Текст книги "В лучах прожекторов"

Автор книги: Николай Шмелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

С воодушевлением мы докладывали Воеводину и Сувиду о нашей работе с артиллеристами.

Внимательно выслушав нас, Воеводин поставил задачу: продолжать работу над совершенствованием ночной корректировки.

Решив все вопросы, напутствуемые добрыми пожеланиями командования и друзей, мы снова улетели к артиллеристам.

Полуокруженные в районе Демянска немецко-фашистские войска снабжались по узкоколейке, проходившей вдоль «рамушевского коридора». Конечная станция узкоколейки находилась на восточном берегу реки Пола. Наша разведка установила, что здесь расположены склады боеприпасов, продовольствия и горючего. И мы получили приказ скорректировать огонь артиллерии по этой цели.

Сложность задачи заключалась в том, что добираться к железнодорожной станции приходилось через плотный заслон зениток и прожекторов. Наметили план действий, маршрут и профиль полета.

Взлетели, когда совершенно стемнело. Погода благоприятствовала нам. Прошли над КП нашего артиллерийского полка. Штурман установил связь. Через некоторое время артиллеристы доложили о готовности к стрельбе.

Высота 1900 метров. Подойдя к линии фронта, убрал газ. Самолет бесшумно стал планировать к железнодорожной станции. Штурман подал команду: «Огонь!» Через 40 секунд недалеко от станции разорвался сначала один, затем второй снаряд. Развернул самолет и начал планировать в сторону наших войск. На высоте 300 метров пересекли линию фронта. В это время Зайчик передал координаты разрывов. Самолет набрал высоту. Убрав газ, мы снова бесшумно идем к станции. Команда: «Огонь!»– и опять, ровно через 40 секунд, но теперь уже в районе станции разорвались один за другим два снаряда. И тут же последовала команда Зайчика: «Беглый огонь!»

Весь дивизион включился в работу. Станция была разрушена. И снова следует команда:

– Перенести огонь по складу, триста метров севернее станции!

Снаряды ложились точно в цель. И вот взрыв. Красный столб пламени взметнулся к небу. По радио слышим:

– Видим зарево, переходим на стрельбу всем полком.

Через несколько минут «заговорил» весь артиллерийский полк полковника Пастуха. Около десяти минут длился огневой налет. Наконец стрельба стихла. Над целью полыхало море огня. Все кончено. Пора возвращаться домой! Тепло распрощались по радио с артиллеристами. Полковник Пастух пригласил нас к себе в гости.

Самолет плавно коснулся земли. Наконец дома. Зайчик встал в кабине и закричал подбежавшему Дворецкому:

– Женя, все в порядке!

После этого вылета мы провели еще несколько десятков успешных корректировок ночью. Уже ни командующий, ни полковник Ганже, а вместе с ними и другие не сомневались в успехе ночной корректировки с воздуха. Всем понравился воздушный наблюдательный пункт. Подполковник Агафонов подробно описал наш небольшой опыт, изучил доклады полковника Пастуха и контрольные записи звукометрических батарей. Все эти материалы были переданы в штаб артиллерии Северо-Западного фронта.

В середине января мы снова побывали в своем полку. На этот раз задержались несколько дольше: самолету требовался профилактический ремонт.

Зимовке в летней палатке пришел конец: штаб 11-й армии освободил для нас три избы. Погода стояла нелетная – снегопады, туман. Два дня ненастья летчики и техники использовали для того, чтобы отогреться, обмыться, побриться и отпраздновать новоселье.

А в это время пришел приказ нанести сосредоточенный бомбовый удар по деревне Левошкино. В этой маленькой деревушке, затерявшейся в высоком сосновом лесу, располагался штаб немецкой моторизованной части и здесь же, по заведенному немецкому порядку, было устроено казино. К огромному сожалению, потешить гитлеровцев «нашей музыкой» в эту и ближайшие ночи не удалось. Оттепель сменилась морозами. Плоскости и винты самолетов обледенели. Взлетная полоса также покрылась ледяной коркой, под которой лежал рассыпчатый снег. Взлететь было невозможно не только с нагрузкой, но и пустому самолету. Попытки подняться в воздух чуть не окончились авариями.

Доложив командиру дивизии, что сегодня задание выполнить нельзя, командир полка приказал шести самолетам рулить по посадочной площадке, взламывая корку льда, а всему личному составу идти следом и утаптывать снег. Но ничего толкового из этого не получилось, так как сыпучий, как песок, снег сколько ни топчи – все равно не утрамбуешь.

Оказалось, что полоса гололедицы прошла по западным границам линии фронта и совершенно не захватила восточной части, где базировался штаб нашей дивизии. То ли не поверив командиру полка, что выполнить боевую задачу невозможно, то ли еще по каким-либо причинам комдив послал своего заместителя к нам в полк.

Этот полет чуть не окончился трагически. Во-первых, подходя к аэродрому, самолет начал покрываться льдом. А во-вторых, при посадке лыжи зарылись в снег, и самолет не перевернулся только потому, что встретившие его два опытных техника проворно повисли на стабилизаторе и удержали самолет от капотирования.

Пока гость разговаривал в хате с командиром полка, самолет покрылся такой же толстой коркой льда, как и остальные. Пришлось его оттянуть на общую стоянку. Заместитель командира дивизии, доложив по телефону обстановку в штаб воздушной армии, отправился к себе на автомашине.

В эти дни в полосе 11-й армии проводилась наступательная операция местного значения. Наш полк поддерживал наступающих.

Погода наконец несколько прояснилась. Вновь похолодало. Летное поле подготовили настолько, что с него можно было взлетать с половинной нагрузкой.

В ночь перед наступлением наших войск полк сделал свыше двухсот самолето-вылетов. В первую половину ночи бомбили дороги, по которым под покровом ночи продвигались подкрепления к 16-й фашистской армии. На дороге, ведущей от Росино на Васильевщину, была обнаружена колонна автомашин и танков (как потом выяснилось, это двигался немецкий мотополк). Несколько самолетов сбросили бомбы по голове колонны. Произошел сильный взрыв. Передние машины загорелись и застопорили движение. Пламя ярко освещало цель, и на нее беспрерывной цепочкой потянулись У-2. За какой-то час бомбежки пожары возникли больше чем в двадцати местах, а ночные бомбардировщики продолжали наращивать удар.

Во второй половине ночи наши самолеты обрабатывали артиллерийские и минометные позиции, пулеметные точки, узлы связи.

На рассвете части 11-й армии перешли в наступление и вскоре, прорвав оборону противника, заняли Лeвошкино.

Спустя три дня фашисты, подтянув резервы и использовав неблагоприятную погоду, при которой наша авиация ни днем ни ночью не могла оказать настоящей поддержки наземным войскам, начали ответное наступление. Нанеся удар по флангам прорыва, они вынудили наши части отойти на исходные позиции. При этом батальон, прикрывавший отход, был отрезан от своих войск. Двое суток его бойцы, заняв круговую оборону, героически отражали непрерывные атаки гитлеровцев. Кольцо окружения сжималось. Боеприпасы и продукты кончались, медикаментов уже не было, а раненых становилось все больше и больше. Прервалась радиосвязь. Положение критическое. И тут снова пришел на помощь наш маленький У-2.

Командующий 11-й армией приказал любыми средствами связаться с окруженными и помочь им.

На борту самолета, разыскавшего окруженных и первым прорвавшегося к ним, находились командир эскадрильи капитан Зинченко и штурман лейтенант Рубан. Всю ночь на помощь батальону шли У-2. Они летели по курсу, проложенному Андреем Рубаном. Сбрасывали боеприпасы, медикаменты, продовольствие. Преодолев все преграды, они принесли на своих крыльях жизнь.

И вот перед строем нам зачитывают письмо, подписанное воинами батальона, которые, прорвав кольцо окружения, вышли к своим.

«Мы вас никогда не забудем, родные!» – так заканчивалось послание пехотинцев.

7 февраля 1943 года мы последний раз корректировали огонь 1235-го артиллерийского полка. А на следующий день меня и Зайчика пригласил к себе подполковник Агафонов.

– Так вот, дорогие мои летчики! – начал Сергей Иванович – Командующий приказал передать вас в соседнюю армию. Он вами доволен и надеется, что вы окажете такую же помощь артиллеристам 27-й армии.

– Мы, конечно, рады, что нами довольны, но мы так сработались здесь, даже расставаться жалко.

– Ничего, сработаетесь и там. Мельников жалуется: фашисты перестали стрелять, вы все батареи у них перебили…

Посмеялись. Дверь скрипнула, и в землянку вошел майор Мельников.

– Что смеетесь? Не по форме одет? – весело спросил он.

На левой ноге у него яловый сапог, а на правой, раненой, – огромный валенок.

– Мы говорим, что летчики и артиллеристы в полосе вашей армии все батареи противника уничтожили. Делать авиаторам здесь больше нечего, – объяснял Агафонов Мельникову, – и поэтому переводим их к Кравцову.

– Не отдам, – вдруг посерьезнев, отрубил майор.

– Приказ фронта.

– Если приказ, какой тогда разговор, – вздохнул Мельников.

Начальник штаба артиллерии 27-й армии полковник Кравцов встретил нас в землянке. После недолгой беседы он повез нас на командный пункт одной из бригад 15-й пушечной артиллерийской дивизии. Эта дивизия, сформированная в Сибири, прибыла на фронт совсем недавно и располагалась восточнее Старой Руссы.

Дорога, по которой мы ехали на «виллисе», шла через лес. Она была настолько узкой, что разъехаться встречным машинам было невозможно. Полковник рассказывал, что если здесь встречаются две машины, то одна из них «лезет» в сугроб, вторая проезжает, а затем вытаскивает первую. На эту «процедуру» уходит немало времени. Но нам повезло, и мы добрались без задержек. К нашему приезду на командном пункте собрались командиры дивизионов.

Мы рассказали собравшимся о своем опыте корректировки. Артиллеристы задали много вопросов. Разговор кончился поздно. Было уже темно, фронт переходил на ночной распорядок жизни. Полковник Кравцов повез нас в штаб артиллерийской дивизии. Снова та же лесная дорога. После небольшой оттепели на ней образовалась ледяная корка. Едем без света. Тишина. Только рокот мотора да о чем-то разговаривающие на ветру огромные сосны. Вдруг впереди послышался лязг, и из-за поворота выскочил танк. Он несся без огней, грозной черной громадой. Наш шофер, молодой боец, включил маскировочный фонарь и резко нажал на тормоза. Машину начало заносить. Водитель повернул баранку в сторону заноса, машина выровнялась и заскользила навстречу танку. Расстояние сокращалось. Шофер не выдержал и выскочил из машины. Но, видимо, в танке заметили нас, он затормозил и остановился буквально в метре от «виллиса». Все облегченно вздохнули. Из танка показалась голова в шлеме:

– Носит тут всяких… – танкист не договорил, очевидно заметив полковника. Кравцов в этот момент поднялся и начал отчитывать подбежавшего шофера:

– Вперед надо смотреть. Везешь живых людей, а не дрова. Понимаешь? Ишь ты, испугался… На первый раз прощаю, садись, веди машину.

Шофер, опустив глаза, завел мотор. Люк в танке захлопнулся, танк попятился назад, затем круто повернул влево, прямо в сугроб. Подмяв пару сосенок, он с грохотом пролетел мимо нас, вздымая облако снега. Полковник посмотрел ему вслед и сказал:

– Лихой, видать, парень. Такой не выпрыгнет…

Через полчаса мы были на месте. Начальник штаба дивизии подполковник Понтус созвал офицеров. Вместе мы детально обсудили все вопросы предстоящей работы. Зайчик нанес на карту фашистские батареи, обнаруженные разведкой.

На следующее утро возвратились к себе в Толокнянец, а отсюда перелетели на посадочную площадку, оборудованную на северной окраине деревни Дворец.

С наступлением темноты самолет был над линией фронта. Радиосвязь с артиллеристами установили быстро. Ходим вдоль переднего края на высоте 800-1000 метров.

Ничего не видно. Никаких признаков жизни. Лишь короткая оранжевая вспышка пулеметной очереди из редкого черного перелеска и мерцание рассыпавшейся тремя цветами немецкой ракеты изредка прорезают темноту. Нет, земля не спит… Две линии обороны… Тысячи глаз напряженно вглядываются во мрак.

Сорок минут полета над противником. Не хотят фашисты обнаруживать себя. Посмотрим, у кого крепче нервы… С опушки леса открыла огонь батарея противника. Отлично! Начинается наша боевая работа.

Засекаем и передаем артиллеристам координаты вражеской батареи. После нескольких пристрелочных выстрелов батарея противника накрыта огнем нашего дивизиона.

За эту ночь мы сделали три вылета.

Гитлеровцы широко применяли так называемые «кочующие батареи». Они появлялись неожиданно, производили огневой налет и сразу же снимались с позиций, чтобы через некоторое время с другого места нанести новый, короткий, но чувствительный удар. Ловить их надо было с той же быстротой, с какой они маневрировали. И это у нас получалось. Стрельба по только что обнаруженной цели, как правило, приводила к хорошим результатам.

Однажды разведка сообщила, что в район Старой Руссы прибыли шестиствольные минометы противника.

Несколько ночей подряд мы летали и никак не могли засечь эту батарею. Но однажды все-таки заметили сине-красные смерчи, направленные на восток. Отвернули самолет в сторону, чтобы, случаем, не попасть под эту огненную лавину. Зайчик по радио передал координаты батареи шестиствольных минометов.

Производить сложные расчеты артиллеристам не пришлось, так как основные ориентиры давно были нанесены на карту. Менее чем через минуту пристрелочные снаряды разорвались чуть севернее цели. Штурман немедленно дал поправку.

Вскоре весь полк открыл огонь. Снаряды рвались точно на площади. И вдруг взрыв, колоссальная вспышка осветила весь город. Слышу, по радио артиллеристы спрашивают Зайцева:

– Что за зарево?

Зайчик ответил:

– Наверное, попали в склад с минами… Огонь необычный – синий с желтыми пятнами.

– Вас поняли. Поздравляем, – передали с земли.

Из района юго-восточнее Старой Руссы начала вести ответный огонь артиллерийская батарея противника. Немцы, видимо, хотели спасти свои шестиствольные минометы. Зайчик сообщил земле координаты батареи. Наши артиллеристы ударили и по ней.

Следующей ночью мы заметили, что в Старую Руссу прибыл воинский эшелон. Зайчик доложил об этом на КП. Артиллеристы сообщили о своей готовности открыть огонь. Первые два снаряда разорвались недалеко от станции. После поправки снаряды стали рваться поблизости от состава. В стрельбу включилось несколько батарей. Эшелон был разбит.

Мы возвратились в Дворец. Неожиданно меня вызвали к телефону. Командир нашего полка приказал срочно прибыть на аэродром Толокнянец. Вылетели втроем. Женя Дворецкий вместе с Зайчиком опять разместились в задней кабине. Вот и Толокнянец. Сели. Отрулил на стоянку. Вылезли из самолета и двинулись к командному пункту. Навстречу уже бежали летчики и техники, с которыми мы давно не виделись. Здоровались, обнимались. Подбежал запыхавшийся посыльный:

– Срочно к командиру полка!

Гурьбой направились к нему. Александр Алексеевич Воеводин и его заместитель по политической части Василий Семенович Сувид жили вместе. Воеводин, сидевший за столом, весело произнес:

– Входите, герои, садитесь к столу. Позавтракаем вместе. Я вам расскажу кое-что… Садитесь, садитесь…

Мы разделись, сели за стол. Чувствовали себя неловко.

– Да вы не стесняйтесь… Будьте как дома.

Сувид встал и собрался что-то сказать, но Воеводин остановил его:

– Подожди, о таких вещах положено говорить командиру… Дело вот в чем: вчера к нам приезжали товарищи из штаба артиллерии армии. Артиллеристы остались довольны вашей работой. О ней написан большой материал и отправлен в Москву командующему артиллерией Красной Армии. За успешную работу вы оба награждены орденами Отечественной войны второй степени, с чем вас и поздравляю…

– Для нас, авиаторов, – добавил подполковник Сувид, – это очень высокая награда. Не часто случается, чтобы командование наземных войск награждало летчиков…

– Сегодня, – продолжал Воеводин, – вам надо быть у командующего артиллерией армии, где будут вручены награды.

Так приходило признание наших трудов – боевая солдатская слава. Вернее, мы шли трудной дорогой к ней. Но война есть война, и вряд ли кто-либо думал о славе в то время. Не думали и мы. Мы выполняли свой долг – вот и все.

Огонь с неба

аш полк в апреле 1943 года перебазировался в Клин. Впервые за все время войны мы оказались далеко в тылу. Как-то не верилось, что сегодня ночью не надо лететь на задание и можно спокойно спать. Мы уже так привыкли отдыхать днем, а воевать ночью, что показалось странным, когда нам предложили вечером сходить в кино, а в другой раз – побывать в театре.

Здесь, в Клину, мы узнали, что Александр Алексеевич Воеводин убывает в распоряжение командующего ВВС Красной Армии, а на полк назначен майор Михаил Иванович Шевригин.

Что за человек новый командир? Останется ли все так, как при Воеводине? Будет ли он таким же командиром, каким был Александр Алексеевич?

М. И. Шевригин

Вскоре кто-то из наших сказал, что Воеводину приказано сформировать новую, 313-ю ночную ближнебомбардировочную дивизию. Через несколько дней Александр Алексеевич приехал в полк и объявил, что мы должны составить костяк новой дивизии. Опять вместе! Вот это новость!

В конце месяца слетали на завод за новенькими машинами. Теперь они назывались не У-2, а По-2, по имени их творца конструктора Н. Н. Поликарпова.

Новые самолеты многим отличались от прежних. Главное – легкостью планера и повышенной мощностью двигателя. На них установили уже не приспособленное на скорую руку, а настоящее бомбардировочное оборудование, пулеметы и бомбоприцелы. Яркость освещения в кабинах регулировалась поворотом реостата. Пилотажные и навигационные приборы имели устойчивое фосфорическое свечение.

В общем, это были боевые машины, созданные заводским коллективом уже с учетом опыта войны.

Передавая самолеты на заводском аэродроме, рабочие крепко жали нам руки и просили сильнее бить врага.

Особенно запомнился нам смуглолицый коренастый слесарь Алеша.

– Смотри, какой это самолет! – сказал он мне. – Четыреста килограммов бомб свободно возьмет… Не бойся за машину, бери полтонны. Бей фашистов. Будь здоров, браток!..

В мае полк вновь перебазировался. Теперь на аэродром под Москвой. Каждый день прибывало пополнение – молодые летчики и штурманы из училищ. Дивизия формировалась. Воеводин организовал обучение прибывшего пополнения на опыте «старичков». Мы летали по аэродромам, проводили конференции, рассказывали о наших тактических приемах.

Слушали нас внимательно. Помню, в одном из полков я рассказывал о тактике действия над целью.

– Важно не только метко нанести удар, – говорил я, – но и правильно уйти от цели после бомбежки. Надо использовать направление ветра и создавать наивыгоднейший угол планирования. Тогда можно достичь максимальной скорости; стрелка указателя доходит до последнего деления – 250 километров в час! А эксплуатационная скорость, как известно, 100–110.

Мое сообщение было встречено с недоверием. Молодых летчиков учили выполнять все строго по инструкции. Но боевая практика показала, что при выполнении задания надо выжимать из техники все возможное и даже невозможное.

Затем мы перелетели в Степаново. Летали в лучах прожекторов. Ездили на позиции зенитчиков, изучали их тактику. Дмитрий Супонин любил говорить новичкам: «Боевым опытом овладеешь – врага одолеешь».

После тренировочных полетов 313-я дивизия была готова к вылету на фронт.

Девятого июля полк поднялся с аэродрома Степаново, чтобы перебазироваться на площадку, что километрах в шестидесяти севернее Волхова. Снова фронт, теперь Брянский.

Мы уже знали, что 5 июля крупные силы немецко-фашистской армии перешли на Курской дуге в наступление и здесь идут ожесточенные бои. Знали мы, что и наши части готовят здесь сокрушительный удар.

Чтобы познакомиться с районом, каждый из нас сделал по вылету. 12 июля войска Брянского фронта перешли в наступление. Снова началась боевая работа нашего полка.

Первый объект – Кривцово, крупный опорный пункт обороны противника, западнее изгиба Оки. Немцы, видимо, решили здесь задержаться надолго. Они вкопали в землю танки, понастроили дзотов, блиндажей, нарыли множество окопов. Нам было приказано «выжигать танки, орудия и живую силу противника». Мы ничего не понимали.

«Выжигать танки, орудия»? Каким образом?

– Сейчас узнаете, – сказал начальник химической службы полка старший лейтенант Здельник и повел нас в лес.

Там на поляне мы увидели зеленую, наглухо закрытую автомашину. Два бойца стояли у ведра, наполненного серыми металлическими шарами, похожими на детские мячи. Здельник взял один из «мячиков» и, отойдя в конец поляны, бросил. Тотчас на том месте взвился вверх яркий столб пламени. Мы невольно отпрянули, почувствовав обжигающий жар. Через пять минут пламя погасло, оставив черную выжженную землю.

– Это ампулы с самовоспламеняющейся жидкостью «КС», – пояснил начхим.

Потом летчики и штурманы собрались у самолета. Здельник показал, как заряжаются ампулами басы (бомбовые авиационные кассеты), как надо правильно сбрасывать ампулы.

– Я должен вас предупредить о сугубой осторожности, – сказал Здельник. – Если самолет будет прыгать на разбеге, ампулы могут стукнуться, разбиться и загореться.

– Ходить на цыпочках треба, – уточнил Скочеляс.

– Будьте осторожны над линией фронта, – продолжал начхим. – Сделайте так, чтобы ваш самолет, то есть ампулы, не задела шальная пуля…

– Понятно, – докончил за него Виктор Солдатов, – а то живьем сгоришь не хуже врытых немецких танков.

Слова Здельника озадачили нас. Ведь все цели прикрыты сильным огнем зенитных пулеметов. Немцы стали хитрее: при появлении По-2 открывали огонь из всего стрелкового оружия. Где уж тут уберечься от шальной пули…

Мы долго еще ходили вокруг самолета с подвешенными басами.

Командир полка решил в первые полеты с ампулами послать наиболее подготовленные экипажи.

Вечером 14 июля на командный пункт были вызваны Вандалковский, Скочеляс, Крайков, Сербиненко, Егоров, Супонин, Солдатов, Орлов, Анчушкин, Жуков, Габидуллин, Маслаков, Зайцев и я. Объект удара – район возле села Алтухова, где сосредоточено много огневых точек противника.

Герой Советского Союза Д. В. Супонин

Штурманом звена ко мне назначили Солдатова, высокого, широкоплечего лейтенанта. Осмотрев подвеску басов, он подозвал техника по вооружению Невлера и сказал:

– Отлично, батенька мой. Только правый бас на взлете при первом же ударе сорвется. Там замок закрыт не полностью.

– Сейчас все проверю. Я еще не дошел до вашего самолета, – попытался оправдаться Невлер.

– Посмотри, посмотри, а я потом еще раз проверю…

Мы в воздухе.

– Впереди изгиб Оки, под нами Будоговицы, – сообщил штурман.

Над Алтуховом, покачиваясь, повисла мощная осветительная авиабомба. Ее сбросил самолет Габидуллина. Село и его окрестности стали видны как днем.

Тысячи пуль и снарядов из леса, деревни и оврагов устремились к нам.

– Сейчас даст Анчушкин!

Командир второй эскадрильи должен был первым сбросить ампулы с «КС».

Через минуту десятки факелов выросли внизу. Еще два самолета сбросили свой груз на восточной окраине вражеского опорного пункта.

– Отлично, – пробасил в наушниках Виктор, – сейчас Орлов, Супонин, Сербиненко прибавят.

В темноте выросли еще два огненных столба.

В районе пожаров стали рваться фугасные и осколочные бомбы, сброшенные другими самолетами. Все шло строго по задуманному плану.

Огненные ленты зенитных снарядов из Алтухова потянулись на запад, вслед за удалявшимися самолетами. Этим мы с Солдатовым и должны были воспользоваться.

– Прошли впадение Нугри в Оку. Возьми чуть правее! – шепчет штурман. – Скоро, что ли?

Слова Здельника «от пули ампула может взорваться» не дают покоя.

Убираю газ и тихо планирую. Слева и справа летят тысячи светящихся точек. Только бы не попали, только бы не по басам. Тихо заходим с востока на Алтухово.

Справа зажглись два прожектора и наклонились к западу.

Надо иметь большую выдержку, чтобы сидеть на бочке с динамитом, каким сейчас был наш самолет, и наблюдать, как рои пуль проходят рядом с тобой. Каждая из них может попасть, и тогда… Хруп, хруп – прорезала очередь левую плоскость… «Сейчас вспыхнем», – подумал я.

Но, как говорит пословица: «Всякая пуля грозит, да не всякая разит». Самолет дрогнул, басы раскрылись, ударив дверками по перкалю, и ампулы полетели на цель.

Мигом развернул самолет вправо и со снижением пошел на северо-восток. 1000, 800, 600 метров.

Даю полный газ. Скорость 200 километров в час. Расчалки воют. Солдатов ликует:

– Попали! Попали! Горит!

Восточная окраина опорного пункта пылает. Белесый дым стелется по низинам…

На КП летчики оживленно докладывают результаты. Заместитель начальника штаба – всегда спокойный капитан Тимофеев – не успевает записывать.

– Да ты спокойно, толком говори, – нервничает он.

– Вот тут, тут, товарищ капитан, – показывает пальцем на карте сержант Голубев.

– Где тут? Надо точнее, – отчитывает сержанта капитан, – ошалели, что ли, все сегодня? Тычете пальцем, а палец закрывает на карте добрых десять километров!

И действительно, в эту ночь все «ошалели».

Летчики, штурманы наперебой рассказывали друг другу, техникам, мотористам об огромных пожарах и взрывах.

В углу рядом с инженером полка по вооружению стоял Здельник. Он внимательно все слушал. Лицо его расплылось в улыбке.

В землянку вошел Скочеляс. Обычно он первым долгом снимал с головы меховой шлем и в одном шелковом подшлемнике шел докладывать Тимофееву.

Сегодня он изменил привычке.

– Где Здельник? – возбужденно крикнул Михаил.

Увидев начхима, Скочеляс шагнул к нему.

– Михаил Ефимович! Вы великий человек! Вы фокусник! Маг!

Здельник жмурился от удовольствия и приговаривал:

– Что вы, что вы, я тут ни при чем.

Еще несколько ночей вылежали мы с ампулами и бомбами. Горело все: и танки, и машины, казалось, и земля во вражеских окопах. Зарево видно было далеко от передовой.

А потом в полк привезли еще новинку – термитные бомбы. И снова Здельник стал героем дня. Новая бомба была во всех отношениях более удобна, чем ампулы с «КС». Термитные шарики, которыми начинялась она, находились в прочной обтекаемой оболочке. Разрывалась она на высоте 100–300 м и поражала большую площадь, чем ампулы.

Нам везло. И все потому, что это было делом рук Воеводина. Комдив все новинки испытывал у нас, а затем уже передавал другим полкам дивизии…

Около моего самолета стояло все наше звено. Раскидистый столетний дуб надежно маскировал самолет.

Из-за стабилизатора вырос техник звена Евгений Дворецкий.

– Товарищ командир, – обратился он, – самолеты звена к боевому вылету готовы.

К нам быстро подошел Вандалковский:

– Шмелев, взлет через тридцать пять минут после меня, – и побежал дальше.

По-2 пошли на цель. Вот и она. То тут, то там рвутся фугасные бомбы, снопами искр украшают свой путь реактивные снаряды, направленные на прожектора, вспыхивают пожары от ампул с «КС».

Внезапно зенитный огонь почти прекратился. Вот теперь должны выйти с термитными бомбами Орлов, Супонин, Сербиненко. «Все по плану», – радовались мы с Солдатовым. До боли напрягаем зрение, чтобы не прозевать разрыв термиток.

– Чуть правее, убирай газ, – командует Виктор.

Решив во что бы то ни стало увидеть взрыв термитной бомбы, я и не заметил, как подошли к цели. Ослепительный сноп света пронизал ночную мглу под нами. Это сбросил две стокилограммовые термитки командир второй эскадрильи. Сотни ярко-кровяных шариков куполом опускались на цель.

Через минуту разорвались еще две бомбы. Еще сотни шариков понеслись к земле.

– Добавим, – передал мне Солдатов.

Самолет дрогнул и мигом развернулся на 120 градусов. Через несколько секунд и наши две бомбы осветили поля под нами и снова сотни термитных шаров, спустившись на землю, начали сжигать все.

От ампул и термиток стелился густой дым.

А самолеты все шли и шли. Фугасные бомбы непрерывно рвались в районе цели.

Кто мог подумать, что все это натворил По-2, когда-то учебный самолет, перкалевый «русс-фанер», как его называли фашисты.

Герой Советского Союза Н. И. Сербиненко (снимок 1952 г.)

Войска Брянского фронта продолжали наступление. Мы радовались успехам наземных частей и старались как можно лучше помочь им. В эти дни у нашего экипажа родилась мысль увеличить бомбовую нагрузку. Самолеты у нас были новые, и мы пришли к убеждению, что от них можно взять больше, чем они давали до сих пор.

Доложили о предложении командиру эскадрильи, старшему лейтенанту Вандалковскому, а он – майору Шевригину. Подвешиваем 400 килограммов бомб. До этого однажды нам приходилось брать 350 килограммов. Вскоре нас вызвал командир полка. Посоветовавшись с командиром эскадрильи и заместителем по политической части, он разрешил полет с такой нагрузкой.

Проверив еще раз правильность подвески, мы вырулили на старт. Командир полка на прощание попросил быть нас осторожными, на разбеге не спешить с отрывом и дал разрешение на взлет.

Плавно поднимая хвост, самолет стал набирать скорость. Пробежав почти всю взлетную полосу, он с трудом оторвался. Сделали круг и просигналили: «Все в порядке, иду на цель».

Набрав высоту, подошли к линии фронта. Цель – лес южнее Алтухова, где разведка обнаружила скопление противника. Вот и деревня. Убрал газ и стал планировать.

Штурман передал:

– Так держать, будем делать два захода!

Две термитные бомбы оторвались от самолета и пошли вниз.

Не успел развернуть самолет, как внизу разорвался наш «подарочек».

Яркие вспышки, и во все стороны полетели розовые и белые шарики. Мы развернулись для второго захода.

Из леса начал вести огонь крупнокалиберный зенитный пулемет. Но мы уже были на боевом курсе.

Еще две термитные бомбы пошли на цель. Мы видели, как пылали вражеские автомашины, танки, бронетранспортеры.

И вот снова родной аэродром. Доложили командиру полка все детали полета и бомбометания.

Кроме нас еще трое – Крайков, Супонин и Орлов – ходили на задание с такой же бомбовой нагрузкой.

После полетов состоялся полковой митинг по случаю успешного наступления войск Брянского фронта.

Командир полка зачитал нам телеграммы с благодарностями от наземных войск и комдива, рассказал о результатах последних полетов.

– Кто хочет выступить? – обратился Сувид к строю.

Десятки рук взметнулись над головами. Один за другим выступали люди полка: Орлов, Скочеляс, Егоров, Самсонов, моторист Валеев, электрик Васюков.

Каждый, стоя перед строем и сжимая шлем или пилотку, говорил с жаром, а в заключение клялся биться с врагом до последней капли крови.

Наступательный порыв овладел всеми. Бои под Старой Руссой в обороне, казалось, тяжелым камнем лежали на совести каждого. Все рвались на запад.

Михаил Скочеляс в своем выступлении сказал: