355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Лейкин » Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах » Текст книги (страница 4)
Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах
  • Текст добавлен: 18 ноября 2021, 20:02

Текст книги "Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах"


Автор книги: Николай Лейкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Пятищев не особенно баловал Василису. Он давал ей иногда мелкими суммами на наряды, делал подарки к большим праздникам, как и остальной прислуге, передал ей оставшийся после покойной жены золотой браслет, несколько недорогих колец, купил золотые часики с цепочкой и в разное время дарил по сторублевому процентному билету, объясняя значение купонов и приказывая прятать билеты на черный день. Таких билетов передавал он ей не больше как на тысячу рублей, а в последние два года разорения она и таких денег не получала.

Но надо отдать честь Василисе: она никогда ничего не вымогала у Пятищева, никогда у него ничего не требовала и выпросила только раз музыкальную машинку с русскими песнями, «какая у лавочника», которую Пятищев и купил ей в губернском городе. Она даже была оком в хозяйстве и то и дело указывала Пятищеву на хищения управляющего, садовника, дворецкого, повара, но Пятищев, как плохой хозяин, не мог остановить этого, да по своей барской халатности и не хотел.

Прислуга, разумеется, не любила Василису, не державшую себя с ней запанибрата, по приказу Пятищева величала ее Василисой Савельевной, а за глаза называла «мамулькой» и барской барыней.

В первые два года Пятищев так привязался к Василисе, что даже размышлял о женитьбе на ней, для чего стал постепенно подготовлять ее, развивая ее чтением и сам читал ей и рассказывал и пояснял прочитанное. Ей он об этом не объявлял, но поведал эту мысль другу своему капитану, который пришел в ужас, разбил его окончательно и доказал, как дважды два четыре, что это будет поступок прямо бессмысленный.

– Чего тебе еще, я не понимаю? Женщина живет с тобой, успокаивает твои нервы, как ты говоришь, – с тебя и довольно, – вразумлял капитан Пятищева. – Еще если бы у тебя от нее дети были – ну, дать детям имя – тогда имело бы смысл. А детей нет, так с какой же это стати из простой бабы генеральшу делать? Брось. Вспомни, что у тебя дочь в институте.

И бесхарактерный Пятищев перестал думать о женитьбе. Мало-помалу он охладевал к Василисе, хотя до последнего времени не прерывал с ней связь. С приездом к нему дочери он переселил Василису из большого дома в пустовавший домик управляющего и стал реже видеться с ней, делая это украдкой. Она, видя полное разорение Пятищева, тоже делалась равнодушной к нему и не настаивала на свиданиях, не зазывала его к себе, хотя делала вид, что сердится за его редкие посещения. Но Пятищев все-таки боялся, боялся, что она сделает скандал в усадьбе, когда он объявит об окончательном разрыве с ней и потребует выселения из усадьбы. Но все обошлось тихо, чего Пятищев совсем уже не ожидал. Весть о разрыве с ним Василиса приняла, на его взгляд, так холодно, что ему сделалось даже грустно, обидно. Но еще обиднее были Пятищеву похвалы, расточаемые Василисой Лифанову, и ее намерения остаться на житье в усадьбе при Лифанове. Пятищева уже начал точить червь ревности.

XIII

Пятищев вошел в столовую. Его уже ждали к ужину. Маленькие стенные часишки, заменившие проданные уже большие столовые часы, от которых осталось еще на стене большое светлое пятно, показывали почти девять. У стола сидел капитан и мешал в салатнике винегрет из картофеля, свеклы, селедки, луку и соленых грибов. Лежали в проволочной никелированной дешевенькой корзинке ломти нарезанного черного и белого ситного хлеба. Против капитана помещалась Лидия и прикусывала ситный хлеб, запивая его молоком из стакана.

– Сегодня прованского оливкового масла нет, все вышло, и винегрет я уже делаю с подсолнечным маслом, – сказал капитан вошедшему Пятищеву. – Уж как-нибудь поедим… Я-то ничего… люблю это масло, а вон барышня уж отказывается, – кивнул он на Лидию. – На днях получу пенсию – куплю…

– Я ни с каким маслом такого месива не могу есть, – брезгливо отвечала девушка и сделала гримасу.

– Тут ведь, барышня, прекрасные маринованные белые грибы. У нас их остался изрядный запас. Ты выносишь простое масло, Лев?

– Попробую… – сказал Пятищев, перекрестился на икону, висевшую в углу, и сел к столу. – Но ведь, я думаю, и кроме винегрета у нас что-нибудь есть? – спросил он.

– Манная каша на молоке, картофель в мундире. Манную кашу я для княжны заказал.

– Картофель я люблю, – проговорила Лидия, – но ведь у нас сливочного масла нет.

Пятищев нахмурился.

– Пошли Марфу к Василисе спросить немножко масла, – обратился он к капитану. – Вчера я видел, как она сидела у окна и сбивала масло в бутылке.

– Давно уже, поди, слопала. Это она для себя.

– Оставьте. Не надо мне масла. Я поем ситного с молоком и манной каши. С меня будет довольно, – заявила Лидия. – Баранки есть. Их погрызу.

– Пошли же! – раздраженно крикнул Пятищев и позвонил в электрический звонок, висевший в виде груши около лампы над столом. – Масло должно быть. Молоко подают снятое. Куда же сливки-то деваются?

– Да ведь Василиса по пяти раз на дню кофей со сливками пьет, – пробормотал капитан.

– Брось! Оставь! Не люблю я этого! Пощади…

Пятищев совсем сморщился. У него подступали даже слезы, и что-то судорожное сжало горло.

Пришла Марфа, ступая босыми ногами.

– Сходи сейчас к Василисе Савельевне и спроси, нет ли у ней немножко сливочного масла, – отдал ей приказ Пятищев.

– Уверяю вас, папа, что с меня и манной каши довольно.

– И манную кашу надо есть с маслом. Где же княжна? Звали княжну? – спросил Пятищев.

– Она у печки греется, – дала ответ Лидия. – Иван Лукич ее звал.

– Потрясена. Все нервы у ней расшатаны. Плачет, как ребенок, – заметил капитан. – Но обещала выйти к столу.

Послышались удары о паркет когтей бегущего мопса и шлепанье туфлей княжны. Кряхтя и охая, она вошла в столовую и внесла с собою сильный запах камфоры.

– Я только манной кашки, – заявила она, присаживаясь ко столу. – Ох, напьюсь на ночь малины и лягу.

Капитан достал из буфета бутылку с водкой, налил себе в изрядный серебряный стаканчик, а Пятищеву в маленькую рюмку. Они оба выпили и принялись есть винегрет.

– Недурно, очень недурно, – бормотал Пятищев, хотя слегка и морщился. – Я не ожидал этого от подсолнечного масла. Но мне кажется, этот винегрет был бы вкуснее со сметаной, уксусом и протертым яичным желтком. Помнишь, Иван Лукич, как ты делал однажды винегрет из солонины?

– Да ведь и сметаны, и яиц нет, – отвечал капитан. – Вот на будущей неделе получу пенсию, поеду в Колтуй и куплю прованского масла, говядины, солонины, яиц, масла сливочного…

Вернулась Марфа и принесла маленький кусочек масла на блюдечке.

– Дала… Вот масло… Но ругается, – сообщила она. – «Это, – говорит, – ты, глазастый черт, подглядела, что я масло била». «Не я, – говорю, – а сам барин».

– Уходи, Марфа, уходи! Не люблю я этого! – махнул ей рукой Пятищев. – Подавай теперь скорей на стол картофель и манную кашу. Подавай все сразу.

Марфа удалилась в кухню и принесла картофель и манную кашу.

– У нас сморчки есть. Нашел Левкей в нашем парке сморчков, но их жарить не в чем. Масла нет, – сообщила она, уходя.

– Привезу я масла, на будущей неделе привезу… – опять сказал капитан ей вслед.

Княжна стала накладывать себе на тарелку манной каши. Лидия взяла большую картофелину и стала чистить ее, придвинув к себе блюдечко с маслом.

Все ели молча. Пятищев сбирался объявить княжне о завтрашнем переселении в дом управляющего, а также сообщить и о плане их дальнейшей жизни, предварительно слагая в голове фразы, которые могли бы не раздражить княжну, но вдруг княжна произнесла, обращаясь к капитану:

– Курочку бы, Иван Лукич… Поедете в посад, так курочку купите. Куриный суп с манной крупой обожаю… Да и для Бобки… Бедный песик так давно косточек не получал. Купите, пожалуйста…

– Куплю, куплю… – кивнул капитан. – Курицу можно купить и на деревне.

– Лучше же цыплята. Цыплята, жаренные в сухарях, – прелесть! – поправила Лидия. – Цыплята ведь, я думаю, дешевле… Они маленькие…

– Можно и цыплят, – согласился капитан. – Да надо поискать там какой-нибудь рыбы. Давно мы рыбы не ели. Ты, Лев, ведь любитель рыбы.

– Я не знаю, отчего у нас не ловят карасей? – сказал Пятищев. – Ведь у нас караси есть в пруду.

– Некому ловить. Да и жарить не в чем. Масла нет. Вот куплю масла…

– Можно бы на уху… Уха из карасей – прелесть. Ведь свое… В доме есть… В своем пруду…

– В самом деле, надо половить карасей. Вот я завтра… – вызвался капитан. – Их как-то на творог ловят.

– Научите, Иван Лукич, меня, как ловить карасей. Я буду ловить, – сказала Лидия, прожевывая картофель.

– Зачем же ты будешь ловить? – возразил ей отец. – Я заставлю Левкея. Он знает, как ловить.

Капитан улыбнулся.

– Поговори-ка с Левкеем! Он теперь от всего отказывается. «Мне, – говорит, – жалованье за три месяца не плачено».

– Ах, как люди неблагодарны! – вздохнул Пятищев. – Ведь я же еще на прошлой неделе подарил ему мои болотные сапоги, жилет ему недавно отдал.

– Ну, уж ты Левкея оставь в покое. Я сам завтра с Лидией Львовной половлю карасей. Надо у Василисы спросить, как это ловят карасей. Она часто их ловит и ест, – сказал капитан. – Надо действительно немного поразнообразить еду. А то картофель да картофель. А ты, Лев, вот что… Ты сделай воздействие на Василису, чтобы она масло-то не припрятывала, так тогда можно и поджарить этих карасей. Положим, у нас одна корова. Но для Василисы самой масло-то всегда есть. А насчет карасей я завтра займусь… Я половлю…

– И я с вами, Иван Лукич, и я!.. – весело проговорила Лидия.

Пятищев опять нахмурился, потер ладонью лоб, лысину, тяжело вздохнул и произнес:

– Ничего ты завтра не поделаешь с карасями… Завтра страшная ломка… Мы должны переезжать… переселяться в дом управляющего.

Княжна, услышав это, затрясла головой.

– Как завтра? Как переезжать? Как в дом управляющего? – заговорила она, заикаясь от волнения.

XIV

– Успокойся, княжна… Надо мужаться… Мужества… немного мужества, – проговорил Пятищев, и сам слезливо моргая глазами. – Следует приготовиться… следует ко всему быть готову. Это крест… и надо с покорностью нести свой крест. Больше уж медлить нельзя, и завтра мы очищаем дом для Лифанова. Но сначала мы переселяемся на неделю в домик управляющего…

– Но какое он имеет право! Где же справедливость – выгонять дворянина из его родового гнезда! – воскликнула княжна, и слезы градом хлынули из ее старческих красных воспаленных глаз.

– Лидия Львовна, сходите к княжне в комнату за спиртом… – заботливо проговорил капитан и стал предлагать княжне выпить воды, которую быстро налил в стакан.

Он и сам трясся. Руки его ходили ходуном.

Явился спирт. Княжне дали его понюхать. Произошла пауза. Княжна тяжело дышала и прикладывала носовой платок к глазам. Пятищев снимал кожуру с большой картофелины. Через несколько минут он начал опять:

– Но как ни трудно мне, как ни жалко мне тебя, княжна, я все-таки должен говорить.

– Оставь, Лев… Лучше завтра… завтра поутру, – перебил его капитан. – Утром у княжны и нервы бывают крепче, и сама она свежее. Утром лучше.

– Утром уже мы должны переноситься в дом управляющего. Сначала выберется оттуда Василиса в домик садовника, а затем мы въедем на ее место. Мы заберем с собой все, что нам осталось, и переберемся туда на неделю…

Княжна начала всхлипывать. Сцена была тяжелая. Капитан опять бросился к княжне с флаконом спирта. Лидия поднялась из-за стола и стояла около нее со стаканом воды в руке.

– Княжна, бога ради! Не будь ребенком. Надо хоть сколько-нибудь быть женщиной! – взывал к ней Пятищев. – Выпей глоток воды и выслушай меня… Должен же я сказать… должен же я объявить план предстоящей нам жизни. Тут судьба… Бесспорно, злой рок, а потому ему надо подчиниться. Ну что, успокоилась немножко? – спросил он ее, когда она сделала глоток воды и отняла платок от глаз.

– Бобку-то только покормите… Не могу я уж сама… Дайте ему кашки… Он любит кашу… – заговорила она вместо ответа на вопрос.

– Покормлю, ваше сиятельство, покормлю. Я сам его покормлю… – отозвался капитан, почему-то вдруг вздумав величать княжну сиятельством. – Не волнуйтесь только… Мы заживем отлично, даже лучше, чем здесь.

– Но перейдем мы в дом управляющего только на неделю, – продолжал Пятищев. – Так я обещал Лифанову, даже дал ему слово.

Княжна опять всхлипнула. Капитан снова потянулся к ней с флаконом спирта и огрызнулся на Пятищева:

– Не упоминай ты только имени этого мерзавца, бога ради! Княжна не может слышать его фамилии. Ведь можно же говорить и так.

Пятищев вертел в руке вилку и соображал, как ему говорить мягче.

– Но в доме управляющего мы останемся только одну неделю, – сказал он. – В течение этого времени мы должны найти себе какое-нибудь другое помещение и выселиться из усадьбы. Не знаю, понравится ли вам мой план относительно вас, но я после долгого обсуждения решил, что он не худ. Впрочем, как хотите… Я не насилую вас. Вы можете видоизменять мой план, можете совсем с ним не согласиться. Меня самого тут дело не касается. О себе я решил. Решил о Лидии. Но дело идет о княжне и Иване Лукиче…

– Я поеду в Петербург к тете. Я уж писала ей… – перебила отца Лидия. – Потом буду искать место гувернантки…

– Пятищева и гувернантка! Что ты говоришь, милая! Опомнись!.. – воскликнула княжна и снова вся затряслась, блеснув на мгновение старческими поблекшими глазами.

– Не допустит ее тетка до этого! – проговорил Пятищев. – Она женщина со средствами.

– Да, папа, но ведь у ней свои две дочери. Нет, мне нужно или идти в гувернантки, или искать уроков, или проситься в институт преподавательницей к малышам… – твердо стояла на своем Лидия и прибавила: – Ты ведь не знаешь, ты ведь не видал, какие подчас у нее ко мне отношения были. Она не высказывала, но тяготилась мной. Я это замечала.

– Ну, оставим это. Ты дело решенное. Ты покуда поедешь к тетке, будешь под ее присмотром, и я о тебе относительно спокоен, – перебил дочь Пятищев. – Моя судьба также решена решена. Я за границу…

– Лев, на какие средства за границу?! Что ты говоришь! – всплеснула руками княжна.

– Средства, княжна, найдутся. Но об этом потом. Я потом сообщу о себе, как и что я предполагаю. Но теперь о тебе и о капитане… Мне кажется, княжна, вам не следует разлучаться. Капитан с рыцарским характером и может быть тебе подпорой. Правду я говорю, Иван Лукич?

Капитан саркастически улыбался и теребил усы. Пятищев продолжал:

– На первых порах вы наймете себе квартиру комнатки в три в Колтуе, возьмете себе в прислуги Марфу и будете жить своим хозяйством припеваючи. У вас две пенсии. У тебя, княжна, и у Ивана Лукича. Обстановка у вас для маленькой квартирки приличная. Вы перевезетесь туда, и вам там будет отлично. Марфа заведет вам кур. Возьмете туда и нашу корову. Она наша. Живого инвентаря мы Лифанову не передаем. Простите за Лифанова… На язык подвернулся, – прибавил Пятищев.

Пятищев высказался и вопросительно смотрел то на княжну, то на капитана.

Капитан пощипал свои усы и буркнул:

– Вздор городишь!

– То есть как это? Отчего? Почему? – испуганно спрашивал Пятищев. – А ты что скажешь, княжна?

– Трижды вздор… – продолжал капитан. – Не относительно того вздор, чтобы нам не разлучаться, мы и не разлучимся, но относительно тебя самого. Какая такая заграница? На какие щепки ты выедешь? Но допустим, что у тебя найдутся гроши, чтобы удрать из России, но на что ты там будешь жить? Голодать на чужой стороне?

– Я в Италию, в глухой городишко. Там дешевизна баснословная. Наши художники живут за два гроша.

– Живут, но все-таки работают. А ты что такое? Художник? Скульптор? Картины будешь писать? Да и художники голодают. Им надо там голодать. Они учатся, во имя искусства голодают. А ты с какой стати будешь голодать? Да даже и не голодать, а прямо придется или умереть с голоду, или нищенствовать, – продолжал разбивать капитан. – Что ты умеешь, чтоб заработать хоть на макароны? Ничего не умеешь. Ты барин, всегда был барином, барином и останешься.

– Позволь… Но я продам кабинет, кое-какие другие вещи, двух рабочих лошадей, которые у меня на конюшне, – перебил его Пятищев. – У меня скопится кое-какая сумма!

– А потом? Когда проживешь эту сумму? Ну, ее хватит на месяц, на два, чтобы питаться одними макаронами. А потом? Сестра Катерина Никитична помогать будет, что ли? Не больно-то она тебе помогает. Ну, прислала с Лидией пятьдесят рублей взаймы – вот и все.

Пятищев покраснел, взглянул на Лидию и пробормотал:

– Это она не взаймы, а на обратный проезд Лидии в Петербург.

– Ну, вот видишь. А ты просил у нее.

– Я просил у нее тысячу рублей. Давно это было.

– А она не дала. Еще того лучше.

– Сумма была велика. У ней не было тогда такой суммы.

– Пустяки. Выкинь ты свою заграницу из головы. Я, княжна и ты переедем в наш посад Колтуй и будем жить втроем на две пенсии. И никакого ты кабинета продавать не будешь. Надо же жить в какой-нибудь обстановке, – закончил капитан.

Он был разгорячившись. Придвинул к себе графин воды, налил в стакан и выпил залпом.

Произошла пауза.

– Но ведь это значило бы объедать вас… – пробормотал Пятищев. – Здесь я даю вам все-таки помещение, у меня остались еще кое-какие продукты для стола. А там?

– Где двое сыты, там и третий будет сыт, – отвечал капитан.

– Хорошо, на первых порах я перееду к вам… – произнес Пятищев. – Но потом я все-таки…

– А что будет потом – впоследствии видно будет. Так и запишем, так и решим.

– Постой… Но я еще не получил ответа от княжны. Она еще не высказалась.

– Княжна будет согласна. Видишь, ей трудно говорить.

– Княжна, ты согласна с моим планом относительно тебя? – все-таки допытывался ответа Пятищев и вопросительно смотрел на княжну.

Княжна моргала усиленно глазами и шевелила губами.

– Да, да… – еле могла она выговорить и истерически разрыдалась.

– Доконал-таки! Опять доконал! – воскликнул капитан, бросаясь к ней с флаконом спирта. – Идите, княжна, в вашу комнатку, идите, матушка Ольга Петровна. Успокойтесь… Там ляжете, и будет вам легче… – говорил он нежно и вместе с Лидией повел княжну из столовой.

– Бобку накормить… – вдруг вспомнила княжна на пороге среди рыданий, увидав мопса.

– Накормлю, накормлю, княжна. Не беспокойтесь. В вашу же комнату принесу ему остатки манной каши на тарелочке, – отвечал капитан, поддерживая ее под локоть.

XV

На другой день утром Пятищев, встававший всегда очень поздно, часу в одиннадцатом, на этот раз проснулся в восемь и уж к девяти часам справил свой туалет – пробрил себе подбородок, умылся, причесался, вытерся одеколоном с водой, что делал обыкновенно каждое утро.

Первою его мыслью было переселение из барского дома в дом управляющего. Еще не пивши утреннего кофе, он вышел на террасу, представлявшую из себя портик с колоннами, выходящую на двор, и стал кликать Левкея, но Левкей не показывался. Из-за угла вышел капитан, встававший всегда рано, часов в семь, и несказанно удивился, увидев Пятищева на ногах и даже без туфлей, а в сапогах.

– Чего это ты спозаранку?.. – спросил он и прибавил: – Здравствуй.

– Да ведь переезжать надо. Кричу Левкея и не могу докричаться, – отвечал Пятищев, приложившись рукой к феске, и пожал капитану руку.

– Левкей перетаскивает мебелишку Василисы в домик садовника. Там с ним и мужик из деревни. Таскают двое.

– Вот и прекрасно. Молодец Василиса! Этот мужик потом и нам поможет перенестись. Но нам мало одного. У нас есть большие вещи. Двоим не поднять, – говорил Пятищев. – Я затем и кликал Левкея, чтобы он пригласил людей с деревни. Человека три, что ли. Ну, четыре.

– Зачем же роскошествовать? – упрекнул его капитан. – Чем мы платить им будем? У тебя денег ни копейки, у меня всего двугривенный, да и у княжны не завалило. Вряд ли рубль найдется. Левкей перетащит нашу мебелишку и с одним мужиком. Ну, я им помогу, Марфа подсобит.

– Да уж хотелось мне, чтобы все это поскорее и чтобы переехать и не думать. Вон из головы… А мужикам потом заплатим. Ну, дадим им твой двугривенный на чай покуда. Пойдем к Левкею. Распорядимся.

Пятищев сошел с террасы и направился к домику управляющего. День был прекрасный, ясный. Ласково светило весеннее солнце, радостно чирикали птички на голых еще, кое-где с набухшими еще только и кое-где распускающимися почками деревьях и кустарниках. Вдали меланхолично куковала кукушка. Капитан следовал сзади.

– Пробовал сейчас ловить карасей, но безуспешно, – сказал капитан. – Должно быть, выловили их.

– Да уж сегодня какие же караси! – отвечал Пятищев.

– Нет, я сейчас на удочку. А потом перед ужином попробую на творог… Надо положить творогу в корзинку, завязать тряпицей и сделать дырку. А корзинку опустить в воду. Ах, как неудобно затеял ты сегодня эту переездку! Денег у нас совсем нет…

– Ничего. Мужики подождут. Завтра я предложу Лифанову купить у меня что-нибудь. Ну, хоть барометр, что ли!

– Да не в мужиках дело. Прежде всего, надо Марфе дать сколько-нибудь на хлеб. Ведь в лавочке в долг больше не отпускают.

– Боже мой, да ведь вчера говорили, что лавочнику за долг какой-то хлам на дрова отдали! – воскликнул Пятищев.

– Ничего не знаю. Но княжна и вчера давала Марфе тридцать копеек на хлеб. Ты ведь ни во что не входишь, ты так мало обращаешь внимания на все.

– Не попрекай! Пожалуйста, не попрекай! – раздраженно проговорил Пятищев. – Я покоя себе не знаю с этой переездкой, так можно, я думаю, мне простить. Эта переездка избуравила у меня всю голову. Я ночь сегодня не спал. Десять раз просыпался. Но если нужно на хлеб, я сейчас могу занять у Василисы рубль. Завтра продам Лифанову барометр и возвращу ей.

– Да придется занять, если у княжны не найдется денег. Пенсию-то когда она получила?

– Ну, и займу рубль. О чем разговаривать! Ах, как вы меня изводите! Еще у меня нервы крепки. Право, крепки.

– Ты скажи Василисе, чтоб она масла-то дала сегодня к обеду. Тогда сморчки можно изжарить.

– И скажу, непременно скажу. А нет, так купите на этот вот рубль, что я у ней займу.

– Зачем же покупать, если у ней имеется масло.

– Бог мой! Да ведь надо же ей самой что-нибудь есть! – закричал Пятищев.

Разговаривая таким образом, они дошли до домика управляющего.

В открытом окне совсем уже пустой комнаты, стоя на табурете, виднелась Василиса. Голова ее была покрыта ситцевым платком, сама она была с засученными по локоть рукавами старенького ситцевого платья, в пестрядинном переднике и снимала с окошка занавески.

– Почти уж переехала я! – закричала она, увидя Пятищева. – Сокол с места, ворона на место… Через полчаса можете и вы вноситься сюда, ваше превосходительство. Впрочем, в хлопотах-то я и забыла с вами поздоровкаться. Здравствуйте. Сейчас занавески сниму, и готово. С чердака только надо кое-что вынести. Из столовенькой стол я не беру. Он здесь останется. Велик уж очень для той-то квартиры.

В это время на крыльце показались Левкей с кривым косматым мужиком. Они выносили большой окованный железом сундук Василисы.

– Скоро ты, скоро, Василиса Савельевна. Вот что значит расторопная-то женщина! – похвалил ее Пятищев и, обратясь к Левкею, сказал: – Кончите все переносить, так нашу кое-какую мебель надо сюда внести. Ты уж, Левкей, пожалуйста… Вот и этот земляк подсобит. Да следовало бы еще прихватить кой-кого с деревни в подмогу. У нас есть вещи тяжелые.

– Прихватим, – отвечал Левкей, кряхтя. – Тут у нас Сергей Калинов приехал за навозом. Навоз обирает под ярицу. Так вот он за наш навоз и поможет.

– А не мало будет? – усомнился Пятищев.

– На лошади ведь перевозить будем, так втроем сможем, барин. Тут место от вас не близкое, на руках носить невозможно, – проговорил кривой мужик, снял шапку и поклонился, прибавив: – Только уж позвольте, барин, мне пяток кустиков черной смородины из сада выкопать. Все равно она у вас ни за что купцу достанется.

– Бери, бери. Пожалуйста, бери. Я даже очень рад, если крестьяне чем-нибудь воспользуются. Можешь даже две-три молодые яблони себе выкопать.

– Благодарим покорно, барин, уж мы за это вам постараемся.

Сундук поставили на землю. Левкей отер рукавом нос и тоже приступил с просьбой.

– Дозвольте уж и мне, ваше превосходительство, за мою службу пяточек яблонь выкопать, – сказал он, сняв свою военную фуражку. – Я их лавочнику бы продал. Он просил. А у купца они все равно несчитаные.

– Да бери. Мне их уж теперь не надо.

– Ну, так я лавочнику и яблонек, и смородины. Очень вам благодарен, барин. Надо все это сегодня, до купца сделать. Да просил еще лавочник насчет пчел… Я бы, говорит, по два рубля за улей… А у нас их пять колодок. У купца они тоже не считаны. Он даже не знает, есть ли у нас пчелы.

Пятищев переглянулся с капитаном.

– Да конечно же, надо продать! – воскликнул тот. – С какой стати отдавать ульи купцу, если их нет в инвентаре! Нет в инвентаре, так, стало быть, он их не покупал.

Пятищев даже просиял, что у него нашелся несчитаный предмет, который может быть продан.

– Так отдай. Отдай, Левкей, их лавочнику, – заговорил он. – Пять ульев по два рубля – десять рублей. Это деньги. Пять рублей можешь взять себе, в счет жалованья.

– Спасибо, ваше превосходительство, за неоставленье, – еще раз поклонился Левкей. – Так я, значит, сегодня, как стемнеет, и перевезу к лавочнику. Вот поди ж ты, совсем забыли об этом добре, а ведь оно деньги… – прибавил он и, подняв вместе с мужиком сундук, понес его.

В это время из домика показалась Василиса и подошла к Пятищеву, косясь на капитана.

– Подите-ка сюда на минутку, Лев Никитич, – тихо сказала она, отводя его в сторону. – Зачем же это вы пчел-то продаете?

– Василиса Савельевна, они мои. А я… Перед тобой нечего скрывать… А я без гроша… – несколько покраснев, отвечал Пятищев. – Самому же мне они теперь зачем?

– Оставьте мне тогда хоть две колодочки. Все-таки хоть чайку с медком попить на Спасов день.

– Тебе? Да ведь ты здесь не останешься?

– А почем знать! Ничего еще не известно.

Василиса лукаво подмигнула.

– Да возьми, возьми… – заговорил Пятищев. – Но мне странно, что тебе понадобились пчелы.

– Ну, спасибо. Вам денег, что ли, нужно? – спросила она участливо. – Говорите, что без гроша. Как же быть без денег, если в лавке не верят! Возьмите рублик или два.

– С удовольствием, милая, но только взаймы. Дай два рубля. Завтра я их тебе отдам. А пчел я тебе дарю, дарю их, – сказал Пятищев, повеселев, и тотчас же крикнул Левкею: – Левкей! Лавочнику свезешь только три колодки пчел! Две я подарил Василисе Савельевне.

Василиса взглянула на него своим красивым взглядом и произнесла:

– А два рубля я вам сейчас…

Она удалилась в комнаты и тотчас же вернулась оттуда, держа деньги в руке.

– Вот вам… – сунула она ему в руку два серебряных рубля и тут же прибавила: – Послушайте… Только вся эта мебель, которая теперь у меня, так я ее буду считать своей.

– Конечно, конечно… Пожалуйста… – смущенно проговорил Пятищев, опуская деньги в карман, и отошел к капитану.

– Совершил заем? – спросил у него тот.

– Да. До завтра. Но за то подарил ей два улья пчел.

– Напрасно. Насчет масла сказал?

– Сказал, – отвечал Пятищев и соврал.

XVI

Кабинет Пятищева начали перевозить перед обедом. Семья Пятищева в последнее время полного разорения обедала в час дня, и часто все звали этот обед, по старой привычке, завтраком, так как прежде, при поваре, в эти часы бывал завтрак, а обед подавали в семь часов вечера. Пятищев и не ожидал, какое затруднение представит перемещение кабинета в домик управляющего. Книжные шкафы нельзя было поднять вместе с книгами, и книги пришлось перевозить отдельно в бельевых корзинках. Большое затруднение представлял и письменный стол на шкафчиках, в которых помещались разные бумаги, накопившиеся за несколько десятков лет. Тут были дневники Пятищева, которые он вел в молодости, записки его деда, письма, когда-то полученные его дедом, карандашные виды лучших уголков имения, сделанные с натуры его матерью, и много, много ненужных бумаг, совершенно лишних для сохранения. Приходно-расходные книги по имению, тоже за десятки лет, помещались в ящиках под оттоманкой. Их также нужно было вынуть, чтобы перевезти оттоманку. Пришлось разбирать и старинное бюро на жиденьких четыреугольных ножках с бронзовыми башмачками, со множеством шкафчиков и ящичков с изображением на дверцах врезанных мальтийских крестов из черного дерева. Шкафчики были наполнены аптекарскими травами, банками с лекарством для подачи первой помощи, пакетиками с образцами овса, ржи, проса, гречихи и пшеницы. Шкафчики также пришлось снимать со штифтов. С перевозкой возились Левкей, два мужика из деревни, Марфа и капитан. Помогал и сам Пятищев, но разбил бутылку с вонючим маслом оленьего рога, предохраняющим скот от оводов, несколько стекол в рамках фотографий и оставил, чувствуя себя совсем неспособным к этому. У него тряслись руки и заплетались ноги.

Под кабинет выбрали самую большую комнату в домике управляющего, ту, где находилась спальня Василисы, но и туда не вошла вся мебель кабинета. Несколько кресел пришлось втащить на чердак. Высокие книжные шкафы упирались в потолок низкой комнаты, и на них нельзя уже было поставить бронзовых бюстиков русских писателей-классиков, которые стояли на шкафах раньше. Книги так и остались в корзинах, а половину их сложили в углу на полу. Оттоманка заняла вторую стену, и кровать пришлось поставить у третьей стены так, что она заняла одну створку двери. Навесили тяжелые зеленые триповые драпировки к окнам на имевшиеся крючья, а занавески эти своими концами легли аршина на полтора на пол. Было так тесно, как в мебельной лавке. Бюро, вставшее в простенок между окнами, загородило добрую треть окон, до того узок был простенок. На стульях лежали рамки с фотографиями, на подоконниках стояли бюстики. Мольберту с большим портретом жены Пятищева совсем не было места.

Пятищев вошел в комнату вместе с капитаном, и им еле можно было повернуться. Сердце Пятищева болезненно сжалось, и он даже смахнул слезу с глаза, выступившую на ресницы. Капитан заметил это и сказал ему в утешение:

– Ну, как-нибудь покуда. В тесноте да не в обиде… К тому же ты ведь говоришь, что только на неделю… Не следовало въезжать сюда… Надо было прямо ехать в Колтуй. Найти там квартиру и ехать… – прибавил он.

– Нет, я за границу!.. Я должен удалиться хоть как-нибудь за границу! – воскликнул почти с воплем Пятищев. – Мне нельзя жить в этой обстановке. Я не могу… Я не в силах! Это все будет напоминать мне, раздражать меня, и я могу сойти с ума!

– Какие пустяки… Какой вздор… А ты смирись, и отлично докончим мы свои дни в Колтуе, – утешал его капитан. – А вот я, когда вспомню, как я жил в землянке, во время турецкой войны, так все это мне раем кажется. Смирись.

– Да уж и так смирился, но чего же больше-то! – проговорил Пятищев и вышел из домика.

Пообедала семья Пятищева только молочным супом с вермишелью, да был, как всегда в последнее время, картофель в мундире. Из лавки вместе с хлебом на деньги, взятые у Василисы, были принесены кусок баранины и масло, но Марфе некогда было стряпать. Она помогала переносить вещи Пятищева в дом управляющего. Капитан и тут утешал семью и говорил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю