Текст книги "Лоскутная кожа"

Автор книги: Никита Закевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Пролог

Едкий дым клубился туманными знаками. Запах жжёных благовоний одурманивал сознание; яркий свет обрушивался на неё огненным штормом, многократно усиленный и очищенный хитрой системой зеркал, – всё терялось в этом пожаре, дым расплывался в глазах неясными силуэтами давно погибших людей. Тени мёртвых тихо шептали впотьмах, покачиваясь от безысходной тоски, не смея вступить в круг света. Колодец, как прозвали это место в Ордене, ограждал предсказательниц от пагубного влияния загробного мира, позволяя колдовать под надёжной защитой самого солнца.

Она сидела, поджав ноги, привычно раскачиваясь в такт несуществующей музыке. Браслеты, тонкие нити из разноцветных металлов, едва слышно бряцали, вторя плавным движениям, скатившись до самых локтей. Солнечные зайчики беспорядочно отскакивали от гладких украшений, пронзая призрачные силуэты стрелами. Слышались горестные стенания, но ведунья только громче напевала заклятья. Проклятые души знали, зачем она здесь. Но иногда стоило показать и силу.

Призраки шептали. Истории оборвавшихся жизней, любви, предательства: одни, успевшие за годы заключения слиться с темнотой за пределами круга, говорили отрешённо и тихо, в тысячный раз повторяя старую молитву об освобождении; другие тараторили ничего не значащий бред; третьи, умершие совсем недавно, почти кричали, выли и рычали, в тщетной попытке освободиться царапали туманными пальцами свет… Льстивые обещания, страшные угрозы, мольбы о помощи, плач – всё это было бессмысленно.

Она тихо бубнила себе под нос песнопения, с трепетом и страхом ощущая всё нарастающую мощь ритуала. Невидимая сила отмечала свои неожиданные прикосновения холодным ветром, от которого по телу бегали мурашки. Накидка из красного бархата, островок уюта и простого человеческого тепла, давно соскользнула на пол, оставив её смуглую кожу на растерзание гуляющим по пещере сквознякам.

Что-то изменилось. Её лицо вытянулось в неясной тревоге, призрачная улыбка исчезла без следа. Спустя несколько мгновений она наконец поняла. Капелька пота скользнула между изогнувшихся лопаток, глаза округлились от страха. Голоса заплутавших душ неожиданно стихли.

Тишина давила на уши, неестественно густая и плотная. Нахмурившись, она сосредоточилась на давно заученных словах, вдохнула полную грудь воздуха, собираясь с мыслями и силами:

– Пророк. – Непривычно громкий холодный голос потревожил устоявшиеся клубы дыма. Подавившись от удивления, она закашлялась, и древнее заклятье так и осталось несказанным.

– Кто здесь? – тонкий голосок живого человека пронёсся под каменным сводом. Многократно искажённый подземным эхом, он показался жалким и слабым. Она закуталась в накидку, будто в поисках защиты. Голос, чьё эхо было напитано великой мудростью мироздания, внушал неподдельный ужас. Будто древний дуб, ветвистый и замшелый свидетель тысячи эпох, вдруг заговорил.

– Назови себя.

– Да… – сладко прошептал голос, полный тайного злорадства. Она обняла свои плечи, удивлённо озираясь по сторонам.

– Покажись! Яви свою сущность, заклинаю силой…

– Да-а. – Гораздо ближе, почти на ухо. – Я вижу тебя…

– Что? – запнулась ведунья. Тени и дым упорно хранили обычную форму, не желая раскрывать облик обладателя голоса. До конца не веря в происходящее, с сомнением посмотрела наверх. Огненное пятно, по-прежнему обеспечивающее её защиту ярким светом, слепило глаза, по углам запрыгали красные и синие отблески солнечного жара. – Невозможно! Явись или сгинь, нечисть!

– Да-а. Вижу. Слушай, дитя. Слушай, внимательно, ибо…

– Явись или сгинь! – упрямо повторила она, вставая на ноги. Тонкая полоска света, ведущая к выходу из Колодца, подсказывала единственно верное решение. Бежать. Бежать без оглядки, за помощью верховных прорицательниц.

– Да-а. Я вижу, что иначе не получится. Да-а. Придётся научить тебя покорности.

– Сгинь! – надломившимся голосом требовала. – Сгинь!

– Да-а.

Она сделала несколько неверных шагов в сторону выхода, но почувствовала неприятную дрожь в коленях. Подземный ветер вдруг усилился, угрожающе засвистел между сталактитами. Ведунья упала наземь, забыв о всякой гордости, и поползла на четвереньках, как ребёнок, цепляясь изо всех сил за спасительную светлую дорожку, обдирая ногти о камень.

– Да-а.

Резкий удар под дых. Она кубарем отлетела в сторону, впечаталась в стену. Хрустнули кости, из груди шумно выбило дыхание. Тряхнув головой, она утёрла брызнувшие слёзы и с ужасом осознала – полоска света мягко мерцала в десяти шагах. Тьма вокруг вдруг сгустилась, тени мёртвых обступили её, жалкую и беспомощную, со всех сторон. Ведунья крепко зажмурилась, не в силах вынести ужас происходящего.

Дикий вопль, многократно усиленный эхом, разнёсся по подземным залам. Два стражника, оставшееся у входа сопровождение, вскочили с насиженных мест, выставили копья в чернеющую пропасть входа. Крестьяне, по дурости записавшиеся в ополчение Ордена, они нерешительно переминались с ноги на ногу. Стайка сонных птиц, встревоженных холодящим душу криком, сорвалась с ближайших деревьев. Умирать не хотелось никому.

– Надо проверить, – сглотнул первый, до дрожи сжимая древко. – Пойдём?

– Да ну его. – Старые байки о Колодце с новой силой ожили в памяти. Колеблясь всё сильнее, они переглянулись. Долг боролся в их душе с неописуемым, нечеловеческим страхом. Казалось, любой, кто войдёт в объятья холодной темноты, обречён навеки. – Слышь, может, пронесло? Стихло вроде.

– Пошли-ка лучше в Форт, – предложил другой, осторожно пятясь спиной. – Расскажем, как было. Это ведь не в наших силах, пусть эти ведьмы разбираются. Ну или охотники.

***

Слухи разлетелись со скоростью чумы в дешёвом борделе. Ещё недавняя тайна высокого Магистрата скудными каплями просочилась в верховное офицерство, а оттуда, несмотря на все старания Хранителей, потоком самой наглой лжи и домыслов обрушилась на охотников. Тёмными вечерами слышались сиплые пьяные шепотки, сказанные украдкой тихие осторожные слова. Как известно, сплетни – лучший способ узнать правду, ведь в каждой, пусть самой нелепой, догадке таится толика истины. И, если хотя бы десятая часть последних вестей, донёсшихся до охотников, была верна, одно это оправдывало годы подготовки.

Люди говорили о страшном происшествии в Колодце предсказаний: неразборчиво и невнятно, о сошедшей с ума монашке и Грифонах, немедленно закрывших вход в монастырь для посторонних. Многое походило на дикие выдумки, бред скучающих писарей, но текст самого предсказания передавался из уст в уста, от одного к другому, без всяких изменений, словно святая истина, посягать на которую отчаются только последние грешники.

Впрочем, стоявшие над рекрутами сотники и учителя фехтования быстро отбивали желание слушать или рассказывать подобные байки тяжёлыми и бессмысленными наказаниями. А они, в отличие от аморфных слухов, были вполне реальными и крайне неприятными.

– Ещё! – рявкнул командир. Схлестнувшиеся в тренировочном поединке глухо сопели, движения, скованные вдруг потяжелевшими латами, были деревянными и вялыми; обливаясь потом, они обменивались медленными ударами, прикрываясь от слабых атак уставшего неприятеля руками. Закованные в латные перчатки, они цепляли лезвие пластинами, пытаясь выбить из рук врага, над ристалищем разносился неприятный металлический скрежет. – Вот так! Вы как мухи дохлые, давай, дави его! Дави!

Волот слышал только неразборчивое рычание. Весь мир сузился до смотровой щёлки шлема, неудобно сползшего набок, и собственного, оглушающе громкого дыхания. Мышцы жгло как огнём, белый песок под ногами, мокрый от крови и пота, дымился в лучах знойного летнего Солнца.

«Слева, – запоздало мелькнуло в голове. Он поднял руку, в последний момент отвёл удар. – Справа. Верх. Укол. Шаг, отступить. Слева. Справа».

Каждое попадание отзывалось болью во всём теле. Хотелось лечь прямо тут, на землю, стащить шлем и позорно захрипеть: «Воды!».

– От-т-ставить, – крикнул командир, и воины с готовностью разошлись в разные стороны. Мечи вылетели из ослабевших рук. – Волот, тебя почти сделали. Ещё немного, и упал бы на спину.

Задыхаясь, он неловко расстегнул ремешки и сорвал шлем с головы. Свежий воздух, напоенный ароматом диких трав, заставил его захлебнуться от неожиданности. Он упал на колени, кое-как стянул пластинчатые перчатки, вторую кожу из стали, и пробормотал что-то невнятное.

– Отставить радость, рекрут. Это было не наказание, а урок. Урок, что нельзя подслушивать трёп охотников. Не твоего ума дело. Тебя тоже касается, Оллард. Встать и приготовиться к верховой езде. Мы возвращаемся в крепость.

Спрятав улыбку за кашлем, он с трудом поднялся на ноги, подобрал зарывшийся в песок меч, вогнал в слишком длинные ножны и побрёл к коням.

Сосны, безмолвные красные гиганты, едва качались на ветру. Рябь тени, отбрасываемой чахлыми ветками, игриво стелилась по земле; сморенные жарой кони разбрелись по песчаному берегу, ища спасение в зелёных водах цветущей реки. Они шумно фыркали, плевались, по пузо погружаясь в мокрую прохладу. Таинственная даль противоположного берега неизменно привлекала интерес лошадей. Вытянутые морды, возбуждённое ржание, мохнатые уши, поднятые в неясной надежде. Животные хотели домой.

Берег изгибался, словно противясь реке, образуя целые заводи и отмели. Речной сор прибивался течением к таким изгибам, грозя обратиться со временем в болото. Свежий ветер ласково шептал сухими ветками сосен за спиной, с лёгкостью прогоняя усталость.

Волот понуро брёл к своему коню, по колено в воде, коротко здороваясь со знакомыми. Ил подымался от каждого движения, мутными щупальцами овивая тяжело ступающего чужака – кованые сапоги хорошо бы и снять, но нести их в руках очень уж не хотелось. «Обсохнут на солнце», – подумалось Волоту. Судя по редким счастливчикам, которым повезло быстро закончить свой поединок, не он один забыл о правилах, рискуя обратить доспех в ржавый лом. Оллард плёлся позади, тихо посмеиваясь:

– Я даже не помню, как ты поставил её. – Он провёл пальцем по глубокой борозде на наколеннике. Лучший удар Волота, который чуть не привёл к победе. Но Оллард чудом устоял на ногах, и «лучший удар» так и остался «неудачной подсечкой». – Ха, ловко, признаю. Даже не заметил.

– Всё ты помнишь. Чуть шею тебе не свернул. Повезло.

– Зато к середине я стал уверенно побеждать. Тебя не хватает на долгих дистанциях.

– Ты задыхался, как жирный вомбат. Едва меч держал, где уж победа.

Разговор увяз, словно в иле под ногами. Он чудом нашёл свою лошадь, в бессилии повис на могучей шее. Животное недовольно заурчало, пятясь от нагретого доспеха. Понимающе потрепав скотину по холке, Волот отцепил от седла бурдюк. Содержимое заманчиво булькнуло. Он сорвал пробку, жадно присосался к кожаной фляге, почти опустошил её одним глотком. Животворящая прохлада полилась в желудок, приятный холодок быстро разошёлся по телу. Он поднял взгляд на береговую линию, постоял немного, наслаждаясь вдруг ставшей красочной игрой волн.

Послышался громкий свист, полуденный покой потревожили резкие окрики. Команды сотника. Волот с трудом нащупал ногой стремена, обмотал гриву вокруг кулака. Пришло время возвращаться.

***

Горечь расставания терялась в шёлковых простынях. До рассвета оставалось несколько часов, и голубая дымка занимающейся зари проникала в комнату через распахнутое окно; грядущий день осторожно, пробуя на ощупь щупальцами тумана, пробирался в их жизнь, суля перемены. Тихие вздохи, стоны, нежный шёпот обещаний и страстных клятв – вместе с рассветом всё должно было кончиться. Возможно, навсегда.

– Ты скоро уйдёшь, – с упрёком сказала она.

– Ты тоже, но через два дня.

– Ты раньше.

– Таков приказ, – сухо отвечал он. Возможно, впервые за всю жизнь ему не хватало слов. Они застревали в пересохшем горле невысказанными опасениями, наивно скрывались за неловким кашлем. Как и любой другой, Волот боялся неизвестности. Но гораздо больше он боялся разочаровать или испугать Леонор, а потому просто продолжал повторять, будто молитву, слова утешения. – Я вернусь, слышишь? И глазом моргнуть не успеешь. Я вернусь. Все проходили через это.

– Не все, – грустно улыбаясь, говорила она. Редкой красоты глаза двумя изумрудами блестели в полумраке, вкрадчивые и печальные, отмеченные лёгкой завесой слёз.

Его рука потерялась в каштановых волосах, пышным веером раскинувшихся по подушкам. Их запах, такой родной и манящий, опьянял, сводил с ума.

– Повтори, – промурлыкала она, грациозно потягиваясь.

– Я обязательно вернусь, – глухо повторил он, прокручивая в голове советы и напутствия мастера. – А теперь давай спать. Завтра важный день. И для тебя тоже. Сдаешь экзамен?

Заранее обречённая на провал попытка отвлечь её от тревожных мыслей прозвучала как нельзя нелепо. Понимающе вздохнув, она замолчала, уютно примостившись на его груди. Леонор, самое чудесное, что случалось в его жизни, всегда умела успокоить.

Когда её дыхание наконец выровнялось, стало мерным и тягучим, Волот позволил себе закрыть глаза. Скользнул пальцами по её спине, спустился ниже, послышалось довольное урчание, и изумрудные глаза зажглись вновь.

До рассвета оставались считаные минуты. Они не могли позволить себе терять время даром.

Глава 1

Последний всадник взобрался в седло. Похлопал по торбе, проверяя содержимое, натянул шлем, защёлкнул пряжки на тонких, обхватывающих шею и подбородок, ремешках. Призывно пнул коня пятками, тот вздрогнул от неожиданности и припустился вперёд по единственной дороге. Ворота с готовностью захлопнулись, едва не зацепив роскошный лоснящийся хвост.

Форт окончательно опустел.

Хранитель стоял на широком, увитым плющом балконе. Резные колонны поддерживали его по бокам; упёршись локтями о мраморные перила, он по-хозяйски рассматривал оставшийся ему на попечительство дворик. Устланный соломой, он скрывал следы спешно ушедших хозяев, которые едва ли бросились бы в глаза любому другому человеку. Изо рта Хранителя невольно вырвался не то стон, не то полный тоски вздох. Большую часть жизни он провёл здесь, в Зелёном Форте, на службе у Ордена – печально было наблюдать, как некогда родной дом покидают друзья и знакомые, оставляя после себя только звенящую тишину и забытые за ненадобностью предметы обихода.

Широкие, под тележки, ворота конюшни были распахнуты настежь; в кустах возле тропинки в старое хранилище валялся, прижимая своим немалым весом ветви, ржавый нагрудник, какие обычно вешали на тренировочные манекены; возле стены стояли мишени для лучников, в некоторых так и остались торчать стрелы. Казалось, будто вот-вот из кухни общей гурьбой выйдут, как и всегда, охотники и послушники, и вновь вернутся к тренировкам. Из-под мечей посыплются искры, резкие крики и смех удачливого фехтовальщика разгонят вдруг навалившуюся хандру. Но печная труба трапезной безмолвствовала, не изрыгала, как раньше, клубы чёрного дыма, не пахло кашей и мясом. Безмолвие, холодное одиночество, поглотило всё вокруг.

Хранитель отвернулся, не в силах терпеть скребущихся на душе кошек. Ни к чему травить и без того зудящую рану. Собравшись с остатками сил, он вновь стал самим собой – решительным, строгим, целеустремлённым Хранителем, строго исполняющим свой долг. Этого требовало не только последнее поручение Великого Магистра, но и немногие оставшиеся в Форте люди, обслуга и ополченцы из соседних деревень. Им требовался пример, и он намеревался предоставить им его.

– Тяжело, да? – вдруг спросила пустота. Хранитель оглянулся, распрямился во весь исполинский рост. В комнате, предшествующей балкону, оказался Вроцлав, его ближайший помощник. Старый, словно истёртый наждачкой, наплечник выдавал в нём бывшего солдата. На этом отличия Вроцлава от остальных заканчивались: серая, удобная для работы по дому одежда, истёртые сапоги до колен, полосатые штаны. Только на поясе не хватало так желанных ему ключей от всех дверей, громоздкой связки, что тускло бренчала на бедре у Хранителя. – Расслабься, мне тоже. Скучно будет без них. Особенно без послушниц, да-а. Ну, скоро ведь вернутся, так?

– Как знать, – осторожно ответил Хранитель. Вроцлав был неплохим человеком, но никогда не делал ничего просто так – один из тех, кто всегда ищет выгоду лично для себя. Поэтому – и только поэтому! – он до сих пор не сместил Хранителя с должности. – Магистрат велел приготовиться к зимовке как обычно, может, даже больше прежнего. Но и запечатать библиотеку. Всё может быть, Вроц.

– Да-а, – вновь завыл тот. Нагло уселся на кровать, потянулся, с хрустом расправив кости. – Скажи, как ты выносишь всё это?

– Я умею ставить нужды других выше собственных.

– Да я не про это. – Он обиженно отмахнулся от нравоучений, порядком надоевших за долгие годы службы. – Что ты потерял имя в обмен на титул, это понятно. Долгих лет жизни, Хранитель, ведь следующим должен стать я. А мне неохота, ты знаешь, отдавать всего себя. Я про другое.

– Про что же? – насторожился он, скрестив руки на груди.

– Про ожидания. – Вроцлав многозначительно поднял брови. – Ребята, от конюха до привратных стражников, ждут объяснений. Весь гребанный Орден сорвался с места, охотники поспешили к границе, даже послушников отправили к чёрту на кулички. Все ждут от тебя правду, знают, что тебе сказали причину. Настоящую, понимаешь? Про ту ведунью в Колодце. Он ведь погас, так?

Последняя фраза, брошенная как бы случайно, заставила Хранителя вздрогнуть. Слишком быстрая для невинной, слишком точная для случайной, она явственно, во всё горло, заявляла о настоящей причине заинтересованности Вроцлава. Хранитель насмешливо хмыкнул, чтобы потянуть время, оценивающе рассматривая вальяжно откинувшегося на перину помощника. Молчание затягивалось.

– Брось, – сказал вдруг он сипло. – Я всё знаю, поверь. Подслушал разговор наших милых ведьмочек, пока те запечатывали тайные залы. Вроде умные, умеют всякие странные штуки, но болтливы, как любая кухарка. Жаль, что они уехали, мне будет их не хватать. Так это правда?

Скрывать больше не было смысла. Не сумев разгадать замысел Вроцлава, Хранитель сокрушенно покачал головой.

– Да, – процедил он. – Колодец потух. Орден фактически ослеп, предсказательницы более не могут безопасно заглядывать в будущее.

– Да? – возбуждённо переспросил он, приподнимаясь на руках. Горящие огнём живого любопытства глаза, прямо как десятки лет назад, когда его нашли, брошенного родителями, в ближайшем лесу. Хранитель смутился. Трудно врать тому, кто рос у тебя на руках. Даже заранее зная о выросшей вместе с ребёнком подлости. – Так, значит, всё? Ордена больше нет?

– Нет, – надломившимся голосом сказал Хранитель.

– Тогда что? Ну же, скажи. Самому же легче станет.

– Я…

– Скажи.

– Ладно, – сдался он, слишком быстро и легко, чтобы избавиться от чувства вины. Хотя, в конце концов, выговориться не помешает. Быть может, произнесённое вслух горе станет проще, обратится в осознанное неизбежное? – Я знаю только со слов Магистрата, так что не ручаюсь за истинность.

– Я тебя умоляю. – Не сдержавшись, Вроцлав громко фыркнул и закатил глаза. – Если не они, то кто? Сам Господь должен с неба вещать?

– Слушай, дело серьёзное. В Колодце случилось что-то странное: свет, защита от духов, вдруг пропал. Там как раз была ведунья, бедняжку буквально растерзали. Но охотникам удалось разобраться, что случилось. Какое-то древнее пророчество, смутное и неопределённое, как и всегда. Посвященные охотники поспешили к границе, чтобы сдержать натиск лесных тварей. А предсказательницы, запечатав своё крыло, отправились следом. Поэтому да, зимуем мы одни.

– И для кого тогда припасы готовить? Они ж к весне пропадут.

– Для послушников.

– Для этих лодырей и бездельников? – возмутился, пригрозив потолку кулаком, Вроцлав. – Вот уж дудки.

– Их отправили далеко на юг, – тихо объяснил Хранитель. Воровато оглянулся, по старой памяти опасаясь гнева магистров. Привычки умирают дольше всего. – В пророчестве говорилось об одном демоне, что давно уже скитается среди людей. Постоянно меняет образы, живёт выбранной им самим ролью, как артист на сцене. Он вроде как безобидный, его лишили почти всех сил и изгнали из леса Древние, и упоминается он лишь мельком. Поэтому, раз охотники заняты, решили отправить не прошедших экзаменов учеников.

– Что ж, удачи им в поисках. Эти твари непостоянные, как малые дети. Трудно оставаться серьёзным, когда у тебя за спиной вечность и столько же впереди.

– А ещё любят менять облик, – добавил, окончательно распалившись, Хранитель.

– Это ж искать иголку в стоге сена, – насупился Вроцлав. Кажется, даже он проникся серьёзностью ситуации. – Да ещё и будучи слепым.

– Да. Но ведь никогда не знаешь, вдруг она лежит на самом видном месте. К тому же их достаточно много, послушников. А эти твари любят жить среди людей, питаются нашими чувствами – следовательно, стараются держаться рядом, на острие событий. Таких-то мест не так много, если подумать. Думаю, хоть кто-нибудь да наткнётся.

***

Ветер тихо шептал в ночи, тоскливо шелестя сухой травой. Одинокая фигура, появившаяся на самой границе света от костров, едва ли не сливалась с царившей вокруг мглой.

– А ты кто такой? – хором спросили пьяные голоса. Рассевшиеся вокруг пляшущего огня люди заметно напряглись, впрочем, лишь немногие из них смогли, с заметным трудом, встать на ноги и взяться за оружие.

– Я из третьей сотни, – ответил пришлый, словно в подтверждение своих слов махнув рукой. Десятки мутных глаз проследили за ней до расплывчатых пятен по ту сторону поля. Наконец самый трезвый из них, в форме десятника, в раздумье пожевал усы и удовлетворённо хмыкнул.

– Тогда подсаживайся. Я слышал, ваши рубаки были на левом крыле, ага? Было жарко.

– Ещё как, – подтвердил чужак, расправляя полы тяжёлого плаща, чтобы удобнее сесть. Привычные к походной жизни воины сидели прямо на земле, радуясь хотя бы тому, что сегодня разрешили разжечь огонь. Смятые, словно пожёванные великаном, доспехи, грубо заштопанные раны, осунувшиеся от голода и страха лица – война затягивалась, и солдаты обратились в побитых жизнью блохастых дворняг.

– Я смотрю, ты из благородных, – проговорил десятник, уступая один из своих тюфяков. Забродившее пиво путало его уставшие мысли сильнее горячки недавнего боя. Впрочем, после стольких недель лишений было бы бесчеловечно требовать от них хранить трезвость. – Офицер или чё-то такое… Ну ты садись, садись, мы как раз байки травим. Сегодня у нас много гостей.

– Да, больше обычного, – усмехнулся он, задумчиво рассматривая хмельную муть на дне стакана, который как по волшебству оказался в его руке. Несмотря на природную неприязнь простолюдинов из ополчения к знатным командирам, солдат нельзя было упрекнуть в негостеприимстве. Совместно пролитая кровь прощала всё. – Так кто здесь у вас собрался?

– Ну вот сам посмотри, – надувшись от гордости, какая присуща любому хозяину удавшегося пиршества, десятник широко развёл рукой. – Вот они, орлы мои. Прибавилось в отряде последние недели, почти три десятка. Красавцы, все как один. Вон, в смешных шапках, сидят наши спасители, копейщики. Их немного, парней изрядно потрепало, но конницу они сдержали славно.

– С вас причитается, – сурово заметил один из них, с почерневшим от неясной болезни лицом. Второй молча кивнул, немигающим взглядом всматриваясь в растворяющиеся в ночной мгле отблески костра. Спутанные седые волосы, будто белёсые черви, неряшливо вылезали из-под меховой шапки. Внимательный взгляд чужака задержался на свежей ране от уха до рта. Толстые нитки торчали в разные стороны, будто белёсые черви. Чужак поморщился.

– Само собой, – усмехнулись другие, которых было так же много, как и людей десятника. Самодовольные и весёлые, они походили на неуместно радостных наследников на похоронах богатого, но нелюбимого дяди. – Но сначала пусть закроют долги перед нами, лучниками. Так ведь, грёбаная пехтура? Скольких мы ваших спасли на последней осаде, а? Враги даже носа не могли казать над стеной, не то что сбрасывать камни или стрелять в ответ. Град стрел, ага?

– Скольких спасли, стольких сами и положили, – отмахнулся десятник, делая щедрый глоток. Его люди, громко крикнув что-то бессвязное, вновь попытались встать, но лишь упали в общую кучу, обидно и нелепо. – Тихо, парни, тихо. Не хватало ещё сломать шею на привале. Полно вам.

– Да твои пьяницы с собственными ногами не могут совладать, куда уж им драться, – продолжали звонкоголосые насмешники.

– Сядьте на место, парни! – не выдержав, рыкнул он. Грозно оглядев собравшихся, он продолжил кричать. Пляшущая на шее жилка была готова разорваться в любое мгновенье. – И вы тоже хороши. Вы тут гости, не забывайте! Всех касается.

Казалось, тишина, нарушаемая лишь нестройными песнями от соседних кострищ, не закончится никогда. Только сырые поленья недовольно трещали в огне, расплёскивая во все стороны шипящую смолу. Наконец один из копейщиков пробурчал какую-то шутку, понятную только пьяным, мгновенно вернув всеобщее веселье.

– Не подскажешь, где тут у вас палатки с ранеными? – тихо, почти шёпотом, как бы между делом поинтересовался чужак. Десятник, в гордом одиночестве продолжавший хранить обиду напополам со злобой на гостей и самого себя, ответил не сразу.

– Само собой, милсдарь. – пробурчал он, потирая глубокий шрам на щеке. Яркие тени подчёркивали этот изъян, что казалось, будто щеки не было вовсе – просто дырка, сквозь которую можно увидеть кости. Чужак закашлялся и отвернулся. – Вам вон по той тропке, как пройдёте половину стоянки, там телеги будут. Тута и поворачивайте налево, не заблудитесь. Если что, спросите дорогу, у нас тут полно народу. Не так чтобы как у вас, ваша сотня почти в самом центре, а мы нынче крайние будем. Но зато все толковые и не пьют особо. Караульные же, почитай, если что – на нас первым враг и нападёт. Возвращайтесь ещё, милсдарь, всегда рады.

Глава 2

Откинув рваный полог, он шагнул в кружащийся дымом благовоний полумрак. Десятки оплывших свечей едва мерцали, будто бы приглушённый свет мог сгладить, хотя бы частично, первобытный ужас этого места.

Люди безвольно лежали на земле. Тяжело раненные, потерявшие в боях руки и ноги, они тихо стонали, в приступах ворочаясь на лежанках, как жуки, перевёрнутые на спину. Грязная одежда блестела засохшими пятнами крови – как своей, так и чужой.

– Зачем вы здесь? – хриплым шёпотом спросила девушка, молодая врачевательница, появившаяся внезапно, словно сотканная из дыма. Её призрачная красота, подчёркнутая усталостью и бесконечной печалью, не могла оставить равнодушным самого чёрствого мужчину во всём мире.

– Переживаешь за покой калек? – спросил чужак, в надежде лишний раз насладиться движеньем её пухлых губ.

– Зачем вы здесь? – настойчиво повторила девушка. Чужак завёл руки за спину и криво усмехнулся. Он потратил слишком много времени на поиски и не собирался уходить с пустыми руками. – Вы пугаете больных. Уходите!

Маленькие кулачки сжались в неясной угрозе. Ближайшие раненые, внезапно почувствовав прилив сил, жутко застонали. Их тревога немедленно передалась другим, и вскоре больничный воздух задрожал от гула воющих.

– Я пришёл к твоему хозяину, – медленно, подбирая каждое слово, проговорил он. Искры, яркие огненные всполохи в ожесточившихся глазах девушки, постепенно затухали. – Успокойся, никому не нужны неприятности. Позови его.

– Кого?

– Сама знаешь. Мастера Гримбо, – добавил он, стараясь не рассматривать накрытые тряпками тела. Уродства, особенно в виде жутких ранений, всегда вызывали у него странную неприязнь. – Я буду ждать за палатками, но недолго. Так и передай. Он знает правила.

– Кто ты? – выразительно спросила она одними глазами.

– Волот, – буркнул чужак, отшатнувшись. Девушка удовлетворённо хмыкнула, разом получив все ответы из глубин его подсознания. – Старый знакомый.

– Прогуляйтесь, – проворковала она с удовольствием, вызванным чувством собственного превосходства, отметив первую зелень на побледневшем лице. – Я позову мастера.

Ночной воздух, напоенный травами, обжёг лицо и лёгкие свежим холодом. После дурманящего тумана госпиталя перед глазами мельтешили разноцветные пятнышки, синие с красным. Привалившись на шаткий забор, обычно служащий местом привязи лошадей, он побрёл в сторону, не разбирая дороги. Пальцы скользили по мокрым волосам, стараясь убаюкать тупую боль в голове. Почти чувствуя, как под ними пульсируют надувшиеся вены, он судорожно вздохнул и крепко зажмурился.

«Раз, – отрывисто прозвучало в глубине сознания. Глухой старческий смех проносился эхом, вторя каждой мысли. Пронзительно запищали крысы, в нос ударил тошнотворный запах гнилого мяса. Дрожащие картинки, навязчивые образы чужих кошмаров мелькали во тьме, удары собственного сердца заглушали прочие звуки. – Надо собраться… Раз… Вдох… Два… Три… Выдох».

Наваждение отступало. Воздух становился теплее, сквозь плотно сжатые веки показалось алое пятно огня. Он очутился на самом краю лагеря, буквально лбом упёршись в частокол.

– Всё в порядке? – неожиданно мягкий и приятный голос, полный отеческой заботы, заставил его обернуться. – Я ждал, пока полегчает, – уже прошло?

– Да, – холодно ответил Волот, по-собачьи тряхнув головой. – Твоих рук дело?

– Нет, – причмокнув, просто ответил мастер. – Девочки перестарались, ты их здорово напугал. Иди хоть сюда, рассмотрю тебя как следует. Когда мы последний раз…

– Семь лет прошло. Если не считать ту встречу на балу, помнишь?

Увлечённый воспоминаниями, доктор ступил в неровный круг света, с готовностью протягивая сморщенную ожогом руку. Чёрный кафтан, отголосок прошлой жизни придворного лекаря, был неряшливо наброшен на плечи. Во многом, догадался чужак, ради гостя. Из-под потрёпанного временем шёлка стыдливо торчала покрытая жуткими брызгами рубаха, чистоту которой не смог бы уберечь даже мясницкий фартук.

– Ты совсем не изменился, – заключил он, крепко пожимая руку. Выцветшие манжеты затряслись, будто лоскуты старой паутины на ветру.

– Не льсти мне, – хитро подмигнув, рассмеялся Гримбо. – Я же вижу, как ты смотришь. Что, испортила меня такая жизнь?

– Могло быть и хуже. Для хирурга, попавшего в королевскую опалу, ты держишься удивительно хорошо, Молок.

– Мне не очень приятно это прозвище. Иначе бы я не сбежал, ты так не считаешь? Так что больше так не…

– Ты знаешь правила.

Впалые щёки мастера надулись, а висящие пряди волос, давно потерявшие бывший лоск, затряслись от возмущения. Но, несмотря на распирающее негодование, он с заметным трудом промолчал. Опасливо поглядывая на заведённые за спину руки старого друга, Гримбо сглотнул: