Текст книги "Русская Финляндия"

Автор книги: Никита Кривцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Век Авроры

Признаюсь, только впервые побывав в Хельсинки, я услышал историю Авроры Карамзиной. Да, немногим у нас в стране это имя что-то говорит, хотя про красавицу Аврору сегодня в женских журналах писано немало. Хотя те, кто читает душещипательные истории про несчастную любовь, затем женитьбу на миллионере со свадебным подарком в виде алмаза «Санси», едва ли соотносят все это с реальностью…

В книге невозможно не рассказать об этой удивительной женщине. По происхождению – как и вся финляндская знать – она была шведкой. Значительную часть своей жизни была связана с Россией. Причем не только с Петербургом, но и с Нижним Тагилом. Оба ее мужа были русскими – да еще с какими именами! О ней русские поэты слагали стихи, ее портреты писали русские живописцы! Она была придворной дамой в Петербурге, и была близко знакома с несколькими поколениями российской царской семьи.

Но в Финляндии, где она родилась, провела детство и всю вторую половину часть жизни, ее помнят и ценят не за это – за ее скромную, не очень афишируемую, но очень нужную благотворительную и общественную деятельность. Она – одна из самых известных и почитаемых женщин Финляндии XIX века.

Она прожила долгую – непростую и даже трагическую – жизнь, вобравшую в себя почти весь позапрошлый век, и воплотила в себе целую эпоху, соединив собой и своими делами Россию и Финляндию. И еще – множество людей, о которых пойдет речь в этой книге.

«Ева Аврора Шарлотта Карамзина, урожденная Шернваль (1 августа 1808 – 13 мая 1902 гг.) была финским филантропом, основала и поддерживала благотворительные учреждения. Она была больше известна как княгиня Аврора Демидова и Аврора Карамзина – под именами и титулом, которые она получила в своих первом и втором браках», – так говорится о ней в одном из финских справочных изданий.

Аврора родилась в городе Пори. Ее отцом был Карл Юхан Шернваль, занимавший высокое положение в администрации Великого Княжества Финляндского, а матерью – баронесса Ева Густава фон Виллебранд (дальняя родственница шведского короля Густава I), которая рано овдовела. У Авроры были старший брат Эмилий (1806–1890 гг.) и двое сестер – Эмилия (1811–1846 гг.), и Александра, или Алина (1812–1850 гг.). При этом ее брат, Эмилий Шернваль-Валлен, закончивший университет в Турку, начавший военную службу в Вильманстрандском пехотном полку в Финляндии и за причастность к декабристскому движению направленный на Кавказ прапорщиком, дослужился до самых высоких чинов у себя на родине и стал весьма заметной политической фигурой в Финляндии. Сестра Алина вышла замуж за Жозе Маурисиу Коррейа Энрикиша, португальского дипломата знатных кровей. А о сестре Эмилии и ее семье речь ниже пойдет еще не раз.

Когда Выборгская губерния в 1812 году была вновь присоединена к Финляндии, Карл Юхан Шернваль был назначен ее первым губернатором. Семья Шернваль переехала в Выборг, но лето Ева проводила у матери в Таммеле, в имении Йокиойнен в юго-западной Финляндии. Там двоюродные братья и сестры из родов Виллебранд и Маннергейм завязывали близкие отношения друг с другом.

Карл Юхан Шернваль умер в 1815 году. Его преемник, губернатор, член Комиссии финляндских дел, статский советник Карл Юхан Валлен в следующем году стал супругом Евы Шернваль и хорошим отчимом для ее детей. Во втором браке родилось еще шестеро детей, из которых до взрослого возраста дожили три мальчика. После свадьбы тетя восьмилетней Авроры на несколько лет взяла девочку в свой дом в Петербург, где ее муж работал в Комиссии финляндских дел. Так Аврора смогла в раннем возрасте познакомиться с великолепной столицей государства и одновременно приобрести необходимые для молодой девушки из аристократического общества знания. Самым важным был французский, который стал для нее вторым родным языком наряду со шведским. Насколько известно, она говорила также на русском и немецком.

В 1820 году Карл Юхан Валлен стал членом Финляндского сената, а через год был назначен прокурором. Семья переехала в Хельсинки, и двенадцатилетняя Аврора Шернваль вернулась на родину. Для дочерей была нанята гувернантка – способный педагог, немка по происхождению, чья сестра была домашней учительницей в семье К. Э. Маннергейма, отца будущего маршала и президента независимой Финляндии. Настоящим домом для семьи Шернваль-Валлен стала усадьба Тресканда в Эспо, которую Валлен приобрел на деньги своей жены. Он вложил много средств в облагораживание и обустройство поместья, прежде всего в планировку и разбивку парка. Это стало его любимым, хотя и дорогим увлечением.

Тогда сестры Шернваль и начали выезжать в свет. А Аврора, говорят, была чудо как хороша – тонкие черты лица, бледная матовая кожа, огромные карие глаза, опушенные длинными ресницами, однако молчалива и нерасторопна. Как-то на одном из гарнизонных балов юная Аврора увидела двух русских офицеров – корнета Александра Муханова, адъютанта генерал-губернатора, и будущего замечательного поэта Евгения Баратынского. Баратынский пленился юной финкой, и эта встреча навсегда была запечатлена в стихах. Позднее их положил на музыку великий Глинка – так родился романс «Не искушай меня без нужды». Девушка же без памяти влюбилась в красавца-корнета.

Мать и сестра Авроры были резко против этого увлечения, но так как адъютант генерал-губернатора неожиданно исчез, то о нем как-то и позабыли, а слухи в обществе о возможной свадьбе падчерицы Валлена утихли.

Среди красивых дочерей Шернваль Аврору считали самой очаровательной и изысканной по своим манерам. У нее было много поклонников как среди молодых дворян на родине, так и среди русских офицеров. Семья пророчила ей блестящее будущее. Родители мечтали выдать ее замуж, но первой обрела семейное счастье ее сестра, Эмилия.

Традиционная жизнь в усадьбе Тресконда с ее походами за ягодами, кофе на природе, зимними катаниями на санях, импровизированными танцами и выступлениями домашнего театра, стала привычной для многочисленного молодого поколения семьи. Вполне обычными для того времени были также контакты с местным приходом и благотворительность, оказываемая семьям безземельных крестьян. Сестра Эмилия, в 1828 году вышедшая замуж за сосланного в Финляндию декабриста графа Владимира Мусина-Пушкина (1798–1854 гг.), сына знаменитого собирателя автографов, открывшего «Слово о полку Игореве», распространила эти традиции вплоть до далеких деревень, расположенных за Ярославлем.

В 1831 году графу разрешили вернуться домой, и в Петербург он приехал вместе с женой и Авророй. Аврора и Эмилия были украшением своей эпохи, эпохи «пушкинских женщин». Их образы остались не только в письмах, записках, воспоминаниях, но и в творчестве Баратынского, Вяземского, Жуковского, Лермонтова, Тютчева, Брюллова, Гау.

В 1832 году Аврору представили императрице Александре Федоровне, жене Николая I. Вскоре ее принимают ко двору фрейлиной, что давало красавице определенный материальный и социальный статус.

Будучи в гостях у Мусиных-Пушкиных, ей представилась возможность познакомиться с салонами Петербурга, где члены высшего света и культурные круги встречались и общались в более свободной, чем при дворе, манере.

В Петербурге случай снова сводит Аврору с Мухановым, которому его соперник Баратынский писал:

 
…Что скажет другу своему
Любовник пламенный Авроры?
Сияли ль счастием ему
Ее застенчивые взоры?
 

Обоюдная симпатия быстро привела к обручению. Невеста не скрывала своего счастья. На 22 августа 1834 года была назначена свадьба, в Тресканде готовили приданое, и весь Хельсинки ожидал прибытия жениха. День свадьбы уже прошел, когда была получена печальная весть. Муханов умер от старой болезни. Рассказывают, что однажды цыганка предсказала Муханову неизбежную смерть за три дня до свадьбы…

Возможно хоть каким-то утешением для невесты, во всяком случае, для честолюбия ее семьи на следующий год стало сообщение о том, что императрица приглашает Аврору Шернваль ко двору. Фрейлины имели в Зимнем дворце собственные апартаменты.

Между императрицей Александрой Федоровной и Авророй Шернваль, по всей видимости, завязались подлинные дружеские отношения. То же можно сказать и о дружбе со старшими детьми императорской пары, наследником престола Александром и великой княгиней Марией, позднее герцогиней Лейхтенбергской.

Аврора и Эмилия были украшением своей эпохи, эпохи «пушкинских женщин», они вращались в самых блестящих кругах Петербурга. Они скорее всего не раз общались и с Пушкиным.

Как известно, их брат Эмилий был хорошо знаком с поэтом. Дружбу с Александром Сергеевичем вел муж Эмилии граф Владимир Мусин-Пушкин: они часто виделись в Петербурге, и художник Г. Г. Гагарин запечатлел Пушкина и чету Мусиных-Пушкиных на одном из рисунков, хранящихся в собрании Государственного Русского музея. Об Эмилии писал Михаил Лермонтов:

 
Графиня Эмилия
Белее, чем лилия.
 

А портрет самой Авроры Шернваль в 1838 году создал знаменитый Карл Брюллов – уже в наши дни на аукционе «Сотби» его купила Галина Павловна Вишневская за 120 тысяч фунтов стерлингов, и ныне он находится в зарубежном собрании.

Но, казалось, в личной жизни Авроре не везло. Зато когда ее брак наконец состоялся, о нем говорили все. Ей шел уже двадцать седьмой год, когда в доме своей сестры она познакомилась с князем Павлом Николаевичем Демидовым, одним из самых завидных женихов России, уральским заводчиком-миллионером, промышленником, известным коллекционером, археологом, любителем антиквариата.

Павел Демидов славился в Петербурге страстью к коллекционированию. Его дом на Большой Морской больше напоминал восточный дворец, наполненный несметными сокровищами. Античные вазы, драгоценные полотна итальянских мастеров эпохи Возрождения, инкрустированная мебель красного дерева и столовое серебро, принадлежавшие когда-то Людовику XIV, – все эти редкости он выкупил у герцогини Беррийской, в том числе и знаменитый, седьмой по величине в мире алмаз «Санси». Практичная старушка, тайком продав Демидову уникальный бриллиант за пятьсот тысяч франков, втянула щедрого покупателя в многолетнюю судебную тяжбу с французским двором, считавшим камень достоянием короны.

Не исключено, что к этому союзу ее склонила сама императрица, пожелавшая устроить будущее своей камер-фрейлины. Заключение брака с Демидовым особы, приближенной к императорскому двору, затрагивало и прямые государственные интересы. Аврора должна была стать той нежной цепью, которая удерживала бы одного из богатейших людей России и его сокровища на родине, а не за границей.

Свадьбу сыграли по православному и лютеранскому обрядам. В честь невесты дали фейерверк, палили пушки… Павлу Николаевичу Демидову – тридцать восемь лет, но он уже был человеком пресытившимся жизнью, с ослабленным здоровьем и выглядел неважно – венчался, сидя в коляске.

Свое бракосочетание Павел Демидов отметил щедрыми пожертвованиями хельсинкским воспитательно-просветительским учреждениям. А молодой жене-красавице он преподнес шкатулку с драгоценностями – ожерельем из жемчуга величиной с грецкий орех и тем самым сказочным бриллиантом «Санси».

Госпожа Демидова с прохладцей относилась к дорогим безделушкам, но, вставив «Санси», свадебный подарок мужа, в золотую оправу, уже не расставалась с ним, считая своим талисманом.

Выкупив усадьбу Тресканда у своего отчима, который начал строительство виллы Хакасалми («Вилла Хагасунд»), известной также как «Вилла Валлен» и расположенной на берегу залива Тёёлёнлахти, Аврора Демидова превратила ее в свой настоящий дом. Демидовский дворец был официальной резиденцией, прекрасным местом проведения празднеств и приемов. Теперь она могла самостоятельно участвовать в той жизни, в которой прежде, несмотря на всеобщее восхищение и поклонение перед ней, была зависима от расположения других, будь то родственники, или монархи. У нее был собственный салон, и она сама могла выбирать как гостей, так и предлагаемую им программу, а также весь остальной антураж. В ее доме всегда был неиссякаемый поток родственников, знакомых. Парк подвергся полной перепланировке. Обширные цветники и теплицы она требовала содержать в порядке, даже когда сама отсутствовала. Находясь в имении, она до самой старости ухаживала за садом, хотя бы просто указывая своим помощникам палкой на оставленные между цветами сорняки. В Хельсинки российская элита и деятели культуры, привлекаемые курортной жизнью в городе, часто гостили у Авроры Демидовой.

В октябре 1839 года Аврора родила сына, которого назвали именем отца. Но семейное счастье было недолгим. Через полгода после рождения сына Павел Демидов скончался от болезни легких.

После смерти мужа Аврора Демидова живет то в Хельсинки, то в Петербурге. Шесть лет она не снимает траурного платья. Аврора посвящает себя воспитанию маленького сына и заботам о большом хозяйстве покойного мужа. А это почти миллион десятин земли, уральские рудники, шахты, медные и железные заводы, пятнадцать тысяч крепостных душ…

Надо было вступать во владение делами покойного мужа. Его младший брат – Анатолий, князь Сан-Донато (отец не пожалел средств, чтобы купить сыну звучный титул), проживал почти все время в Италии, помочь не мог. Так что совладельцем имущества и прибылей был он лишь формально, на бумаге. Вся тяжесть управления и забот упала на хрупкие плечи Авроры Карловны – она приняла довольно смелое для женщины ее круга решение, взяв на себя управление уральскими заводами.

Светская красавица, желанная гостья в литературных салонах двух столиц, едет на Урал и становится прекрасным руководителем. Первой из рода Демидовых она обратила внимание на нужды заводских рабочих: построила богадельню, родильный дом, несколько школ и детский приют, создала специальный фонд, деньги из которого шли на материальную помощь пострадавшим от несчастных случаев.

Она ложилась спать за полночь, почти все время просиживала в кабинете над бумагами, в обществе многочисленных управляющих и приказчиков. Те сперва с большим сомнением глядели на хрупкую, черноглазую красавицу с необычным именем – Аврора Карловна. Но, как записал со слов старожилов в 1885 году писатель Д. Мамин-Сибиряк, «как никто из владельцев до нее, она умела обращаться с людьми. Она крестила детей, рабочих, бывала посаженной матерью на свадьбах, дарила бедным невестам приданое, по ее инициативе построены богадельня, родильный дом, несколько школ и детский приют, стали выделять пособия при несчастных случаях».

Здание Авроринского приюта сохранилось и сегодня на территории одной из воинских частей Нижнего Тагила. Он был основан в 1849 году и располагался на Выйском заводе. Его цель состояла в том, чтобы матери, уходя на работу, могли оставлять здесь своих детей. Принимали в приют детей от одного года до восьми лет. Им выдавали одежду, было организовано питание, старшие обучались грамоте. Круглые сироты жили тут постоянно, на полном содержании…

Авроре Карловне было около сорока, когда ей руку и сердце предложил полковник, адъютант графа А. Ф. Орлова, Андрей Николаевич Карамзин (1814–1854 гг.), сын знаменитого историографа Государства Российского, и сам человек незаурядный. Всю жизнь он следовал устному завету своего отца, утверждавшего, что «служить Отечеству любезному – быть нежным сыном, супругом, отцом, хранить, приумножать стараниями и трудами наследие родительское есть священный долг моего сердца, есть слава моя и добродетель».

Большая разница в возрасте не смутила его. В июле 1846 года состоялась свадьба. Это был счастливый союз. В нем было все – преданность, любовь, покой. Наконец-то Аврора почувствовала, что может опереться на надежную руку друга.

После свадьбы супруги вместе с маленьким Павликом Демидовым едут в Париж, а вернувшись на родину, отправляются в Нижний Тагил, где Андрей Карамзин стал управляющим заводами Демидовых.

Стараниями Андрея Николаевича, продолжившего начинания своей жены, были открыты для рабочих столовые, школы, больницы и даже городской клуб-читальня. Именно А. Н. Карамзиным на заводах Демидова впервые был введен восьмичасовой рабочий день. Он пользовался большим уважением среди тагильчан, ибо был человеком изумительной, добрейшей души. Рабочие чрезвычайно ценили его отзывчивость и высочайшую порядочность.

В уральской летописи Мамина-Сибиряка читаем: «…из поколения в поколение переходят рассказы о необыкновенной доброте, доступности и простоте четы Карамзиных… выслушивали каждого и никому не отказывали в помощи…»

А сама Аврора писала в одном из писем: «Это мое пребывание на Урале дало жизни содержание и смысл, так как появилась возможность делать добро и утешать несчастных. Я почувствовала пользу от своего существования. Радостно, что я основала там три больницы и дом для престарелых».

Зимой Карамзины жили в Петербурге, где их салон был у всех на устах. Там часто устраивали веселые чаепития с чтением литературных новинок или концертные вечера с разгадыванием шарад – на это была мастерицей старшая сестра Андрея Николаевича, Софья. Если кто-то проигрывал в угадывании, то должен был исполнить определенный «фант» – маленький концертный номер.

Аврора чаще всего тогда играла на фортепьяно или пела, Андрей читал стихи или составлял шутливые буриме, над которыми все хохотали, а вот Петр Андреевич Вяземский однажды отличился тем, что прочел, проиграв, самый изысканный «фант»: мадригал хозяйке. Поблескивая стеклами пенсне и улыбаясь хитро, он с воодушевлением продекламировал:

 
Нам сияет Аврора,
В солнце нужды нам нет:
Для души и для взора
Есть и пламень, и свет.
 

Все восторженно аплодировали, Аврора, краснея, благодарила льстеца – поэта и шутливо грозила пальцем: «Петр Андреевич, мне кажется, Вы нарочно проиграли, чтоб иметь случай прочесть сии вирши!» Тот отмахивался: «Что Вы, Аврора Карловна, сиюминутный экспромт, не более того!» – но лукавинки так и прыгали в глазах. Гости, слыша их веселую перепалку, хохотали пуще и упрашивали Петра Андреевича «проиграть» им еще фант, чтоб можно было послушать его стихи или стихи Пушкина, которые Вяземский читал в какой-то одному ему присущей манере: спокойно и торжественно. Вечеров, подобных описанному, было множество. Об одном из них вспоминал, например, А. В. Никитенко: «9 февраля 1853 года. Обедал у А. Н. Карамзина. После обеда читаны были неизданные главы «Мертвых душ» Гоголя. Продолжалось ровно пять часов, от семи до двенадцати. Эти пять часов были истинным наслаждением».

Но часы «мирных наслаждений» скоро и внезапно закончились, а предчувствия Авроры, которая писала сестре Алине вскоре после второго замужества, горько и проницательно: «В Андрее снова проснулся военный с патриотическим пылом, что омрачает мои мысли о будущем. Если начнется настоящая война, он покинет свою службу в качестве адъютанта, чтобы снова поступить в конную артиллерию и не оставаться в гвардии, а командовать батареей. Ты поймешь, как пугают меня эти планы. Но в то же время я понимаю, что источником этих чувств является благородное и мужественное сердце, и я доверяю свое будущее провидению…»

Восемь лет брака казалось потом Авроре счастливым сном, одним прекрасным мгновением. Однако в мирный дом Карамзиных простучала Крымская война. Вышедший к тому времени в отставку, Андрей Николаевич посчитал своим долгом вернуться в армию. Он получил назначение в Александрийский гусарский полк, дислоцировавшийся в Малой Валахии и входивший в состав тридцатитысячного корпуса под командой генерала П. П. Липранди.

«Случалось мне по целым ночам просиживать в его палатке, – вспоминает поручик Павел Федорович Вистенгоф встречи с Карамзиным, – и я со вниманием слушал интересные рассказы про заграничную жизнь и Кавказ, где он служил. Карамзин говорил иногда со вздохом, почему его нет там, где более опасности, но зато более и жизни! Тут он показал Вистенгофу золотой медальон с портретом жены-красавицы и сказал, что эту вещицу у него могут отобрать лишь с жизнью!»

В связи с активизацией турецких отрядов в Дунайских княжествах решено было провести тщательную разведку в районе города Каракала, занятого противником. Осуществить это мероприятие, не исключающее участия в боевых действиях, поручили Карамзину. Рано утром 16 мая отряд вышел в поход, и в сражении с превосходящими турецкими силами он погиб…

Рассказывают, что во время боя лошадь командира опрокинулась назад, сбросила всадника и умчалась. Турки плотным кольцом окружили Карамзина. Стали снимать с него саблю, пистолет, кивер, кушак, взяли золотые часы и деньги, чтобы затем гнать в плен. Когда коснулись золотой цепочки с медальоном с памятным портретом Авроры, Карамзин в отчаянии выхватил у стоящего рядом турка саблю, нанес ему сокрушительный удар по голове, другому перешиб руку…

Андрея Николаевича нашли бездыханным с восемнадцатью колотыми и резаными ранами. Вначале он был похоронен там же, в Малой Валахии, вторым дивизионом, которым командовал. На сороковой день состоялась панихида во всех тагильских заводах. Известие о гибели Карамзина явилось тяжелым горестным ударом для всей его семьи и шокировало светский Петербург. Вот как об этом событии писал своей дочери Ф. И. Тютчев:

«Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе… Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо – письмо на нескольких страницах, полное жизни, одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит…»

А спустя несколько дней жене своей Ф. И. Тютчев сообщил: «Завтра, 18 июля, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого, однажды уже погребенное и отрытое, только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он – в военной шинели расстается с нами на вокзале и я говорю ему на прощание – воротитесь. И вот как он вернулся!»

После погребения в карамзинской церкви Божией Матери Всех Скорбящих Радости появилась запись: «Карамзин, Андрей Николаевич, полковник, р. 24 октября 1814, убиен во брани за веру и отечество против турок 16 мая 1854. Блажени милостиви яко тии помиловани будут».

Для увековечения памяти А. Н. Карамзина, стараниями вдовы Авроры Карловны, ее деверя Анатолия Николаевича Демидова и рабочих тагильчан был сооружен памятник на одной из площадей Нижнего Тагила. Деньги собирали по подписке. За высокохудожественную и добросовестную работу, исполненную заводчанами, Анатолий Демидов подарил создателям памятника образ Святого Андрея Критского в драгоценном окладе, равный стоимости памятника – деньги рабочие брать отказались. К сожалению, этот памятник не сохранился…

В 46 лет Аврора Карамзина второй раз осталась вдовой. Казалось, женщина уже не выдержит второго такого удара судьбы, замкнется, полностью уйдет в себя…

Спасение от постигшего ее горя Аврора Карловна находила в воспитании сына – Павла Демидова, племянников и племянницы, а также в общественной деятельности.

Поэтому ей еще долгое время не удавалось устроить для себя спокойную жизнь в Тресканде, о чем она мечтала. Летом ее дом был полон гостей. Сестры и братья покойного супруга, дети Мусина-Пушкина с прислугой и гувернантками, даже сестры умершего Муханова регулярно бывали у нее. То же продолжалось и в Петербурге. Алина и Мария Мусина-Пушкина, София Маннергейм, Лили и Алинетте Коррейа – дочери сестры Алины, а также следующее поколение в лице Эмилии и Марии Линдер и многих других прошли в салоне Авроры Карамзиной своего рода строгую и разностороннюю школу фрейлин. Аврора, практически потерявшая собственную семью, смотрела на них как на своих дочерей, надеясь привить им собственные взгляды, интересы и манеры и следя за их судьбами на протяжении лет. Будучи опекуншей Павла, Аврора Карамзина принимала участие в руководстве Демидовскими заводами и присутствовала в качестве хозяйки на становившихся все более пышными празднествах сына в Петербурге. Не следовало пропускать и визиты к членам императорской семьи. Императоры сменялись, Аврора оставалась неизменной. Когда старший сын Александра II Николай Александрович умер в Ницце, Аврора без промедления отправилась из Парижа разделить скорбь родителей. Когда Павел достиг совершеннолетия, Аврора Карамзина переехала жить в Тресканду, но зимой проводила время на вилле своего отчима в Хакасалми, которую выкупила после его смерти. Когда Эмилий Шернваль-Валлен ушел на пенсию с должности статс-секретаря Великого Княжества Финляндского, сестра с братом жили вместе в доме, известном теперь как «Дача Карамзиной». Салон Авроры Карамзиной в Хельсинки отличался от петербургского, но был одинаково почитаем как дворец на Большой Морской.

Карл Юхан Валлен был основателем Финского художественного общества. Сакариас Топелиус, выдающийся финский писатель и поэт, в 1870-е годы ректор Хельсинкского университета, многие годы был для Авроры Карамзиной опорой и связующим звеном с общественными кругами Хельсинки, в том числе с Женским союзом. На вилле в Хакасалми устраивались концерты, выступления любительского театра и лотереи, там собирались швейные кружки, организовывались сборы благотворительных пожертвований.

Естественно, когда императорская семья прибыла с визитом в Хельсинки, они не могли не посетить Аврору Карамзину. Визит императора в 1863 года был знаменательным событием как для Хельсинки и всей Финляндии, так и для Авроры Карамзиной. Когда состоялся ожидавшийся десятилетиями созыв сейма, Эмиль Шернваль-Валлен написал своей сестре: «Начинай планировать программу на день для императора в Тресканде. Его Величество обещал осенью приехать к тебе». Аврора Карамзина энергично взялась за дело. В усадьбе был построен новый флигель с актовым залом, были сделаны новые насаждения в парке. Императорский стол был накрыт золотыми демидовскими тарелками, а залы украшены привезенными из Ниццы цветами. Император подстрелил оленя, и на этом месте в память о событии посадили дуб. На обеде и балу император милостиво общался со «сливками» общества Великого княжества, собравшимися в Хельсинки на сессию сейма. Вечер завершил праздничный фейерверк в парке и вдоль всей дороги от Эспо до Хельсинки. По выражению Топелиуса, «у жителей Хельсинки есть своя добрая фея».

Именно тогда, во время этого визита, император Александр II произнес программную речь на открытии сейма, в которой Финляндия окончательно провозглашалась конституционной страной, имеющей выборное правительство и все конституционные права и свободы. И говорят, в этом была и заслуга Авроры Карамзиной, которая убедила Александра дать Финляндии максимальную свободу, какую тогда только можно было представить.

Спустя несколько лет у «доброй феи Хельсинки» появились новые заботы, когда на страну обрушились невиданные доселе голодные годы и эпидемии. Значительное количество голодных и больных устремилось в Южную Финляндию. Часть из них пришла в Тресканду, где для них были устроены размещение и госпиталь для нуждающихся. Женский союз в Хельсинки на средства Авроры Карамзиной содержал так называемые «суповые кухни», рабочие мастерские, а также детские ясли и сиротские приюты со школами. Религиозные убеждения Авроры Карамзиной основывались на вере, укоренившейся с раннего детства, на том чувстве безопасности, которые не смогли в дальнейшем пошатнуть потери и разочарования. Способность к эмоциональному восприятию сочеталась в ней с сильной потребностью в конкретных действиях. Она прочно стояла на земле и воспринимала как личный вызов беды и лишения, которые она видела вокруг себя. В ее письмах встречаются свидетельства типичной для нее непосредственной реакции на происходящее вокруг. После разрушительного пожара в рабочих кварталах Петербурга она пишет: «Завтра пойду посмотреть, что можно сделать». По письмам можно судить, что ее совершенно очевидно интересовала конкретная помощь больным. На проявление таких качеств сильно повлияло то, что она увидела в петербургском Евангелическом госпитале, а также в первом Институте сестер милосердия, созданном пастором Теодором Флиднером в Рейнской области. Именно такую деятельность она считала необходимой для Финляндии. Она должна была дать молодым женщинам, а также всем образованным и сознательным людям возможность получить необходимое образование для практической работы с больными и обездоленными. Институт сестер милосердия в Хельсинки был открыт в декабре 1867 года, в самый разгар голодных лет. Его первым директором стала вдова Аманда Каяндер, которая ухаживала за Авророй Карамзиной, когда та заразилась оспой. Поначалу институт действовал на арендуемой площади в доме Линдеров, а в 1875 году Аврора купила для него специальное здание в квартале Катаянокка. Когда стало ясно, что помещений не хватает, на ссуды и пожертвования было начато строительство комплекса зданий, действующих и поныне, расположенных в районе зоопарка. Строительство закончилось в 1897 году. Аврору Карамзину особенно радовало то, что институт находится недалеко от виллы в Хакасалми.

Об этой красивой и богатой женщине современники отзывались только в восторженных тонах, отмечая ее простоту и скромность.

Что касается ее сына Павла, то Аврора стремилась пробудить в нем интерес к делам большого семейного предприятия. Его дядя Анатолий Демидов остался бездетным, и, усыновив Павла, он оставил тому княжеский титул и несметные богатства.

Но повзрослевший Павел приносил своей матери все больше хлопот. С детства донельзя избалованный, он смотрел на жизнь как на ящик со множеством дорогих и соблазнительных игрушек. Дела отцовской фирмы мало заботили его, как и все, связанное с трудом, долгом и ответственностью вообще. Деньгам счета он никогда не вел, да и не видел в этом необходимости. Познав все прелести парижской жизни, он не мог от них оторваться. Не помогали и «воспитательные» наезды в Париж матери, неоднократно пытавшейся унять сына и подыскать ему серьезное занятие. Короткие проблески благоразумия сменялись новыми периодами веселья и беспечности, чередой скандалов и бесконечными долгами.

Образ жизни Павла Демидова менялся от скандалов и дуэлей до религиозного фанатизма, и руководство Демидовскими заводами, а также сам император неоднократно взывали к здравому смыслу Авроры Карамзиной и тому влиянию, которое она еще имела на «блудного сына». Дела предприятия испытывали большие трудности. Существовали опасения, что рудники истощаются. При этом возросли расходы, так как после отмены крепостного права рабочим нужно было платить зарплату в денежной форме. По все видимости, на заводах имели место обман, хищения и злоупотребления. Павел Демидов вынужден был продать свой парижский дворец с коллекциями произведений искусства, а также роскошную виллу в Довиле. Петербургский дворец сначала был сдан в аренду, а затем продан итальянскому послу. Пришлось расстаться со свадебным подарком покойного Демидова – знаменитым «Санси»…