Текст книги "По ту сторону Нила"

Автор книги: Николь Фосселер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«У тебя все получится, – думала Грейс. – Я в тебя верю». Сейчас все возражения казались ей неуместной риторической чушью. Поэтому она просто положила ладонь на грудь Джереми, в надежде, что он ее поймет. Грейс чувствовала его дыхание под своими пальцами и даже, как ей казалось, биение его сердца. Она вздрогнула от его прикосновения, когда он внезапно принялся гладить пальцами ее затылок. Грейс ткнулась лбом в его ключицу и счастливо вздохнула.

– Вот что я называю практическим умом, – произнес рядом чей-то нетрезвый голос.

Джереми и Грейс переглянулись. В полумраке нарисовался силуэт влюбленной парочки, между тем как пьяный, в котором они узнали Фредди Хаймора, продолжал:

– Сначала он засунул диплом себе в задницу…

– Прошу тебя, Фредди, здесь же леди… – хихикала девица, повисшая на его руке.

– …а теперь, – продолжал Хаймор, не обращая на нее внимания, – цепляется за полковничью дочку, чтобы с ее помощью подняться еще выше…

Пальцы Грейс невольно разжались, хотя она не отняла их, в то время как Джереми, наоборот, еще крепче прижал ее к своей груди.

– Каждому по заслугам, Хаймор, – ответил он.

Фредди Хаймор поднял руку с бокалом и выставил указательный палец в направлении Джереми:

– И ты свое получишь, не волнуйся. Об этом я уже позаботился…

– Фре-едди, – кокетливо простонала девица, дергая его за рукав. – Пойдем же в зал, я хочу танцевать.Хаймор неохотно поплелся за ней, продолжая грозить Джереми пальцем, пока не споткнулся на своих нетвердых ногах.

Грейс и Джереми стояли неподвижно, так и не разомкнув объятий, как будто окруженные невидимой стеной, защищавшей их от всякого зла. Оба ждали, когда беспокойство, причиненное выходкой Хаймора, уляжется, словно пыль, поднятая с земли порывом ветра.

– Ты ведь не думаешь, что я…. – хриплым от волнения голосом начал Джереми.

– Нет, – выдохнула Грейс, не поднимая глаз. – Конечно, нет.

Она почувствовала, как напряглись его мышцы, а потом по телу пробежала дрожь.

– Мы из разных миров, Грейс.

Эта его фраза, сухая и жесткая, встала между ними, как дощатый забор. Сердце Грейс забилось сильнее, однако ей понадобилось время, чтобы подобрать нужные слова.

– Неважно, откуда мы, Джереми, – ответила она. – Главное, куда мы идем.

Джереми замялся. Несколько раз он пытался ей возразить, однако как будто не решался.

– Ты действительно так думаешь? – выдавил он наконец.

На ее лице заиграла улыбка, не то дразнящая, не то нежная.

– А ты так плохо меня знаешь? – спросила она, поднимая на него глаза.

Он не ответил, но их диалог продолжался в молчании: Грейс мяла и гладила ладонями его форму, Джереми трогал большим пальцем ее запястье, и оба дышали все глубже.

Наконец Грейс подняла лицо, которое находилось так близко от Джереми, что он, казалось, чувствовал жар ее пылающих щек и аромат волос.

Не сейчас. Не здесь.

Джереми шумно вдохнул и откинул голову назад.– Разве тебе не хочется танцевать?

Наконец в мягком, маслянистом свете, льющемся из окон спортзала и будто сиянием окружавшем увенчанное остроконечными колоколенками здание, возникли очертания их друзей, которые остановились неподалеку в ожидании. Джереми и Грейс словно оказались в кругу заговорщиков. Они не особенно бросались в глаза, но, судя по кивку, который сделал в их сторону Ройстон, парочку заметили.

– Теперь, когда все мы здесь… – начал Ройстон и откашлялся, прочищая горло. Рядом с ним стояла улыбающаяся Сесили. – Вы не просто мои друзья, – продолжал Эшкомб, собравшись с духом, – вы самые близкие мне на этой земле люди, и жизнь без вас для меня немыслима. Так было и будет впредь, это я вам обещаю…

Голос его дрогнул и на мгновенье затих. Лишь после того, как Сесили прижалась щекой к его руке, Ройстон продолжил:

– Этим летом у нас начнется новая жизнь. Если с сегодняшнего дня мы – офицеры Ее Величества, то с сентября будем стоять на страже мира и покоя нашей страны. И вы, как мои друзья, – он еще раз обвел глазами присутствующих, – должны узнать первыми, что вчера я попросил лорда Грэнтэма уделить мне несколько минут… – Тут приятели оживились и зашумели, и тогда Ройстон, нежно улыбнувшись и коротко взглянув на Сесили, перешел к делу: – Вчера после парада я отвел это милое создание в сторонку и сделал ей предложение. Она ответила «да».

Тут поднялся невообразимый шум.

– Счастья вам обоим!

– Счастья!

– Ну, наконец-то!

– Поздравляю, старина!

– О, Сис, как я за вас рада!

Ада и Грейс кинулись Сесили на шею, в то время как Бекки ограничилась лишь кратким рукопожатием. А потом три девушки повисли на шее Ройстона, а юноши принялись хлопать его по плечу и по очереди обнимали Сис.

– Мы думаем, в августе… – добавила Сесили, сияя от счастья.

– Надеюсь, мне удастся убедить родителей предоставить нам для этой цели Эстрехэм Хаус.

– О да! – воскликнула Сесили. – Я так люблю этот дом!

Большего сказать она не успела. Внезапно танцевальная музыка стихла, и вместо нее послышались нетерпеливые родительские голоса.

– Пойдем! – схватив Ройстона за руку, Сис поспешила в зал.

Остальные последовали за ними.

В переполненном помещении друзьям не нашлось другого места, кроме уголка возле входной двери, когда Сесили и Ройстон смеясь пробирались сквозь толпу. В этот момент на подиум поднялся генерал Фредрик Добсон Миддлтон. Отмеченный самыми высокими наградами королевства за заслуги в войне против коренных народов Новой Зеландии и подавлении восстания в Индии, он и сам был выпускником этого училища, в котором теперь служил комендантом. Неуклюжий и седобородый, держа в одной руке бокал, а другую заложив за спину, он обвел узенькими глазками круг гостей, коллег и своих воспитанников. Убедившись, что его готовы слушать, генерал возвысил голос.

– Леди и джентльмены! Герои нашего сегодняшнего праздника – лучшие из лучших, и они уже доказали это. Большая честь быть принятым в Сандхёрст, но еще бо́льшая – успешно его закончить. И сегодня эти молодые люди стоят на пороге своего будущего, которое готовит им громкую славу. Потому что нет чести выше, чем охранять мир и покой нашего отечества на службе у Ее Величества королевы Виктории. – Он сделал короткую, но многозначительную паузу. – И только один путь можно назвать более почетным, чем этот, а именно… – Он перевел глаза на Сесили и Ройстона, которые стояли возле подиума, попеременно глядя то на генерала, то друг на друга. – А именно – связать свою судьбу с офицером Ее Величества. Леди и джентльмены, я поднимаю этот бокал за леди Сесили Хейнсфорд, которая готова принести эту жертву! За помолвку леди Сесили и лорда Эмори!

Шквал поздравлений и аплодисментов обрушился на Ройстона и Сесили, на сияющих от счастья Хейнсвортов и сдержанных Эшкомбов.

Где-то с краю ликующей толпы стояла Ада, прикусив губу, чтобы не разрыдаться от переполнявших ее чувств. Она вздрогнула, когда кто-то взял ее за плечо, и, подняв глаза, встретила взгляд Саймона. На его лице мелькнул испуг, когда по ее щеке скатилась первая слеза. Их пальцы сцепились, и лица осветились словно одной и той же улыбкой.

Бекки буквально пожирала глазами Стивена, безучастно смотревшего перед собой. Он выглядел печальным и в то же время будто чего-то ждал. Неожиданно Стивен наклонился к ней и шепнул, обдав ухо горячим дыханием:– Так следующий танец мой, да?

– Котильон, леди и джентльмены! – пронеслось тем временем по залу. – Котильон!

Толпа гостей расступилась, словно воды Черного моря. Матери и отцы, дедушки и бабушки, преподаватели училища со своими женами сдвинулись на край зала, а новоиспеченные офицеры взяли под руку своих дам.

Вскоре одетые в алые мундиры молодые люди выстроились в середине зала четырехугольником и повернулись к своим партнершам, образовавшим вокруг них другой, больший четырехугольник. По знаку капельмейстера полилась медленная, ласкающая слух музыка, и начался танец, очевидно посвященный Ройстону и Сесили, которые стояли в центре обоих четырехугольников и единственные не принимали в нем участия.

Молодая пара оказалась как бы в укрытии и воспользовалась этим обстоятельством, насколько это было возможно. Ройстон приблизился к Сесили плотнее, чем это позволяли правила приличия, и даже успел дважды поцеловать ее в висок, в то время как она прижималась к его плечу то щекой, то лбом, и никто не ставил ей это в укор.

Грейс была готова обнять весь мир. С переполненным пьянящей радостью сердцем она обводила взглядом своих товарищей. Бекки стояла в котильоне напротив Стивена и явно была на седьмом небе. Саймон с Адой вышли из танца и, забыв обо всем, смотрели друг другу в глаза. Леонард только что перехватил бывшую партнершу Дигби-Джонса, к явному удовольствию этой элегантной брюнетки, и сейчас подмигивал ей.

Потом Грейс снова повернулась к Джереми, который не сводил с нее светящихся гордостью и восторгом глаз. Она знала, как выглядит Джереми и в домашней одежде, и костюме для регби, и в синем повседневном кителе. Но ничто не шло ему так, как парадная кадетская форма. Она очень походила на настоящую, офицерскую, и ее яркие, насыщенные тона делали черты Джереми еще выразительнее.

Тут музыка стала оживленнее, и Грейс с Джереми присоединились к танцующим. Он кланялся в такт мелодии, как и остальные джентльмены, а она, как и положено леди, отвечала на каждый поклон книксеном.

– С добрым утром! – шептал Джереми, привлекая ее к себе в первой позиции котильона.– С добрым утром! – улыбалась Грейс.

12

Сад Шамлей Грин был освещен послеполуденным солнцем. То там, то здесь в листве щебетали птицы; шмели и пчелы, жужжа, зависали над алыми венчиками садовой фасоли. На флоксах, розах и бородатых цветках фуксии сидели, то складывая, то раскрывая крылья, нежные мирмидоны и полосатые крапивницы. Издалека доносилось сонное блеяние овец и чуть слышное журчание речушки Кранлей.

Ада сидела с этюдником на коленях. Поставив одну босую ногу на одеяло, другую – в траву, она корпела над портретом сестры. Грейс возлежала перед ней на боку, облокотившись на руку и устремив мечтательный взгляд в открытую книгу. Другой рукой она гладила свернувшуюся калачиком Табби.

Художница учла все: особенности модели, перспективу, атмосферу, – тем не менее рисунок не складывался. Перед глазами Ады снова и снова возникало лицо Саймона, и пальцы сами собой набрасывали на бумаге его черты. Особенно четко вырисовывался рот, такой желанный, манящий, каким он был для нее все эти последние дни, когда при одном только взгляде на него у Ады сжималось сердце, и она отворачивала покрасневшее лицо.

Украдкой, словно для того, чтобы успокоить свою нечистую совесть, Ада бросила взгляд на мать, сидевшую за столиком под дубом. Леди Норбери писала письма, а ее супруг шелестел страницами газеты. Оба наслаждались тишиной воскресного дня, покоем, который с некоторых пор стал в Шамлей Грин редкостью. С тех пор как с неделю назад Стивен снова занял свою комнату, а Саймон с Джереми поселились в апартаментах для гостей, в доме царило оживление. Уже с раннего утра появлялись Леонард, Сесили и Ройстон с Томми, а когда могла, к ним присоединялась и Бекки.

И тогда наступало время конных прогулок по окрестностям, верхом или в тюльбери, теннисных поединков или вольной борьбы под подбадривающие крики девушек. А вечером в саду устраивали пикники, которые растягивались до полуночи, с лимонадом и закусками, которыми баловала молодежь Берта, со смехом и пустыми разговорами. Друзья вспоминали свои детские проделки, делились планами на остаток лета и дальнейшую жизнь.

Тем более покинутым и скучным казался сегодня Аде родительский дом, как будто общество отца и матери больше ее не устраивало. При мысли об этом ей стало стыдно.

Ройстон и Сесили уехали в Девоншир вместе с лордом и леди Грэнтем, чтобы выбрать в семейной сокровищнице Эшкомбов обручальное кольцо для Сесили. Оттуда они намеревались отправиться в Лондон, чтобы заказать ей платье и подготовить Эстрехэм Хаус к предстоящему торжеству. Поскольку это путешествие предоставляло будущим родственникам прекрасную возможность познакомиться друг с другом, Леонард и Томми тоже присоединились к родителям.

Подавив тяжелый вздох, Ада вернулась к эскизу. Она растерла графит кончиком мизинца, однако тень легла неудачно. Тогда Ада сдвинула брови, склонила голову к плечу и, покусывая губу, принялась вглядываться в модель, пытаясь понять, в чем дело.

– Думаю, на следующей неделе имеет смысл съездить в Лондон и заняться твоим гардеробом. – Голос матери вывел художницу из размышлений. – Как ты думаешь, Ада?

Сердце бешено забилось, ее охватил страх. До сих пор она так и не собралась с духом попросить у родителей разрешения вернуться в колледж. Каждый день она уговаривала себя, что сделает это завтра, и в результате все откладывалось на неопределенный срок.

– Ада?

Она продолжала царапать углем бумагу, не поднимая глаз.

– Я думаю перенести свой дебют в свете, мама, – тихо ответила она.

И сразу почувствовала на себе взгляды родителей и сестры. Даже листья в саду как будто зашелестели громче.

– Но почему, дорогая? – Голос матери звучал озабоченно. – Или опять твои детские страхи? Ни на майском балу в Гивонс Гров, ни на выпускном вечере Стивена мы не заметили, чтобы ты боялась людей. Эти экзамены ты выдержала на «отлично».

– Нет, мама, дело не в этом…

Грейс села, положив руку сестре на колено:

– А в чем, Адс?

Но та лишь трясла головой, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Что случилось, в самом деле? – Беспокойство Констанс Норбери сменилось недоумением.

Ада отложила уголек и обхватила руками колени. Некоторое время она молча наблюдала за Гладди, который сначала нюхал землю и катался на спине, выбрав определенный участок газона, а потом вскочил, встряхнулся и засеменил к дереву, где улегся отдыхать.

– Ада, мама задала вопрос, – осторожно напомнил полковник.

Сердце затрепетало. Сейчас или никогда. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был Саймон. Она будто слышала его голос, шепчущий на ухо: «Ты сможешь, Ада. Я знаю, у тебя получится».

Она глубоко вздохнула и повернулась в сторону родителей.

– Осенью я хотела бы вернуться в Бедфорд.

В воздухе почувствовалось приближение грозы.

Ада мужественно выдержала направленный на нее поверх газеты взгляд полковника.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал он и снова погрузился в чтение.

У Ады сжался желудок и пересохло в горле. Грейс обняла сестру за плечи, и это придало ей уверенности.

– Тем не менее я этого хочу.

Полковник отложил газету и в недоумении уставился на младшую дочь, которая всегда была хороша тем, что не прекословила. В его глазах промелькнула сердитая искра, однако вскоре гнев снова сменился удивлением.

– Пожалуйста, папа, разреши, – попросила Грейс. – Для нее это так важно!

– Ведь ей всего семнадцать, – развела руками леди Норбери. – Годом раньше, годом позже – какое это имеет значение…

Однако лицо отца омрачилось.

– Грейс, оставь нас наедине с сестрой, – велел он.

– Но папа…

– Грейс!

Терпение отца было на исходе. Поцеловав сестру в щеку, Грейс подобрала книгу, туфли и поднялась. Подчеркнуто медленно переставляя ноги, она направилась к дому, в тени которого опустилась в откидное кресло.

Ада тоже встала и вытащила из кармана платья конверт, помятый и довольно замусоленный, поскольку со дня своего возвращения она повсюду носила его с собой.

– Вот. – Она положила конверт на стол. – Это письмо мисс Сиджвик для вас.

Отец вскрыл конверт, развернул листок и погрузился в чтение.

– Она считает меня способной… Она говорит, что я просто выбрала не те предметы… предметы…

Она окончательно запнулась, когда отец, не отрываясь от письма, поднял палец, выражая тем самым просьбу помолчать, пока он не закончит.

Ада бросила благодарный взгляд в сторону матери. Та держала ее за руку, пока полковник не передал ей бумагу.

Табби с наслаждением погрузила когти в мягкую ткань одеяла. Гладди повернулся в сторону хозяев, на его морде застыло вопросительное выражение.

– Неужели ты забыла, – тихо начал полковник, – в каком плачевном состоянии вернулась из колледжа?

Эти слова иголкой вонзились в сердце Ады. Как она могла забыть? Этот стыд и вечный страх разоблачения, это чувство, когда кажешься самой себе маленькой и незначительной, как червь, – такое остается в памяти навсегда.

– Нет, папа, я помню, – тихо возразила она, сдерживая слезы, которые уже подступали к глазам.

– Никто из нас не хочет, чтобы тебе опять было плохо, – сказал полковник, показывая в сторону жены.

– Я тоже, папа, поверь. – Голос Ады звучал мягко, почти подобострастно. Надежда все еще не оставила ее. – Тем не менее я хочу попробовать. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Я уверена, что на этот раз все будет лучше.

Полковник задумчиво погладил бороду и показал на письмо:

– Мисс Сиджвик пишет, ты хочешь заниматься музыкой и живописью? – Ада кивнула, и брови отца вопросительно поднялись. – Но зачем тебе для этого Бедфорд? Музицировать и рисовать ты можешь и здесь, в Шамлей. Если хочешь, мы наймем тебе преподавателей.

Слишком великодушное предложение, Ада это понимала. И все-таки это было не то, что ей нужно.

– Я хочу закончить колледж, – сказала она, – а потом преподавать.

Ада невольно пригнулась, встретив ледяной взгляд полковника.

– Я не ослышался?

Она в смущении покачала головой.

– Нет, папа. Я хочу быть учительницей, как мисс Сиджвик.

Ада с матерью вздрогнули, когда кулак полковника обрушился на стол так, что задрожали чашки.

– Ну, это уже слишком! Ни одна Норбери еще не опускалась до того, чтобы работать. Тем более учительницей!

Табби шмыгнула в кусты, а Гладди, прижав морду к земле, скользнул в направлении дома.

– Но ведь мама сама управлялась здесь с хозяйством, пока ты…

– Это Дигби-Джонс вбил тебе в голову эту чушь?

Ада испуганно взглянула на отца, почувствовав, как кровь приливает к лицу.

– Н…нет, – запинаясь, вымолвила она. – Я додумалась до всего сама, пока была за границей.

– Если бы я знал, с какими сумасбродными идеями ты оттуда вернешься, я бы никогда…

Когда страсти накалились до предела, Грейс вскочила с кресла. Леди Норбери к тому времени умолкла, осознав бесполезность своих призывов к миру и пониманию. И пока Грейс размышляла, стоит ли ей бежать успокаивать отца, Ада, с полными слез глазами, вырвалась из объятий матери и устремилась к сестре.

– Он не пускает меня, Грейси, – всхлипывала она на плече Грейс. – Он даже слышать ни о чем не хочет!

Грейс молча смотрела на дуб, под которым, вскочив со стула, бушевал ее отец.

Казалось невероятным, что этот гнев может так просто схлынуть, хотя Констанс продолжала уговаривать мужа и не оставляла попыток взять его за руку, которую он снова и снова выдергивал. Желудок Грейс сжался в твердый комок. Что могло так вывести полковника из себя? Он не терял самообладания, даже когда речь шла о будущем Стивена. Во всяком случае, в Шамлей Грин никогда еще не доходило до столь бурной ссоры, тем более с Адой, которую он берег как зеницу ока и которая отвечала ему полным доверием. У Грейс зародилось подозрение, что это присутствие Саймона Дигби-Джонса в Шамлей Грин повлияло на поведение отца.– Надень туфли и возьми шляпу, – пробормотала на ухо сестре Грейс. – И давай спустимся к реке.

Они пошли в обход, мимо дома и прилегающей к нему дубовой рощи, мимо заросшего тростником и камышом пруда, через луг и заколосившееся поле, над которым взлетали жаворонки. Слезы Ады высыхали, по мере того как она открывала сестре свое сердце. Она рассказала о ссоре с отцом, поделилась планами на будущее, а потом завела разговор о мисс Сиджвик. Ада мечтала жить, как она: со своими деньгами и квартирой, наслаждаясь живописью, музыкой и путешествиями и выводя любознательных девочек на широкую дорогу самостоятельной жизни.

Грейс внимательно слушала, пропуская между пальцами стебли высокой травы. В задумчивости она сорвала на обочине дороги несколько колосков и принялась ощипывать бледно-золотистые зерна.

– Если хочешь, – сказала она наконец, – я попробую поговорить с отцом и все уладить.

Ада остановилась и задумалась, сжав кулаки и закусив нижнюю губу.

– Это очень любезно с твоей стороны, Грейс, но… – Ада глубоко вздохнула, и по ее телу пробежала дрожь. – Я думаю, что должна сделать это сама… даже если пока совершенно не представляю, как… – На губах Ады мелькнула улыбка, но сразу исчезла, и Ада в задумчивости наморщила лоб. – Давно хочу спросить тебя, Грейс… неужели ты никогда не стремилась ни к чему большему, чем семья и замужество?

Грейс подняла на сестру изумленные глаза.

– Нет, а зачем?

Теперь пришел черед удивляться Аде.

– Неужели тебе никогда не хотелось оставить все это, – она сделала широкий жест в сторону летних лугов, играющих всеми красками радуги, леса и зарослей вдоль реки, – и начать другую жизнь?

Грейс взглянула на соломинку, которую мяла между пальцами.

– Не такую, как у мамы, ты имеешь в виду?

– Да! Ты могла бы после Бедфорда легко сдать экзамены в университет.

Последние три года у выпускниц Бедфордского колледжа действительно была возможность, по крайней мере теоретически, проучившись еще несколько лет на курсах, сдать экзамены на бакалавра или магистра в Лондонском университете. Однако лишь очень немногие девушки решались на такое. Грейс тоже думала об этом. В конце концов, училась она легко и приятно проводила время в кругу сокурсниц, наставниц и учителей. В то же время она понимала, что женщине такие экзамены никаких особых возможностей не откроют и не прибавят веса в глазах общества, по крайней мере, в том кругу, к которому принадлежали Норбери.

– Охотно пропущу тебя вперед, сестренка, – поддразнила Аду Грейс, пощекотав ей травинкой шею так, что та захихикала. – Но поторопись со своей учительской карьерой: после того как Саймон попросит твоей руки, будет поздно.

Сестры захохотали, однако смех получился натянутый и быстро стих. Ни одна из их учительниц или наставниц не была замужем, а если какая и решалась обзавестись семьей, то немедленно оставляла должность. Работать по специальности и быть женой и матерью – в глазах общественного мнения это были два разных пути, из которых приходилось выбирать один. Причем именно второй считался предпочтительным.

Поэтому при упоминании имени Саймона на лице Ады появились признаки сомнения. Вообще, любая ее мысль или перемена настроения тут же отражались в глазах, прозрачных, как озеро в погожий день.

– А я желаю себе именно такой жизни, как у мамы, – вздохнув, прошептала Грейс. – С человеком, которого люблю и который любит меня. Дом, полный книг, сад, возможно, даже небольшое поместье, и дети, много детей… Дети Джереми. – Тут она смутилась и пожала плечами. – Везде успеть невозможно, и я свой выбор сделала.

Сестры замолчали, глядя друг на друга, как будто впервые осознали, насколько они разные. Грейс, такая смелая и решительная в мелочах и тем не менее не желающая от жизни ничего другого, как идти по протоптанной дорожке, и Ада, робкая и пугливая, вернувшаяся из-за границы полной новых впечатлений и теперь задумавшая перевернуть их маленький мир вверх дном.– Пойдем. – Грейс схватила сестру за руку. – Поболтаем ногами в воде, как раньше.

Узкая тропинка, по которой они бегали в детстве, давно заросла травой, но обе, конечно, помнили малейшие ее извивы. Подвязав юбки выше колена, сестры уверенно зашагали через луг по направлению к зарослям ольхи и ракиты, в царство зимородка – короля всех пернатых рыболовов и певцов, пронизанное жужжанием стрекоз и охраняемое длинноногими цаплями.

Молча, будто вступив в пределы священного места, сестры осторожно пробирались меж усыпанных пурпурными цветками зарослей окопника и увенчанных бурыми колбами стеблей камыша. Наконец, протиснувшись между стволами нависающих над речкой деревьев, шагнули в воду.

Внезапно Грейс пригнулась и спряталась за веткой.

– Похоже, нас опередили, – шепнула она сестре.

Только теперь Ада расслышали голоса и смех, заглушаемые плеском воды. На ее лице отразилось невольное возмущение. Это место, одно из самых глубоких на речушке Кранлей, было связано в памяти Ады с особенно приятными моментами детства. Сестры давно уже его заприметили и договорились никому не выдавать. Поэтому Ада продолжала стоять, насупившись, в то время как Грейс пробиралась через кусты дальше. Вскоре она обернулась и, радостно улыбаясь, помахала сестре рукой.

– Ты только посмотри!

Грейс притянула Аду к себе и, давясь от смеха, раздвинула ветки.

Ада встала на цыпочки и зажала рот рукой, чтобы не прыснуть.

На противоположном берегу, в тени густых зарослей, сидел Стивен, босой, в высоко закатанных брюках и рубашке с короткими рукавами, и, смеясь, уворачивался от брызг, долетавших до него с середины реки.

– Ну, что же ты, давай! – кричал ему Джереми, стоя по колено в воде. – В конце концов, это была твоя идея!

– Трус! Трус! – скандировал Саймон и обеими руками плескал воду в сторону Стивена.

Дигби-Джонс, как и Данверс, был совершенно голый: рубашки, брюки, носки и ботинки кучей лежали возле Стивена.

Ада разинула рот.Без одежды Саймон вовсе не выглядел таким маленьким и хрупким: широкие плечи с сильными ключицами, мускулистый торс, плавно переходящий в узкие бедра. Когда он наклонялся, чтобы зачерпнуть в пригоршни воды, под кожей цвета слоновой кости напрягались мускулы. Он походил на современный вариант статуи Давида Микеланджело, скульптуры, которую Ада тщательно изучала во Флоренции. А когда Ада бросила взгляд на темный треугольник между его ног, в животе у нее будто вспыхнул огненный шар, и по жилам побежал жар.

Грейс не могла отвести взгляд от Джереми, который как будто был вылеплен из глины, крепко скреплявшей мускулы его тела. На фоне его загорелых рук, лица и шеи все остальное казалось бледным, как высохшая на солнце земля. Тем темнее выглядели волосы на его груди, особенно густые в области первого ребра и далее спускавшиеся все более светлыми полосами к низу живота. Грейс пробежала глазами линию его позвоночника, вплоть до мощных ягодиц, гладких и блестящих, как каштаны поздней осенью. Когда Джереми резким движением вылил на себя пригоршню воды и пригладил мокрые волосы, лучик солнца скользнул по нежным волоскам цвета меди на его предплечьях, так что на какой-то момент он стал похож на Фавна. Грейс показалось вдруг, что ее собственная телесная оболочка как бы растворилась и сама она слилась в единое целое с этой рекой, зеленью, голубым небом, солнечным светом и Джереми.

Ада перевела взгляд туда, куда смотрела сестра. Сначала удивленный, а потом понимающий, он несколько раз скользнул вдоль невидимой прямой, соединяющей Грейс и Джереми. Ада улыбнулась про себя и опустилась на пятки. Илистая почва поддалась, девушка зашаталась и сделала несколько шагов назад, чтобы не упасть. В этот момент под ее ногой хрустнула ветка.

Молодые люди разом замерли, уставившись в заросли на другом берегу. Наконец они разглядели там девушек, которые тоже словно окаменели от ужаса. Лишь Кранлей журчала как ни в чем не бывало посреди внезапно нависшей тишины.

Глаза Саймона широко раскрылись, лицо и шея залились краской.

– О черт! – вырвалось у него.

И этот возглас словно завеял чары.Стивен расхохотался, а на другой стороне реки прыснули от смеха его сестры и, резко повернувшись, снова исчезли между деревьями и кустарниками. Далее девушки побежали через луг, подпрыгивая и спотыкаясь, как молодые кобылицы. Теперь они смеялись в полный голос, от переполнявшего их счастья и чтобы подавить смущение, пока не начали задыхаться и у них не заболели бока. Только после этого они успокоились, а вскоре за повседневными заботами и совсем забыли об этом маленьком приключении.

13

В ту ночь Ада не могла уснуть. Она смотрела в темноту и видела перед собой Саймона, который голым стоял посредине Кранлей, словно поднявшийся из ее глубин греческий речной бог. А когда вспоминала его глаза после того, как он увидел в прибрежных зарослях ее и Грейс, к горлу подкатывал озорной смешок. Однако веселость тут же исчезала перед пронизывающей все тело волной тепла. Аду словно уносило порывом ветра, такой беспомощной она себя чувствовала. Пальцы сами собой зарылись в одеяло, и она прижалась щекой к прохладной ткани подушки, чтобы успокоиться.

Напрасно. Пение сверчков за окном и громкое кваканье лягушек в пруду возле дубового леса, обычно действовавшие на нее умиротворяюще, не давали сомкнуть Аде глаз и только питали ее беспокойство. Ко всему прочему, у нее неприятно урчало в желудке.

В тот вечер за ужином было необыкновенно тихо. Поначалу леди Норбери, как могла, пыталась растопить ледяное молчание, повисшее между полковником и его младшей дочерью, однако, осознав бесполезность своих усилий, вскоре оставила их. Грейс задумчиво тыкала вилкой в ростбиф и салат, а никогда не жаловавшийся на аппетит Саймон, не поднимая глаз, без движения сидел над своей тарелкой. Стивен натужно улыбался, а в горле у Ады стоял ком, в то время как в желудке будто порхали бабочки. В общем, она смогла проглотить не более пары кусочков. Даже Джереми покинула его обычная невозмутимость, хотя, судя по всему, дискомфорта он не чувствовал.

Когда наконец стол убрали, все разом почувствовали облегчение и, вопреки заботам и волнениям прошедшего дня, занялись обычными делами: кто устроился с книгой, газетой или рукоделием, а кто просто вышел в сад или уединился в доме со своими мыслями.

Ада решила укрыться в музыкальной комнате. Однако, кроме отдельных звуков и несвязанных кусочков мелодий, ничего сыграть не смогла. Похоже, для переполнявшей ее душу музыки нот не существовало.

Вздохнув, Ада перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Но образ Саймона, его лицо и обнаженное тело в серебрящихся каплях воды продолжали преследовать ее, а тепло, собравшееся внизу живота, начало пульсировать, приятно и в то же время мучительно.

Анатомия человеческого тела, во всех подробностях представленная в античных статуях, на двухмерных фресках и живописных полотнах, вызывала у нее поначалу неприятные чувства. Только потом Ада научилась ею восхищаться, а уроки мисс Сиджвик пробудили ее любопытство. Первое время Ада и представить себе не могла, что когда-нибудь осмелится заговорить с кем-нибудь об интимных отношениях мужчины и женщины. Однако мисс Сиджвик умела рассказывать об этом так просто и естественно, что страх у Ады вскоре пропал, и она с неподдельным интересом прямо спрашивала о том, что ее интересует. После таких бесед она казалась самой себе повзрослевшей, тем более что проходили они на лоне пробуждающей чувственность южной природы. Но лишь после того, как Ада сошлась с Саймоном, она поняла истинное значение слов мисс Сиджвик.