Текст книги "Мы с ней больше не голодаем (СИ)"

Автор книги: Никита Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мы с ней больше не голодаем

Я видел, как вздувались маленькие венки на твоём лбу от напряжения, а спутанные волосы были зачёсаны назад.

И то, как ты приходила домой после работы, и сумка просто выпадала из твоих уставших рук. Ты закрывала глаза, стоя вот так, обутая и одетая около минуты, а после обессиленными движениями стягивала это душащий твоё горло шарф, и это промокшее серое пальто.

После шла на кухню и очень мало кушала – еды не хватало, и ты пыталась отдать как можно больше мне.

Иногда проходя мимо твоей комнаты, я слышал, как ты плачешь.

Тихо-тихо.

Я шёл в свою комнату и тоже плакал в подушку, а боль кромсала моё детское сердечко.

Кроме крёстной, нам никто не помогал.

Она делала всё то же самое – работала, экономила, кормила детей. Но умудрялась подкармливать ещё и нас с тобой. Ты всегда поднимала крик, мол, её дети голодают, а она всё несёт нам. Но после уговоров, тебе приходилось принять кулёчек с продуктами и снова расплакаться.

Слёзы текли по твоим щекам, а всхлипы глушились прижатой ко рту ладонью. Я слышал твои грудные стоны, и видел твои конвульсивные движения под стать всхлипам. Так протекали истерики. Так я ненавидел небо.

Я видел, как тяжело крёстной, как поменялся цвет её глаз, как шелушилась кожа на лице и трескались губы от нехватки витаминов.

Но как бы ей не было тяжело – она всегда улыбалась ради меня и делала вид, будто всё в порядке.

Я улыбался в ответ, а потом плакал в тридцать раз дольше, чем держалась моя улыбка.

Шли годы, я вырос, ходил в девятый класс. К этому времени уже все знали, что я ношу драную одежду и никогда ничего не покупаю на переменах. Кто-то рассказал всей параллели, что видел меня летом, когда я собирал бутылки. Все эти нападки проходили мимо моих ушей. Мама просила, чтобы я хорошо учился, и я выполнял её наставление.

В конце девятого класса началось плохое время.

Наступил период, когда у нас не было еды три дня.

Я крошил последние аскорбиновые таблетки в теплую воду, и давал пить матери, чтобы наполнить желудок хоть чем-то. Просил её как можно больше спать, чтобы постоянно не думать о еде. Я так хотел облегчить материны мучения, но был обессилен и лежал рядом.

На третий день голодовки, я принял и осознал ту мысль, что мы умрём.

В тот момент я пообещал себе, что больше никогда не допущу такого случая и буду делать всё возможное для того, чтобы моя любимая мама питалась нормально.

Я пообещал, однако ничего не мог сделать именно тогда – силы меня покинули и ноги не держали моё тело.

Нас спасла крёстная – вечером она принесла довольно-таки много еды, мы питались ею целую неделю.

После того, как крёстная ушла, я кормил маму теплым супом. Сначала три ложечки, через полчаса ещё три. Говорят, после голодовки нельзя есть сразу много, надо вот так по чуть-чуть. Это я увидел в каком-то фильме, правда и не знаю где – у нас не было телевизора.

Мои руки тряслись, но я старался не пролить ни капельки супа. Это было сложно – один его запах сводил меня с ума, я готов был захлебнуться прямо в тарелке, так сильно мне хотелось есть.

На следующий день я увидел твою улыбку. Я обнимал тебя после работы, целовал в щеку и говорил, что всё будет хорошо. Ты улыбалась, гладила меня по плечу, и я видел блеск в твоих глазах.  Он был полон жизни, энергии, лёгкости. Мы ужинали, а после читали друг другу отрывки из книг.

Блеск жил в твоих глазах ровно полторы недели – через столько закончилась еда крёстной и та, которую ты купила на почти последние деньги.

Мы снова потуже завязали пояса и питались, как казалось с непривычки, очень скупо.

Так прошёл месяц, и в нём были дни, когда мы ничего не ели.

Я начал медленно, но продуманно вынашивать план.

Школа закончилась и наступило лето – я был свободен и каждый вечер ходил на базар, внимательно следил за торговцами и покупателями.

Я поставил себе задачу найти самого богатого продавца, и ограбить его поздно вечером.

Спустя неделю я нашел самую богатую торговку – это была толстая бабка, которая ела много помидоров и швыряла шкурки от них прямо на асфальт.

 Вокруг нее было куча сумок с товарами, но не они служили для меня основанием вывода о её финансовом состоянии. Поводом служила толстая поясная сумка на её теле – в ней была куча денег, целая пачка, видимо торговка боялась хранить деньги дома и всегда носила их с собой.

Я следил, куда она идет после работы и узнал, где живёт.

Спустя две недели я практически полностью продумал своё нападение.

Единственной проблемой были два крепких мужика, которые ходили с бабулей после работы до дома, они несли её сумки и видимо, служили ей в качестве охраны. Мне было всего 15, но спасало лишь то, что я был их роста.

Шло время.

Я старался воровать на рынке, но был предельно осторожен, и украсть каких-нибудь продуктов выходило редко. Однажды мне отдали еду просто так, лишь заметив, каким взглядом я смотрел на свиную вырезку. Мне сказали, что мясо чуть подпортилось, но если съесть сегодня вечером, то всё будет в порядке.

Мы ели её ровно 4 дня, и я был очень благодарен тому доброму старичку на рынке.

Я думал, а время текло своим поспешным потоком, не желая пересыхать или приостановиться на несколько минут.

Опять наступили дни голодовки.

Мама стремительно худела. Лицо исхудало настолько, что были видны скулы. Я по-прежнему целовал их каждый день, каждый раз пытаясь не попасть на скулу, чтобы поцеловать в щёку, но всё чаще мне это не удавалось.

Через неделю маме урезали зарплату из-за нехватки средств в государственном бюджете.

По ночам я много думал на счёт нападения и смотрел на звёзды. Ещё столько же плакал и лёжа на полу молился Богу. Молился, но прекрасно знал, что он давно нас оставил, ведь все остальные семьи жили более-менее, а я каждый день переживал похоронную боль в своём сердце, и всё чаще засматривался на покупателей на рынке, прикидывая самые различные развития событий.

Прошла ещё неделя, маме стали платить ещё меньше, и теперь мы делили еду на два приёма в день – утром и в шесть вечера. Иногда мы ели только по утрам, но чуть больше, нежели обычно.

Через пару дней такой жизни, мать перестала говорить. Казалось взгляд её был намылен, и она ничего не видела перед собой. Я отдавал ей свою утреннюю порцию еды, а вечером, лежа рядом с ней, нашёптывал стихи Ахматовой, которые знал наизусть. Видел её чуть тронувшую уголки губ улыбку. То была улыбка не удовольствия, а счастья от того, что скоро мы все умрём и перестанем мучиться и биться с природой за своё существование.

Я понял, что дела совсем плохи, и чем скорее я совершу ограбление, тем быстрее вытащу свою маму из этого предсмертного омута. Я решил идти послезавтра, чтобы за завтрашний день всё подготовить и довести свои действия до автоматизма. Я прекрасно понимал, что у меня не будет второго шанса, и если меня поймают, то посадят в тюрьму. Я не мог этого допустить, я не мог оставить её совсем одну.

День подготовки прошёл незаметно и наступил вечер следующего дня. Я одел тёмный спортивный костюм, взял складной нож, оставшийся мне от деда, и вышел по направлению к рынку. Ещё я взял с собой бандитскую маску –  вырезал отверстия для глаз и рта из обычного куска ткани, а после сшил её по краям, чтобы она надевалась на голову, в которой на тот момент, не было ни шума, ни мыслей, лишь светлая пустота и ясность утреннего рассвета смешанная с моими сомнениями по поводу причинения боли другому человеку.

Но выбора у меня не было, я заберу эти деньги либо так, либо эдак. Это уже ей решать, стоит ли её жизнь каких-то денег?

Моя жизнь и жизнь моей матери, к примеру, стоит.

Я пришел на место, встал за ларьком, откуда обычно наблюдал за торговкой весь этот месяц. Уже темнело, время близилось к десяти вечера, она всё ещё сидела вокруг своих сумок и кажется задремала. Она ждала своих двух мужиков-разнорабочих и вероятно от усталости уснула. Увиденный вид её спящей, заставил мой мозг активизироваться и начать соображать. Ранее такого никогда не было, она всегда смотрела в оба, никогда не позволяла себе вот так расслабиться и склонив голову мирно сопеть. Я начал оглядываться по сторонам – рынок был практически пуст, за исключением нескольких человек на другом конце. Мои глаза смотрели на сумку и ремешок, который был закреплен у нее вокруг пояса. Я хаотично соображал, что же делать – в любой момент могли появится её охранники и застать меня либо врасплох, либо перегородив путь к отступлению – выход с базара тут всего один.

Ноги приняли решение раньше, чем я успел подумать. Достав и надев маску, я одной рукой поправлял её на отверстия для глаз, а другой достал из кармана нож и разложил его. Я шел стремительным шагом, ни секунды не думая. Подходил со спины, и старался на шуметь, чтобы она не проснулась раньше времени. Когда я оказался возле неё, на долю секунды я застопорился и решил было уже всё отменить, но снова мои действия опередили мысли. Как бешенный, я стал резать ремень сумочки, при этом я начал часто дышать и издавать какой-то рык. Я слишком долго ждал этого момента, и от этих денег зависит жизнь моей матери.

Торговка сразу же проснулась и вскочила. Она моментально поняла в чём дело, хоть я и находился у неё за спиной, и она не видела кто и что там делает. Со всей силы она старалась развернуться, резко поворачивая корпус из стороны в сторону, но я вцепился в эту сумку, словно акула в человеческую конечность, и никак не давал ей этого сделать. Я резал ремень, а она махала руками и пыталась отбиться от меня. После она начала кричать и звать милицию, и верещать что её грабят. Я не видел ничего вокруг, передо мной лишь был почти разрезанный ремешок и её красная кофта, которая пахла бензином и ещё чем-то. Когда ремень был разрезан, я силой дернул за один из его концов, чтобы вырвать сумку, но не тут-то было – торговка вцепилась в сумку мёртвой хваткой, не желая расставаться с деньгами. Осознавая, что время идет, и меня в любой момент могут задержать, я предупредил её:

– Отдай сумку! Или зарежу!

Она, шумно выдыхая воздух, прокряхтела:

– Ну попробуй, сопляк, но деньги всё равно не полу…

И тут она заорала от боли. Я всунул нож ей в район почек, всё это случилось как во сне, как-то слишком быстро и неосознанно. Острие вошло не очень глубоко, может где-то на три-четыре сантиметра. Я испугался, ведь не хотелось никого убивать, мне были нужны лишь её деньги и всё. Как только я почувствовал власть над сумкой, которая уже была в моих руках, я ринулся к воротам, чтобы убежать с рынка. Тут на меня выбежал один из её охранников, в руках у него тоже был нож, но намного меньше чем мой. Перегородив мне дорогу, он двинулся на меня, размахивая ножом перед собой, и приказывая отдать ему сумку с деньгами. Моё сердце билось как ненормальное, не успел я обернуться и посмотреть, что творится сзади, как ощутил белую вспышку боли на щеке. Он порезал мне лицо, и я рыкнув бросился на него, и тут же почувствовал острую боль в районе живота. В этот же момент я услышал и его крик, а потом увидел, что мой складень был практически полностью в нём, в его плоти. Вышло так, что мы пырнули друг друга в живот, только моё лезвие было длиннее чем его раза в три. Мужик схватился за рану и упал на землю, громко матерясь от боли и злости. Мне тоже было очень больно, но в тот момент я не слишком чувствовал это, я просто побежал со всех ног, спрятав сумку за пазуху мастерки. Забежав во двор, я затаился на минуту в темноте, чтобы перевести дух и снять тряпичную маску с лица. До дома мне оставалось около пятнадцати минут ходьбы, и я двинулся по заранее продуманному маршруту. Я плохо понимал то, что произошло и что я натворил. Сейчас я думал лишь о своей маме, и как мы теперь будем жить на эти деньги. На них можно жить где-то полгода, я уверен, может и больше.

Я шел, и кровь вытекала у меня из раны, но на лице моём сияла улыбка, ведь все наши проблемы решились, и больше не будет маминых слёз и наших голодовок, всё будет так, как было когда-то тогда, когда было хорошо, однако я такого не очень-то и помню, и думать о прошлом больше не хочу.

Я шел по запланированному маршруту и людей почти не было. Я старался не подавать виду, хотя идти мне становилось всё больнее и больнее, рана начала жечь, и я понимал, что теряю кровь, но главное было дойти домой, а там я решу все свои проблемы. В конце концов, маме сейчас намного хуже, нежели мне, и я сделаю всё, чтобы облегчить её муки.

Когда я зашёл в свой подъезд, я остановился между этажами, достал из-за пазухи сумку и открыл её. Внутри была целая куча денег, около двадцати или тридцати маминых прежних зарплат. На эти деньги можно прожить больше года. Я светился счастьем, и поспешил верх по лестницу, чтобы обрадовать маму.

Остановившись перед самой дверью в квартиру, я достал ключи и запустил руку в сумку и сжал в кулаке кипу купюр, чтобы произвести на маму эффект. Якобы зайти, а у меня в руке больше трех её зарплат, и сделать эффект неожиданности, сделать так, чтобы она начала плакать не от горя, а от счастья.

Я открыл дверь.

Боковым зрением, я увидел, что ты стоишь в коридоре и поэтому опустил голову вниз, нарочно не смотря на тебя. Хотел сделать сюрприз, хотел, чтобы ты спросила: «А что это у тебя в руке?».

Я повернул голову и закрыл входную дверь, затем повернулся обратно, по-прежнему смотря в пол и улыбаясь во весь рот.

Ты стояла и молчала, вероятно не увидела, что у меня в кулаке сжаты деньги.

Я вытянул руку вперед и разжал кулак ладонью вверх.

Ты по-прежнему молчала.

Я сдался и поднял голову, чтобы взглянуть на тебя и спросить – может ты не рада нашему спасению.

Деньги бесшумно упали на пол.

Я увидел, что ты повесилась.

25.12.2014

Соловьёв Н.Н.