Текст книги "Дольмен"
Автор книги: Николь Жамэ
Соавторы: Мари-Анн Ле Пезеннек
Жанр:
Крутой детектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Annotation
Легенда бретонского острова гласит: если здесь происходит убийство, то на каменных плитах старинных монументов выступает кровь.
Кельтские сказки? Так считали много веков.
Но теперь легенда оборачивается страшной явью.
Остров снова и снова потрясают жестокие, необъяснимые убийства – и кровь каждой новой жертвы окрашивает древние менгиры и дольмены.
Возможно, преступления носят ритуальный характер? В этом уверен опытный парижский следователь Ферсен.
Однако подключившаяся к расследованию капитан Мари Кермер, когда-то жившая тут, убеждена: убийства связаны с многовековой враждой трех местных аристократических семейств, унять которую не под силу ни времени, ни расстояниям.
Неужели давняя война возобновилась?
Но тогда смертельная опасность нависла и над самой Мари – наследницей одного из враждующих кланов…
Николь Жамэ, Мари-Анн Ле Пезеннек
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
Николь Жамэ, Мари-Анн Ле Пезеннек
Дольмен
1
В портовом кафе царила предпраздничная суета. Шла подготовка к «похоронам холостяцкой жизни» по-бретонски, или попросту – мальчишнику. Я не мог без улыбки наблюдать за разгоряченными, шумными от возбуждения людьми, поневоле связанными со мной общей судьбой. Знай они, что произойдет завтра, ни у кого не возникло бы желания смеяться.
Жениться – тем более.
Залпом допив содержимое чашки, я поднялся из-за столика и не без труда пробрался к выходу. Мое «До скорого!», обращенное в пространство, растворилось в атмосфере всеобщего веселья.
Я побрел вдоль причала и, миновав мэрию, находившуюся в самом конце порта, ощутил суровое дыхание океана. Лето началось три недели назад, но, несмотря на яркое солнце, выстуженный норд-вестом воздух оставался прохладным.
Окруженный рифами, обдуваемый всеми ветрами, постоянно затянутый пеленой тумана и в непогоду полностью изолированный, этот край скал и песчаных пляжей – пятнадцать километров в длину и десять в ширину – редко привлекал внимание туристов. Они предпочитали более приветливые и доступные островки Морбиана, расположенные севернее Ланд.
Впрочем, «Ланды» отнюдь не означали «затерянный уголок». В наши дни регулярное морское сообщение позволяло добраться до Бреста меньше чем за полтора часа. Ходили слухи, что в будущем году на острове начнется строительство аэродрома, второй гостиницы и центра талассотерапии. [1]
Старики ворчали, что Ланды собираются продать душу дьяволу.
Но мне и еще нескольким жителям острова, посвященным в нашу тайну, было хорошо известно: сделка уже состоялась.
И скреплена кровью.
Оставив поселок далеко позади, я наконец добрался туда, где все началось. Самая северная оконечность острова. Самая дикая. Ти Керн.
Таможенная тропинка, петляя между изъеденными ветром, круто обрывавшимися в океан скалами, спускалась к бухточке, усеянной острыми, как лезвие ножа, прибрежными рифами. Заканчивалась она у каменного мостика, ведущего к заброшенному маяку, огней которого никто не видел уже лет двадцать.
Старики возмущались: ни в коем случае не стоило пускать заезжего писателя в крохотную каморку, которую раньше занимал смотритель маяка. То, что писатель ирландец, в расчет не принималось: местные с недоверием относятся к любому чужаку. Своим тебя сочтут, только если ты бретонец. Желательно не в первом поколении. Еще лучше – если родился на острове. Как я, например.
Здесь мне знаком каждый камень – ведь это было излюбленное место наших детских игр, – и все же у меня от волнения перехватило дыхание, когда передо мной выросли величественные менгиры [2]Ти Керна. Шесть обращенных в сторону океана гранитных гигантов, образующих полукруг с дольменом [3]в центре. Если верить легенде, в полнолуние на них проступает кровь невинно убиенных береговыми разбойниками. [4]
Один за другим обошел я монолиты, которым июньское солнце придавало обманчиво приветливый вид, чуть дольше задержав взгляд на самом выразительном из них – с профилем старого слона. Потом опустил ладонь на горячий камень дольмена.
И меня пронзило холодом.
Сегодня ночью как раз полнолуние. Менгиры вновь обагрятся кровью. В такое время лучше держаться от них подальше…
– Хватит вертеться! От этого он быстрей не появится!
Мари, наклонив голову, посмотрела на мать. Жанна, расположившаяся возле ее ног, резко дернула край юбки, чтобы дочь наконец успокоилась. Коротко стриженная, седая, с изможденным морщинистым лицом – обычный удел женщин, живущих у моря, – она в прошлом году отметила семидесятилетие.
– Из Сен-Мало он вышел рано утром. Ветер попутный, ему давно пора вернуться, – вздохнула будущая новобрачная.
– Вспомни, когда отец ходил на тунца, мы полгода не виделись, а ты расхныкалась из-за пары часов… Стой ровно.
Кружевное платье с изящной отделкой, вышитой еще ее прапрабабкой, удлинялось уже несколько раз в соответствии с ростом невест. На белоснежной ткани сохранились едва заметные следы, подобные тем черточкам на стене, которые добавляются по мере взросления ребенка: они постепенно стираются от времени, но не исчезают окончательно. Жанна не принадлежала к женщинам, предающимся бесплодным сожалениям о прошлом, ее пристальное внимание к подолу свадебного наряда объяснялось совсем другим. Она хотела убедиться, во-первых, что путем многократных и бережных стирок ей удалось справиться с неизбежными следами времени, и, во-вторых, что длина идеальна – платье касалось пола, но не мело его. Удовлетворенная, она выпрямилась, подтолкнув дочь к зеркалу:
– Взгляни, будто на тебя сшито!
Мари обернулась, в ее зеленых глазах вспыхнуло недоумение, даже брови слегка сдвинулись. Неужели это она? В зеркале перед ней стояла совсем другая женщина. Белизна платья незнакомки выгодно оттеняла матовую кожу и редкий золотисто-рыжий цвет густых волос, обычно заплетенных в косу, а сейчас вольно струившихся по плечам до линии бедер. «Золото Морганы, [5]– шутил ее жених Кристиан. – Ты сведешь с ума любого моряка, зеленоглазая сирена!» Мужчины, с которыми Мари раньше встречалась, все как один называли ее красавицей. Сегодня, пожалуй, она была готова в это поверить.
Одарив незнакомку смущенной улыбкой, Мари вдруг нахмурилась, увидев сбоку в зеркале, что мать, встав на цыпочки, тянется к верхней полке шкафа за отрезком кисеи.
– Подожди, я достану сама!
Поздно. Жанна успела схватить кончик ткани, которая увлекла за собой тяжелый предмет, глухо ударившийся о паркет. Отпрянув, мать быстро перекрестилась, словно увидела нечто, принадлежавшее самому дьяволу. Впрочем, для Жанны так оно и было.
Пистолет-автомат – девятимиллиметровый «парабеллум». Устрашающего вида оружие, которому не следовало бы покидать Брест. Мари еще предстоял серьезный разговор с начальством, который, правда, пугал ее куда меньше, чем мрачный, осуждающий взгляд матери.
Мари подняла пистолет и убрала его в ящик стола, заперев на ключ.
– И не смотри на меня так! Он не заряжен. – В ее голосе зазвучали агрессивные нотки, как это бывает у всех застигнутых на месте преступления. Подойдя к матери, чье лицо едва заметно осунулось, Мари, заставив себя улыбнуться, покорно подставила голову, чтобы та приколола ей фату. – Это мой рабочий инструмент, – добавила она почти ласково.
– Лучше бы оставила его там,свой инструмент! – заметила Жанна, поднося к волосам дочери ворох кисеи.
«Там». Жанна не употребляла иного выражения, если речь заходила о региональной службе судебной полиции. На вопрос о месте работы дочери она неизменно отвечала, что та служит в министерстве внутренних дел.
Мари бросила взгляд в зеркало: фата обрамляла лицо нежным ореолом, но магия исчезла.
Мысли ее полетели далеко-далеко, приземлившись «там».
По случаю отъезда коллеги устроили Мари торжественные проводы. Застигнутая врасплох, она объявила суховатым тоном, что не собирается прощаться с ними навсегда.
– Убедится, что вышла не за того, и вернется! – услышала она в ответ.
Это Франк, догадавшись, что она испытывает, поспешил на выручку. Милый Франк, с легкостью воспринимавший жизнь, хотя в его словах и прозвучала горькая нотка отставленного воздыхателя. Все расхохотались, и она, Мари, громче остальных. Толстогубый, толстощекий, с нежной, как у девушки, кожей, тридцатилетний лейтенант Франк Карадек до сих пор оставался холостяком. Он ненавидел свою кукольную, по его убеждению, абсолютно лишенную мужественности внешность, считая ее главной виновницей всех бед. Несмотря на пять лет разницы и более высокий пост Мари, они какое-то время были близки, но потом пришли к выводу, что им лучше остаться просто друзьями.
Годичный отпуск. Подумать только – целых двенадцать месяцев она носа не покажет на работе! Ни тебе шуточек Франка, ни борьбы с ленью подчиненных, нехваткой средств, начальниками, сломанными кофеварками, вечной бюрократической волокитой. Год без допросов, осмотров мест преступлений, следствий, версий и слежки. «Сколько ни рядись в шелковую кисею, сколько ни тверди себе: «Я счастлива», – подумала Мари, – но в моем случае…»
Всего этого ей будет не хватать. Страшно не хватать.
Домашние не одобрили решения Мари стать полицейским. В семействе Кермер оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. Жанна на свой манер, по-спартански кратко, выразила общее мнение: «С тобой не оберешься хлопот».
Мари знала, что бесполезно искать поддержки и у братьев, хотя те в ней души не чаяли. Может, именно поэтому. Лойк и Жильдас не рискнули бы перечить матери. В Ландах жены моряков с незапамятных времен пользовались в семье уважением. Когда они говорили – их слушали.
Отец Мари тогда не произнес ни слова, продолжая попыхивать трубкой. Разумеется, Милик не оправдывал дочь, хотя и привык потакать ей во всем, просто он знал: ничто и никто не заставит ее переменить свое решение. Ничто и никто.
Ничто и никто. За исключением Кристиана.
– Наконец-то!
Вырвавшись из рук матери, опрокинув по пути графин с водой, пролившейся на ее фату, Мари со всех ног бросилась на балкон, окруженная кисейным облаком, столь же белоснежным, как надутый зюйд-вестом парус приближавшейся к берегу шхуны. За штурвалом вырисовывалась высокая, мощная фигура шкипера. На таком расстоянии Мари не могла разглядеть его лица, но ей достаточно было закрыть глаза, чтобы представить широкую улыбку «морского волка», как любила говорить она в детстве, слегка вьющиеся на затылке белокурые волосы, глаза небесной синевы, загорелую кожу, вечную трехдневную щетину на подбородке и широкие плечи, которые так приятно ощущать в своих объятиях. «В этом бретонце есть что-то от корсара», – утверждал Милик.
Она открыла глаза. Сомнения, одолевавшие ее минуту назад, улетучились в один миг: двухмачтовик вошел в порт, и моряк, великолепный, сияющий, приложив руку к сердцу, издали приветствовал ее низким поклоном.
* * *
В январе прошлого года они столкнулись нос к носу в управлении порта Сен-Мало. Кристиан собирался зарегистрировать свою шхуну, а Мари просмотреть кое-какие документы по делу о наркоторговцах. Любовь вспыхнула мгновенно, хотя и не с первого взгляда, – знали друг друга они много лет.
Еще шестилетней девочкой Мари объявила во всеуслышание, что когда-нибудь выйдет за него замуж. В ту пору Кристиану сравнялось шестнадцать, и он едва не прыснул со смеху, однако не по-детски серьезное, гордое личико с большими зелеными глазами, из которых вот-вот могли брызнуть слезы, чем-то его тронуло. Кристиан хотел сказать, что для него Мари навсегда – любимая сестренка, но не такого ответа она ждала. Тогда он заговорил с ней, как говорят с женщиной, поскольку в его планы, как ближайшие, так и перспективные, не входило обзаводиться подругой, ибо с раннего детства Кристиан мечтал об одном: стать моряком.
И, глядя на ее выпяченный – чтобы не дрожал – маленький подбородок, Кристиан дал обещание, которого она уже не забудет: если однажды он решит жениться, то женится только на ней и ни на ком другом.
В пятнадцать лет Мари поступила в брестский пансион Керишерн. А Кристиан – надежда французского парусного спорта – отправился в первое кругосветное путешествие. Спустя десять лет лейтенант Мари Кермер вошла в число сотрудников региональной службы судебной полиции, а он завоевал награду победителя в пятнадцатой «Ромовой гонке». [6]И он, и она по возможности наведывались на родину, но только из-за несовпадения их отпусков или просто по прихоти судьбы в Ландах они всегда оказывались в разное время. Единственными связными между ними оставались Жильдас, Лойк и Анна – братья и лучшая подруга одной и лучшие друзья и сестра другого. Благодаря им Кристиан и Мари всегда были в курсе дел друг друга, она же узнавала новости о нем еще и из газет.
И вот тридцать лет спустя, день в день после того, как девчушка сделала ему предложение, Кристиан, преклонив колени, умолял женщину, в которую она превратилась, стать его женой.
Мари бросилась ему в объятия так, будто еще вчера они не виделись, и повлекла за собой в кают-компанию, обшитую красным деревом, матово поблескивающим под медными накладками. Будь на то ее воля, они так и не добрались бы до сдвоенной каюты в глубине парусника. Но Кристиан спешить не любил. Ему нравилось, до того как предаться любви, вволю наглядеться на свою невесту. Почувствовать. Вдохнуть ее аромат. Он говорил, что прелюдия страсти – самое важное. Мари находила, что он излишне осторожничает, словно боится ее сломать. Любовь с ним была чем-то нежным, воздушным, даже целомудренным. Порой она сожалела, что Кристиан не вкладывает в нее той страсти, с которой каждый раз отправляется в море, потом спохватывалась и называла себя «вечно неудовлетворенной дурочкой». Какими нежными становились его привыкшие к штурвалу руки, когда ласкали ее, доводя до головокружения, полуобморока. Сначала они скользили по щеке, огибая нежную линию рта, спускались к подбородку, потом пальцы погружались в ее золотисто-рыжие волосы, в то время как губы их сливались в поцелуе.
Не разжимая объятий, они оказались на кушетке. В высший миг наслаждения легкая качка придала их ощущениям еще большую остроту…
По случаю предстоящей свадьбы отель «Ируаз» – двадцать номеров, в том числе один люкс, – и ресторан кругового обзора с видом на песчаный пляж были закрыты для клиентов.
Первым парочку увидел Жильдас.
– Ну вы даете!
Вихрем подлетев к сестре и ее жениху, он так стиснул плечи Кристиана, что тот запросил пощады. Дружеские излияния продолжил Лойк, затем пришла очередь его сына Никола, обладателя редкой синевы глаз с золотистыми крапинками. «Нет и шестнадцати, – мелькнула у Мари мысль, – а уже взгляд мужчины».
Жильдас и Лойк искоса посматривали на сияющую, хотя и утомленную сестру. Слегка осунувшееся лицо и синеватые круги под глазами не оставляли сомнений в том, как она провела последние два часа. Увидев, что братья смущенно отводят взгляды, Мари почувствовала себя виноватой, будто нашкодившая девчонка.
– И намерены продолжить! – с вызовом бросила она. – Многократно!
Кристиан и Никола расхохотались – звонко, раскованно, в то время как братья густо покраснели.
Мари в очередной раз поразилась их сходству. Близнецы, да и только. А ведь в детстве Жильдас и Лойк Кермеры были совсем разные. Сорок лет трудилась природа, чтобы добиться их полного подобия, и теперь они словно два камешка на морском берегу. Светлый цвет глаз, взгляд исподлобья, движения, смех, вспыльчивость – все одинаковое, кроме прически. Темно-русый Жильдас, который был старше брата на год, носил волосы до плеч, а рано поседевший – в мать – Лойк стригся коротко.
Она тоже засмеялась.
– Берегитесь, нечестивцы! – шутливо заметил Жильдас. – Но уж сегодняшнюю ночь будущая новобрачная обязана провести в одиночестве – таков обычай.
– Мужчины пьяны в стельку, а женщины – в постельку! – выпалил Лойк.
– Помилуйте, друзья! – взмолился Кристиан, состроив смешную гримасу. – Дайте хоть душ принять с дороги. Или обычай предписывает мне оставаться немытой чушкой до самой свадьбы?
– Обычай на этот счет молчит, верно, Жильдас? – произнес Лойк.
Жильдас покачал головой:
– Обычай велит в двадцать ноль-ноль, тютелька в тютельку, быть в кафе твоей сестры, где парни острова покажут тебе, что такое настоящие бретонские похороны холостяцкой жизни!
Лойк бросил связку ключей, которые шкипер подхватил на лету.
– Последний этаж, номер-люкс для новобрачных! Я не крохобор.
– Подожди! Не поднимайся первым! Дай мне несколько минут, чтобы убрать свадебное платье, – попросила Мари, увидев, что Кристиан берется за свою здоровенную дорожную сумку.
«Глупый обычай», – пронеслось у нее в голове.
Увидев, что мать уже спрятала платье в чехол, скорее от посторонних взглядов, чем от пыли, Мари улыбнулась. Зато фата, которую она облила водой, выбегая на балкон, комком валялась на паркете. Должно быть, Жанна повесила ее перед окном сушиться, и фату сдуло ветром. Внезапно Мари почувствовала смутную тревогу. Инстинкт подсказывал, что ей нужно поскорее бежать отсюда, бежать подальше не оборачиваясь. Она не вняла ему, подхватила кисею и застыла от ужаса.
На воздушной ткани расползалось багровое пятно.
Не владея собой, Мари выпустила фату из рук, и та, упав на пол, раскрылась с грацией распускающегося цветка.
В середине оказался окровавленный труп чайки.
По пустым этажам отеля прокатился громкий, леденящий душу крик.
2
Ссора между Жильдасом и Рианом вспыхнула вскоре после полуночи.
Невольной виновницей оказалась Анна, попросившая Кристиана пригласить писателя на мальчишник.
– Он же спец по кельтским ритуалам и знает, что на празднике соберется все мужское население острова. Если не позвать – обидится.
– И отменит пресловутую презентацию?
Анна Бреа больше всего на свете любила книги. Втайне она мечтала открыть литературное кафе, но для этого ей пришлось бы покинуть Ланды. Тогда, смирив честолюбие, девушка удовольствовалась скромным книжным киоском, который устроила в одном из двух залов небольшого кафе, принадлежавшего еще ее отцу. Добавим, к огромному разочарованию завсегдатаев, любивших перекинуться там в картишки во время непогоды. Однако они продолжали его посещать, и неудивительно: оно было единственным на острове.
Видя, как сестра заливается краской, Кристиан подумал, что у нее совсем плохо с чувством юмора. Вернее, оно полностью отсутствует. Глупой Анну не назовешь, но она все принимает за чистую монету.
Обычно сдержанная, на этот раз сестра разошлась, произнеся пламенную речь в защиту писателя. Дескать, не каждый день на остров приезжают люди такого ранга…
Поймав недоуменный взгляд брата, Анна застенчиво улыбнулась и, чтобы сгладить горячность своих доводов, проговорила:
– Не хочу, чтобы он принял нас за невеж. Впрочем, решать тебе.
Но для Кристиана уже все было решено. Раз сестра так упадочно улыбается, то кто бы ни был Риан – местный или нет, – y него он будет желанным гостем.
Пиво лилось рекой уже несколько часов, когда наконец пожаловал писатель. Окинув взглядом сизый от дыма зал, импровизированный оркестр, поднос, уставленный кружками, который, казалось, самостоятельно перемещался поверх голов, он улыбнулся, разглядев Анну, – это она держала поднос на кончиках пальцев, – выплывшую из однородной мужской толпы, нетрезвой и крикливой.
– Мы уже не надеялись, что вы придете. Почти все выпито, – прибавила она извиняющимся тоном.
– Это мои первые похороны по-бретонски. Ни за что на свете я бы их не пропустил!
Заметив, что у Анны слегка вытянулось лицо, он снова улыбнулся:
– Сочтите это не слишком удачным каламбуром стареющего писателя, который на самом деле очень польщен приглашением его в столь тесный круг друзей.
Пока Анна обдумывала слова Риана, к ним подошел Кристиан. Бросив небрежный взгляд на гостя, чье присутствие явно волновало его сестру, он протянул ему руку. Рукопожатие писателя оказалось крепким, энергичным, и шкиперу это понравилось. Он подал Риану стакан, чокнулся с ним, поприветствовав его на бретонском, и повернулся к остальным, ожидавшим продолжения прерванной речи.
– На чем мы остановились? Так вот… Когда я взял главный приз на Вандейской кругосветке…
– Первую яхту построил ему я! – взревел Жильдас.
– Зато я научил его управлять парусами! – не отставал Лойк.
К голосам братьев добавились другие:
– Так-то оно так, только через Атлантику поплывет он, а не вы!
– Одиночное плавание без захода в порт – самое опасное!
– Ерунда, если разговариваешь с морем на равных!..
– Можно продолжать? – нетерпеливо проворчал Кристиан. – Значит, когда я выиграл «Вандею», мне показалось, что это – лучший день в моей жизни…
Остаток тирады утонул в пьяном хохоте.
По пути на кухню за чистыми стаканами Анна заметила в другом конце зала Риана, облокотившегося на стойку бара, и решила потихоньку обойти свои владения, чтобы быть к нему поближе. Писатель принадлежал к той породе шестидесятилетних мужчин, которым несправедливая природа вместе с морщинами лишь добавляет очарования. Отлично сшитый костюм. Ни унции лишнего жира, насколько она могла судить. И сердечная улыбка, несмотря на тревожно-проницательный взгляд серых глаз. Минуту назад ей показалось, что в них промелькнула грусть. Риан смотрел тогда на светившегося от счастья Кристиана, который в сотый раз сообщал публике, что самым главным стал для него день, когда Мари сказала ему «да».
Вскоре Анну окликнул кто-то из гостей. Риан, оглянувшись, заметил ее присутствие, и смущенной девушке пришлось вернуться к своим обязанностям. Писатель проводил ее глазами. Странная особа. Несколько дней не решалась заговорить с ним о том, что хочет провести презентацию его книги, все как положено, с автографом автора. А уж когда заговорила… Риан готов был поклясться, что она затвердила речь наизусть – такой она показалась ему искусственной. Посмотрев на витрину киоска, он нахмурился: там, где еще утром на небольшом возвышении лежал его роман, было пусто.
В этот момент Риан увидел, что к нему нетвердой походкой очень пьяного человека приближается Жильдас. Сразу стало ясно, куда делась книга.
– А-а, писатель! Ты должен знать, что все это значит! От него разило алкоголем, язык заплетался. Риан невольно отшатнулся.
– Что именно?
– Если чайка издохла в фате новобрачной, чего ждать?
Риан молчал. Жильдас ткнул ему под нос книжку. «Говорящие камни». Красная бумажная полоска указывала на то, что это историко-фантастический детектив. Модный жанр.
– Ты или не ты это написал? Выскажи свое мнение! – И он громко икнул. Риан попытался его урезонить:
– Сейчас не время об этом заводить разговор. Мое мнение таково – ты порядком набрался.
– Я и пьяный понимаю, что ты корчишь из себя неизвестно кого! Эксперт по кельтским легендам, дьявол тебя дери!
Жильдас размахнулся и запустил книжкой в стойку бара. Сбив несколько стаканов, она упала на пол.
Никто не обратил на них внимания. Кроме Анны. Риан сделал ей знак: «Не поднимай шума», подобрал книгу, поправил покосившуюся красную ленточку и спокойно положил ее на стойку. Подойдя к Жильдасу, он впился в него взглядом и произнес:
– Фата, превратившаяся в саван, предупреждает, что вскоре семью невесты постигнет несчастье.
Увидев, что брат Мари стиснул челюсти, Риан слегка пожал плечами.
– С судьбой можно и поспорить! Давай говори, что нужно делать! – настаивал Лойк.
– Заклинания не относятся к точным наукам, и мои рекомендации вряд ли тебе понравятся.
– Говори, я сказал!
Писатель не спеша достал из пачки сигарету.
– Старики советовали выгнать невесту из родительского дома, пока она не потеряла девственность.
– Сволочь!
С противоположного конца зала Анна увидела, как Жильдас схватил Риана за ворот рубашки, вплотную приблизив к нему побагровевшую физиономию. Со стуком опустив поднос на стойку, девушка подбежала к парню лет тридцати с открытым лицом и насмешливым взглядом, в котором никто не признал бы местного стража порядка.
– Стефан, посмотри, что творит Жильдас! Боюсь, он… – сбивчиво обратилась она к старшему сержанту жандармерии.
У писателя, по-видимому, сдали нервы. Он нанес противнику удар такой силы, что брат Мари не устоял на ногах и, падая, опрокинул стол со стаканами, поднявшими фонтан стеклянных брызг. Публика загалдела, готовая вмешаться в поединок.
Стефан Морино, не затрудняя себя правилами хорошего тона, грубо схватил Риана за плечо:
– Проспитесь в камере!
– Я выпил лишь кружку пива. Он первым начал меня оскорблять.
– Зато вы первым полезли драться. Потом, он – это совсем другое дело.
– Выходит, виноват всегда чужак?
Жандарм спокойно выдержал его взгляд.
– Не всегда, но часто.
Писатель, с досадой махнув рукой, покорно дал себя увести под сочувствующим взглядом Анны, не осмелившейся открыто за него вступиться. Покидая кафе, он успел увидеть, как Лойк помог брату подняться и вытянул вперед руку с пустым стаканом: «Вина!»
Веселье возобновилось.
Повисший над морем туман окружал гребни скал молочно-белым ореолом, влажным, как морозное дыхание. По зарослям папоротника волнами пробегал легкий ветерок. В мертвенно-бледном сиянии полной луны пейзаж Ти Керна казался нереальным, обретая фантастические черты. В этом царстве света и тени темные величественные глыбы менгиров напоминали заколдованных исполинов, которые вот-вот оживут. Ничто не нарушало тишину и покой, однако в воздухе словно разлилось беспричинное, необъяснимое чувство тревоги.
На тропинке, которую местные прозвали «таможенной», возникла молчаливая процессия из шести человек. Ровным шагом, след в след, не останавливаясь, они обогнули менгиры и один за другим исчезли за дольменом, словно их поглотила гранитная плита.
Потом появилась седьмая фигура. Двигалась она нерешительно, покачиваясь из стороны в сторону, временами делая странные скачки. Не приближаясь к дольмену, подобно остальным, она остановилась возле древнего захоронения – невысокой кучи из больших камней.
Ти Керн снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь шумом прибоя: двадцатью метрами ниже волны неистово бились о прибрежные скалы Разбойничьей бухты.
* * *
Захлебываясь соленой водой, Мари задыхалась, чувствуя, как быстрое течение увлекает ее на глубину. Сопротивляясь, она изо всех сил колотила ногами по воде и, не ощущая боли в израненных руках, цеплялась за острые как нож обломки скалы. Наконец ей удалось выбраться на поверхность. Похолодев от ужаса, смотрела она, как прямо на ее глазах морская волна постепенно превращалась в кровавую пену. В этот миг ночную тишину разорвали непонятные резкие звуки, слившиеся с ее немым криком…
Лежа во «внутриутробной позе» – колени подтянуты к подбородку, руки сложены на груди, рот открыт в безнадежной попытке глотнуть хоть немного свежего воздуха, Мари наконец проснулась, испуганная и вся в поту.
Она выбежала на балкон и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить сердечный ритм. К черту обычаи! Ей захотелось побежать за Кристианом, упасть в его объятия, крепко-накрепко прижать к своей груди, лишь бы избавиться от чувства тревоги, которое никак не хотело ее отпускать. Испачканная наяву фата во сне превратилась в кровавую пену! Посмотрев вниз, на поблескивающие в лунном свете серебристые гребешки волн, она обозвала себя идиоткой. Море не могло быть врагом. Просто ночной кошмар.
Только ли кошмар?
Мари собиралась вернуться и снова лечь в постель, как вдруг ее внимание привлекла какая-то движущаяся точка. Она прищурилась, приспосабливая глаза к темноте, и вскоре взгляд ее сосредоточился на силуэте мужчины, который быстро шел к отелю со стороны пляжа. Он все время озирался, будто опасался преследования.
Мало сказать, что инстинкт полицейского никогда не изменял Мари, он составлял неотъемлемую ее часть. Теперь она пыталась лучше разглядеть приближавшегося мужчину. Лойк? Нет, высокий, слишком тонкий для Лойка. К тому же кафе совсем в другой стороне. Да и от кого ему скрываться? Даже если он перебрал – кстати, пьяные обычно ни от кого не прячутся, – его не ждали дома упреки жены.
Она прошла вдоль балкона, чтобы не терять из виду незнакомца, который тем временем подошел к зданию. Садовый фонарь высветил темные пушистые кудри племянника, еще более взлохмаченного, чем обычно, в кое-как застегнутой рубашке. Она улыбнулась: «Мать права – работа, связанная с преступлениями, в конце концов ударила мне в голову: в море я вижу кровавую пену, а Нико принимаю за вора. Год спокойной жизни пойдет мне на пользу».
Вернувшись в спальню, Мари постаралась прогнать мысль о том, что похожие кошмары преследовали ее по ночам, когда она была еще маленькой.
Однако и три часа спустя, когда Мари окончательно потеряла надежду заснуть и решила устроить пробежку, странный сон не выходил у нее из головы. Физические упражнения всегда действовали на нее благотворно, опустошая голову, но на этот раз мысли не пропадали бесследно, а возвращались бумерангом, следуя четкому ритму ее бега. Чайка. Фата. Пена. Кровь. Чайка… Странные звуки, раздавшиеся в ночи…
Невольно замедлив шаг, Мари осознала, что все еще их слышит.
Вот тогда-то она и увидела чаек. Сотни птиц, испуская отчаянные вопли, пролетали над ее головой, держа курс на один из утесов и исчезая за ним. Удивленная их количеством и маневром, Мари снова ускорила бег. Миновав менгиры Ти Керна, она достигла берега в том месте, где чайки резко снижались, подобно японским бомбардировщикам.
Начался прилив, и море уже осторожно лизало края песчаного пляжа. Внизу, на расстоянии двадцати метров, стая птиц яростно что-то терзала, должно быть, труп выброшенною волнами дельфина.
Почему ей так и не удалось справиться с тоской?
Затаив дыхание, Мари быстро спустилась по тропинке между скал к бухте, пробежала мимо входа в грот, где в давние времена морские грабители прятали добычу, и громко крикнула, чтобы вспугнуть обезумевших чаек, которые никак не отреагировали на ее появление.
Вдруг взгляд Мари упал на ярко-желтое пятнышко, мелькнувшее среди черно-белых птиц, и, охваченная все возраставшим чувством тревоги, она, подобрав несколько камешков, с силой запустила их в чаек. Оглушительно хлопая крьшьями и выражая истеричными стонами свое возмущение тем, что их потревожили, птицы наконец улетели. Тогда Мари смогла рассмотреть предмет их вожделения, который, как она уже догадалась, вовсе не был дельфином.
Трупов она повидала немало, но ей до самой смерти не удалось бы забыть глаз, наполовину вырванный из орбиты, и страшные рваные раны, оставленные на теле острыми клювами хищниц.
Шею убитого, лежавшего на спине, обвивал шарф ярко-желтого цвета, который он обновил вчера вечером.
Жильдас.
Сраженная горем, Мари упала на колени; ей захотелось вытянуться на песке возле брата – пусть море накроет волной их обоих и унесет далеко-далеко… Взяв руку Жильдаса в свою, она вздрогнула, обнаружив в его зажатом кулаке клочок бумаги. Мари осторожно высвободила его и развернула. Текст, написанный по-бретонски, ее ужаснул:
