Текст книги "Мои песенки"

Автор книги: Николай Агнивцев

ЕСЛИ БЫ

 
Если бы я был слоном из Бомбея.
То, избегая всех драм,
Силы слоновой своей не жалея,
Целую жизнь я на собственной шее
Вас бы носил, о Madame!
 
 
Если б я был крокодилом из Нила.
То, подплывя к берегам
И отряхнувшись от грязного ила,
К вам я подполз бы… и тихо, и мило
Съел бы я вас, о Madame!
 
 
Если б я был быстроногою серной,
То по отвесным камням
(Хоть это было бы, может, и скверно!)
Все же от вас с быстротою чрезмерной
Я бы удрал, о Madame!
 
 
Но, к сожалению (как достоверно
Это известно и вам),
В смысле тех качеств я создан мизерно:
Не крокодил я, не слон и не серна!..
Вот в чем беда, о Madame!
 

О ДРАКОНЕ, КОТОРЫЙ ГЛОТАЛ ПРЕКРАСНЫХ ДАМ

 
Как-то раз путем окрестным
Пролетал Дракон… И там,
По причинам неизвестным,
Стал глотать прекрасных дам.
 
 
Был ужасный он обжора.
И, глотая что есть сил,
Безо всякого разбора
В результате проглотил:
 
 
Синьориту Фиамету,
Монну-Юлию Падету,
Аббатису Агриппину,
Синьорину Фарнарину,
Монну-Лючию ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!
 
 
Но однажды граф Тедеско,
Забежав Дракону в тыл,
Вынул меч и очень резко
С тем Драконом поступил!..
 
 
Разрубив его на части,
Граф присел!.. И в тот же миг
Из драконьей вышли пасти
И к нему на шею прыг:
 
 
Синьорита Фиамета,
Монна-Юлия Падета,
Аббатиса Агриппина,
Синьорина Фарнарина,
Монна-Лючия ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!
 
 
Бедный тот Дракон в несчастье,
Оказавшись не у дел,
Подобрав свои все части,
Плюнул вниз и улетел!
 
 
И, увы, с тех пор до гроба,
Храбрый граф, пустившись в путь,
Все искал Дракона, чтобы
С извинением вернуть:
Синьориту Фиамету,
Монну-Юлию Падету,
Аббатису Агриппину,
Синьорину Фарнарину,
Монну-Лючию ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!
 

БАЛЛАДА О КОНФУЗЛИВОЙ ДАМЕ

 
Подобно скатившейся с неба звезде,
Прекрасная Дама купалась в пруде…
 
 
Заметив у берега смятый корсаж,
Явился к пруду любознательный паж.
 
 
Увидя пажа от себя в двух шагах,
Прекрасная Дама воскликнула: «Ах!»
 
 
Но паж ничего не ответствовал ей
И стал лицемерно кормить лебедей.
 
 
Подобным бестактным поступком пажа
Зарезана Дама была без ножа…
 
 
Так в этом пруде, всем повесам в укор,
Прекрасная Дама сидит до сих пор!
 

КИТАЙЧОНОК ЛИ

 
Чуть-чуть не с пеленок
Таская кули,
Жил-был китайчонок
По имени Ли.
К научной программе
Никак не влеком,
Ходил он с кулями
Дурак-дураком!
 
 
Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.
 
 
Но вот, как ни странно,
В вечерний досуг,
К жене Богдыхана
Забрался он вдруг!
В окно к Богдыханше
Залезть не пустяк!
Ах, ну и болван же!
Ах, ну и дурак!
 
 
Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.
 
 
Ему было худо!
И бросился вспять
Он бомбой оттуда
Часов через 5.
В горячности странной,
Вслед сжавши кулак,
Жена Богдыхана
Промолвила так:
 
 
Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.
 

ЛЮСИ

 
О, милый друг, хотя ты
Весь мир исколеси,
Все дамы грубоваты
В сравнении с Люси.
 
 
Она хрупка, как блюдце!
И, Боже упаси,—
Хоть к платью прикоснуться
Застенчивой Люси!
 
 
Все скажут, без изъятья,
Кого лишь не спроси,
Что Жанна Д'Арк в квадрате
Безгрешная Люси.
 
 
И быть бы ей в почете,
Когда бы в Сан-Суси
Не числился в пехоте
Сержантом сын Люси!
 

ПРЕДАНИЕ О ЧЕРНОМ КАМНЕ

 
В стране, где измену карает кинжал,
Хранится в народе преданье,
Как где-то давно некий Паж вдруг застал
Принцессу во время купанья!
 
 
И вот, побоявшись попасть на глаза
Придворной какой-нибудь даме,
Он прыгнул в отчаянье, словно коза,
За черный обветренный камень.
 
 
Но сын Афродиты не мог нипочем
Снести положенья такого!
И стал черный камень прозрачным стеклом
Под взором Пажа молодого!
 
 
Для вас, о влюбленные, был мой рассказ!
И хоть было очень давно то,
Давайте за это еще лишний раз
Прославим малютку Эрота!
 

ТРИ НАБОБА

 
Где-то давно, друг от друга особо,
Жили да были три старых набоба.
Верили твердо они с давних пор,
Что, мол, спина – просто пыльный ковер.
 
 
Но как-то раз их раскаянье взяло!
И порешили они, для начала,
Так управлять, чтоб отныне вперед
В масле катался их добрый народ!
 
 
С этой целью сошлись на совете
Первый, второй и задумчивый третий…
И, опираясь десницею в лоб,
Молвил задумчиво первый набоб:
 
 
– Всею душой устремляясь к народу,
Я упраздняю плохую погоду,
Зонтик огромный воткну в небосвод,
Чтоб не чихал мой любезный народ!
 
 
Было торжественно слово второго:
– Я же для блага народа родного
Распоряжусь, comprenez vous, chaque jour[5]5
  Comprenez vous, chaque jour (франц.) – понимаете, каждый день.


[Закрыть]
Делать пейзанам моим маникюр!
 
 
И в умилении каждый особо
Слушали третьего оба набоба:
– Я же для блага отчизны родной
Просто возьму и – уйду на покой!
 

МАДАМ ДЕ ШАВИНЬОМ

 
Сам Папа мне свидетель,
Что на сто верст кругом
Известна добродетель
Мадам де Шавиньом!
 
 
Ей не страшно злоречье!
Белей чем снежный ком,
И реноме, и плечи
Мадам де Шавиньом!
 
 
И, словно ангелочки,
Вдаль тянутся гуськом
12 юных дочек
Мадам де Шавиньом!
 
 
И к этой строгой даме
Явился как-то раз
С фривольными мечтами
Приезжий ловелас!
 
 
Но был от пылкой страсти
Он сразу исцелен.
Когда в ответ на «Здрассте»
Она сказала: «Вон»!
 
 
Когда ж от нагоняя
Он бросился назад,
Добавила, вздыхая:
– Вон… Свечи ведь горят!
 
 
И вмиг погасли свечи!
И на сто верст кругом
Во тьме сверкнули плечи
Мадам де Шавиньом!
 

БРАТ АНТОНИО

 
В монастырской тихой келье,
Позабывши о веселье
(Но за это во сто крат
Возвеличен Иисусом),
Над священным папирусом,
Наклонясь, сидел аббат:
 
 
Брат Антонио – каноник,
Муж ученый и законник,
Спасший силой Божьих слов
От погибельных привычек
49 еретичек
И 106 еретиков!
 
 
Но черны, как в печке вьюшки,
Подмигнув хитро друг дружке
И хихикнув злобно вслух.
Два лукавых дьяволенка
Сымитировали тонко
Пару самых лучших мух!
 
 
И под носом у аббата
Между строчками трактата
Сели для греховных дел…
И на этом папирусе
Повели себя во вкусе
Ста Боккаччьевых новелл!
 
 
И охваченный мечтами
Вспомнил вдруг о некой даме
Размечтавшийся аббат!..
И, без всяких апелляций.
В силу тех ассоциаций,
Был низвергнут прямо в ад:
 
 
Брат Антонио – каноник,
Муж ученый и законник,
Спасший силой Божьих слов
От погибельных привычек
49 еретичек
И 106 еретиков.
 

МЕСЯЦ – ГУЛЯКА НОЧНОЙ

 
Месяц – гуляка ночной
Вышел гулять в поднебесье…
Тихой ночною порой
С шустрою звездной толпой
Любо ему куролесить…
Месяц – гуляка ночной —
Вышел гулять в поднебесье…
 
 
С пачками свечек, сквозь тьму,
Выбежав вмиг для проверки,
Сделали книксен ему
Звездные пансионерки…
Месяц же, ленью томим,
Вместо обычной работы
Стал вдруг рассказывать им —
Анекдоты!..
 
 
Если темной летней ночью
Вы увидите воочью,
Как с полночной выси дальней,
Впавши в обморок повальный,
Тихо падают без счета
Звездочки различные —
Это значит – анекдоты
Были неприличные!..
 

ТАК ПОЕТСЯ В СТАРОЙ ПЕСНЕ

 
В старом замке за горою
Одинокий жил Кудесник.
Был «на ты» он с Сатаною.
– Так поется в старой песне.
 
 
Был особой он закваски:
Не любил он вкуса пудры
И не верил женской ласке,
Потому что был он мудрый!
 
 
Но без женской ласки, право,
Жизнь немного – хромонога!
Деньги, почести и слава Без любви?..
Да ну их к Богу!
 
 
И сидел он вечер каждый,
О взаимности тоскуя.
И задумал он однажды
Сделать женщину такую,
 
 
Чтоб она была душевно
Наподобие кристалла,
Не бранилась ежедневно
И не лгала! И не лгала!
 
 
И, склонясь к своим ретортам,
Сделал женщину Кудесник,
Ибо он «на ты» был с чертом!
– Так поется в старой песне!
 
 
И, чиста и непорочна,
Из реторты в результате
Вышла женщина!..
Ну точно
Лотос Ганга в женском платье.
 
 
И была она покорна,
Как прирученная лайка,
Как особенный, отборный
Черный негр из Танганайка!
 
 
И как будто по заказу
Все желанья исполняла!..
И не вскрикнула ни разу,
И ни разу не солгала…
 
 
Ровно через две недели
Вышел из дому кудесник
И… повесился на ели!
– Так поется в старой песне!
 

ПАЖ ЛЕАМ

 
У короля был паж Леам —
Проныра – хоть куда!
146 прекрасных дам
Ему сказали: «Да!»
 
 
И в Сыропуст, и в Мясопуст
Его манили в тон:
146 прекрасных уст
В 146 сторон!
 
 
Не мог ни спать, ни пить, ни есть
Он в силу тех причин,
Ведь было дам 146,
А он-то был – один!
 
 
Так от зари и до зари
Свершал он свой вояж!
Недаром он, черт побери,
Средневековый паж!
 
 
Но как-то раз, в ночную тьму,
Темнее всех ночей,
Явились экстренно к нему
146 мужей!
 
 
И, распахнув плащи, все враз
Сказали: «Вот тебе,
О, паж Леам, прими от нас
146 бэбэ!»
 
 
– Позвольте, – молвил бледный паж,
– Попятившись назад…
Я очень тронут!.. Но куда ж
Мне этот «детский сад»?
 
 
Вот грудь моя! Рубите в фарш!
Но, шаркнув у дверей,
Ушли, насвистывая марш,
146 мужей!
 

ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ТРИОЛЕТЫ

 
Жил-был зеленый крокодил
Аршина эдак на четыре…
Он был в расцвете юных сил!
И по характеру он был,
Пожалуй, самым милым в мире
Зеленый этот крокодил
Аршина эдак на четыре!
 
 
Вблизи же, как бутон, цвела
Слониха так пудов на двести!..
И грациозна, и мила,
Она – девицею была…
И, безо всякой лишней лести,
Как роза майская цвела,
Слониха та пудов на двести!
 
 
Слониха та и крокодил
Дошли в любви вплоть до чахотки!
Слонихин папа строгий был
И брака их не разрешил!
Слова финальные коротки:
Слониха та и крокодил
Скончались оба от чахотки!
 

ГОСПОЖА ЧИО-САН ИЗ КИОТО

 
О Ниппон! О Ниппон!
О фарфоровый звон
Из-за дымки морского тумана!
 
 
О Ниппон! О Ниппон!
Шелком тканый Ниппон!
Золотистый цветок океана!
 
 
Ах, весной весь Ниппон
Поголовно влюблен,
И весной, сердцем к сердцу приникши,
 
 
Разбредясь по углам,
Все целуются там
От Микадо – до голого рикши!
 
 
Даже бонза седой
За молитвой святой
Всем богам улыбается что-то…
 
 
Лишь одна, лишь одна,
Как фонтан холодна,
Госпожа Чио-Сан из Киото!
 
 
И шептали, лукаво смеясь, облака:
– Чио-Сан! Чио-Сан! Полюби хоть слегка!
И шептали, качаясь на стеблях цветы:
– Чио-Сан! Чио-Сан! С кем целуешься ты?
 
 
И шептал ей смеющийся ветер морской:
– Чио-Сан! Чио-Сан! Где возлюбленный твой?
И шептало ей юное сердце:
– Ах, как хочется мне завертеться!
 
 
И откликнулась Чио на зов майских дней.
И однажды на пристани вдруг перед ней —
Облака, и цветы, и дома, и луна
Закружились в безудержном танце!..
 
 
Полюбила она, полюбила она —
Одного моряка-иностранца!
Он рассеянным взором по Чио скользнул,
Подошел, наклонился к ней низко,
Мимоходом обнял, улыбнулся, кивнул,
И – уехал домой в Сан-Франциско.
 
 
И осталась одна
Чио-Сан у окна!
А моряк где-то рыщет по свету!..
И весна за весной
Проходили чредой,
А любимого нету и нету!
 
 
И шептались, лукаво смеясь облака:
– Чио-Сан! Чио-Сан! Не вернешь моряка!
И шептали, качаясь на стеблях цветы:
– Чио-Сан! Чио-Сан, с кем целуешься ты?
 
 
И шептал ей смеющийся ветер морской:
– Чио-Сан! Чио-Сан! Обманул милый твой?
И шептало ей юное сердце:
– Ах, как хочется мне завертеться!
 
 
Но сказала в ответ
Чио-Сан: «Нет! Нет! Нет!
Не нарушу я данного слова!»
 
 
И ночною порой
С неотертой слезой
Чио-Сан… полюбила другого!
 

ПЛЕЧИ МАДЛЕН

 
Взвивайтесь Былого ракеты
Про бал в «Казино – Табарен»,
Про легкую пену Моэта,
Про звездные плечи Мадлен!
 
 
Когда в перевернутом зале,
Среди мимолетных измен,
Бесстрастные люстры сверкали,
Как звездные плечи Мадлен!..
 
 
И вот прошуршало все это
И скрылось… Как бархатный трен,
Как легкая пена Моэта,
Как звездные плечи Мадлен!
 

МИСС ЭВЕЛИН

 
Есть старая, старая песня,
Довольно печальный рассказ,
Как – всех англичанок прелестней
Гуляла в саду как-то раз:
 
 
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками!
 
 
Но кроме прелестной той миссис
Лорд Честер в саду этом был…
Любовный почувствовав кризис,
Лорд Честер навек полюбил: —
 
 
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками!
 
 
Став сразу румяным от счастья
И вскрикнув на целый квартал,
В порыве бушующей страсти
Он к сердцу навеки прижал:
 
 
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками!
 
 
Хоть в страсти пылал он, как Этна,
Но все же однажды в тоске
(Хоть это весьма некорректно)
Повесил на толстом суке:
 
 
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками!
 

БЕЛЫЙ ВАЛЬС

 
О звени, старый вальс, о звени же, звени
Про галантно-жеманные сцены,
Про былые, давно отзвеневшие дни,
Про былую любовь и измены!
 
 
С потемневших курантов упал тихий звон,
Ночь, колдуя, рассыпала чары…
И скользит в белом вальсе у белых колонн
Одинокая белая пара…
 
 
– О, вальс, звени —
Про былые дни!
 
 
И бесшумно они по паркету скользят…
Но вглядитесь в лицо кавалера:
Как-то странны его и лицо, и наряд,
И лицо, и наряд, и манеры!..
 
 
Но вглядитесь в нее: очень странна она…
Неподвижно упали ресницы,
Взор застыл… И она – слишком, слишком бледна,
Словно вышла на вальс из гробницы!..
 
 
– О, вальс, звени —
Про былые дни!
 
 
И белеют они в странном вальсе своем
Меж колонн в белом призрачном зале…
И, услышавши крик петуха за окном,
Вдруг растаяли в тихой печали…
 
 
О, звени, старый вальс, сквозь назойливый гам
Наших дней обезличенно-серых:
О надменных плечах белых пудреных дам,
О затянутых в шелк кавалерах!..
 
 
– О, вальс, звени —
Про былые дни!
 

НИКОЛЕТТА

 
Как-то раз, порой вечерней,
В покосившейся таверне
У красотки Николетты
(Чьи глаза, как два стилета)
Нас собралось ровно 7
(Пить хотелось очень всем!).
 
 
За бутылкою Киянти
Толковали мы о Канте,
Об его «императиве»,
О Бразилии, о Хиве,
О сидящих vis-a-vis
И, конечно, о любви!
 
 
Долго это продолжалось…
В результате ж оказалось,
Что красотка Николетта
(Чьи глаза, как два стилета!)
В развращенности своей
Делит страсть на 7 частей!!!
 
 
– Нет! – воскликнули мы хором:
– Не помиримся с позором!
Так мы этого не бросим:
Подзовем ее и спросим!
Пусть сгорает со стыда!
(Рассердились мы тогда!)
 
 
Почему, о Николетта
(Чьи глаза, как два стилета),
Вы связали ваше имя
Сразу с нами семерыми!..
Но ответ был дня ясней:
Ах, в неделе ведь 7 дней.
 
 
Больше мы ее не спросим:
– Слава Богу, что не 8.
 

ПЯТЬ МИНУТ

 
Бьет полдень! И чеканным шагом
Наряд дворцовых егерей,
Склонившись к золоченым шпагам,
У королевских встал дверей.
 
 
В заботах вечных о народе,
Любовью к подданным согрет,
Его Величество проходит
На пять минут в свой кабинет.
 
 
– Parbleu! – Как вы неосторожны!
Эй, тише там! Эй, чернь, молчать!
Тсс! Тише! Тише! Разве можно
Его Величеству мешать?!
 
 
Настала ночь! Потухли свечи!
Оделся тьмой дворцовый сад!
Лишь под боскетом чьи-то плечи
Зигзагом молнии блестят!
 
 
Забыв на время о народе
И чуть нарушив этикет,
Его Величество снисходит
На пять минут к мадам Жоржет.
 
 
– Parbleu! – Как вы неосторожны!
Эй, тише там! Эй, чернь, молчать!
Тсс! Тише! Тише! Разве можно
Его Величеству мешать?!
 
 
Блеснуло утро! И, как птица,
Сквозь гордый строй рапир и шпаг,
Над побледневшею столицей
Взметнулся гневно красный флаг!
 
 
И снова вспомнил о народе,
Увидев в первый раз народ,
Его Величество восходит
На пять минут на эшафот!..
 
 
– Parbleu! – Как вы неосторожны!
Эй, тише там! Эй, чернь, молчать!
Тсс! Тише! Тише! Разве можно
Его Величеству мешать?!
 

НИАМ-НИАМ

 
С рожденья (кстати ль иль некстати ль)
Всю жизнь свою отдав мечтам,
Жил-был коричневый мечтатель
Из племени ниам-ниам.
 
 
Простого сердца обладатель,
О мыле тихо по ночам
Мечтал коричневый мечтатель
Из племени ниам-ниам.
 
 
И внял его мольбе Создатель:
Приплыло мыло к берегам!
И… скушал мыло тот мечтатель
Из племени ниам-ниам…
 

ВОТ И ВСЕ!

 
В саду у дяди Кардинала,
Пленяя грацией манер,
Маркиза юная играла
В серсо с виконтом Сен-Альмер.
 
 
Когда ж, на солнце негодуя,
Темнеть стал звездный горизонт,
Тогда с ней там в игру другую
Сыграл блистательный виконт!..
 
 
И были сладки их объятья,
Пока маркизу не застал
За этим сладостным занятьем
Почтенный дядя – Кардинал!
 
 
В ее глазах потухли блестки
И, поглядевши на серсо,
Она поправила прическу
И прошептала: «Вот и всё!»