Текст книги "Похищение на Тысяче островов"

Автор книги: Николас Монсаррат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Никлас Монсаррат
Похищение на тысяче островов

На широких просторах реки Святого Лаврентия неподалеку от Монреаля, там, где река делается еще шире и становится озером Святого Людовика, стоял на якоре небольшой аккуратный моторный катер, а в нем находились трое удивительно разных мужчин. Они ждали. Они и в самом деле были такие разные, что объединить их могло только какое-то серьезное преступление.

Один из них, маленький лысый человечек по имени Керли Бейтс, делал вид, что ловит рыбу. Второй, похожий на итальянца, но крупного, мясистого, плотоядного, нежился на солнце и, как всегда, мечтал о женщинах и насилии. Третий, которого звали Пэкстоном (фамилия это, или прозвище, – никто никогда не спрашивал его об этом, и никто не знал наверняка), третий был мрачным худощавым мужчиной весьма властного вида. Из всех троих по-настоящему работал только Пэкстон. Работа его в этот момент заключалась в том, что он осматривал реку через цейссовский бинокль, причем делал это так сосредоточенно, что его взгляда было бы достаточно, чтобы нарушить мир и покой всей окрестности.

Стоял ленивый июньский день. Американский берег реки был почти не виден за дымкой разогретого воздуха. На канадском берегу оживление царило только в Королевском яхт-клубе Святого Лаврентия – там поднимали и опускали паруса, двигались взад и вперед моторные суда, в безветренном воздухе, точно бумажные кораблики, плыли яхты. Вся остальная округа была погружена в покой. Вода, омывающая нос их катера, пела о чем-то небольшом – о маленьких волнах, о рыбках, о зеленых водорослях, вьющихся, как женские волосы. Даже огромный авиалайнер, поднявшийся с близкого аэродрома в Дорвале, казалось, пари́л в небе лениво и без усилия.

Керли Бейтс – тот, кто делал вид, будто рыбачит, – оторвался от спиннинга и начал раздраженно дергать леску.

– Эй, Пэкс, – не оборачиваясь, прогундосил он с интонацией кокни, проведшего за сорок лет до того детство в трущобах Лондона. – Эй, Пэкс, скажи нам что-нибудь.

Дино, высокий и толстый итальянец, оторвался от созерцания неба. – Что тебя волнует, Керли? Спорю, что не рыба. – Он засмеялся, громко и гортанно. – О чем ты беспокоишься?

Пэкстон ничего не ответил. Он сидел к ним спиной на носу катера, направив бинокль туда, где река сливалась с озером.

– Эй, Пэкс! – снова позвал Керли Бейтс. Он не любил Дино, не доверял ему, не хотел разговаривать с ним. Он подчинялся только Пэкстону, и работа его состояла в том, что он управлял катером – их плавучим средством для побега.

Пэкстон, не меняя положения, бросил через плечо: – В чем дело?

– Что будет, если они передумают, поплывут куда-нибудь еще?

– Ты что, рехнулся? – грубо перебил его Дино. – Мы все обсудили еще полгода назад. Что это значит «передумают»?

– Люди меняют свои планы, – мрачно сказал Керли, – к тому же, Дино, я не с тобой разговариваю.

Пэкстон опустил бинокль и повернулся к ним.

– Перестаньте цапаться, – сухо сказал он. – Вы точно две бабы… Затем он обратился к Бейтсу: – Не бери в голову, Керли. Такие люди, как Джон Харпер Харрисон не меняют своих планов. При таких деньгах строят планы заранее, понятно? Если он сказал, что проведет две недели на канадском берегу реки Святого Лаврентия, он так и сделает. Если он сказал, что его яхта будет здесь в яхт-клубе 12 июня, она здесь будет. Если его дочь должна быть с ним на борту яхты, она там окажется.

– Эта его дочь, – прервал Дино, поцеловав кончики своих жирных коричневых пальцев, – прелесть!

– Кроме того, если бы они изменили планы, – продолжал Пэкстон, оставив эту реплику без внимания, – Джо сообщил бы нам. Как ты думаешь, зачем мы держим его на борту яхты? Если что-нибудь пойдет не так, или Харрисону придется срочно вернуться в Нью-Йорк, чтобы заработать еще один миллион, Джо сумеет известить нас.

– Этот Джо, – на этот раз презрительно процедил Дино. – Этот мексиканец!

– Прекрати, – холодно оборвал его Пэкстон. – Он мексиканец, а ты итальяшка. Какая разница?

– А я – кокни, – хихикнул Бейтс. – А ты кто, Пэкс?

– Я здесь начальник, – ответил Пэкстон. – А теперь, бога ради, займитесь делом.

* * *

На катере снова воцарилось молчание. При далеком звуке выстрела от яхт-клуба отошла цепочка больших скоростных яхт. Они едва двигались, преодолевая прибой. Вокруг царил теплый летний покой.

Через полчаса Пэкстон, упорно вглядывавшийся в какую-то точку на юго-западном канале, внезапно сказал: – Вот она!

Они стали наблюдать, как белая моторная яхта спускается вниз по реке, превращаясь из яркой точки в нечто, имеющее форму и размер, и оказывается, наконец, большим судном, оставляющим за собой вспененную коричневую волну. Яхта прошла мимо сигнальных знаков на канале, мимо Пойнт-Клэр, направилась к красному бую, близ которого они стояли на якоре и, наконец, развернулась к своей стоянке в яхт-клубе. Яхта была белоснежной, со сверкающей, без пятнышка, палубой и двумя длинными надстройками красного дерева. Она прошла достаточно близко от них, и они сумели прочитать ее название и порт приписки: «Стригущая волну», Яхт-клуб, Рочестер.

Когда яхта подошла близко, Пэкстон опустил бинокль и сказал Дино: – Смотри в другую сторону, идиот! А ты, – добавил он, обращаясь к Бейтсу, – давай рыбачь.

Через минуту, когда судно, направляясь к канадскому берегу, уже оказалось к ним кормой, Пэкс негромко сказал: – Вон там Джо выглядывает из камбуза… Харрисон – у штурвала… в каюте – девчонка… Похоже, мы при деле.

* * *

Они знали очень много о «Стригущей», эти трое, и еще больше о владельце яхты Джоне Харпере Харрисоне и его дочери Эллен. В течение последних шести месяцев эта яхта и ее пассажиры были их единственной заботой. Они знали, что Харрисон (вдовец, капитал вложил в сталелитейную промышленность и в транспортную авиацию, облагаемый налогом доход – 280 000 долларов в год) находится в своем ежегодном путешествии на борту яхты «Стригущая волну». В этом году он избрал маршрут по реке Святого Лаврентия на отрезке между озерами Онтарио и Квебек (в прошлом году он был во Флориде, в позапрошлом – на Бермудах).

Они знали, что его дочь (восемнадцать лет, красавица, постоянный объект светской газетной хроники) путешествует вместе с ним и любит отплывать от яхты одна на маленькой моторной лодке (длина – шестнадцать футов, скорость – двадцать два узла), которая закреплена на шлюпбалках посередине яхты. Они знали, что длина самой яхты – шестьдесят два фута, у нее два дизельных мотора (четырнадцать узлов), и на борту пять человек – сам Харрисон, его дочь, шкипер-профессионал, механик, он же матрос, и стюард (их стюард). Они знали заранее, что яхта должна прийти в Королевский яхт-клуб именно сегодня и останется здесь минимум на пять дней.

Они знали также, какая полиция в ближайшем городке Дорвале; знали при каких обстоятельствах к делу может быть привлечена Королевская канадская конная полиция; знали, каковы местные связи с ФБР и до каких именно пределов они простираются. Они знали, сколько патрулей в районе Тысячи островов, находящемся в 150 милях вверх по реке и, наконец, знали, что максимальное наказание за похищение с целью выкупа в Канаде – пожизненное заключение, а в сорока двух штатах США – почти наверняка смертный приговор.

– Ну, ладно, – сказал Пэкстон после того, как они убедились, что яхта благополучно встала на якорь у причала, и Джон Харпер Харрисон спустился на берег с видом особы из королевской семьи, совершающей визит. – Будем действовать, как наметили. Заводи, Керли, и бери курс вверх по реке до Пойнт-Клэр… Дино, ты там сойдешь на берег, заберешь машину, поедешь в яхт-клуб, свяжешься с Джо. Мы все встретимся в девять вечера в мотеле «Дрион».

– А если Джо не сумеет сойти на берег? – спросил Дино.

– Придется тебе подождать, – отрезал Пэкстон. – Джо найдет такую возможность. Понятно, что он должен купить продукты или свежее молоко или зайти за почтой, или еще что-нибудь. Подожди его. Сам к яхте не подходи, не заезжай на машине на территорию яхт-клуба. Пусть Джо сам найдет тебя.

Заурчал мотор, и Пэкстон стал руками выбирать якорь. – Нам Джо теперь нужен только для того, чтобы выяснить, сколько времени они собираются здесь простоять. Тогда мы сможем назначить время похищения.

* * *

Джон Харпер Харрис, выглядевший крупным мужчиной даже сидя, смотрел через стол на пустой стул своей дочери. Опять опаздывает, черт побери! В Нью-Йорке нет человека, который бы осмелился так вести себя с ним.

Он был из тех людей, которые любят смотреть пристально, мастер не отводить глаза, признанный даже теми, кто лучше других умел выдерживать его взгляд. Сейчас он перевел его с пустого стула дочери на затененную тентом палубу, где был накрыт стол, потом на сверкающую верхнюю палубу, затем на деревянный причал, у которого стояла яхта и, наконец, остановил на стюарде Джо. Джо, решил он, подойдет в качестве временной мишени.

– Джо! – позвал он резко.

Хоакин Барзан, с виду равнодушно смотревший в сторону озера, встрепенулся. Он был небольшого роста, темный, нервный и выглядел так, будто его безукоризненно белый полотняный костюм ему велик и слишком хорош для него, и он изо всех сил пытается врасти в него. Казалось, он не по праву вторгся на чужую территорию в костюме не того размера и надеется, что это пройдет незамеченным, если он будет держаться невозмутимо.

– Хозяину что-нибудь нужно? – спросил он, не поднимая глаз выше летней рубашки Джона Харпера Харрисона.

– Вы предупредили мою дочь, что ленч подан?

– Да, сэр.

– Где она?

Хоакин показал на берег в сторону клуба.

– Там, за домом.

Джон Харпер Харрисон хмыкнул. Звук этот не предвещал ничего хорошего. Опять где-то на стороне, – означал он. Опять выпивает в компании этих недоумков… Зачем нужна такая яхта, если она ею никогда не пользуется? Тут он осознал нелепость своих рассуждений, и раздражение постепенно сменилось усмешкой. Эллен опаздывала, потому что молода и развлекается в компании других ребят, и кто, кроме старого идиота – безмерно любящего отца, – может ревновать ее к ним? Конечно не он, Джон Харпер Харрисон, у которого в мизинце больше здравого смысла, чем…

Заметив его усмешку и благодушное настроение, Хоакин Барзан собрал необходимое мужество и спросил:

– Сколько мы здесь пробудем, пожалуйста, сэр?

Джон Харпер Харрисон, рассматривавший с законной гордостью владельца плавную линию верхней палубы, там где она переходила в нос яхты, спросил:

– Что такое, Джо?

Для человека достаточно чуткого это прозвучало бы несколько угрожающе, но, помимо чуткости, у Хоакина была еще своя особая задача, и он снова собрал все свое мужество.

– Сэр, пожалуйста, сколько мы здесь пробудем?

– Кому это надо знать? Я скажу шкиперу, когда соберусь отплыть.

Хоакин облизал губы. – Сэр, я должен купить овощи, молоко, лед, содовую воду, хлеб, мясо…

– Ладно, ладно, – сказал Харрисон, снова готовый вспылить. – Я понял… Можете рассчитывать на четыре или пять дней.

Хоакину этого было недостаточно, или достаточно примерно наполовину, но он не решился настаивать. Вместо этого, посмотрев в конец причала, он сказал: – Сэр, ваша дочь идет.

– Самое время, – проворчал Харрисон. Затем он предался удовольствию наблюдать, как она приближается на фоне ландшафта, который (признал он неохотно, как истинный американский патриот) был неплох, вовсе неплох.

Лужайки Королевского яхт-клуба, красиво расположенные, затененные большими деревьями и спускавшиеся к причалам, где на воде качались понтоны и стояло множество судов, служили хорошим обрамлением для девушки, которая действительно была очень красива. Конечно, – подумал Харрисон, заработавший 12 миллионов потому, что стремился в своей продукции к совершенству, – она носит эту нелепую одежду, которой увлекается сейчас вся молодежь – синие джинсы, какие любой уважающий себя работяга выбросил бы в конце рабочей недели, и кофточку-«верхушку», которая могла бы служить ее матери разве что носовым платком, но общее впечатление, безусловно, создается… Эллен Харпер Харрисон шла по причалу, будто он и вообще весь мир принадлежали ей, отмахнувшись по дороге от двух молодых людей, кивнув третьему и сделав большую петлю вокруг группы весьма презентабельных канадских моряков. Она находилась здесь, в яхт-клубе, всего двадцать часов, но слухи о ней уже распространились. Такой уж она была девушкой, и множество молодых людей готовы были с энтузиазмом подтвердить, что именно такими и должны быть девушки.

Она поднялась на борт, отшвырнула сумочку и села к столу под тентом. Все это она проделала с грацией, которая, возможно, заслуживала бо́льшей аудитории.

– Привет, папа!

– «Привет, папа», и что?.. – проворчал Джон Харпер Харрисон. – Я голоден, а ты опоздала… Если ты не можешь прийти вовремя к завтраку, не опаздывай, по крайней мере, к ленчу.

– Я бы не понравилась тебе за завтраком, – ответила Эллен, привычно уклоняясь от темы. – Утром я жутко выгляжу.

Харрисон смотрел на дочь, пока Джо подавал замороженное консоме. Она была красива, – красива, капризна и обожаема.

– Ты вынуждаешь меня сказать, что выглядишь чудесно в любое время суток.

– О, папа! Спасибо!

– Твоя мать напрашивалась у меня на комплименты примерно таким же образом… Тебе тут хорошо, детка?

– Да, очень хорошо, как всегда во время путешествий. Мне понравились места около Кингстона. Тысяча островов прелестна, и этот Глубоководный путь!..

– Хорошее сооружение, – сказал ее отец, не любивший напрасно расхваливать чужую работу. – А здесь тебе тоже нравится?

– Очень.

– Много молодых людей?

– Много.

– А как насчет Грега?

Эллен совсем по-старомодному откинула голову.

– А, Грег!

– А, Грег! – передразнил ее отец. – Месяц назад, леди, мы только и слышали: «Грег Перринг то, Грег Перринг это». Ему предстояло руководить решением всех проблем философии и науки, а ты собиралась выйти за него замуж. Что же случилось?

Эллен, сосредоточенно занимаясь утиной грудкой, которую Джо принес из камбуза, пожала плечами. – Он такой мямля… Ему бы следовало быть здесь. Ведь я здесь, – сказала она таким уничтожающим тоном, что он прозвучал несправедливо. – Почему он не здесь? Монреаль всего в нескольких милях отсюда.

– Возможно, он работает, – ответил Джон Харпер Харрисон с долей сарказма. – Работа, знаешь… Дай парню не упустить свой шанс. Он ведь ученый, а не один из этих ночных мотыльков-плейбоев. И если он сказал, что приедет, значит, приедет.

Эллен посмотрела на отца.

– Я думала, он тебе не нравится.

– Он мне не нравится, потому что недостаточно хорош для тебя, – ответил Харрисон. – Но если уж вообще кто-нибудь тебе подходит, так это он.

– У него нет денег.

– И у меня их не было.

– И он такой серьезный.

– Нашему сегодняшнему обществу не помешает немного серьезности.

– И он такой мямля. – Она повторила это слово с видимым удовольствием.

– Что именно ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, – непоследовательно ответила Эллен, – что он не умеет сопротивляться, позволяет мне делать все по-своему.

– Это что, преступление?

– Хуже. Это занудство.

* * *

Наверно многие видели, как моторка покинула гавань вскоре после ленча. Нет, Эллен Харпер Харрисон была не той девушкой, которая могла скрыться незамеченной. Но двое мужчин наблюдали за ней особенно внимательно. Ее отец махал рукой и кричал: – Будь осторожна! – и она отвечала ему: – Все будет в порядке, я поплыву только вверх по реке позагорать. Хоакин Барзан тоже наблюдал за ней, стараясь не смотреть на другую лодку, стоявшую на якоре посередине реки. Эту лодку он теперь узнал бы среди сотни других.

Он хотел снова спросить о дне отплытия яхты, но не посмел. Придется подождать удобного случая… Сам того не замечая, он дрожал, и для этого было несколько причин, целый клубок мучительных переживаний. Он ненавидел всех на яхте. Он был здесь жалкой собакой, а не человеком. Они называли его «Джо», а его настоящее имя было Хоакин, гордое имя. Он злился, боялся и завидовал. Но, кроме того, он был жаден.

Пускай, думал он, спускаясь в камбуз к немытой посуде, пускай смеются, пускай презирают. Его время еще придет, а когда оно придет, его доля составит пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов янки. Пусть тогда и над этим посмеются.

* * *

Три долгих дня с рассвета и до заката трое мужчин в катере наблюдали за тем, что происходит на яхте. Каждый день они меняли свой наблюдательный пункт, иногда поднимаясь выше по реке, иногда бросая якорь на мелководье около острова Дорваль. Но все время они стояли так, чтобы ясно видеть большую яхту. Таким образом, Пэкстон имел возможность получить детальное и совершенно точное представление о распорядке дня на яхте.

В восемь часов Джо спускался на берег и возвращался с небольшими пакетами. Возможно, он нес молоко, почту или то и другое. Он всегда смотрел в их сторону, но ни разу не подал никакого знака. В девять Джон Харпер Харрисон завтракал под тентом на палубе. Он всегда был один и с подчеркнутым вниманием читал газету. Между десятью и одиннадцатью появлялась его дочь, останавливалась поболтать с отцом и уходила на берег погулять. Примерно с полдесятка людей – преимущественно молодых мужчин – собирались на яхте ко времени ленча. Это – из-за девушки, – объяснял Пэкстон, а Дино, целуя кончики пальцев, добавлял: «Ну, она знает дело, представляю, какое удовольствие…» Гости оставались выпить, а иногда и на ленч.

После ленча всегда происходило одно и то же: спускали маленькую моторку, и девушка уплывала вверх по реке на свое любимое место, где загорала. Она никогда никого не брала с собой. Лодку она вытаскивала на песок где-то в уединенном месте в четырех или пяти милях от яхты. Она всегда оставалась там одно и то же время, примерно три часа. (Дважды они незаметно следовали за ней, однажды остались на якоре, ожидая ее возвращения.) Когда она возвращалась, под тентом на палубе снова собирались гости. После захода солнца на «Стригущей волну» зажигались огни, и трое на катере кончали свою вахту и отправлялись туда, где жили, вверх по реке в деревню Пойнт-Клэр, где находился причал для яхт. Там они ставили катер на прикол, садились в свою машину и возвращались в мотель.

* * *

Через три дня, прошедших без всяких действий и без каких-либо объяснений со стороны Пэкстона, Дино прервал молчание и наглым тоном спросил:

– Ну что, составил план, Пэкс?

– Возможно, – кратко ответил Пэкстон. Он лежал на кровати в мотеле, потягивал виски и смотрел в потолок. Дино расположился на другой кровати. Керли сидел в кресле и возился с какой-то деталью мотора катера, нуждавшейся в небольшом ремонте.

– Когда же мы начнем? – спросил Дино.

– Когда будем готовы.

– Я уже готов, – сказал Дино, – можешь меня попробовать.

Керли Бейтс презрительно фыркнул, как может фыркнуть даже самый малорослый кокни в ответ итальянцу, какого бы роста и телосложения тот ни был.

– У тебя жар и насморк? – спросил Дино воинственно.

– Нет, мне не жарко и не холодно, – презрительно ответил Бейтс. – Я видел, как ты смотрел на девушку, когда она загорала. Если у тебя такие мысли, мы лучше обойдемся без тебя.

– Я мужчина! – величественно провозгласил Дино.

– Ты… – начал Керли Бейтс.

– Прекратите! – рявкнул Пэкстон, не сводя глаз с потолка. – Я думаю.

Наступило молчание. Керли Бейтс закрепил винтик на одной из катушек с проводом. Дино расслабился. Потом Пэкстон сказал:

– Нам нужно снова связаться с Джо. Для верности.

– На этот раз лучше поезжай ты, Керли. Дино уже слишком много околачивался вокруг яхт-клуба. – На мрачном лице Пэкстона отразилась работа мысли – он составлял план и отдавал распоряжения. – Поезжай в машине и свяжись с Джо. Если у него есть хоть капля ума, он будет слоняться поблизости от яхты. Но оставайся в тени деревьев, где темно. Если он сможет получить выходной, привези его сюда. Если не сможет, спроси, нет ли у него новостей, знает ли он наверняка, когда они отплывают.

– О'кей, начальник, – ответил Керли.

– И смотри, чтобы тебя не заметили, – добавил Пэкстон. – Помни, у них есть сторожа. Старайся не попадаться на глаза.

– Давай, лучше поеду я, Пэкс. Я больше похож на члена яхт-клуба, верно?

– Ты больше похож на дерьмо собачье, – сказал Бейтс, надевая пиджак. – Не беспокойся, начальник, я привезу его.

* * *

Хоакин Барзан чувствовал себя неуютно. Яркий свет в комнате мотеля резал ему глаза. Взгляд Пэкстона был слишком пристальным, слишком пронзительным. Презрение Дино – слишком явным. Только Бейтс вел себя доброжелательно и по-дружески. Но Керли Бейтс был здесь такой же жалкой собакой, как и он сам.

– Давай выясним это окончательно, – в третий раз повторил Пэкстон. – Знаешь ты наверняка, когда они отплывут?

– Послезавтра, – ответил Хоакин. – То-есть, я так думаю.

– Думаешь?

– Я уже два раза спрашивал, – подавленно ответил Хоакин. Ему казалось, что самый воздух комнаты был пронизан презрением и недоверием, как будто, что бы он ни говорил, эти люди поверят этому только наполовину.

– Я боюсь спрашивать еще раз.

– Чего боишься? – спросил Дино.

– Слишком много вопросов, – ответил Хоакин, – вызывают подозрение.

Дино фыркнул. – «Слишком много вопросов», – передразнил он. – Как ты думаешь, зачем мы устроили тебя на яхту? Подавать коктейли? Стелить постели? Хочешь легко заработать, а, Джо?

– Я много делаю, – сказал Хоакин. – Выясняю, прихожу сюда, докладываю.

– Большое дело!

– Прекрати! – потребовал Пэкстон. – Сколько можно говорить, что у всех здесь своя работа. – Он строго посмотрел на каждого из них. – Думаете, я взял бы кого-нибудь из вас, тупоголовых, в помощники, если бы мог обойтись без вас? Я работаю вроде как с командой дрессированных блох разной породы. Слушайте все. Сегодня понедельник. Если они отплывают в среду, мы должны все сделать завтра. Мы довольно далеко от нашей базы на Тысяче островов, в ста пятидесяти милях, – пути туда, скажем, семь часов. Мы не можем рисковать и дать им возможность уплыть еще дальше. Следующая их стоянка может быть в городе Квебек… Все это значит, что приступим завтра.

Все трое смотрели на него, готовые к так давно спланированной операции, однако теперь, накануне ее, охваченные сомнениями. Пэкстон это понял и, спустив ноги с кровати, сел, одним этим простым движением снова подчинив их себе.

– Керли, отвези Джо обратно в яхт-клуб… Джо, когда вернешься, не открывай рта, не пытайся связаться с нами. И, прежде всего, не увольняйся. Оставайся у Харрисона, пока он тебя не уволит и не заплатит тебе. Когда явится полиция, действуй, как я сказал: мол, ничего не знаю, нанялся только на лето, нет у тебя здесь никаких друзей, ни с кем ты не разговаривал.

Хоакин кивнул: – Так и сделаю.

– Мы больше с тобой не увидимся. – Теперь Пэкстон стоял, уперев руки в бока и отдавая приказы. – По крайней мере некоторое время. Ты получишь свою долю, когда станет безопасно ее послать. Но ни в коем случае не приходи к нам, даже не приближайся, если и будешь знать, где мы находимся. Если полиция начнет следить за кем-нибудь из служащих яхты, это в первую очередь будешь ты. Запомни это.

– Я запомню.

– Да, получше запомни, – сказал Дино свирепо. – Если они от тебя что-нибудь узнают, я перережу тебе глотку. Сам, лично.

Хоакин заколебался. Он нервничал и чувствовал себя несчастным. Ему хотелось сказать, что он их не подведет, что ему можно доверять, что не надо так на него орать и так угрожать ему, что он им – равный… Но он не нашел слов, неловко повернулся и вышел; Керли Бейтс последовал за ним.

– Не надо так давить на него, Дино, – сказал Пэкстон, когда Хоакин ушел. – Он сделает все, что нужно.

Дино презрительно выпустил сигаретный дым. – Знаю я таких, – сказал он. – Полиция его прижмет, он расколется и начнет болтать.

– Ты кое-что забыл, – ответил Пэкстон. – Ему не о чем будет болтать. Мы исчезнем. На одном из Тысячи островов, – повторил он с нажимом. – Джо не знает, на каком именно.

* * *

Эллен Харпер Харрисон все надоело. Вернее, она скучала настолько, насколько позволяла себе скучать. Конечно, путешествие из Рочестера до Монреаля было приятным, а Королевский клуб на реке Святого Лаврентия находился в красивом и приятном месте, и здесь было хорошо. Верно, что налицо достаточно и даже весьма лестное внимание множества молодых людей к «Стригущей», при этом, хотя они – моряки-любители, внимание это вовсе не связано с проблемами мореходства. Конечно, ей нравились молодые канадцы – они ей казались менее наглыми, более воспитанными, чем многие их американские сверстники. (Когда она попросила отца объяснить, почему это так, он ответил: – «Парламентская демократия», что показалось ей очень странным объяснением.)

Но несмотря на все это, она скучала. А причина была в том, как она поняла, что ей скучно без Грега Перринга, которого она еще недавно считала своим женихом. И это обстоятельство тоже вызывало ее ярость.

Ее отец, читавший свою утреннюю газету под тентом на палубе яхты, случайно взглянув на Эллен, заметил на ее лице выражение такого явного неудовольствия, что тут же встревожился.

– В чем дело, детка? – спросил он. – Ты выглядишь так, будто готова потопить нашу яхту собственными руками.

– Ничего похожего, папа, – ответила девушка, успокаиваясь под его взглядом. – Я просто задумалась, вот и все.

– Рад, что не нахожусь в зоне обстрела. Или, может быть, нахожусь?

– О нет, дело не в тебе, – ответила Эллен. – И не в яхте. Да и в чем она виновата. Все дело в Греге.

– В этом мямле?

– Да, в этом слабаке. – Снова взвинченная, она посмотрела на отца в упор. – Что это за игры такие, скажи, пожалуйста. Он ведь здесь живет. Почему он не приехал ко мне?

– А он знает, что ты здесь?

– Конечно. Я ему сообщила в последнем письме. – Она заметила улыбку на лице Харрисона и не могла удержаться от реплики: – Ну да, месяц назад. Но он знает! Он такой методичный. Наверняка записал это в свой дневничок. Так почему он не здесь?

– Полагаю, сама ты не могла ему позвонить?

– Ты что, папа, не в своем уме?

Джон Харпер Харрисон хмыкнул. Он вовсе не был согласен с дочерью, но знал, что не разбирается ни в делах такого рода, ни в психологии этого поколения. Если Эллен так уверена, что нравы середины двадцатого века не позволяют ей позвонить молодому человеку, которого, по всей видимости, она до смерти хочет видеть, значит Эллен права, а он, ее отец, ошибается, и все тут. За последние годы он сделал несколько подобных открытий и научился склонять голову перед фактами.

Чтобы переменить разговор, Харрисон, прежде чем вернуться к своей газете, спросил: – Опять днем поедешь загорать на моторке?

– Наверно, – ответила Эллен без энтузиазма. – Вообще-то мне лень. Возможно, не поеду.

Внезапно рядом с ними раздался грохот: Джо, пытавшийся удержать пепельницу, в конце концов уронил ее, и она разбилась на куски.

– Джо, – сказал Джон Харпер Харрисон укоризненно, – что такое?

– Сэр, очень сожалею! – Джо стал неуклюже собирать куски пепельницы. Наконец покончив, с этим, он выпрямился и спросил Эллен: – Вы поедете на лодке, пожалуйста?

– Не знаю, Джо. Если захочу поехать, скажу механику.

– Хороший день, много солнца, – сказал Джо на удивление настойчиво.

– Я скажу механику, – повторила Эллен.

– Знаешь, – сказал ее отец неожиданно изменившимся тоном, – думаю, что ты все-таки поедешь.

– Почему, папа?

Глядя мимо нее с широкой улыбкой, ее отец сказал: – Поднимайтесь к нам, Грег.

* * *

Они, держась за руки, спустились на берег, провожаемые взглядами полудесятка молодых людей, которые были бы готовы на самые невероятные жертвы – даже на отказ от надежд выиграть следующую регату – ради такого счастья.

Но кажущаяся их близость была иллюзорной. Очень скоро возникли разногласия.

– Но, солнышко, у меня была работа, – сказал Грег Перринг. – Мы просто были завалены работой, причем дошли до чего-то очень важного. Я просто не мог уехать.

– Нет, ты не хотел!

– Совершенно верно, не хотел.

Грег – красивый молодой человек (но слишком худой, – считала Эллен), выглядевший так, будто все время о чем-то думает (иногда он просто где-то витает, жаловалась Эллен), сделал это признание чересчур охотно.

– Я же сказал, дело было очень важное.

Она отняла свою руку, и они остановились в конце причала в тени больших платанов.

– Что же, важнее, чем я? – требовательно спросила она.

– Это зависит от того, какую именно область мы обсуждаем, – рассудительно ответил Грег, чересчур рассудительно. – В чем-то для меня нет ничего более важного, чем ты, потому что я люблю тебя. С другой стороны, то, над чем я сейчас работаю, важнее, потому что я подошел к самой сути своих исследований…

– Просто слушать тебя не хочу, – с силой прервала его Эллен. Потом она спросила: – И что это такое?

Он усмехнулся, что привело Эллен в бешенство, и ответил:

– Это новый тип металла, который годится для изготовления спускового механизма…

– Грег Перринг! – взорвалась Эллен. – Ты, кажется, хочешь свести меня с ума. Спусковой механизм! И это важнее, чем увидеться со мной?

– Мы надеемся, – сказал он сосредоточенно, скрывая под этой сосредоточенностью еще более раздражающую иронию, – что история ответит на это «да».

– А я говорю на это «нет!». – Она посмотрела на него с нескрываемой неприязнью. – К счастью, все здесь смотрят на это иначе, чем ты. Здесь множество молодых людей, у которых я на первом месте.

– Гм.

Она взглянула на него в упор. – Что означает этот нелепый звук?

– Думаю, он означает, что я не мастер соперничать.

– А это что значит?

– Перестань, Эллен, – попросил он, уже немного встревоженно. – Ты знаешь, что я имею в виду. Если ты любишь меня, это замечательно. Если ты полюбишь кого-нибудь другого, пока меня здесь нет, я ничего не смогу с этим поделать.

– Ты мог бы постараться.

– Тут дело не в моих стараниях. Просто все зависит от того, чего захочешь ты.

– В жизни не встречала такого слабого мужчины, как ты!

Он покачал головой.

– Это не слабость, а здравый смысл. Я не боец, любимая. Ты это знаешь. Я человек рассудка или стараюсь им быть.

– Иногда я задумываюсь, – ответила она раздраженно, – мужчина ли ты вообще.

– Это решить тоже должна ты.

– Грег Перринг, подозреваю, что ты делаешь все это нарочно!

После ленча, во время которого Джон Харпер Харрисон наблюдал за ними с отстраненным удивлением, знакомым множеству родителей в подобной ситуации, Эллен объявила, что поедет на моторке загорать.

– Могу я поехать с тобой? – спросил Грег.

– Обычно я езжу одна, – холодно ответила Эллен.

– Это когда меня здесь нет.

– И сегодня мы здесь последний день.

– Это еще одна убедительная причина.

– О, ладно!

Отец Эллен, наблюдавший, как отплывает лодка, случайно взглянул на лицо Хоакина. Оно выражало такую боль и отчаяние, что Харрис остановил на нем взгляд. Затем он отвел глаза. Наверно, зубы болят, – решил он. Не может быть других обстоятельств, вызывающих такую муку на лице.