Текст книги "Дедушка-именинник"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

IV

Раздался еще звонокъ.

– Ну, вотъ и Наташа. Послѣдняя дочка Тогда всѣ. Тогда можно и за завтракъ приниматься, – сказалъ старикъ Валовановъ. – Мужчинъ-то ужъ, поди, къ водкѣ тянетъ.

– Я водки не пью, папенька, – проговорилъ сынъ Андрей.

– Что такъ? За что-жъ ты на нее обозлился?

– Чувствую, что вредъ приноситъ, въ ноги ударяетъ. Опять-же и вереда пошли по тѣлу. Докторъ сказалъ, что лучше бросить. Мадерки рюмочку я иногда выпью, а водку бросилъ.

– Подхалимъ, – тихо произнесла Варвара Ивановна брату Алексѣю и кивнула на Андрея.

Тотъ улыбнулся и отвѣчалъ:

– Навѣрное, что-нибудь попросить хочетъ.

У дверей, однако, звонила не дочь Наташа. Въ кабинетъ вошелъ архитекторъ Егоръ Егорычъ Штрикъ, сухопарый нѣмецъ, съ маленькими сѣдыми бакенбардиками колбаской на скулахъ.

– Добрый день, Иванъ Анисимычъ, – сказалъ онъ, кланяясь старику Валованову и пожимая его руку. – Позвольте имѣть честь поздравить васъ съ именинами. А васъ всѣхъ, господа, съ именинникомъ.

Общія рукопожатія. Штрикъ ходилъ по всѣмъ угламъ и привѣтствовалъ сыновей и внуковъ Валованова. У дамъ онъ прикладывался къ ручкамъ. Тѣ чмокали его въ голое темя.

– Боже мой, какое потомство! Какое потомство огромное! – говорилъ онъ. – И, кажется, ни одного архитектора, чтобы смѣнить меня по управленію домами Ивана Анисимыча.

– Растетъ одинъ архитекторъ, Егоръ Егорычъ, – отвѣчалъ Андрей Валовановъ. – Пусть только окончитъ реальную гимназію – сейчасъ его въ институтъ гражданскихъ инженеровъ.

– А гдѣ онъ? Гдѣ? Покажите! – воскликнулъ Штрикъ.

– Въ гимназіи. Дѣдушка не любитъ, кто по буднямъ манкируетъ уроками, и потому сынишка мой придетъ его поздравить послѣ двухъ часовъ, когда покончитъ съ классами.

Варвара Ивановна опять шепнула брату Алексѣю:

– Слышишь? Такъ въ душу и залѣзаетъ. Навѣрное, что-нибудь просить будетъ.

– Да вѣдь этимъ старика не проймешь. Я пробовалъ, – сказалъ Алексѣй. – Къ нему не подластишься ничѣмъ. Тутъ важенъ часъ. Нажилъ что-нибудь старикъ хорошо – ну, проси, не откажетъ, а если потерялъ хоть грошъ – проси или не проси все равно ничего не будетъ.

– Да что-же онъ сегодня-то потерялъ? Сегодня-то ужъ ничего.

– А угощеніе, что намъ сегодня приготовилъ? Кулебяка, окорокъ ветчины, телятина. Онъ все считаетъ, у него все на счету. Да раздастъ сегодня рублей семьдесятъ пять. Онъ хоть и дѣлаетъ, а ужъ теперь все это въ умѣ высчитываетъ. Я знаю его! – подмигнулъ Алексѣй.

Старикъ ежился и смотрѣлъ на часы.

– Только одной Наташи и нѣтъ, – говорилъ онъ. – Что это на самомъ дѣлѣ? Конечно, ей далеконько ѣхать, но все-таки пора-бы.

– Поздно встаютъ. Теперь мужъ ея съ съ новымъ трактиромъ связался. Оркестръ тамъ у нихъ. Пѣвицы какія-то заведены, – сказалъ Анисимъ. – Мужъ до трехъ часовъ ночи въ трактирѣ, а она его ждетъ, спать не ложится. Спятъ до десяти часовъ утра, а то и дольше.

– Ну, для тезоименитства-то родителя могла-бы и пораньше встать, – отвѣчалъ старикъ. – Подождемъ еще минутъ десять, да и закусывать будемъ. Чего еще! Семеро одного не ждутъ. А тутъ ужъ человѣкъ двадцать пять собралось, если мелкихъ-то считать.

– Больше, дѣдушка… – откликнулась Варвара.

– Вы посчитайте-ка… Братъ Алексѣй самъ пять… насъ трое. Вотъ вамъ восемь… Братъ Андрей самъ шестой – четырнадцать…

– Брось… Что улья на пасѣкѣ считать, что родственниковъ – нехорошо, – перебилъ ее старикъ.

Дочь Наташа, однако, скоро явилась. Она была съ мужемъ, толстякомъ съ двойнымъ подбородкомъ и кавалерійскими усами, въ парикѣ, съ колыхающимся чревомъ Сзади ихъ шли дѣвочка подростокъ и сынъ лѣтъ восьми.

Дѣвочка и мальчикъ тотчасъ-же поднесли дѣдушкѣ корзинку съ фруктами.

Старикъ Валовановъ цѣловался со всѣми ими и говорилъ дочери Наташѣ полушутя, полусерьезно: – Поздно, поздно… Проштрафилась. Всѣ пріѣхали, а васъ нѣтъ. Нехорошо. Самая младшая и самая неисправная.

– Да вѣдь далеко, Иванъ Анисимычъ, – отвѣчалъ за нее мужъ. – Живемъ почти за городомъ. Ѣхали, ѣхали, ѣхали… Вотъ нужно было за-гостинцами для васъ завернуть. Тамъ знакомые приказчики задержали. Разспрашиваютъ, какъ въ новомъ заведеніи я торгую…

– Заѣхали-бы, когда-нибудь, папаша, въ наше новое-то заведеніе ушки покушать, – приглашала дочь Наташа, полная, еще не утратившая вконецъ своей красоты дама въ брилліантовомъ браслетѣ, брилліантовыхъ серьгахъ и брилліантовой брошкѣ, изображающей стрѣлу.

– Это чтобъ я-то въ загородное заведеніе заѣхалъ! – засмѣялся старикъ. – Нашла гостя! Да тамъ меня ваши арфянки съ панталыка собьютъ.

– У насъ нѣтъ, дѣдушка, арфянокъ. У насъ все на благородную ногу. У насъ женскій оркестръ изъ артистокъ, разныхъ заграничныхъ консерваторокъ. Потомъ у насъ хоръ оперныхъ пѣвицъ – Вагнера поютъ… Глинку. У насъ на благородной ногѣ…

Старикъ махнулъ рукой.

– Одинъ чортъ! Только развѣ, что въ карманы-то не лазаютъ, – сказалъ старикъ. – Куда мнѣ! Запутаюсь.

– Къ намъ генералы, папенька, ѣздятъ, – не унималась дочь.

– Ну, и пускай ихъ ѣздятъ! Однако, что-жъ я? Пора и завтракать. Тамъ въ столовой давно ужъ все приготовлено. Идите въ столовую. Проходите. Пейте водку. А я вслѣдъ за вами. Мнѣ нужно изъ бѣличьяго халата въ сюртукъ перерядиться. Трифонъ! Гдѣ Трифонъ? Пойдете туда, такъ пришлите ко мнѣ Трифона.

Толпа родственниковъ направилась вонъ изъ кабинета и тискалась въ дверяхъ. Сынъ Анисимъ выждалъ, пока всѣ выйдутъ, и остался наединѣ съ отцомъ.

– Такъ какъ-же, папенька, насчетъ лишней комнатки-то къ моей квартирѣ? – спросилъ онъ.

– Потомъ соображу. Ступай, – махнулъ рукой старикъ. – Скажи потомъ Трифону, чтобъ онъ мнѣ напомнилъ.

– Или можетъ быть прикажете намъ переѣхать въ пустую квартиру? Такъ еще пріятнѣе, потому она на двѣ комнаты больше.

– Трифону, Трифону.

– Ужасно мы стѣснены, папенька.

– По одежкѣ протягивай ножки. Ну, да я соображу. Ступай. Ахъ, да… На вотъ… Передай Наташинымъ-то дѣтямъ по два цѣлкача… Я и забылъ имъ дать за подарокъ. Дѣвочкѣ и мальчику. Какъ ихъ? Крестники, а забылъ, какъ зовутъ.

– Женичка и Миша.

Ну, вотъ передай Женичкѣ и Мишѣ. Вотъ еще рубль… Женичкѣ три дашь. «Отъ дѣдушки, молъ, на баловство». А я сейчасъ.

Старикъ сбросилъ съ себя бѣличій халатъ. Сынъ удалился. Вошелъ Трифонъ Савельичъ, маленькій старикъ съ подстриженной бородкой, напоминающій торговца.

– Переодѣваться задумали? Да зачѣмъ вамъ? Были-бы въ халатѣ,– сказалъ онъ.

– Не разсуждай. Сюртукъ… – оборвалъ его старикъ.

V

Старикъ Валовановъ вышелъ въ столовую. Всѣ родственники стояли около стола, но ни къ ѣдѣ, ни къ вину никто еще не прикасался.

– Что-жъ вы?.. – сказалъ старикъ, – Пришли да и чванитесь. Закусывайте.

– Васъ ждемъ, дѣдушка, – откликнулось нѣсколько голосовъ сразу. – Покажите примѣръ, а мы потомъ и выпьемъ за ваше здоровье.

– Да вѣдь я малость… Развѣ вотъ икорки и кулебяки кусочекъ. Да и то только начинки развѣ, а ужъ корки мнѣ не по зубамъ, – откликнулся старикъ. – Совсѣмъ зубовъ нѣтъ.

Старшій сынъ Алексѣй вертѣлся около него.

– Чего вамъ налить, папаша, для подкрѣпленія-то силъ? – спрашивалъ онъ.

– Бѣленькаго винограднаго налей рюмочку. Попробую, какого Трифонъ купилъ. По рублю съ четвертью на бутылку ему отпустилъ. И по старому за эти деньги можно было имѣть очень хорошенькій мозельвейнъ, а нынче вино дешевле.

– Ваше здоровье, дѣдушка! За ваше здоровье, папенька!

Къ Валованову старику лѣзли и дѣти и внуки съ рюмками водки, мадеры и другихъ винъ.

– Дѣти: ура! – крикнулъ сынъ Анисимъ.

Раздалось громогласное ура. Старикъ, прожевывая икру, улыбнулся.

Подошелъ къ старику Трифонъ Савельевъ съ рюмкой и сказалъ:

– Еще разъ съ ангеломъ… желаю вамъ добраго здоровья и въ дѣлахъ успѣха. Да сердиться поменьше. Изводите себя иногда сердцемъ, а это нехорошо. Вамъ беречь теперь себя надо. Годы не молодые.

– А ты вѣчно съ наставленіями, – откликнулся старикъ, чокаясь съ нимъ.

– Васъ-же любя. А то сердитесь, и себя и меня изводите.

Они выпили. Уста жевали. По тарелкамъ гремѣли ножи и вилки. Старикъ ѣлъ, смотрѣлъ по сторонамъ и улыбался. Ему нравилось, что вокругъ него такое потомство. Глаза его улыбались, углы рта расширялись,

Это тотчасъ-же замѣтилъ сынъ Алексѣй и опять подошелъ къ нему.

– Папаша, завелъ я себѣ лошадку. Ужъ простите, что не посовѣтовался съ вами, а завелъ, началъ онъ. – При экономіи вѣдь не дороже извозчиковъ будетъ.

– Ври больше. Отчего-же я-то не завожу? – зашамкалъ губами старикъ. – Ну, да ладно. А только смотри: прибавки къ своему содержанію не жди. Изворачивайся съ тѣмъ, что есть.

– Да мнѣ хватитъ. А я только хотѣлъ насчетъ сѣнца попросить… Насчетъ сѣна… Пусть Трифонъ Савельевичъ дастъ записочку, чтобъ воза на дватри сѣна съ дачи отпустили. Тамъ оно все равно зря пропадаетъ.

– Какъ зря? Тамъ двѣ коровки. Оттуда мнѣ нѣтъ-нѣтъ да масла пришлютъ, молока, творожку, сметанки…

– Я знаю-съ. Но вѣдь тамъ много. Гдѣ-же двумъ коровамъ съѣсть столько!

– Надо узнать… Надо узнать… Тогда отчего-же не продаютъ? Это доходъ. Дача у меня и такъ въ большой убытокъ. Я спрошу Егора Егорыча. Какъ-же это такъ?

– Такъ можно, папаша, для моей лошадки-то?

– Постой… А кто тебѣ конюшню для лошади разрѣшилъ? Тебѣ квартира была дана безъ конюшни.

– У меня, папаша, былъ при квартирѣ сарай. Даже два… Вотъ я и смѣнялъ.

– Врешь, врешь. Съ дворниками стачался? Такъ нельзя. Я поговорю съ Штрикомъ.

– Бросьте, папаша. Конюшня все равно стояла пустая.

– Можно было сдать. Доходъ… Это порядокъ… – заволновался старикъ.

– Ну, я потомъ, папаша… Я потомъ…

Сынъ Алексѣй не радъ былъ, что и сѣна попросилъ. «Не въ часъ попалъ», – думалъ онъ, отходя отъ отца.

– Просилъ чего-нибудь? – задала ему вопросъ сестра Варвара Ивановна.

– Сѣна попросилъ съ дачи. Да что! Не радъ, что и попросилъ. Не въ часъ…

Алексѣй махнулъ рукой. Онъ ужъ видѣлъ, что старикъ подозвалъ своего управляющаго Штрика и распекаетъ его.

А около Трифона Савельича увивался сынъ Анисимъ и говорилъ о расширеніи своей квартиры.

– Я у него просилъ, а онъ сказалъ мнѣ, что переговоритъ съ вами, такъ ужъ, пожалуйста, поддержите мою сторону. У насъ тѣсна квартира. Вѣдь съ тѣхъ поръ, какъ она дана, семейство увеличилось.

Трифонъ Савельевъ покачалъ головой.

– Напрасно… Напрасно вы къ нему обращались, – произнесъ онъ, – Вамъ-бы къ Егору Егорычу обратиться, и тотъ сдѣлалъ-бы все за милую душу. А Ивана Анисимыча только раздражили. Онъ теперь совершенно противъ всякаго увеличенія расходовъ. Но Боже мой… Вы не выдайте меня только… – прибавилъ Трифонъ Матвѣевъ, наклонился къ уху и прошепталъ:– Богадѣльню, пріютъ дѣтскій и школу своего имени послѣ смерти задумали. Духовное завѣщаніе переписали.

Анисимъ Валовановъ даже въ ужасъ пришелъ.

– Да что ты! – прошепталъ онъ. – Ну, а намъ-то? Дѣтямъ, внукамъ?

– Вамъ само собой, но главное отдѣляетъ на богадѣльню, пріютъ и школу. Только вы пожалуйста меня не выдавайте.

– Закуска… – чесалъ затылокъ Анисимъ. – Пожалуй, половину состоянія на это дѣло?

– Куда больше! Ужъ архитекторъ ходитъ, проектъ составляетъ. На сто стариковъ и старухъ. На сто мальчиковъ и дѣвочекъ… Столовая для раздачи бѣднымъ пищи… Школа… Читальня…

– Господи!

Анисимъ схватился даже за голову.

– Бога ради только не выдавайте.

– Можетъ быть намъ-то ужъ самые пустяки? Вѣдь насъ-то три сына и у всѣхъ дѣти. Двѣ дочери и тоже дѣтныя.

– Дочерямъ, я слышалъ, что ничего-съ. Вѣдь болтаютъ они иногда со мной, особливо, когда спать ложатся. Мнѣ тоже самые пустяки. Такъ и сказали, что пустяки… Ужъ я думаю даже въ деревню ѣхать. Что мнѣ тутъ зря-то околачиваться? Отдыхать пора. Только вы ради самого Христа…

– Да буду молчать, буду…

– А про дочерей такъ сказали: онѣ у меня при замужествѣ награждены, мужья ихъ при капиталахъ, такъ какого имъ еще рожна!

– Господи! Да что-же эдакіе пріюты и богадѣльня будутъ стоить? – ужасался Анисимъ.

– Милліона на три проектецъ у архитектора. Создатель!

– Брату Алексѣю можно сказать? – спрашивалъ Анисимъ.

– Держите пока въ секретѣ. Я самъ ему потомъ объясню. Да это еще не все. На родинѣ у себя коммерческое и ремесленное училище задумали на триста человѣкъ.

– Охъ, охъ! Да ты не врешь?

– Съ какой-же стати врать-то! Я такъ полагаю, что Иванъ Анисимычъ скоро сами всѣмъ вамъ объявятъ объ этомъ.

– Ну, дождались… Вотъ ждали наслѣдства, ждали богатства…

Анисимъ Валовановъ стоялъ блѣдный. На лбу его выступалъ холодный потъ.

VI

Старикъ Валовановъ положилъ себѣ на тарелку кусокъ кулебяки съ рыбой, икры и сталъ ѣсть съ аппетитомъ. Старшій сынъ Алексѣй сталъ приглядываться къ старику и лицо старика показалось ему добродушнымъ и спокойнымъ. Алексѣй тотчасъ-же шепнулъ женѣ:

– Я хочу сейчасъ объявить насчетъ нашего Володьки-то, что у него невѣста есть – и онъ кивнулъ на сына, франта съ выпученными глазами, пившаго украдкой отъ старика вторую рюмку англійской горькой, чокаясь съ двоюроднымъ братомъ студентомъ.

– Ой, напрасно! – покачала та головой. – Лучше ты заѣзжай для этого отдѣльно. Гдѣ тутъ!

– Отдѣльно-то иногда хуже бываетъ. Придешь, а онъ расходную книжку считаетъ или заноситъ въ нее что-нибудь. А это ужъ послѣднее дѣло. Скажу я ему? Мнѣ кажется, что лицо у него теперь такое благодушное, такъ что можно разсчитывать на что-нибудь хорошее.

– Ой, не провали! А благодушія я не вижу. Сейчасъ въ сѣнѣ отказалъ.

– Онъ не отказалъ, онъ дастъ сѣна. Онъ привыкъ только поупрямиться.

– Въ прибавкѣ квартиры твоему брату отказалъ. Андрею отказалъ, Анисиму…

– Да вѣдь сразу онъ ничего не даетъ. Всегда нужно нѣсколько разъ просить. Я попробую. Знаешь, какъ я сдѣлаю? Я сейчасъ объявлю только о томъ старику, что у Володьки невѣста есть, и спрошу его, не хочетъ-ли онъ ее посмотрѣть когда-нибудь. А насчетъ денежной помощи Володькѣ покуда ни слова… Насчетъ денегъ потомъ…

– Ну, какъ знаешь.

Алексѣй тотчасъ-же подсѣлъ къ старику и произнесъ:

– У насъ, папенька, женихъ есть, не знаю только, какъ вы на это посмотрите…

– Кто такой? – спросилъ старикъ и опять нахмурился.

– А Володька. Фотографъ-то нашъ, который съ васъ сейчасъ портретъ снимать будетъ.

– Никакого я съ себя портрета ему снимать не дамъ.

– Да вѣдь вы обѣщали.

– Ничего я не обѣщалъ.

Сынъ Алексѣй видѣлъ ужъ, что началъ не въ часъ, но онъ началъ и нужно было продолжать.

– Такъ вотъ-съ… Володька нашъ женихъ, – сказалъ онъ.

Старикъ помолчалъ, чавкая начинку изъ пирога.

– Ну, и скатертью дорога, – проговорилъ онъ. – Денегъ-то только припасъ-ли твой Володька, чтобъ жену содержать?

– Да онъ сто рублей въ мѣсяцъ въ банкѣ получаетъ. Награды къ праздникамъ.

– Я въ старину жилъ и меньше чѣмъ на сто рублей, васъ кормилъ, а ему-то на жену ста рублей хватитъ-ли?

– У невѣсты тысячъ пятокъ есть приданаго. Ну, тряпки дадутъ, обстановку, – пояснялъ Алексѣй.

– Пять тысячъ рублей по четыре съ половиной процента въ годъ, всего только двѣсти двадцать пять рублей, да государственный налогъ скинуть надо… – сосчиталъ старикъ.

– Ну, награды… Въ общемъ, я такъ считаю, что тысяча восемьсотъ въ годъ у него-наберется.

– Тысяча восемьсотъ! А думаютъ-ли нынче на тысячу-то восемьсотъ съ семьей жить? Нынче вѣдь не старая пора. Ловкачи! Съ фотографіями… – подпустилъ шпильку старикъ. – Фотографія-то что стоитъ! На дѣдушкины средства можетъ быть разсчитываетъ? Такъ вѣдь онъ не внучка, чтобъ ему на приданое давать. Внучка – дѣло десятое, ей можно… А внукъ – мужчина.

Алексѣй заискивающе захихикалъ.

– Но, въ виду того, что онъ какъ первый внукъ женится, то можетъ быть дѣдушка ему и прикажетъ дать отдѣльную маленькую квартирку въ какомъ-нибудь домѣ,– произнесъ онъ.

Дѣдушка покрутилъ головой.

– Нѣтъ, братъ, играй назадъ! Играй назадъ! Сколько у меня даровыхъ-то квартиръ роздано! Родственная благотворительность не годится. Родственники у меня всѣ на своихъ ногахъ, всѣ хоть какъ-нибудь да устроены. Вотъ если-бы они сидѣли убогіе, безпомощные были – это я понимаю. А то имъ отдавать деньги – только бѣднякамъ въ насмѣшку.

Алексѣй уже воочію увидалъ, что сегодня у старика ничего не допросишься.

– Такъ вы не благословляете его, дѣдушка, на бракъ? – спросилъ онъ отца.

– Какъ я могу благословлять или не благословлять, не зная, кто она такая, изъ какихъ… Чьихъ она? – задалъ онъ вопросъ.

– Купеческаго рода. Сирота. При дядѣ живетъ. Дядя опекунъ. Хорошенькая… Всего восемнадцать лѣтъ. Безкормова ея фамилія. Отецъ умеръ, мать тоже…

– Безкормова, Безкормова. Не Герасима-ли Ермолаича Безкормова дочка? Суровщикъ былъ.

– Его самаго… – кивнулъ сынъ.

– Знаю. Дисконтировалъ онъ у меня векселя и полторы тысячи за нимъ у меня пропало. Охъ, какой мужикъ былъ, не тѣмъ будь помянутъ! Крестъ у меня надъ его полутора тысячами поставленъ. Подвелъ онъ меня! Сильно подвелъ. И процентовъ я съ него столько не успѣлъ взять, сколько потерялъ. Предлагалъ сдѣлку, я заупрямился, онъ умеръ – ну, и пошло все прахомъ.

– Дѣти за своихъ родителей, дѣдушка, не отвѣчаютъ.

– Показали послѣ смерти, что ничего нѣтъ. Товаръ изъ лавки растащенъ былъ. Знавалъ Безкормова. Какъ не знавать! Потерялъ я за нимъ.

– Такъ какъ-же, дѣдушка? – совсѣмъ обезкураженно проговорилъ Алексѣй.

– Ты наведи хорошенько справки насчетъ невѣсты-то. Вотъ что. Какъ возможно, чтобы за ней давали пять тысячъ приданаго, если послѣ отца и тысячи рублей не осталось! Врутъ, надуваютъ.

– А можетъ быть это у невѣсты материнъ капиталъ.

– Наведи справки, дура! Сѣдая голова, а ничего не понимаешь. Нѣтъ тамъ пяти тысячъ.

– Можетъ быть, дядя опекунъ даетъ. Дядя онъ ей по матери и богатый.

– Наведи справки. Пускай документъ покажетъ опекунъ. Вѣдь ужъ если есть за ней пять тысячъ, то долженъ онъ въ банкѣ на храненіи ихъ держать. Росписку, росписку пусть предъявятъ.

– Нѣтъ, если дядя-то отъ себя даетъ, такъ какая-же росписка?

– Пусть въ банкъ на ея имя положитъ. Да у дяди-то есть дѣти?

– Трое.

– Ну, такъ зачѣмъ-же онъ отъ дѣтей отниметъ и племянницѣ дастъ? Наведи справки. Держи ухо востро. Прежде народъ вороватъ былъ, а теперь вдвое.

– Но если деньги есть, то можно Володькѣ разсчитывать у васъ на квартирку?

– Наведи справки. Справки наведи… и потомъ приходи разговаривать… – стоялъ старикъ Валовановъ на своемъ. – Справки… Нынче никому вѣрить на слово нельзя.

– Слушаю, папенька.

Сынъ поднялся и отошелъ отъ отца.

– Ну, что? – спросила Алексѣя жена.

– Кажется, провалъ, – отвѣчалъ онъ. – Да и мы-то, кажется, провалились съ невѣстой. У невѣсты деньги наврядъ-ли есть. Старикъ знавалъ ея отца и потерялъ за нимъ. Послѣ разскажу. Теперь не время и здѣсь не мѣсто, – прибавилъ онъ.

VII

Завтракъ кончался. Молодежь накинулась на него основательно. Кулебяки были съѣдены начисто. Отъ копченаго сига остался только остовъ и лишь по немногу мяса на костяхъ окороковъ ветчины и телятины. Володька женихъ и студентъ слегка подпили. Слухъ о богадѣльнѣ и пріютѣ, предполагаемой старикомъ, и сообщенный Трифономъ Савельевымъ Анисиму Валованову по секрету, не остался тайной и былъ тотчасъ-же сообщенъ Анисимомъ брату Андрею. Андрей передалъ Алексѣю, Алексѣй шепнулъ женѣ и сестрѣ Натальѣ, а та мужу, и вотъ во всѣхъ углахъ зашептались.

– Три милліона! Боже мой! Но что-же тогда наслѣдникамъ-то? – возмущалась жена Алексѣя.

– Да еще прибавь коммерческое да техническое училище на родинѣ въ Ярославской губерніи, – подсказалъ мужъ. – Вѣдь это тоже въ милліонъ вскочитъ.

– Вѣдь это куда больше, чѣмъ половина состоянія… – печально покачала дочь Варвара Ивановна. – А сыновьямъ въ прибавкѣ комнатъ къ квартирамъ отказываетъ.

Алексѣй разсуждалъ:

– Я не противъ благотворительности. Отчего богатому человѣку не увѣковѣчить свое имя послѣ смерти, но ужъ что-нибудь одно: или пріютъ, или богадѣльню, или училище. А тутъ вѣдь все вмѣстѣ, и два училища: техническое ремесленное и коммерческое.

– Мнѣ кажется, у дѣвушки умъ за разумъ зашелъ, – сказалъ мужъ Наташи, трактирщикъ. – Въ голову вступило. Со стариками это бываетъ.

Онъ сдѣлалъ жестъ, приблизивъ руку ко лбу.

– Вступило или не вступило, для насъ это безразлично, но ужъ половины-то наслѣдства не будетъ! – печально вздохнулъ сынъ Анисимъ.

Всѣхъ раздраженнѣе была жена Алексѣя.

– Болѣе двадцати лѣтъ дрожимъ передъ старикомъ, болѣе двадцати лѣтъ по стрункѣ ходимъ, своей воли не имѣемъ, кланяемся, ублажаемъ, и вдругъ эдакій афронтъ! – шептала она.

– Не показывай виду, что сердишься. Чего ты! – останавливалъ ее мужъ. – Замѣтитъ, узнаетъ въ чемъ дѣло, такъ и послѣдняго можетъ лишить.

– Господа! Это вѣдь надо все обсудить, – сказалъ мужъ Наташи. – Поѣдемте отсюда ко мнѣ въ заведеніе ушки похлебать, тамъ и обсудимъ, – предлагалъ онъ.

– Да ужъ обсуждай или не обсуждай, а если задумалъ старикъ, то его ничѣмъ не остановишь, отвѣчалъ Алексѣй. – Безполезно.

– Нѣтъ, отчего-же? Дѣтей отпустимъ домой, а сами къ Наташѣ,– говорилъ Анисимъ. – Можетъ быть, порѣшимъ, что лучше самимъ спросить обо всемъ этомъ у старика.

– Ну, что-жъ? Ну, онъ и отвѣтитъ. А дальше что? – спрашивалъ Андрей. – Узнаетъ о сборищѣ, подумаетъ, что противъ него что-то замышляютъ – возьметъ да и лишитъ всего. Я домой ѣду. Я къ вамъ, Василій Павлычъ, лучше потомъ пріѣду.

– И я не поѣду. Я домой… – рѣшилъ Алексѣй.

– Ну, какъ хотите. А право, не мѣшало-бы всѣмъ старшимъ родственникамъ ушки вкупѣ похлебать, – стоялъ на своемъ мужъ Наташи.

Но старикъ Валовановъ нѣсколько и самъ поднялъ завѣсу, когда дѣти и внуки его начали разъѣзжаться по домамъ и отыскивать свои шапки.

– Постойте… Не уходите… Я кое-что хочу сказать вамъ, – остановилъ онъ дочь Варвару Ивановну, когда та подошла проститься съ нимъ и поцѣловала у него руку. – Погоди, Алексѣй… И ты, Андрей, погоди. Прислушайте… Положи, Анисимъ, шапку. Наташа! Гдѣ ты? Иди сюда на минутку. Младшіе можете не слушать. Я только старшимъ… Егоръ Егорычъ не свой здѣсь, но онъ больше чѣмъ свой. Онъ можетъ слушать. Да онъ ужъ и знаетъ все это. Ему, какъ главному управляющему, все извѣстно.

– Если желаете, многоуважаемый Иванъ Анисимычъ, такъ я могу и удалиться, – сказалъ архитекторъ Штрикъ, посасывая сигару.

– Сиди, сиди…

Послѣ такого вступленія старикъ, наконецъ, началъ:

– Я написалъ духовное завѣщаніе на-дняхъ. Было у меня раньше оно написано, но нынче я измѣнилъ его. Дабы послѣ моей смерти оно не было для моихъ наслѣдниковъ неожиданнымъ, я хочу познакомить ихъ съ моимъ духовнымъ завѣщаніемъ. Васъ, то есть, мои сыны и дочери.

Сыновья, дочери и внуки внимали. Тишина была полная. Слышно было даже, какъ сопѣлъ носомъ толстый мужъ Наташи, какъ урчало въ желудкѣ у сына Алексѣя.

– Ни отъ дѣда, ни отъ покойнаго отца моего, да и ни отъ кого я не унаслѣдовалъ ни ломанаго гроша, – продолжалъ старикъ. – Въ Петербургъ привезенъ былъ въ торговую науку даже въ чужомъ полушубкѣ, на тычкахъ и на хозяйскихъ затрещинахъ выросъ, но все-таки выбился въ люди, свое дѣло завелъ, васъ воспиталъ и всѣхъ васъ на ноги поставилъ, а затѣмъ, грошикъ къ грошику приколачивая, и капиталъ образовалъ. Да-съ… Блудно деньги не швырялъ, въ лишнемъ себѣ отказывалъ, баловствомъ не занимался, держалъ себя въ аккуратѣ, и вотъ теперь ужъ Богъ меня благословилъ. Кое-что имѣю… хорошо прикопилъ, не скрываю. Ну, такъ вотъ-съ… разсуждая такимъ манеромъ, я теперь предполагаю… Вѣдь опытъ, я то опыту говорю… И вотъ я такъ разсуждаю, что и сыны мои могли-бы точно также себѣ накопить капиталецъ, какъ и я накопилъ. Можетъ быть, даже и накопятъ, время еще не ушло, когда перестанутъ надѣяться на полученіе папенькиныхъ капиталовъ. А потому я, милые мои дѣти, сегодня объявляю, чтобъ вы не очень-то надѣялись на полученіе моихъ капиталовъ послѣ моей смерти. Кое-что по духовному моему завѣщанію каждому изъ васъ будетъ опредѣлено… Только кое-что, сыны мои и дочки, нарочно повторяю вамъ… Но милліоны мои, о которыхъ вы денно и нощно, можетъ быть, грезите, пойдутъ на богоугодныя дѣла. Хочу себѣ памятникъ воздвигнуть послѣ моей смерти… Памятникъ… И вотъ этотъ-то памятникъ будетъ: пріютъ для сирыхъ, богадѣльня для старыхъ и неимущихъ… И кромѣ того, тамъ многое будетъ, о чемъ вы потомъ узнаете, потомъ. Но будутъ и два отдѣльныя училища: коммерческое и ремесленное… Вотъ на всѣ почти деньги, по моему духовному завѣщанію, и будетъ мнѣ сооруженъ такой вѣчный памятникъ, про который я говорю. Говорю я это потому, чтобъ послѣ моей смерти никакихъ дрязгъ и никакихъ судбищъ не было. А то читаешь газеты и видишь, что это нынче въ модѣ. Какъ кто на благотворительное дѣло свое кровное добро отказываетъ – сейчасъ наслѣдники въ судъ лѣзутъ. – «Неправильное, ложно, не по закону, старикъ былъ не въ своемъ умѣ». Такъ чтобъ ничего этого не было послѣ моей смерти. Все въ духовной правильно, и я въ своемъ умѣ. Богъ мнѣ послалъ капиталы – на божье дѣло я ихъ и отдаю. Поняли? – спросилъ старикъ Валовановъ и умолкъ.

Въ отвѣтъ ему никто не проронилъ ни слова. Всѣ подходили къ нему и прощались. Квартира старика мало-по-малу опустѣла.

Пріемъ и завтракъ у дѣдушки-именинника кончился.

– Трифонъ! – кричалъ дѣдушка Валовановъ. – Халатъ бѣличій подай!

Онъ сталъ переодѣваться.

1903