Текст книги "Прогулки по радуге"
Автор книги: Ника Муратова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 11
Родители остались довольны видом Эрики после ее выписки из больницы и были очень благодарны доктору Чану за такую перемену в их дочери. Но тот не торопился с выводами и порекомендовал им наблюдать за Эрикой, но не сильно навязывать ей свои советы.
– Вам необходимо дать ей побыть одной и самой решить, что делать со своей жизнью, – сказал он им при выписке. – Она сейчас находится на распутье, и от того, куда она решит направиться, зависит очень многое в ее жизни. Если не хотите потерять ее, единственное, что вы можете сейчас сделать, – это не мешать ей. Все образуется само собой, вот увидите.
Луиза Иннокентьевна не стала вникать в странные слова доктора Чана, ей было довольно того, что Эрика возвращалась к жизни. Взгляд ее уже не был таким пустым, и она стала реагировать на внешний мир. Не так, как раньше, но все же… Она снова вышла на работу, но не особо распространялась о своих делах, казалось, она вынашивала в голове какой-то план, но пока не хотела им делиться. Она часто уходила на какие-то встречи, подготавливала различные документы, переводы, выписывала новейшие медицинские книги, было похоже на то, что она устраивается на новую работу или новые курсы. Родители не терзали ее вопросами, радуясь, что она нашла для себя что-то интересное, что кроме горестных мыслей наконец-то занимает ее голову. В конце концов она позвонила им и пригласила зайти к ней вечером на ужин, предупредив, что заодно она хотела бы поделиться с ними своими планами.
К ужину она накрыла стол, как для торжественного события, и родители недоуменно переглядывались, гадая, что же такое она хочет им сообщить.
– У тебя какой-то праздник, Эрика? – спросила мама, помогая ей расставлять бокалы.
– Можно сказать и так, – уклончиво ответила Эрика, – но давайте сначала поужинаем, а потом поговорим об этом, хорошо?
За ужином она много и возбужденно говорила, выпив немало вина, глаза ее блестели, казалось, она вся во власти какой-то идеи, которая захватила ее целиком и держит в состоянии лихорадочного возбуждения. Родители давно не видели ее такой, и к их недоумению присоединился страх. Зная свою дочь, они могли заранее предположить, что эта встреча не совсем обычна, раз Эрика в таком состоянии. Эрику вообще редко что захватывало целиком, до последнего времени она жила, как это называется – «по верхам», не утруждая себя углублением в проблемы, а тем более не отдаваясь во власть зажигающих идей. Нельзя сказать, что Эрика не была страстной или рисковой по натуре, но просто то, что могло потенциально усложнить жизнь, проходило обычно ее стараниями мимо нее. Сейчас же было очевидно, что Эрика не в себе, что ее мысли захвачены чем-то посторонним, необычным, таким, что могло вызвать неодобрение родителей, иначе бы она так не нервничала и не оттягивала сообщение новости.
После ужина они расположились в гостиной, с нетерпением наблюдая за тем, как Эрика раскладывает на журнальном столике какие-то проспекты с видами тропиков.
– Ты собираешься в круиз? Решила попутешествовать и отдохнуть? Какая замечательная идея! – воскликнула мама, взглянув на мужа, как бы ища у него поддержки своим словам. Он, однако, покачал головой, внимательно разглядывая разложенные бумаги. Казалось, до него начинало доходить то, что собиралась сообщить им их дочь, и это отнюдь не радовало его. Разложив бумаги, Эрика уселась в глубоком кресле, скрестив ноги, и глубоко вздохнула, как бы набираясь решительности начать разговор. Осушив свой бокал вина, она наконец решилась.
– Вы знаете, что последние месяцы были не самыми легкими в моей жизни, – начала она, – и вы знаете также, каких трудов мне стоило пробиться через это, чтобы понять, чего я хочу от своей жизни. Я сделала, к сожалению, слишком мало хорошего за свои прожитые годы и умудрилась испортить жизнь самому дорогому для меня человеку. – Эрика прерывисто вздохнула и жестом остановила маму, которая собиралась что-то возразить. – Более того, мой эгоизм стал причиной его смерти.
– Но, Эрика, ты не можешь это утверждать, это лишь твои домыслы, ничем не доказанные, – не выдержала Луиза Иннокентьевна.
– Мне не нужны ничьи доказательства, мама, мне достаточно своей совести, которая наконец заставила меня взглянуть на вещи трезво и объективно. Так вот, – продолжала она глухим голосом, – я долго думала, что ничем и никогда не смогу искупить свою вину и исправить совершенные мною ошибки, но в конце концов я поняла, что это не так. Есть кое-что в этой жизни, что я могу еще сделать, чтобы продолжать жить дальше спокойно. И я собираюсь воспользоваться этим шансом. И самое главное, что это подсказал мне Макс.
Родители смотрели на нее так, как будто боялись, что у нее опять начинается то близкое к безумию состояние, из которого она вроде бы недавно вышла.
– Вы помните, я думаю, что перед… перед тем, как его не стало, он загорелся одной идеей, тогда показавшейся нам всем безумной и безрассудной, – продолжала Эрика. – А ведь просто-напросто узость нашего мышления и черствость сердца не давали нам понять весь смысл того, к чему так стремился Макс. Он просто хотел реально помочь тем людям, которые в этом так остро нуждались.
– Постой, постой, ты говоришь про ту затею с поездкой в какую-то горячую точку? – Мама тревожно смотрела то на Эрику, то на мужа, который не задавал вопросов, а лишь только хмуро качал головой, боясь услышать то, о чем он догадывался.
– Да, именно про это. И так как он не… не успел осуществить эту идею, – слова о Максе все еще давались Эрике с трудом, – я решила, что я смогу подхватить ее и реализовать. У меня тоже есть медицинское образование, хоть и не такой практический опыт, как был у него, но все же я кое-что еще помню, да и книги помогут мне не потеряться. Я связалась с нужными людьми в той самой организации, «Милосердие», о которой говорил Макс, им еще нужны врачи-волонтеры для Бугенвиля, так что… так что это именно то, что я собиралась вам сообщить сегодня. Вот, – облегченно выдохнула Эрика, радуясь, что смогла все это произнести.
Какое-то время родители оцепенело молчали, подсознательно надеясь на то, что через мгновение Эрика улыбнется и скажет, что все это лишь неудачная шутка. Этого не произошло, и тогда до них стал доходить смысл сказанного. Луиза Иннокентьевна до боли прикусила себе палец, сдерживая готовые вот-вот брызнуть слезы.
– Я бы мог сказать тебе сейчас тысячу слов и привести тысячу доводов против этой безумной затеи, но боюсь, что уже поздно, ты просто не услышишь меня, – печально сказал отец. – Твое извечное упрямство, похоже, и тут играет с тобой в непонятные игры.
– Да ты что! Ты так спокойно говоришь ей, что не будешь ее отговаривать? – Луиза Иннокентьевна не верила своим ушам. Она просто не могла поверить в такую реакцию своего всегда рационального мужа. – Ты собираешься отпустить свою дочь на край света, чтобы она там продолжала сходить с ума? Да она не понимает, что говорит, она еще не пришла в себя, ее обратно в больницу надо, вот что надо сделать. – Мама даже не обращалась к Эрике, как будто она была не в состоянии принимать участие в дискуссии. Это было словно продолжением всего того безумия, в которое их семья погрузилась несколько месяцев назад. Беда не приходит одна, говорят люди, и это как нельзя острее почувствовали они на собственном опыте. Одно за другим печальные события и известия подтачивали их всегда такую спокойную и благополучную жизнь. И вот, когда появилась надежда, что все позади, что Эрика пришла в себя и все встанет на свои места, на них сваливается новый удар. И ее муж собирается сложить руки и стоять в стороне, не пытаясь ничем помешать этому кошмару.
– Я не согласен с тобой, дорогая, потому что я понимаю, как и почему она пришла к этой идее, но это не значит, что я согласен с Эрикой. Я совершенно не одобряю ее затеи, хотя бы потому, что она сама не осознает, что это такое – тропический остров без признаков цивилизации, да еще и с гражданской войной, но я не в силах ее остановить. Так же, как и ты. – Лицо Евгения Анатольевича вдруг осунулось, и он не поднимал глаз, избегая встретиться взглядом как с дочерью, так и с женой. Говорят, все семьи счастливы одинаково и несчастливы по-своему. Их семье, в частности ему самому, всегда все завидовали. Завидовали его положению, успехам в бизнесе, взаимопониманию с женой, их красавице и умнице дочери, стабильности в их семье. Стабильность – это был тот самый кит, на котором строил все свое настоящее и будущее Евгений Анатольевич. На этом зиждилась его уверенность в своей жизни, и он делал все для ее укрепления. Но разве мог он предсказать такой поворот судьбы? Сделав, казалось бы, все для счастья своего ребенка, он не учел, что смерть не подчиняется людским законам. Что, придя в их дом, она поставит все с ног на голову. Что он окажется в таком положении, когда понимаешь, что теряешь собственную дочь, отрываешь ее от своего сердца и отпускаешь в свободное плавание, не зная, когда сможешь увидится вновь.
– Мама, отец прав, вы не сможете меня остановить. Я уже оформила все документы, визы, сделала нужные прививки, билеты у меня на руках, так что у меня есть пара недель на сборы и все, поддерживаете вы меня или нет, но это уже не просто моя бредовая идея, а реальность.
– Да ты что, не можешь подключить своих людей, чтобы они остановили ее выезд из страны? Это же проще простого, и никакие визы и билеты не помогут! – Губы у мамы дрожали, она была на грани истерики. Переживания за дочь в течение последних месяцев и так накопились у нее на сердце в виде огромного нарыва, но это решение Эрики было последней каплей, и она была больше не в силах сдерживать свои эмоции.
– И чего мы этим добьемся, дорогая? Разве что получим ненавидящую нас дочь, да еще и, возможно, с новым нервным срывом.
– Мама, не плачь, не надо, постарайся меня понять, – пыталась успокоить ее Эрика, вспоминая, как точно так же взывал к ее пониманию Макс, так и не добившись его. «Как все повторяется, – подумала она, – как наши ошибки возвращаются к нам бумерангом! Если бы знать все это наперед!»
Идея уехать в Бугенвиль пришла к ней вскоре после ее выписки из больницы, когда она решила навести порядок в своем доме и наткнулась на эти бумаги, оставшиеся после Макса. Это решение показалось ей настолько верным и простым, что она удивилась, как это она не подумала об этом раньше. Ей виделось, что это и есть тот самый выход, который подсказывал ей доктор Чан и о котором говорил ей Макс в ее снах. Она нашла Глеба, собрала нужные документы и была уже готова ехать. Она вдруг явственно прочувствовала все те ощущения, которые овладели Максом в то время, и ей стало вдвойне больно, оттого что она не могла услышать и понять его тогда – тогда, когда это было ему так необходимо.
– Я просто должна это сделать, понимаете? – продолжала она убеждать родителей. – Иначе я так и не найду смысл своей жизни, а зачем мне жить, не имея его? Не понимая, для чего я живу? Может, я и совершаю ошибку, но это будет моя ошибка, мой опыт, я должна пройти через это, чтобы определиться, что мне делать дальше. Я хочу пройти через то, к чему так стремился Макс, хочу до конца понять, что это такое – отдавать себя людям без остатка, помогая им! Это так долго отсутствовало в моей жизни, что мне придется наверстывать это семимильными шагами. – Глаза Эрики стали влажными при виде маминых слез и отцовского побледневшего и постаревшего лица. Она нахмурилась и крепче сжала губы, чтобы сдержаться и не расплакаться. Но она действительно искренне верила в то, что говорила, она чувствовала в этот момент, что никак не сможет поступить иначе, даже если у нее не находилось достаточно аргументов в пользу своего решения. Это было на уровне ощущений, которые не поддавались логическому обоснованию.
– А если тебя там убьют, если ты заболеешь чем-нибудь ужасным, что тогда, ради чего тогда будут все твои жертвы? – Луиза Иннокентьевна пыталась еще найти доводы остановить ее, все еще предполагая, что ее дочь просто не до конца понимает, на что идет. – Кто их оценит? Что, кроме горя, это принесет нам?
– Ну, мам, не рисуй такие мрачные картины, сколько людей там уже работают, и все нормально, а от тропических болезней я прививки получила. Так что все будет хорошо, – произнесла Эрика, думая при этом, что риск, конечно, все же есть, но тут уж все в руках судьбы. – А насчет того, кто это оценит… Я иду на этот шаг не ради оценки других, а ради помощи другим, ради самой себя и ради Макса. Так что, если ты имеешь в виду оценку наших знакомых здесь, то меня это нисколько не волнует.
– Это я во всем виновата, – вдруг горестно произнесла мама, – если бы я не поддалась изначально твоей глупой идее выйти замуж за этого мальчика, который совершенно не подходил тебе, если бы я предотвратила этот бред с самого начала, все бы обернулось по-другому. Уж лучше бы ты вообще не выходила замуж, чем в итоге мы пришли к такому безумию! Если бы не твой муж, ничего бы такого и не случилось!
Мама уже не сдерживалась и открыто плакала. То, что она говорила, ныло у нее в душе уже давно, с того времени, как она стала замечать, как теряет дочь, как та неумолимо отдаляется от нее.
– Мама, что такое говоришь! Как ты можешь! – Эрика казалась совершенно отчаявшейся. – Ведь это Макс, Макс, а не я, пострадал в итоге от всего этого, это он умер из-за меня, а не я! И если бы не он, я так бы и прожигала свою жизнь совершенно бессмысленным образом, бросая на ветер свои дни. Тогда бы ты была счастлива? Да? Это бы успокоило тебя?
Луиза Иннокентьевна покачала головой, закрыв лицо руками. У нее не осталось никаких доводов. Ее дочь не хотела слушать их слова, она приняла решение и не собиралась его менять.
Родители еще долго сидели в тот вечер у Эрики, узнавая все подробности ее планируемой работы и места, куда она собиралась. Информация была, конечно, не обнадеживающей. Остров находился очень далеко, и похоже было, что жизнь там будет тяжелая, несмотря на то что членам организации обычно пытались создать более или менее терпимые условия. Они никак не могли смириться с мыслью, что их родная дочь, их Эрика, которую они растили для самого лучшего в этом мире, окажется в таких ужасных условиях, на краю света, они никак не могли понять, за что им столько переживаний в жизни, за что им столько неприятностей свалилось на голову за такой короткий срок. «Беда не приходит одна», – в который раз думала мама, утирая уголки глаз.
Позже, вечером, на своем балконе они долго сидели, взяв друг друга за руки, и молчали, не зная, что сказать в такой ситуации. Они привыкли управлять всем в своей жизни, но тут они не могли ничего сделать, не рискуя потерять дочь.
– Может, нам стоит гордиться своей дочерью, – наконец тяжело произнес Евгений Анатольевич. – Не в каждой семье дети стремятся сделать добро затерявшейся среди океана горстке людей, потерявших надежду на помощь. Может, нам стоит гордиться тем, что она решила именно так поменять свою жизнь, а не по-другому?
– Не знаю, не знаю… Тяжело смириться с тем, что моя ласточка, моя взлелеянная доченька окажется там… там, в этом ужасном месте, где нас не будет рядом, чтобы помочь в случае надобности, ведь ей будет безумно тяжело. Как она справится с этим? Я не представляю, просто не представляю себе этого. – Луиза Иннокентьевна покачала головой, и морщинки вокруг ее глаз казались глубже, чем обычно.
– Может, пришла пора ей повзрослеть? Просто она выбрала такой путь, а не другой, мы не можем влиять на ее судьбу на протяжении всей ее жизни, как бы нам этого ни хотелось, дорогая. Она уже далеко не маленькая девочка, какой она была и всегда будет в наших глазах. Мы поставили ее на ноги, мы сделали все, что было в наших силах, а теперь нам только остается смотреть, как она идет, пусть спотыкается, падает, но опять встает и продолжает свой путь. Мы можем только пожелать ей удачи. Возможно, нам надо было это сделать много раньше, и тогда она бы избежала стольких ошибок… Возможно…
Они посмотрели друг другу в глаза, понимая, что столкнулись с извечной борьбой разума и чувств, а родительские чувства, как известно, намного сильнее разума, и потому им было так тяжело принять реальность и осознать, что их дочь внезапно и безвозвратно повзрослела.
Часть вторая
Глава 1
– Доктор, сюда, пожалуйста, быстрее садитесь в машину, пока ваши чемоданы не привлекли внимание местной шпаны, – прокричал местный паренек с кожей цвета черного эбенового дерева. Только белки глаз да зубы блестели на его лице, а все остальное для непривычного взгляда европейца сливалось в одно лоснящееся от жары и влаги полотно. Эрика только что прибыла в Араву, центральный город в Бугенвиле, наиболее подвергшийся разрушению. Она проделала огромный путь и страшно устала. Три дня перелетов, непривычная жара и влажный климат только усугубляли ее усталость, поэтому реакция у нее было несколько заторможенной, и она никак не могла сориентироваться, что ей делать. Паренек встретил ее с табличкой в руках, на которой было написано «Доктор Эрика». Эрика усмехнулась про себя, но она была уже в курсе, что ее фамилия слишком сложна для местного населения и что они заранее окрестили ее «доктор Эрика». Перед вылетом сюда она остановилась в Порту-Морсби, столице Папуа – Новой Гвинеи, государства, в которое до сих пор официально входил Бугенвиль.
Порт-Морсби, смесь высоток в центре города и домах на сваях, стоящих как на воде, так и на холмах, встретил ее дружелюбно. По дороге из аэропорта она все удивлялась пейзажу: ожидала буйную тропическую растительность, а вместо этого видела редко высаженные пальмы вдоль немногочисленных дорог и траву на холмах. Однако когда ее вывезли в центр города, на побережье Кораллового моря, пейзаж сменился. Город расположился в лазурной бухте с белым песчаным пляжем, виднелись лодки на море, в порту, в огороженной заводи яхт-клуба. Вдоль дороги развесили ветви манговые деревья, буквально усыпанные плодами, кустарники с ало-розовыми цветами. Вообще цветы росли повсюду – на кустарниках, на деревьях, среди травы, везде, куда ни посмотри. И если бы не ужасающая грязь на улицах и пляжах, то город можно бы было признать красивым, но городской пейзаж, из которого местные жители решили взять не самое лучшее, отвлекал от красоты природы и заставлял задуматься о разрушительной силе бедности.
В гостинице ее встретил представитель «Милосердия», который снабдил ее необходимой информацией об их программе, о ситуации на острове и о том, какие правила следовало соблюдать Эрике, чтобы избежать, по возможности, различных неприятностей. Главным правилом было соблюдение нейтралитета, то есть исключалось проявление симпатии той или иной стороне воюющих. Кроме того, было дано множество инструкций, как избегать тропических болезней, обеспечивать себе элементарную гигиену, и, чем больше слушала его Эрика, тем больше она понимала, что о понятиях комфорта, к которым она привыкла в той, как она теперь говорила, жизни, придется забыть, так как здешние условия были совершенно другими и к ним ей еще надо было привыкнуть.
Ее привезли сначала в Буку, город неподалеку от Аравы, где было более спокойно, на маленьком, старом самолете, который трещал и скрипел во время полета, и Эрике все казалось, что он вот-вот развалится, однако, судя по спокойствию остальных пассажиров, это было обычным делом и никого нисколечко не беспокоило. В самолете, до отказа забитом людьми и их вещами, так что даже в проходе один на другом были свалены огромные тюки, пассажиры испытывали нестерпимую духоту и жару. Эрике все казалось, что ее сердце не выдержит такой жары, и она была безумно рада, когда они наконец приземлились. Из Буки ее отвезли в Араву на вертолете. Она никогда до этого не летала на вертолетах и ужасно боялась, однако это оказалось не так страшно, и было даже интересно смотреть сверху на непривычный пейзаж тропических островов, не считая ужасающего зрелища обгорелых зданий, лежащих угольно-черными островками на территории всего города. Паренек Джо, который ее встретил, запихнул ее чемоданы, набитые большей частью книгами, лекарствами и словарями, все приговаривая, что им стоит поторопиться, пока они не стали добычей желающих поживиться.
– А что, у вас так много воруют? – спросила Эрика по дороге.
– Ох, доктор, раньше был порядок везде, но с этой войной, сами знаете, всем на порядок наплевать, одни воюют, а другие на этом стараются наживиться. – Эбеновый паренек многозначительно вздохнул, причмокнув ярко-красными губами. Такие губы (и такого же цвета зубы!) она уже видела у других местных жителей и поначалу все не могла понять, отчего это. Это, да еще и красные плевки на всех дорогах, которые она принимала за кровь, привели ее в ужас, наводя на мысль о повсеместном туберкулезе. Оказалось, что это всего лишь местный заменитель курева, только его жуют – орех бетель, или «буаи», как некоторые его называли, смешанный с горчицей и мелом, дающий в итоге ярко-красный цвет губам, зубам и слюне и оказывающий легкое наркотическое действие. Жевали его все без исключения: мужчины, женщины и молодежь, в любое время суток, и даже находясь на работе, и она уже не удивлялась этому. «Да, – в который раз подумала она, преодолевая отвращение при виде красных плевков, – ко многому здесь еще придется привыкать».
По разрушенной, а потому сильно ухабистой дороге ее привезли в лагерь, который офис «Милосердия» обустроил для своих работников. В общем-то это был даже не лагерь, а хорошо огороженная территория, где ютились близко друг к другу деревянные домики на сваях, в которых и размещались сотрудники. Место было выбрано из-за близости к госпиталю, который расположился в здании бывшей школы, так как настоящий госпиталь был сожжен сепаратистами, как и многое другое на острове.
– Ну здравствуй, Эрика. – К ней подошел невысокий худощавый мужчина в очках, одетый так же, как и все в компаунде, в длинные холщовые брюки, ботинки на толстой подошве и рубашку с длинными рукавами. – Меня зовут Фил, я возглавляю здесь команду медиков и очень рад нашему пополнению. Добро пожаловать в Бугенвиль и в наш госпиталь!
Эрика кивнула и пожала его руку, все еще с любопытством оглядываясь по сторонам.
– А вот здесь ты будешь жить. Джо перенесет твои чемоданы, и можешь располагаться. – Фил остановился около одного из домиков, открывая дверь и жестом приглашая Эрику войти. – Комфорт не бог весть какой, но базовые условия есть, туалет, душ, газовая плитка, сетки на окнах…
– Даже душ и газовая плитка? – удивилась Эрика. Она представляла себе все гораздо хуже.
– Ну газ мы привозим в баллонах, так что экономим, как можем, чтобы не закончить его до завоза следующей партии, а душ подключен к баку с водой, который нагревается от солнечной энергии, так что по утрам вода холодная, но не ледяная, а к обеду уже совсем ничего. Правда, когда период дождей, с нагревом дела обстоят похуже, но все равно стоит жара, так что не замерзнешь, это я тебе обещаю, – засмеялся Фил.
– Это вы сами тут все понастроили? – продолжала оглядываться Эрика.
– Кое-что мы, но в основном это все уже было в таком виде, когда мы приехали. Здесь было что-то вроде интерната для школьников и учителей. Город-то ведь был центром рудниковой промышленности, здесь находилось много рабочих и австралийских консультантов, они так отстроили город, что он, по рассказам, был просто райским уголком, особенно в сочетании с природой – это сказка! Но, видимо, переборщили с рудниками. То ли землю не поделили с местными племенами, то ли прибыль, то ли дело в экологии, сейчас уже трудно сказать, почему началось восстание за независимость. Итог, к сожалению, один: практически все сожжено, город разрушен, люди лишились всякой поддержки правительства, ни тебе продовольственных поставок, ни медикаментов, ничего, только бойня и разрушение. Уже погибло несколько тысяч людей, сколько погибнет еще, даже трудно предположить. А ведь этот остров называли «раем на земле», а теперь его называют «островом печали». Такая вот разница. – Фил погрустнел, было видно, что он принимает все это очень близко к сердцу. – Ну да что я тут рассказываю, сама все увидишь и разберешься. Наше дело лечить людей, кто бы они ни были, правильно?
Эрика кивнула, для нее еще было не совсем привычно разговаривать на английском, хотя заложенные спецшколой знания совсем не забылись. Но произношение людей, с которыми она встречалась, а особенно местных жителей, сильно отличалось от того, к чему привыкло ее ухо в родной школе и у репетитора.
– Значит, так, ты пока располагайся, освежись, а я зайду через час, и пойдем посмотрим госпиталь и все остальное. И смотри не снимай сетки с окон, а то комаров здесь столько, что никакие противокомаринные средства не спасут!
Эрика поднялась в дом, разглядывая темные душные комнаты, в спальне был вентилятор, которым нельзя было пользоваться из-за экономии электроэнергии, поэтому там было так же, как и в остальных комнатах, жарко и душно, как и снаружи, и даже хуже благодаря плотным сеткам на всех окнах. Устройство дома было максимально простым: кое-какая посуда на кухонном столе, плитка, деревянный стол с такими же самодельными стульями, огороженная душевая кабинка и неизвестно откуда взявшийся незатейливый пейзаж на стене, оставленный, видимо, предыдущими жильцами. На стенах виднелись следы от раздавленных насекомых, пахло сыростью, а внутри шкафов – плесенью. «Надо бы почаще проветривать», – подумала Эрика, по-хозяйски изучая скудное содержимое шкафов. Кто-то заботливо оставил на кухне несколько бутылок с минеральной водой и банки с мясными консервами. На столе ярким пятном выделялась корзина с фруктами. Эрика с любопытством заглянула в нее – манго, бананы, киви, все гигантских размеров и благоухающие характерным терпким ароматом. Она взяла манго, улыбнувшись мысли, что на родине это считается экзотическим фруктом, а здесь, скорее всего, это самый дешевый продукт, растущий на деревьях вдоль дорог сам по себе. Ей говорили, что Бугенвиль считается островом самых огромных фруктов в тихоокеанском регионе, и, глядя на корзину, в это легко можно было поверить.
Разложив свои вещи и приняв теплый душ, который на самом деле был слабой струйкой воды, Эрика переоделась в легкие джинсы и рубашку, повязав на голову платок, чтобы убрать мешавшие ей волосы. От жары они слипались маленькими завиточками на лбу, и ей приходилось постоянно убирать их. До прихода Фила оставалось еще немного времени, и она присела на открытом балконе, разглядывая территорию лагеря и людей, снующих туда-сюда, перетаскивая какие-то ящики с пометкой «Милосердие», баллоны с питьевой водой и что-то еще, чего она не могла разглядеть. Эрика откинулась на спинку плетеного кресла, затянувшись сигаретой. Она никогда не была заядлой курильщицей, разве что иногда покуривала за компанию с подругами на вечеринках, но никогда это по-настоящему не было ее привычкой. Она вспомнила о сигаретах после смерти Макса, тогда она сидела подолгу наедине со своими мыслями, и, чтобы хоть как-то притупить их горечь и остроту, она начала курить, помногу, не замечая, как пустеют пачка за пачкой, не замечая, как это превращается в зависимость. Макс тоже много курил… Макс… Она закрыла глаза, медленно выдыхая дым. «Вот я и здесь, любимый, – тихо прошептала она, – здесь, на острове печали. Ты так и не успел попасть сюда, зато это сделала я. Я сделал шажочек к воплощению твоей мечты. Мне трудно. Я не знаю, что и как будет дальше, справлюсь ли я, выдержу ли я, найду ли я здесь то, что ищу… Но первый шаг я сделала… И я прошу тебя дать мне силы пройти этот путь до конца».
– Ты кто?
Вопрос прозвучал откуда-то снизу, и Эрика сначала не поняла, кто это, вздрогнув от неожиданности. Потом из-за дерева высунулась голова маленькой чернокожей девочки лет трех-четырех, опрятно одетой, с аккуратно заплетенными косичками. Лицом она была больше похожа на африканский тип, чем на меланезийцев, населяющих Бугенвиль, и, значит, вряд ли была ребенком кого-то из местного персонала.
– Ты кто? – повторила девочка свой вопрос, уставившись на нее с нескрываемым любопытством.
– Я – Эрика, а ты кто?
– Я – Рабдина. Ты откуда приехала?
– Из очень далекой страны, – улыбнулась Эрика. Наверное, дочка кого-нибудь из сотрудников, хотя странно видеть в таком месте детское лицо. – Ты, боюсь, о такой стране и не слышала.
– Ты летела на самолете?
– Да, очень долго летела, над океаном.
– Я тоже летала на самолетах, – гордо сообщила девчушка, расплывшись в ослепительно белозубой улыбке. – Много летала. Я все знаю про самолеты, вот так-то! Я тебе принесу банан! Хочешь?
– Постой, у меня есть бананы, лучше давай я дам тебе конфет! – Эрика поманила ее к себе наверх. Рабдина не замедлила подняться, остановившись в дверях, с любопытством оглядывая чемоданы Эрики, все еще стоявшие в комнате. Эрика вытащила из сумки прихваченный в аэропорту шоколад. – Держи!
– Спасибо. А у тебя еще много есть?
– Много, не волнуйся, я его тоже люблю. Заходи в гости, будем вместе лопать шоколад.
– Зайду! – Девочка так же стремительно убежала, как и появилась.
Пока Эрика смотрела ей вслед, к дому подкатила машина Фила, и она сделала последнюю затяжку, докуривая свою сигарету.
– Эрика, ты готова? – Голова Фила высунулась из окна машины. – Я тебя жду внизу!
– Иду, уже спускаюсь. – Она быстро затушила сигарету и спустилась вниз.
– Закрывай двери, тебе придется быть все время начеку, даже на территории лагеря, – предупредительно сказал Фил. – Мы дадим тебе рацию, настроенную на наш канал, ты будешь носить ее с собой постоянно, таким образом будешь в курсе всех наших переговоров, сможешь услышать, если что срочное, или запросить помощь, если понадобится. Не удивляйся, – сказал он в ответ на ее вскинутые брови, – мы здесь в военных условиях, перестрелка может начаться в любом месте в любую минуту. И хоть они вроде бы уже оставили Араву и переместили бои глубже в горы, все равно иногда случается пальба.
– А откуда же тогда столько пациентов в госпитале, если бои не здесь?
– Мы ведь не только на раненых работаем, здесь осталась большая часть населения, включая женщин, детей, стариков, которые тоже нуждаются в помощи, как и любые люди, они болеют, рожают, рождаются, умирают, и здесь нет никого, кроме нас, кто бы мог оказать им квалифицированную медицинскую помощь. Сюда привозят больных со всего острова, так как больше госпиталей нет. Строится еще один в Буке, куда они хотят переместить столицу, там вроде бы не так все разрушено, но он еще не начал работу, так что все пока ложится на наши плечи. Не хочу пугать, но легко не будет. – Фил пытливо взглянул в глаза Эрике. Он уже был свидетелем того, как некоторые врачи не выдерживали и уезжали, не доработав до конца контракта, а эта девушка не выглядела слишком крепкой и закаленной, чтобы ожидать от нее чего-то другого. Правда, было в ее взгляде что-то граничащее между упорством и отчаянием, и это заставляло его думать, что они сработаются.
