, что для установления связи с Орловым Центр направил к нему кадрового сотрудника внешней разведки (оперативный псевдоним «Георг»), который лично не знал Орлова. Разговор с его женой Марией Владиславовной получился нервный. Александра Михайловича она так и не выпустила из комнаты. «Кроме Саши, у меня никого нет», – сказала она. И добавила, что их больная дочь умерла в возрасте 17 лет.

Далее от жены Орлова Георг узнал, что жили они многие годы очень бедно. Часто питались только овсяной кашей. Так продолжалось до 1953 года, когда была издана книга Орлова «Тайная история сталинских преступлений» и стали поступать гонорары.

К концу разговора лёд Марии Владиславовны растаял, но не настолько, чтобы она позволила личную встречу с Орловым. «Вы перепутали все наши планы, устроили у нас переполох, но вы мне понравились, – сказала она Георгу. Вот вам наш телефон. Он будет рад поговорить с вами».

Георг вышел из дома, с помощью нескольких профессиональных приёмов убедился, что за ним никто не следит, и по телефону-автомату набрал номер Орловых. Трубку снял Александр Михайлович. «Ах, милый, здравствуйте ещё раз, – взволнованно произнес он. – Извините, что я не смог принять вас. Скажите, вы мой коллега?» Георг ответил, что люди, которые знают и помнят Орлова, просили сказать ему спасибо за то, что он патриот, пожелать ему крепкого здоровья и благополучия в жизни. Александр Михайлович поблагодарил и сказал: «Давайте поговорим по телефону. Что вас интересует?» «Всё – ваша жизнь, здоровье, работа».

«Здоровье хорошее, но наша жизнь здесь неинтересна. Я нигде не работаю и не работал. В Америке людям такого плана, как мы, не верят и не доверяют. Вы, наверное, знаете, что я написал две книги. Первая о сталинских преступлениях. В ней я изложил только действительные факты, которые будут нужны для истории. Это крик души моей! О многом я знал лично, о других фактах мне рассказывал брат жены Сталина Павел Аллилуев, с которым я работал в Германии и был в хороших отношениях. Более того, что я написал в этой книге, я не знаю и придумывать не собираюсь. Моя вторая книга – „Руководство по контрразведке и партизанской войне“. Я представлял себе дело так, что в Советском Союзе её переведут и будут использовать как учебное пособие. Это была бы хоть какая-нибудь помощь моей стране».

Расчёты Георга на скорое свидание с Орловым в будущем не оправдались. Оно состоялось только в 1971 году. Александр Михайлович всё ещё испытывал недоверие к намерениям советской разведки, переехав вместе с женой в другое место, и, чтобы разыскать их, потребовалось определённое время. В конце концов Георг нашёл Орловых.

Дверь открыла жена Орлова. И снова повторилась прежняя процедура, так как Мария Владиславовна не узнала сразу Георга. Она попросила его стать лицом к стене и тщательно обыскала, осмотрела даже часы и обувь. В гостиной Георга ждал улыбающийся Александр Михайлович. Он дружески пожал ему руку и усадил на диван. Сам сел рядом. Начался разговор, который растянулся на целых пять часов. Орлов подробно рассказал, что произошло с его семьёй в 1938 году после получения той злополучной шифртелеграммы 1743.

Одной из причин столь неуклюжего отзыва, считал Орлов, явилось то, что он протестовал против расстрела без суда и следствия его друзей и помощников, и ряд других моментов, которые не нравились некоторым руководителям в Москве. Вскоре после этих событий и пришла та самая телеграмма.

Орлов был готов к любой участи, но судьба, ожидавшая его дочь, вынудила его к невозвращению на Родину. Он дал телеграфом ответ, что явится на пароход «Свирь», как только этого потребует Центр, сам же с семьёй выехал в Париж, где получил канадскую визу, а оттуда морем в Канаду. Из Канады он позвонил одному богатому родственнику в Нью-Йорк, и тот через своего друга, генпрокурора США, оформил ему разрешение на проживание в Америке. Орлов никогда и нигде не просил политического убежища. Не являлся до сих пор и гражданином США.

Находясь ещё в Канаде, Орлов написал письмо Ежову с объяснением причин своего ухода и отправил своего родственника с письмом в Париж, предварительно проинструктировав, как его доставить в советское посольство, минуя французскую охрану.

Для проживания в США Орлов избрал фамилию Берг. Федеральное бюро расследований (ФБР) в течение 15 лет даже не подозревало, что у него под боком находится, хотя и бывший, а всё же резидент советской разведки. Только после выхода первой книги Орлова в 1953 году, его стали допрашивать агенты ФБР и выпытывать, кого он знает из советских разведчиков, работающих в США. Орлов неизменно отвечал, ему ничего об этом не известно.

На самом же деле Александр Михайлович знал много, ох как много, но не проронил об этом ни единого слова. Георгу он заявил, что не может предать людей, которые с ним работали во имя Родины, и тем более он не может предать людей, которых готовил, убеждал, продвигал, заставлял их рисковать собой и своими родными.

В ходе беседы было многое обговорено, но это должно остаться сугубо между советской разведкой и уже ушедшим из жизни Александром Михайловичем Орловым.

Расставаясь с Георгом, Александр Михайлович подарил ему свои книги, а прощаясь, обнял за плечи и сказал: «Мне бы человек двадцать таких молодцов, как ты, в то время, когда я работал, то теперь бы весь мир был уже советским, а во главе каждой разведки стояли бы советские сотрудники». Вот так, ни больше, не меньше. Сейчас это может показаться забавным, но в свои 76 лет Орлов остался немного авантюристом. Малых задач перед собой он никогда не ставил.

«Сияющим гигантом» назвал Орлова американский журналист Гордон Брук-Шепард в своей книге «Буревестник» (1978), где посвятил ему целую главу. Ужас, пишет он, охватил ФБР, когда в 1953 году с публикацией «Тайной истории сталинских преступлений» оно узнало, что уже 15 лет в США проживает бывший резидент Главного управления госбезопасности НКВД в звании генерала. «Спячка» Орлова закончилась.

Начались допросы, жесткие и грубые, что вызывало только сопротивление и ожесточение опытного разведчика. ФБР тщательно проверило весь баланс жалких доходов и более чем скромных расходов семьи Орловых за весь 15-летний период их проживания под фамилией Берг. Цель – выяснить, получал ли Орлов деньги от советской разведки. Благодаря этой работе, проделанной ФБР, стал известен факт довольно интересной ситуации.

Скрупулёзные следователи из ФБР опрашивали всех, кто мог бы хоть как-то контактировать с Орловым. Дошла очередь до человека, распространявшего в начале сороковых годов облигации военного займа в районе проживания Орловых. Тот вспомнил, что, зайдя к «мистеру Бергу» и увидев бедную обстановку квартиры, он не рассчитывал на успех своей миссии и был приятно удивлён, когда хозяин тут же подписался на 50 долларов, по тем временам сумму немалую. Так Орлов через союзника Советского Союза в войне с Германией хотел помочь своей Родине.

Тем временем настала пора прощаться. «Наше расставание было трогательным», – писал Георг, вспоминая как разволновались супруги, когда он прощался с ними в надежде скоро снова увидеть их. Мария, провожая его до лифта, вдруг сжала его руку. «Будьте верны себе и никогда, ни за какие миллионы, не предавайте свою страну. Родина – всё», – сказала она, и её глаза наполнились слезами…

Георг не знал тогда, что, закрывая дверь лифта, он прерывал последнюю связь с супружеской четой Орловых. С неподдельной скорбью он узнал вскоре после своего отъезда, что Мария Владиславовна Орлова умерла от сердечного приступа 16 ноября 1971 года. Лишившись преданного друга, А. Орлов продолжал работу над книгой личных воспоминаний, Когда 25 марта 1973 года у него случился сердечный приступ. Его увезли в больницу, где он в течение двух недель поражал врачей упорством, с которым боролся за свою жизнь. Но смерть оказалась сильнее.

Последние страницы дела А. Орлова, хранящегося в ФСБ, содержат письмо, написанное им младшей сестре своей покойной жены. Первое и последнее письмо, написанное им в Советский Союз за 25 лет. В письме, в частности, он хотел знать, хорошо ли ухаживают за могилой матери Марии, Екатерины Ивановны, и предлагал заказать и передать в Советский Союз «надгробную плиту из польского гранита» с соответствующей надписью.

С позволения читателей вернусь ещё раз к беседе Георга с Орловым во время второй встречи. Позже Георг вспоминал, как в начале разговора Орлов упомянул, что когда-то жил на Кашенкином Лугу, а Феоктистов заметил, что сам хорошо знал эти места. Он рассказал Орлову, как в юности, ещё перед войной, был поклонником физкультуры и в порядке разминки делал пробежки в этой округе мимо старого колодца с «журавлём», а потом освежался холодной водой, которую доставали из колодца ведром, прикреплённым к длинному деревянному шесту. Эти воспоминания, по словам Феоктистова, рассеяли у Орлова последние подозрения относительно него.

После этого Орлов разоткровенничался и признался, что во время первого посещения Феоктистовым его квартиры в Анн-Арборе они с Марией думали, что тот, возможно, провокатор, что, может быть, он – сотрудник ФБР, явившийся под видом агента КГБ, чтобы выманить у него секреты советской разведки, которые он так и не выдал американцам. Их беспокойство немного развеялось, Когда Феоктистов правильно назвал имена его дядюшки и сестёр Марии, но у них всё-таки не было уверенности, что их не заманивают в ловушку.

«Американская разведка знает многое, но не всё», – сказал Орлов Феоктистову, заверив его, что после того, как он упомянул о колодце на Кашёнкином Лугу, у него «не осталось никаких сомнений», поскольку ни ФБР, ни ЦРУ никак не могло быть известно таких исторических и ныне уже не существующих деталей о старой Москве.

Как только последний лёд недоверия со стороны Орлова наконец растаял, Феоктистов услышал от него подробности обо всех событиях, которые хотелось узнать Центру. Орлов рассказал ему о главных операциях, в которых он участвовал в Европе, назвал Филби и четырёх Других кембриджских агентов, которые были завербованы до того, как он получил назначение в Испанию в 1936 году. По словам Феоктистова, Орлов в течение нескольких часов подробнейшим образом рассказывал ему обо всём, что произошло с ним и его семьёй после получения им той злополучной телеграммы из Москвы в июле 1938 года.

Орлов рассказал Феоктистову, что один из факторов, приведших к его отзыву из Барселоны в 1938 году, было его растущее несогласие с методами, применявшимися Ежовым. В частности, по крайней мере в трёх случаях возникли проблемы с проведением секретных операций НКВД в Испании после появления там Шпигельгласа и его «летучих групп» боевиков. Он вспоминал, как посылал в Москву протесты против осуждения по упрощенной процедуре и расстрела двоих из его бывших коллег и как высказывал возражения, с точки зрения профессионала, против операции похищения во Франции белогвардейского генерала Миллера.

Орлов был убеждён в том, что такая резкая критика была причиной того, что его кандидатура была намечена для ликвидации, потому что он уже скрестил шпаги с Ежовым. Этот случай, рассказывал далее Орлов Феоктистову, касался непосредственно Сталина, с которым он познакомился ещё в период 1921–1924 годов, когда тот был партийным секретарём, а Орлов – следователем в Верховном трибунале Всероссийского центрального исполнительного комитета. Очевидно, на Сталина произвёл впечатление его профессионализм при ведении нескольких важных дел, поскольку, когда он стал верховным правителем Советского Союза, он нередко приглашал Орлова в свой кремлёвский кабинет, чтобы посоветоваться с ним относительно деталей оперативной разведработы.

Близкие отношения, завязавшиеся на профессиональной почве у него с «Большим Хозяином», рассказывал он, явно вызывали раздражение у Ежова после его назначения Сталиным начальником НКВД. По словам Орлова, Сталин часто проявлял личный интерес к операциям НКВД и однажды спросил у Орлова совета относительно ежовского плана тайного вывоза в Москву видного европейского члена Коминтерна и его семьи. Заслушав варианты проведения предполагаемой операции, предложенные Орловым и Ежовым, Сталин решил, что план Орлова более безопасен. Не успели они выйти из кабинета «Большого Хозяина», как начальник НКВД, со злостью обернувшись к Орлову, сказал ему, что это ему «не будет поставлено в заслугу», поскольку операция всё равно будет проводиться по его собственному плану, иначе Орлову придётся «поплатиться за это».

Орлов сказал, что у него не оставалось выбора, кроме как подчиниться начальнику НКВД. Операция провалилась, и лидер Коминтерна был схвачен при попытке нелегального перехода границы и впоследствии умер в тюрьме. Сталин, естественно, пришёл в ярость и, подстрекаемый Ежовым, во всём обвинил Орлова, который, как он рассказал Феоктистову, решил написать ему, чтобы снять с себя ответственность за неудачу. Как он после узнал, его письмо так и не попало в руки «Большого Хозяина». Ежов перехватил его и тут же решил приказать ликвидировать Орлова при первом же удобном случае.

Когда в июле 1938 года была получена та роковая шифртелеграмма, в тексте которой ему предписывалось прибыть на борт парохода «Свирь», Орлов в отчаянии взвешивал все «за» и «против» своего бегства в Соединенные Штаты. Он был готов возвратиться и предстать перед Ежовым, подчинившись, подобно Т. Малли, [3]3
  Теодор Малли (1894–1938). Нелегальный резидент в Париже и Лондоне. В 1937 году отозван в Москву. Судим и расстрелян 20 сентября 1938 года. Реабилитирован в апреле 1956 года.


[Закрыть]своей судьбе, но страх за жизнь больной дочери заставил его принять решение не возвращаться.

Далее Орлов поведал, что его диппаспорт облегчил переезд из Канады в США. Благодаря своему богатому, обладающему хорошими связями в политических кругах родственнику ему удалось заручиться помощью одного влиятельного друга и получить право на постоянное проживание в Соединенных Штатах. Он же организовал доставку письма Орлова в советское посольство в Париже на имя Ежова. Феоктистов сообщил также, что Орлов никогда не просил политического убежища в США, и что Орловы не собирались стать американскими гражданами. Им разрешили проживание на законных основаниях в Америке, когда конгресс принял особый законопроект о гражданстве.

«Мы так увлеклись нашим разговором, – вспоминал Феоктистов, – что не заметили, как пролетело более трёх часов». Давно прошло время для телефонного звонка, о котором разведчик договаривался с женой. Он посмотрел в окно и увидел свою машину. Неподалеку от машины на траве лежала жена, а рядом была дочь. Жена Феоктистова была на восьмом месяце беременности и, естественно, не мота долго находиться в машине в такую жару.

Когда Феоктистов сказал Орлову о состоянии жены, тот немедленно позвал Марию. Они настаивали на том, чтобы жена и дочь поднялись к ним в квартиру, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Феоктистов объяснил, что это противоречит разумной оперативной практике, и Орлов согласился с ним без возражений, чего нельзя было сказать о его жене. Феоктистов вспоминал, что ему было нелегко уговорить Марию не спускаться к его машине и что в это самое время раздался звонок в дверь. Это доставили торт, заказанный Орловыми. Мария принесла его в кухню и заявила, что Феоктистов должен немедленно отнести торт своей жене и дочери, а также захватить пакетик молока и немного яблок. Феоктистов провёл в обществе Орловых ещё два часа. В ходе этой части беседы они рассказали Феоктистову о каждом этапе своей жизни в Соединенных Штатах и точно перечислили, что они раскрыли и что не раскрыли ФБР и ЦРУ Все эти подробности Феоктистов передал в Центр в отчёте на семнадцати страницах. Этот отчёт составляет последний раздел дела Орлова.

По словам Феоктистова, Орлов, с любовью вспоминавший Наума Эйтингона, своего заместителя в Испании, спросил также о Льве Миронове, бывшем коллеге по Экономическому отделу, который, как он утверждал в своей книге, пал жертвой сталинской чистки. Поэтому он был удивлён, узнав, что Миронов не только выжил, но и до 1964 года возглавлял Административный отдел ЦК КПСС.

«Не может быть, чтобы его не расстреляли, – прервал Феоктистова Орлов. – Не верю, что его не ликвидировали. Я был уверен, что его расстреляли. Он, вроде меня, слишком любил говорить правду. А Ежов любил льстить Сталину и сообщал ему только то, что „Хозяин“ хотел услышать от него».

Орлов честно признался, что с момента своего разрыва с Москвой и до первого посещения Феоктистовым они с женой жили в страхе, что когда-нибудь КГБ отыщет их для того лишь, чтобы ликвидировать. Именно по этой причине они никогда не покупали машину, поскольку её регистрация позволяла обнаружить хозяина, к тому же, как сказал Орлов, он боялся, что в нее несложно было без труда заложить бомбу.

Орлов обратился к Феоктистову с просьбой попытаться найти и прислать ему экземпляр фотографии, которая была напечатана на обложке журнала Института права Академии наук, посвященного пятой годовщине Верховного суда СССР. Орлов объяснил, что на групповой фотографии был и он и что ему хотелось бы иметь её на память о былых временах. Он несколько раз заверил Феоктистова, что ни ФБР, ни ЦРУ так и не удалось получить от него никакой существенной информации о советских нелегалах и их связниках, хотя ему было невозможно показаться им совершенно не желающим сотрудничать. Орлов сказал, что сообщил следователям только безобидную историческую информацию, чтобы показать, что он не намерен ничего скрывать. Ничего из того, что он неумышленно мог раскрыть, заверил Орлов, не могло бы нанести ущерб оперативной стороне советской внешней разведке. Он стремился ограничить свою информацию теми аспектами, которые имеют чисто историческую ценность, как это было в случае с его показанием перед сенатским подкомитетом по внутренней безопасности в 1955 и 1956 годах.

Орлов с гордостью заявил, что овладел искусством ловко соединять факты с вводящим в заблуждение вымыслом. Этот способ он усвоил ещё в самом начале своей карьеры, когда узнал, что дезинформация может быть весьма эффективным оружием – как наступательным, так и оборонительным. По словам Орлова, ему было сравнительно легко провести ФБР и сенат, поскольку его американских следователей, по-видимому, больше интересовало получение общей картины, чем подробный анализ. По этой причине, как он понял, следователи ФБР и ЦРУ были заранее настроены верить ему на слово из-за того, что он написал о Сталине.

Если у Центра оставались какие-нибудь сомнения по этому поводу, сказал Орлов Феоктистову, то лакмусовой бумажкой при проверке его лояльности наверняка является тот факт, что он не сделал ни единого намёка и не раскрыл ничего относительно своей роли в создании нелегальных сетей НКВД в Европе и Великобритании перед Второй мировой войной. На оборотной стороне своего отчёта Центру Феоктистов от руки написал, что Орлов назвал ему пять британских агентов из «Кембриджской пятёрки», и это доказывает, что ему ещё многое было известно о советской разведывательной сети.

Феоктистов в своих первоначальных отчётах утверждал, что Орлов сохранил свою верность клятве, которую он дал как советский офицер разведки и которую, как показывают записи в его деле, он подписал 1 апреля 1924 года.

«Я, нижеподписавшийся сотрудник Экономического управления ГПУ Никольский Лев Лазаревич, состоя на службе или будучи уволен, обязуюсь хранить в строжайшем секрете все сведения и данные о работе ГПУ и его органов, и ни под каким видом их не разглашать и не делиться даже со своими ближайшими родственниками и друзьями. Неисполнение настоящего грозит мне ответственностью по 117 статье Уголовного кодекса.

(Подпись) Л. Никольский.

^{1 апреля 1924 года».}

В отношении КГБ Орлов никогда не нарушал своей клятвы и не предал своей Родины во время своей продолжительной «битвы умов» с ФБР, а затем и с ЦРУ Старый генерал неоднократно напоминал Феоктистову, что, будь он настоящим перебежчиком, каким его считали американцы, и выдай он все свои секреты об аппарате советской разведки сразу же по прибытии в США, с ним обошлись бы гораздо лучше.

Профессиональный разведчик, сказал Орлов Феоктистову во время одного из своих эмоциональных всплесков, случавшихся несколько раз во время их длительного разговора, имеет священную обязанность молчать, для того чтобы защитить тех, кто доверил ему свою жизнь.

Услышав это, Феоктистов понял, что перед ним находится один из замечательных представителей большевистской гвардии, который сохранил верность своим убеждениям, выкованным в горниле ленинской революции. Но Орлов также не оставил сомнений в том, что он никогда не смог бы возвратиться в СССР, поскольку Сталин предал идеалы, за которые он боролся, и за которые многие из его близких товарищей по НКВД поплатились жизнью во время чисток. К концу их продолжительной беседы Орлов с сожалением заметил, что, читая советскую печать, он обратил внимание, что государство после Сталина управлялось его бывшими приверженцами, людьми с нечистой совестью. Их поддержало поколение партаппаратчиков, которые играли второстепенные роли в больших преступлениях, предавших революцию. Теперь сама судьба требует, чтобы он уж лучше бы прожил свои последние годы в ссылке, чем рискнул бы утратить иллюзии относительно Советского Союза, не сохранившего верность тем идеалам, служению которым он посвятил свою жизнь.

Перед уходом Феоктистов сказал, что он уполномочен Центром спросить Орлова относительно документа, который предположительно все ещё находится у него. Речь, очевидно, шла о списке агентов и операций, который Орлов приложил к своему письму с угрозой разоблачения, написанному им в 1938 году Ежову.