Текст книги "Повелитель желания"
Автор книги: Николь Джордан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Пробормотав проклятие, Алисон обхватила себя руками, вне себя от гнева на него, полная отвращения к себе, познавшая, однако, постыдное, не изведанное ранее возбуждение.
Глава 7
Мы будем любовниками.
Дерзкое предсказание неотступно преследовало Алисон, как бы отчаянно она ни пыталась выбросить его из головы. К ужасу девушки, случившееся только что в спальне привело ее в смятение, потрясло настолько, что она почти не владела собой. Ни один мужчина не осмелился так целовать ее. Ни один мужчина не сжимал ее в объятиях, не вынуждал страстно откликаться на ласки. Ни один мужчина не требовал покориться его желаниям, не клялся заставить по собственной воле отдаться ему, испытывать наслаждение при одном его прикосновении.
Придет день, когда ты будешь молить меня о ласках.
Нестерпимое высокомерие этого утверждения приводило Алисон в бешенство. Кровь девушки кипела, однако смутный ужас продолжал преследовать ее. Всего одного поцелуя хватило, чтобы понять: Джафар обладает силой исполнить собственное пророчество. Он уже доказал, что способен возбудить ее желания, может заставить Алисон в мгновение ока забыть об Эрве и обо всем, чем она обязана жениху. И Алисон страшно боялась, что при малейшей возможности похититель, как и обещал, заставит ее добровольно и с радостью ответить на страсть страстью.
Алисон решила, что остается лишь одно – сопротивляться ему на каждом шагу. Придется держаться как можно дальше от Джафара. Однако задуманное не так-то легко было выполнить, учитывая тесноту шатра и требование Джафара спать в одной постели.
Тем не менее девушка попыталась не обращать на него внимания. Всю следующую неделю она отказывалась разговаривать с Джафаром и даже смотреть на него. Она даже пропускала мимо ушей все язвительные реплики, полная решимости не попадаться на удочку и не выходить из себя. Когда же Джафар осыпал ее комплиментами, утверждая, что ей невероятно идут наряды женщин его племени, Алисон подчеркнуто презрительно поворачивалась к нему спиной, жалея, что позволила Тагар и другим женщинам забрать свою одежду.
Она также делала все возможное, чтобы сохранять не присущую своему характеру сдержанность. Ее бессердечный тюремщик объявил, что ему нравятся женщины «с характером» и что ее необходимо «укротить». Какая чушь!
Но назло ему Алисон решила стать образцом покорности. Больше она ни в чем ему не противоречила, молча исполняла приказы, однако выискивая возможность сбежать. Алисон понимала, как это трудно. Ей не позволяли выходить из шатра Джафара, поэтому девушка не смогла ни найти оружие, ни узнать местоположение лагеря. И лошади Джафара, хотя и привязанные у шатра, хорошо охранялись голубоглазым оруженосцем, которого, как обнаружила Алисон, звали Сафулом.
Тем не менее девушка каким-то образом ухитрялась сохранять оптимизм. Ее похищение не останется неотомщенным. Эрве и дядя Оноре, вне всякого сомнения, уже отправились на поиски. Они назначат награду за ее благополучное возвращение, и кто-нибудь в этой бескрайней пустыне, возможно, даже работорговцы, которых они встретили в оазисе, из чистой жадности выдадут своего соотечественника. Раньше или позже Эрве узнает, где ее держат, и воздаст должное этому высокомерному берберскому вождю.
Алисон не надеялась, что Джафар отпустит ее. В нем нет ни капли милосердия. Все в этом человеке было жестким и неподатливым, и сам он был похож на безжалостно острый клинок, который Алисон видела у него за поясом. Много раз она подумывала о том, чтобы попытаться украсть это зловещее оружие и вырезать из груди Джафара его черное сердце, однако она не осмеливалась. Неизвестно, чем кончится схватка. Возможно, он обратит смертельное лезвие против самой Алисон.
Прошла первая неделя ее заточения, и потекли похожие один на другой дни. Берберы поднимались с восходом солнца и ложились спать с наступлением темноты. Все это время они усердно работали, отдыхая лишь за едой. Завтрак подавался около девяти, как только все утренние хлопоты были закончены, обед – в самые жаркие часы, когда трудиться было невозможно, и легкий ужин – вечером. Джафар иногда обедал вместе с Алисон, и часто держал военный совет в шатре, но по большей части оставлял ее одну.
Если не считать отсутствия общества, с Алисон обращались хорошо, одевали, кормили и ухаживали, как за принцессой. Махмуд выполнял все ее желания, был неизменно вежлив, хотя с трудом скрывал ненависть ко всем европейцам. И хотя Алисон очень страдала от жары и одиночества, она никогда не жаловалась.
Именно одиночество, скука и раздражение стали ее постоянными спутниками. И еще, хотя Алисон не признавалась в этом самой себе, – страх. Страх, что Джафар исполнит свою угрозу и станет ее любовником, вынудит молить о ласках.
Она уже почти не страшилась насилия. Он сказал, что в жизни не принуждал женщину, и Алисон могла вполне верить этому. Джафар обладал красотой и неотразимым магнетизмом, которые обычно неодолимо притягивают женщин. И, несмотря на все данные себе обещания и добрые намерения, Алисон чувствовала, как ее влечет к нему.
Джафар обещал не принуждать ее, но Алисон страшилась его угроз. В каждом его взгляде светилась решимость. И она прекрасно понимала его невысказанные обещания.
Он намеревался соблазнить ее. Сама мысль об этом хоть и пугала, однако держала в состоянии странного физического возбуждения. Охваченная невыносимым напряжением, девушка часами нервно мерила шагами шатер. Хуже всего была неизвестность. В обществе Джафара приходилось постоянно быть начеку, а в его отсутствие – думать, как лучше подготовиться к его приходу. Однако он всегда появлялся внезапно и входил совершенно бесшумно. Она подпрыгивала от неожиданности, когда Джафар возникал в шатре. Его присутствие выводило из равновесия, а ястребиный взгляд – безмолвно преследовал. В нем светилось лишь одно предостережение:
Мы будем любовниками.
Неустанное беспокойство не давало Алисон покоя. И, несмотря на решение игнорировать Джафара, она вскоре поняла, что это почти невозможно.
Больше всего, однако, ее тревожила его мягкость. Он выказывал ей неизменную доброту и вежливость, ничем не отличаясь от любого, безупречно воспитанного, европейского джентльмена. В такие моменты становилось все труднее помнить, что перед ней безжалостный дикарь, и девушка невольно забывала о необходимости постоянно быть начеку.
Пока не наступала ночь… Тогда Алисон неизменно и со злостью вспоминала, кто такой Джафар на самом деле, как она оказалась здесь и насколько беззащитна перед ним, потому что он неизменно заставлял ее раздеваться.
В ту первую ночь после лишившего ее разума поцелуя и оскорбительного предсказания Алисон ощущала, что трясется от ужаса. Джафар приказал ей ложиться спать и первым растянулся на тюфяке, облокотившись на подушки, величественно, невозмутимо, словно какой-нибудь восточный властитель, и наблюдал за каждым ее движением.
– Может, тебе помочь снять одежду? – спросил он небрежно, почти шутливо, видя, что Алисон колеблется. Однако предостерегающие искорки в глазах сказали ей, что он с радостью воспользуется возможностью раздеть ее. К несчастью, его издевки вынудили Алисон забыть о клятве игнорировать его.
– Жаль, что не продал меня этим арабским работорговцам, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – По крайней мере мне больше не пришлось бы каждый день видеть тебя!
Джафар широко развел руками, показывая на окружающую их обстановку:
– Поверь, все было бы точно так же, если не считать того, что с тебя силой сорвут одежду, а твое обнаженное тело будет корчиться от стыда под взглядами десятков мужских глаз. Здесь же ты должна выносить только мои взгляды.
Алисон презрительно фыркнула, вынуждая себя оставаться спокойной, не закричать на него, не наброситься с кулаками.
Не дождавшись ответа, Джафар, немного смягчившись, прошептал:
– Я никогда не позволил бы никому смотреть на тебя. Твои прелести предназначены лишь для моего взора.
Она умудрилась прошептать себе под нос проклятие, так, чтобы он не услышал, однако ей не доставило утешения знать, что лишь один Джафар удостоен подобной чести.
Она расстроилась еще больше, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружила, что лежит в объятиях Джафара, положив руку на его грудь, так, что ее пальцы запутались в густой поросли жестких завитков. К полному смятению Алисон, Джафар неожиданно перевернулся на бок, властно притянул ее к себе и положил ногу так, что его колено почти раздвинуло ей бедра. Потрясенная Алисон, смертельно боясь разбудить его, лежала неподвижно, сгорая от смущения и еще одного куда более позорного чувства. Желания. Вопреки разуму, рассудку и здравому смыслу тело сгорало от постыдного вожделения. К Джафару.
Желание. Алисон сознавала это, понимала, что Джафар намеренно пробудил в ней это ощущение своими поцелуями, заставил ее тело отвечать на ласки. И теперь с ней творилось то же самое – соски напряглись и болели, по спине пробегал озноб, дыхание участилось, сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. А заветное женское местечко между ног пульсировало странным жаром, которые она не могла объяснить. И пока она лежала здесь, вспоминая его жгучие поцелуи, непонятное, тянущее, настойчивое ощущение становилось все сильнее. Впервые в жизни девушка столкнулась с глубиной собственной чувственности и возненавидела свое беспомощное, предательское тело. Эти развратные, непристойные, буйные эмоции не только пугали, но и унижали ее. Как она может испытывать подобное к мужчине? Как могла настолько легко забыть обязательства по отношению к Эрве, старому другу и поклоннику? По меньшей мере она обязана ему верностью. Обманывая его, Алисон лгала и себе.
Девушка постаралась притвориться, что спит, и лежала неподвижно, пока не проснулся Джафар. Отчаянным усилием воли она не отстранилась, когда он легко поцеловал ее в висок, прежде чем встать.
Два дня спустя она проснулась немного позже и, открыв глаза, потрясенно замерла. Джафар, обнаженный, стоял в дальнем конце спиной к ней.
Не замечая ее взгляда, он продолжал умываться, и Алисон невольно подумала, что в жизни не видела никого прекраснее. Бронзовую кожу портили лишь боевые шрамы и еще не зажившая рана, нанесенная ее пулей. Широкие плечи, узкие мускулистые бедра с тугими, упругими ягодицами, длинные сильные ноги, поросшие золотистыми волосками. И тут он повернулся.
Алисон, сама того не сознавая, опустила глаза и замерла, неотрывно глядя на темный треугольник волос внизу живота. Возбужденная мужская плоть вздымалась, словно молодое дерево, мощная, напряженная, пугающая.
Словно почувствовав, что она не спит, Джафар посмотрел на нее и, увидев потрясенное лицо девушки, улыбнулся.
– Очень тяжело спать с женщиной и не касаться ее, – сухо объяснил он. – Нежелательные последствия.
Алисон хотелось спрятать пылающее лицо в ладонях, но отвернуться не было сил. Его взгляд неотразимо притягивал, не давая отвести глаза.
Наконец Джафар спокойно, не спеша, по-прежнему наблюдая за Алисон, потянулся к тунике. В чувственных хищных глазах горело желание. И хотя Джафар не притронулся к ней, она всем существом чувствовала обещание жгучих ласк.
Только сверхъестественным усилием воли удалось ей повернуться спиной. Она молча поклялась, что не отдастся этому человеку, и однако при виде его наготы она еще острее осознала странные непостижимые, волнующие муки желания.
Постоянное состояние напряжения, в котором она находилась, достигло предела чуть позже, этим же утром. Она в десятый раз пробовала читать один из французских журналов, но вид обнаженного Джафара продолжал преследовать ее, уничтожая все попытки сосредоточиться. Наконец, отчаявшись, Алисон с тихим проклятием вскочила и швырнула ни в чем не повинный журнал через весь шатер, едва не попав в Махмуда, как раз появившегося на пороге. Мальчик, испуганно вскрикнув, уронил кувшин с водой и съежился, подняв руку, словно пытаясь загородиться от удара.
Конечно, журнал пролетел мимо, но Алисон, полная раскаяния, бросилась к ребенку:
– О, Махмуд, прости меня! Я не заметила, что ты вошел! Прости…
Она шагнула к нему, протягивая руки, но слуга растянулся на полу, прикрывая руками голову. Алисон замерла: худое тельце тряслось, как в ознобе. Девушка, ужаснувшись, встала на колени рядом с мальчиком и нерешительно коснулась его плеча.
– Махмуд, мне очень жаль. Пожалуйста, встань. Прости, что напугала тебя. Я вовсе не хотела бросить в тебя журналом. Пожалуйста, поверь.
Прошло несколько минут, прежде чем мальчик настороженно приподнял голову и взглянул на Алисон. На побелевшем личике ярко краснел уродливый шрам. Глаза испуганно блестели.
– Ты… не хотела меня побить?
– Нет, конечно, нет! За что?
– Но я уронил кувшин…
– Только потому, что я тебя испугала.
Она нагнулась и, подняв глиняный кувшин, протянула мальчику.
– Видишь, он совсем целый. А если бы и разбился, все равно не ты виноват, а я. Не имела права срывать на тебе свое плохое настроение. Если сделаю это еще раз, ты меня хорошенько отругай.
Потрясенный Махмуд приоткрыл рот и медленно поднялся на колени.
– Я никогда бы не осмелился на такое. Повелитель будет очень недоволен, если я скажу хотя бы слово против тебя, госпожа.
Алисон слегка улыбнулась.
– Тебе следовало бы познакомиться с моим слугой Чандом. Он все время либо спорит со мной, либо ругает. Кудахчет, словно курица-наседка.
– И ты ни разу его не побила?
– Господи, конечно, нет. Я вообще никого не бью. Зачем?
– Но это твое право. Хозяин может ударить слугу и даже убить, если захочет!
– Таков обычай твоей страны, но не моей. Мне бы и в голову не пришло ударить Чанда.
– Но моя французская хозяйка била меня много раз! – недоуменно пробормотал Махмуд.
Алисон сразу стала серьезной.
– Не все французы такие. Я ни за что не ударю тебя, Махмуд. Никогда. Даже если разобьешь сотню кувшинов. Тебе нечего меня бояться.
– Я вовсе не боюсь! – При этих словах мальчик храбро выпятил тощую грудь и угрюмо насупился.
– Нет… конечно, нет, – заверила Алисон, поняв свою ошибку. Махмуд резко поднялся и, потеряв равновесие, едва не упал. Алисон поспешно схватила его за руку. Он смущенно поглядел на девушку и повесил голову. Алисон поняла, что малыш стесняется своей искалеченной ноги, и горячее сочувствие затопило ее душу.
Притворившись, что ничего не заметила, Алисон вручила ему кувшин. Махмуд, отвернув лицо, пробормотал благодарность, повернулся и захромал прочь.
Проводив его взглядом, Алисон медленно встала. До сих пор она никогда не замечала, что Махмуд старался не показывать ей шрам. Но разве до того ей было? С самого появления в лагере берберов она думала лишь о себе, а все мысли были сосредоточены либо на планах побега, либо на угрозе, которую представлял для нее Джафар.
Какой же бесчувственной она была все это время! Девушка бросилась в спальню и увидела, что Махмуд наполняет кувшин водой для мытья.
– А твой хозяин? – спросила она небрежно, пытаясь скрыть интерес. – Джафар когда-нибудь бил тебя?
Махмуд презрительно хмыкнул и энергично затряс головой.
– Никогда повелитель не поднял на меня руку! Он даже спас меня от французов и новых мучений!
– О Махмуд…
Алисон почувствовала, как перехватило горло от сознания того, сколько пришлось перенести этому ребенку. Ей так хотелось утешить его, обнять костлявое тельце, пообещать, что больше ему не придется страдать. Но даже если мальчик и примет утешение от чужачки, неверной, что весьма сомнительно, Алисон все равно не сможет сдержать слово. Судьба Махмуда, как и ее собственная, – в руках безжалостного варвара, и неизвестно, чем все закончится.
– А твоя семья? – тихо спросила она. – У тебя нет родителей?
Изуродованное шрамом личико стало задумчивым.
– Отца у меня нет. А мать… мать увезли французы. Не знаю, что с ней сталось.
– Значит, тебе некому помочь?
– Мне не нужна помощь ни от кого, кроме моего повелителя Джафара.
Тон мальчика вновь стал враждебным, поэтому Алисон не пыталась больше уговаривать его и выказывать непрошенное сочувствие. Предоставив Махмуду заниматься делами, Алисон подошла к выходу из шатра и уселась на ковре.
Вдалеке, за границами лагеря, простиралась безбрежная пустыня – огромное море негостеприимного желтого песка, унылое и непривлекательное для глаза европейца место. Ни малейшего ветерка, чтобы охладить лицо. Несмотря на раннее утро, серебристое марево поднималось от сухой, горячей земли. В безоблачном небе висело беспощадное солнце.
Но, как ни странно, эта бесплодная земля больше не казалась Алисон такой жестокой, как несколько минут назад. Узнав о горестях Махмуда, она поняла, что тяготы ее заточения переносить куда легче.
Сердце сжимала боль при воспоминании о том, как корчился в страхе ребенок. Ничто в жизни не наполняло ее таким стыдом. А трогательное достоинство, с которым он утверждал, что не боится, хотя пытался спрятать от нее хромую ногу и ужасный шрам…
Закрыв глаза, Алисон молча поклялась, что, пока она находится здесь, в лагере, сделает все возможное, чтобы Махмуд забыл о страхе перед ней. Пусть нет надежды завоевать его дружбу, зато она может заслужить доверие и, возможно, смягчить ненависть. Она покажет мальчику, что не все европейцы одинаковы, а если будет достаточно настойчива, Махмуд когда-нибудь станет относиться к ней лучше. Алисон еще не встречала мужчину, которого не могла бы покорить… кроме Джафара, конечно. Но она старалась не думать об атом.
Однако девушке хотелось узнать, каким образом Джафар спас Махмуда от французов. Возможно, подобно пустыне, ее похититель был вовсе не столь жесток, как казалось с первого взгляда. Очевидно, он старался заботиться о мальчике. Правда, слишком много людей зависело от него. Сколько внимания Джафар мог уделить простому слуге? Как одинок, должно быть, этот осиротевший ребенок, без единой родной души. Махмуд нуждался в ком-то близком, вроде ее дяди Оноре, человеке, могущем дать мальчику любовь и ласку.
Мысли Алисон снова устремились к дяде. За эти годы она дала ему множество поводов для беспокойства, но последнего скандала он не перенесет. Должно быть, дядя вне себя от тревоги за племянницу. Она все бы отдала, лишь бы избавить его от терзаний, даже если это будет означать замужество с Эрве и попытки привыкнуть к унылой монотонности семейной жизни. Послушайся она дядю, и не была бы в таком ужасном положении сейчас.
Девушка печально улыбнулась, поняв, куда завели ее мысли. Вот обрадовался бы дядя, узнав о столь разительной перемене! Оноре хотел видеть племянницу замужем. Она почти слышала его ворчливый голос, жалующийся на легкомыслие девчонки и способность выводить его из равновесия.
– Боже! Почему ты не ведешь себя, как другие девушки твоего возраста: не жеманишься, не хлопаешь ресницами, не кокетничаешь?! Как выдать тебя замуж, такую дикарку, если даже не пытаешься скрыть собственное безразличие к поклонникам?!
Однако, несмотря на все упреки, Алисон прекрасно знала, что Оноре желает ей лишь счастья. Он не заставлял ее принимать знаки внимания от тех, кого она не могла любить, особенно после первого печального опыта. Тот случай навеки разбил бы ей сердце, если бы не мудрый совет Оноре.
С шестнадцати лет Алисон не давал проходу брат школьной подруги, будущий граф. Она была так благодарна юному аристократу за внимание, так отчаянно стремилась утвердиться в высшем обществе, долго ее отвергавшем, что верила его признаниям в любви, пока однажды не подслушала разговор поклонника с сестрой:
– Как только я завладею ее состоянием, нам не придется больше плясать под дудочку этой вульгарной выскочки.
Вульгарной выскочки.
Эти слова до сих пор звучали в ушах. Но, к счастью, она могла во всем признаться Оноре.
Он утешал ее, как отец, помог излечить сердечные раны, стать намного мудрее и осторожнее.
– Когда-нибудь ты выйдешь замуж за того, кого полюбишь, – предсказал он. Оноре хотел видеть на месте такого человека Эрве, но почти отчаялся, что это когда-нибудь произойдет…
Тоскливые размышления Алисон были прерваны прохромавшим мимо мальчиком.
– Махмуд, – окликнула ока.
Слуга чуть повернулся, стараясь не показывать шрам.
– Спасибо, что так хорошо обо мне заботишься.
Темные глаза недоверчиво сузились, но он нехотя поклонился.
– Это мой долг.
– Так или иначе благодаря тебе мне легче выносить мое заключение в этом шатре.
Странное выражение лица малыша едва не заставило Алисон улыбнуться.
Алисон сказала правду – ей действительно стало легче. Она по-прежнему отказывалась разговаривать с Джафаром и обращать на него внимание, и напряжение, которое всегда чувствовала в его присутствии, ничуть не уменьшилось, но девушка, помня, что именно он освободил Махмуда, гораздо меньше боялась за свою судьбу. Возможно, Джафар не такой уж кровожадный варвар, как она считала раньше.
Однако в нем ощущались настойчивость и решимость в достижении цели, почти пугавшие Алисон, но казавшиеся неотъемлемыми чертами истинного бербера.
Как, впрочем, и гордость. Все воины обладали ею в полной мере, и даже женщины держались со спокойным достоинством, вызывающим восхищение. Но лишь Джафар отличался царственной уверенностью, присущей исключительно могущественным военачальникам. По его поступкам и поведению было очевидно, что он имеет полную и бесконтрольную власть над своими людьми. Сидя в спальне, Алисон часто слышала, как Джафар держит речь перед соплеменниками. Одетый в длинную джеллабу[4]4
Одеяние арабов.
[Закрыть], он сидел, скрестив ноги, и, выслушав всех по очереди, начинал говорить сам по-арабски либо на менее гортанном берберском. Он никогда не повышал голоса, не терял над собой контроль, однако его авторитет был неоспоримым. Алисон не сомневалась, что все его приказы беспрекословно выполнялись.
Часто наблюдая за Джафаром во время этих аудиенций или когда он уезжал куда-то по делу, Алисон смогла понять, каким образом он проводит жизнь. Днем он был бесконечно занят – и, если не вершил суд, обязательно проводил военные советы со своими «лейтенантами», должно быть, готовя очередное восстание против французов. Она внимательно прислушивалась к разговорам, хотя понимала одно слово из двадцати.
Он также проводил много часов в седле, хотя Алисон не знала, по делу или ради развлечения. Иногда, когда она сидела у выхода из шатра, рассматривая лагерь, удавалось разглядеть Джафара, галопирующего на вороном жеребце: по какой-то непонятной причине она всегда могла отличить его от других, высоких свирепых бедуинов в черных бурнусах. Он либо занимался выучкой коней, либо участвовал в диких берберских играх или соколиной охоте, судя по связкам дичи, привязанным к его седлу.
По вечерам Джафар читал, изучал карты и иногда чистил оружие. Последнее занятие только подтверждало предположение Алисон о том, что он готовится к войне. И она еще яснее понимала, что попала в руки необузданного воина, готового на все, чтобы достичь зловещей цели.
Она постоянно ощущала его безжалостную решимость, о которой Джафар забывал только за молитвой. Он был не слишком религиозен – большинство берберов считались не такими фанатиками, как бедуины, но Джафар совершал молитвенный обряд с искренностью, которая заставляла Алисон удивляться тому, что побудило его причинить ей такое зло.
Но хотел ли он причинить ей зло? Он пальцем Алисон не тронул, несмотря на угрозу стать ее любовником. Но если не хочет отпустить ее за выкуп, что же намеревается с ней делать?
Девушка в сотый раз задавала себе этот вопрос этим жарким днем, наблюдая, как Джафар и его воины объезжают коней. Из своего убежища, под сенью шатра и защитой платка, покрывавшего ее голову, Алисон видела, как берберы показывают свое искусство. Ее страж Сафул сидел на почтительном расстоянии, смазывая ружье, и, казалось, почти не обращал внимания на пленницу.
Вооруженные всадники соревновались в искусстве владеть саблями, нападали и отступали, демонстрируя мастерство. Другие на полном скаку подхватывали с земли пояса. Однако самым живописным было зрелище, когда лошадь взвивалась в воздух, а всадник высоко подбрасывал мушкет над головой и ловил его.
Наблюдая за этими чудесами, Алисон не могла не восхититься воинами и их великолепными конями. Прекрасно тренированные лошади останавливались на полном скаку или замирали, как вкопанные, когда всадник просто бросал поводья.
Она знала, что на подобную выучку уходили месяцы. За последние недели она своими глазами видела бесконечное терпение, выказанное берберами в обращении с гордыми животными. Они, подобно бедуинам, любили своих коней, как детей.
Но ее взгляд то и дело обращался к Джафару. Великолепный лошадник, он словно родился в седле. Даже неопытному глазу он казался превосходным наездником. Алисон, затаив дыхание, наблюдала за ним. Джафар, опираясь рукой о луку, мог перескочить под брюхом жеребца или высвобождал ноги из стремян, вскакивал ногами на седло и стрелял в цель без промаха.
В один из таких моментов Алисон почувствовала, что рядом кто-то стоит. К ее удивлению, Махмуд оторвался от работы и, стоя рядом, всматривался в Джафара.
– Хотела бы и я так скакать, – пробормотала Алисон несколько минут спустя, не сознавая, что говорит вслух, пока не услыхала, как тихо фыркнул мальчик.
– Женщины не ездят на боевых конях, – объявил он с чисто мужской самоуверенностью.
Алисон не смогла удержаться от вертевшегося на языке ответа:
– Женщины обычно не владеют оружием или саблей, но я умею и то и другое.
Мальчик окинул ее откровенно скептическим взглядом, но Алисон лишь ответила обезоруживающей улыбкой, прежде чем вновь начала рассматривать лошадей. Каково это – мчаться вперед по пустынной равнине, чувствуя свист ветра в ушах, удерживая в руках поводья великолепного берберского жеребца?
– Ты можешь сражаться на саблях? – спросил Махмуд тем же потрясенным тоном, как и в тот день, когда Алисон объяснила, что никогда не бьет слуг.
– Я умею фехтовать шпагой и не раз встречалась в поединках с мужчинами. Дружеских, конечно. Это тебя удивляет?
– Да. Ты очень странная дама, – медленно выговорил пораженный Махмуд.
Девушка весело рассмеялась.
– Да, мне часто об этом говорили.
– Ты убила много людей?
Алисон резко втянула в легкие воздух, застигнутая врасплох неожиданно серьезным вопросом.
– Боюсь, что ни одного. А ты?
– Нет, – грустно признался Махмуд и надолго замолчал.
Алисон пыталась сообразить, как вовлечь мальчика в разговор.
– А ты можешь ездить на боевом коне? – спросила она наконец.
Казалось, она нашла правильный тон, потому что лицо Махмуда просветлело.
– Я скачу на лошадях нашего племени, – гордо объяснил он. – Даже на конях господина, хотя он не разрешает мне садиться на вороного. Я могу делать много-много трюков. Моя нога становится сильнее…
Малыш резко осекся, словно сообразив, что сказал слишком много.
– Зато я умею скакать, – продолжал он по-прежнему мрачно.
– Мне хотелось бы увидеть тебя когда-нибудь на боевом коне, – сказала она как бы между прочим, боясь испортить все, чего успела достичь.
Махмуд пожал костлявыми плечами и, отвернувшись, бросил:
– Если хозяин позволит.
Не удовлетворенная достигнутым, Алисон с сожалением смотрела вслед мальчику, а в ушах звучала его последняя реплика:
– Если позволит хозяин.
Всегда этим кончается. Но хозяин, очевидно, не собирается позволять ей слишком многого.
Алисон долго сидела, пока наконец всадники не разъехались. В пустыне воцарились обычная тишина и спокойствие. Лагерь кипел бурной деятельностью: берберы готовились к вечеру, но Алисон ни на что не обращала внимания, устремив взгляд на далекий горизонт.
Багровый пожар заходящего солнца залил небо. Барханы золотистого песка окрасились нежно-розовым цветом. Алисон вспомнила, как сильно хотела когда-то исследовать эти необжитые пространства. Какая заброшенная земля… неласковая, жестокая, однако обладающая таинственным чувственным очарованием, манившим то буйное и свободолюбивое, что крылось в самой Алисон. Так легко влюбиться в эту страну…
Грустные мысли были прерваны тихим топотом копыт. Подняв глаза, Алисон увидела, что к шатру подъезжает Джафар. Он, не скрываясь, рассматривал ее прикрытую платком голову, лицо, плечи… потом взгляд скользнул ниже. Алисон затрепетала. Он смотрел на ее груди, пристально, с таким еле скрытым жаром, что Алисон почувствовала, как теплая краска смущения разлилась по коже. Она знала, что Джафар вспоминает тот момент, неделю назад, когда ласкал ее груди горячим ртом. Его взгляд сейчас касался ее точно так же, как губы и пальцы. Упругие холмики болезненно набухли, затвердевшие соски натянули ткань платья.
Алисон с бьющимся сердцем выдерживала пристальный осмотр, не в силах отвернуться. Наконец их глаза встретились. Алисон, потрясенная голодным, чувственным выражением на лице Джафара, не могла найти в себе силы отвернуться. Потребовалась вся сила воли, которой обладала девушка, чтобы вынудить себя опустить голову. Словно защищаясь, она обняла руками колени, сжалась в комочек, все еще дрожа от напряжения, тугой пружиной свернувшегося в теле.
Только несколько минут спустя Алисон поняла, что они не одни. Сафул поднялся и почтительно ожидал приказов хозяина.
Джафар, скрипнув седлом, спешился, бросил поводья оруженосцу, снял оружие и тоже вручил Сафулу, а потом шагнул к шатру.
Алисон безмолвно отодвинулась, упорно глядя в землю, чтобы дать ему пройти. Она скорее чувствовала, чем видела, что он недовольно хмурится, и с облегчением вздохнула, когда он молча прошел мимо нее в шатер.
Ошеломленная неожиданной встречей, Алисон снова стала вглядываться в дальний горизонт, словно разделяя угрюмое одиночество с пустыней.
Как она могла? – упрекала себя Алисон. Как могла позволить обыкновенному взгляду так подействовать на себя? Как могло ее предательское тело против воли откликнуться всего лишь на взгляд?! Как возможно чувствовать физическое притяжение к какому-то язычнику-дикарю?!
Она, видимо, просто распутная женщина, не имеющая права так себя вести. Он всего-навсего ее похититель, ничего больше. Даже думать о нем – преступление. Измена Эрве, милому доброму Эрве, чьи дружба и уважение так много значат для нее!
Алисон закрыла глаза, терзаясь угрызениями совести. Вид затейливо украшенной сабли на боку Джафара еще усилил ее смятение, поскольку вновь пробуждал воспоминания о Эрве, часто носившем такую же саблю. В один из таких дней он в первый раз поцеловал ее. Тогда Эрве впервые увидел в ней женщину, а не шаловливого ребенка. Это было вскоре после ее несчастливой встречи с охотником за приданым. Девушке как раз исполнилось шестнадцать, и она, униженная и оскорбленная, оставила школу и уехала в Париж с Оноре.
Эрве тоже приехал в отпуск в столицу и нанес им визит через несколько часов после их прибытия. Алисон случайно встретилась с ним в гостиной, где Эрве ожидал прихода дяди.
