Текст книги "На задворках чужого разума"

Автор книги: Ника Митина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Не только к процессу манипулирования людьми, но и к себе. Я захотел разобраться в том, что отличало меня от остальных. Но не потому что я желал быть на них похожим, ни в коем случае. Как раз наоборот – я должен был стать абсолютно неуязвимым, самым сильным, самым умным.

Самое смешное, что никто и не подозревал, какого демона они вводят в свое окружение. Меня считали чуть ли не идеальным. Хотя, конечно, так на самом деле и есть, но ведь обычные люди не могут в полной мере оценить того, кто над ними возвышается.

Так вот, вернемся к моим пристрастиям. Я начал искать новую жертву. И вышло это довольно легко. Происшествие с первым экземпляром случилось как раз в последний год обучения в школе. Я уехал поступать в столицу, это было разумным и правильным, с какой стороны ни посмотри. Простаки из моего окружения подбадривали меня и одобрительно кивали головой – мол, молодец, не стоит себя хоронить вслед за глупой девочкой с нестабильной психикой.

Не скажу, что поступление было легким, но заявляю откровенно: у меня выдающийся интеллект и хорошая память, с учебой особых трудностей никогда не было, и я поступил. Мне дали место в общежитии, и – о, да! – там-то я и встретил новую жертву. Нас поселили в комнаты по три человека, и с одним из соседей я сдружился. Точнее, это он так думал.

Я всегда общаюсь с людьми максимально вежливо и корректно, а потому многие считают меня доброжелательным и даже дружелюбным. На деле это просто личина, маска. Поначалу я просто думал вести себя сдержанно, так как кто знает, какие знакомства и когда могут понадобиться. Но в процессе общения с моим новым – для краткости все-таки буду называть его другом – я понял, что он отличный кандидат на роль жертвы.

Он был мятущийся, вечно во всем сомневающийся, погрязший в страхах и тревогах нюня и нытик. Ужасы, через которые когда-то прошли члены его семьи, впитались в него с молоком матери. История вообще-то интересная: он был из семьи диссидентов, которых впоследствии реабилитировали, но близкие этих людей знали, почем фунт лиха. Он, разумеется, появился на свет уже позже, когда гайки не были закручены так плотно, но в его окружении царили параноидальные нравы полного недоверия всему и вся. И, развиваясь в такой атмосфере, юноша вырос пугливым, нервным – в общем, с покалеченной с детства психикой и в ожидании появления неких мифических врагов.

По складу личности он подходил просто идеально. Но в этот раз я решил сильно не спешить. В первый раз все получилось как-то спешно, но то была лишь проба пера. Я даже не успел насладиться своим величием, провести тонкую и изящную игру. Но в этот раз я планировал сделать по-другому. Итак, я снова вышел на свою молчаливую охоту.

Врач

Я смотрел на пациентку, которую в рамках благотворительной программы привела ее мать. Та поначалу хотела остаться в кабинете, но я попросил ее выйти. Мы договорились, что она будет сопровождать девушку на приемы, и если появится такая необходимость, я приглашу ее поучаствовать в сеансе. Сейчас же я хотел поговорить с самой страждущей, тем более, ее мать в общих чертах объяснила мне суть дела, и я уже примерно предполагал, что именно передо мной.

Девушка выглядела рассеянно. Она была такой же некрасивой, неухоженной и невзрачной, как и ее мать, разница между ними была лишь в возрасте. Пациента смотрела какими-то бесцветными и блеклыми глазами в мою сторону, но абсолютно сквозь меня. На вопросы отвечала несколько заторможено, и казалось, ее не интересует вовсе, что происходит вокруг, зачем она здесь, почему ее о чем-то спрашивают: она была вся в себе. Но отвечала послушно.

– Ваша мама говорила мне, что в последнее время у вас проблемы с памятью. Не могли бы вы описать ваши ощущения на этот счет – как проявляются провалы, когда возникают, как вы осознаете, что забыли о чем-то, что чувствуете в этот момент?

– Да, такое стало часто. Я что-то сделаю, а потом оказывается – надо не так, – безмятежно ответила она.

– Например? – мягко уточнил я.

– Забыла, как варить суп. Что класть и когда. Такая гадость вышла, – без особых эмоций сообщила пациентка.

– Вас это обеспокоило?

– Сначала да. Но потом они мне все объяснили, – все так же медленно ответила она. Они? Какие они? Я повторил этот вопрос вслух.

– Они друзья, – тихонько сказала девушка. В ее серых блеклых глазах читалось, что она все еще где-то очень далеко отсюда – скорее всего, она там уже навсегда.

– Какого рода друзья? Как вы с ними общаетесь? – уточнил я.

– Они у меня в голове, – без всякого удивления констатировала пациентка. Что ж, примерно чего-то такого я мог ожидать. Тут она уточнила:

– Сначала мне казалось, он один. Но потом я расслышала – их несколько.

– Эти друзья – что они обычно вам говорят? Как они вас успокоили?

– Они сказали – это все неважно. Важно совсем другое.

– Важно – что?

– Я другая. Я избранная. Какая разница, с чем там не получился суп. У меня есть предназначение.

– И какое же, они сообщили? – поинтересовался я, попутно делая пометку в ежедневнике и протягивая руку за рецептом. Впервые за время нашей беседы ответом мне стало молчание.

Девушка Н.

Я нашла специалиста. Приемы у него стоят недешево, но меня так напугало то, что со мной произошло, что я готова была отдать любые деньги. После того случая я не могла больше спокойно спать: меня мучили кошмары, как только голова касалась подушки, в ней тут же всплывали образы покойного отчима, причем картинка с каждым разом становилась все хуже, чем в реальности, намного более гипертрофированной. Я просыпалась и боялась даже попытаться заснуть снова; ночь стала моим мучением.

Я абсолютно истощилась и за пару недель даже похудела на пять килограммов. Я привыкла к гадкому ощущению, когда сердце бьет в набат в постоянном тревожном предчувствии чего-то страшного. Когда я уже не могла сопротивляться усталости, я проваливалась в беспокойный сон – он ничуть не помогал восполнить силы, наоборот. Мне стало казаться, что жизнь кончилась. Я записалась на первый в жизни прием к врачу-психиатру, я нашла довольно известного специалиста с хорошей репутацией, который лечил не только медикаментозно, но в комплексе с психотерапией.

На встречу я шла, как на заклание. Я знала: мне сейчас придется расковырять уже покрывшуюся коркой болячку, и мне будет плохо. За пять минут до назначенного часа я стояла у кабинета. Вскоре дверь открылась, я увидела человека возрастом, наверное, в районе пятидесяти лет. Он поприветствовал меня кивком головы и жестом пригласил войти внутрь. Лицо его показалось мне вполне располагающим для приватной беседы, и пружина в моей груди немного ослабла. Я зашла в помещение и бегло осмотрелась.

Стол, за ним офисное кресло. На столе компьютер, лампа, часы, ежедневник, несколько ручек – весьма изящных, тонких, я бы подумала, скорее, что они принадлежат женщине, а не мужчине. Поблизости от стола стоят друг напротив друга два удобных кожаных кресла: очевидно, одно для врача, второе – для клиента. Вдоль стены расположен стеллаж с книгами – труды известных психиатров, а также, как я смогла заметить, несколько книг самого владельца кабинета. На другой стене висят копии диплома, каких-то сертификатов и благодарностей.

В целом, обстановка комфортная. Я села на краешек кресла: не люблю разваливаться в незнакомых местах, как у себя дома. Хотя я знаю, что это все специально для наибольшего удобства клиента, но мне так лучше. Врач, взяв со стола ручку и ежедневник, сел напротив меня.

– Я вас слушаю, что привело вас ко мне?

– У меня проблемы, – неуверенно начала я. Как-то глупо все это говорить вслух, мне вдруг на секунду показалось, что я принимаю участие в какой-то абсурдной пьесе, зачем я вообще сюда пришла? Как в плохом кино все происходит. Но врач поощрил меня кивком и заявил:

– Не стесняйтесь, рассказывайте. Излагайте, как получается, дальше я начну уточнять детали, которые будут важны.

– Хорошо, – я набрала побольше воздуха и стала довольно путано рассказывать о случившемся. Аналитик периодически кивал и иногда делал пометки в своем ежедневнике. Когда я замолчала, он начал беседу.

– Эти воспоминания – флэшбеки – бывали ли у вас раньше в каких-то стрессовых ситуациях?

– Вроде нет, – неуверенно ответила я, пытаясь припомнить. – Нет, не бывали.

– Вы очень подробно описали некоторые моменты из жизни с вашим отчимом. А какие отношения у вас были с другими родственниками?

– У меня больше никого не было, – с тоской в голосе ответила я. Врач слегка повел бровями и спросил:

– Как вышло, что из родных у вас остался только отчим?

– Ну, – мне было очень нелегко. Я крайне не хотела вспоминать эту часть своей биографии, – мой отец бросил мать еще до моего рождения, он не признал меня. Она вскоре вышла замуж за отчима, тот официально меня удочерил. А потом она умерла, я была совсем маленькой. Несчастный случай, авария. Бабушек-дедушек тоже не было, они умерли до моего появления на свет. И дальше я жила с отчимом. Пока не ушла из дома.

– Как он к вам относился? Он всегда пил?

– Сколько я себя помню, – горько усмехнулась я, – ну то есть он не пил постоянно и беспробудно. Но это, тем не менее, было регулярно. Когда он был трезвым, он все обязанности родителя выполнял. Но я его стеснялась и ненавидела. Потому что он не мог быть нормальным. Он не мог нет пить ну хотя бы неделю.

– Он вас обижал в пьяном состоянии? Я имею в виду намеренно – бил ли, было ли в семье насилие – физическое или, может быть, моральное? – спросил аналитик. И в таком духе прошел весь час консультации. Под конец беседы мне было сказано, когда прийти вновь: по словам врача, теперь мне предстояло делать очень кропотливую работу. С его помощью.

Глава 5. Время действовать

Психопат

Я медленно и очень аккуратно нащупывал болезненные точки своего глуповатого приятеля. Со стороны мы были обычные закадычные друзья по университету. Ходили в развлекательные заведения, насколько это было возможно для студентов, готовились к сессиям. Иногда устраивали совместные свидания с девушками. Я не спешил. Я растягивал удовольствие.

Параллельно я, конечно же, обдумывал свое будущее. Удовольствия удовольствиями, но надо как-то закрепляться в городе, и делать это пока я учусь, чтобы потом было проще. Путь я выбрал самый простой – решил найти какую-нибудь одинокую старушку, втереться к ней в доверие и убедить завещать мне квартиру. Оставался один вопрос, где бы найти такой клад. Впрочем, озарение пришло быстро. Я устроился волонтером в организацию, которая как раз помогала одиноким старикам. Помогать стал и я. Порой меня буквально тошнило, когда я оказывался рядом с очередным немощным созданием, за которым должен был ухаживать, но я терпел. У меня был четкий план, и я понимал, ради чего делаю все это.

За свои труды я был вознагражден. Как-то раз меня попросили помочь сухонькой и невероятно древней старушке, которая, к большому моему удивлению, была вполне себе в уме и здравии, но вот физический труд давался ей уже очень сложно. Я вошел в ее квартиру и понял – это то, что надо. Украдкой я навел справки и понял, что она на этом свете абсолютно одна. Всего лишь за пару посещений я очаровал ее окончательно и бесповоротно, и она уже стала просить, чтобы на подмогу ей отправляли именно меня. Я в красках описывал ей свою жизнь, говоря о трудностях и невзгодах, с которыми мне пришлось столкнуться. Рассказал я ей и о своей покойной девушке, естественно, умолчав, что я приложил руку к ее смерти. Бабушка охала и страшно за меня переживала, подбадривала, пыталась, как ей казалось, отвлечь меня от тягостных воспоминаний.

А через некоторое время с помощью юриста она составила завещание. В мою пользу. Все складывалось отлично. Соседи знали меня и начали считать кем-то вроде внука старушки, а я и рад был поддерживать сложившуюся так удачно репутацию. Не гнушался помогать и остальным жильцам дома, чтобы все знали: я несчастный и очень одинокий молодой человек, который так любит людей и так добр к окружающим. Свой образ я старательно лепил на протяжении нескольких лет. И когда это мнение окончательно закрепилось, я понял, что здесь пора приступать ко второй части моего плана. Мне уже порядком надоело жить в общежитии с соседями без всякого личного пространства. Пора было поторопить события.

Девушка М.

В последнее время я разговариваю только с ними. Этот врач, к которому меня упорно таскает мать, прописал какие-то таблетки. Они не заглушают голоса. Хотя мать на это надеялась.

Я же убедилась. Ничто не может их заглушить. Я избрана. Это лучшее доказательство. Это то, что они постоянно мне говорят. Они велели ждать указаний, и я жду. Я почти перестала выходить из дома, даже в магазин. Зачем. Все равно по дороге все забуду. Да и вообще зачем эти привычные обряды. Я даже зубы чистить перестала, какое там дело до зубов, если я особенная. Я бы и в душ не ходила, но мать периодически заставляет. Она стала меня раздражать, сильно. И врач этот, кстати, тоже. Но я не буду на них отвлекаться.

Моя жизнь была нелепа и бессмысленна. Я работала на самой непыльной и ненапряжной работе, но даже оттуда меня прогнали. Я была никем. Меня ни разу никто не любил. У меня не было денег. Не было красоты. Не было таланта. Теперь я важна. Все еще увидят. Обязательно увидят.

Девушка Н.

Я снова сидела на приеме у психиатра. Понемногу начинала привыкать. После первого раза мне было очень плохо. Я пришла домой совершенно без сил и очень долго плакала навзрыд. Я так старательно прятала свои воспоминания в недра своей черной души, я хотела сделать вид, что этого не было. Я пыталась обмануть себя и свой разум, пыталась притвориться, что со мной такого не было, я чиста, и этих грязных и беспросветных эпизодов в моей жизни не было. Я отрицала очевидное.

После нескольких сеансов эта буря немного улеглась. И сегодня я решила упомянуть об этом. Я сказала:

– А знаете, после первого посещения мне было очень плохо. Мне пришлось признать, что моя жизнь не такая, какой я всегда хотела ее слепить. Что в ней были те вещи, которые я хотела забыть и даже полностью отрицала их существование.

– А в какой момент вы стали их отрицать? И почему именно так хотели не просто пойти дальше, а именно полностью вычеркнуть эти эпизоды из вашей жизни? – склонив голову спросил врач. Я помялась, но решила быть честной. В конце концов, помощь нужна мне. Много ли будет толку, если я стану врать – только запутаюсь еще больше и застряну в этой трясине безнадеги.

– Когда мне было лет 10-11 я начала стыдиться отчима. Я начала уже что-то понимать, и мне приходилось краснеть за него. Кроме того, если в детстве еще какие-то друзья у меня были, с каждым годом их становилось все меньше – ведь подростки жестоки, они начали издеваться надо мной. Я перестала подпускать кого-то близко. Мне было очень неприятно дома, и не хотелось переживать все это еще и в школе.

– Вы сказали про 10-11 лет. А до этого момента – как вы относились к отчиму? – поинтересовался аналитик.

– Ну, – я немного смешалась, – когда он напивался, становился неприятным человеком. Я даже постепенно стала понимать, в какие моменты стоит убежать на улицу и как долго нужно гулять, чтобы он не докапывался до меня. Но вообще-то тогда я не испытывала к нему ненависти. Мне было очень обидно в те моменты. Но когда он трезвел, всегда раскаивался. И вел себя… ну, как отец, – вконец стушевавшись заявила я. Мне показалось, что на лице врача я увидела удовлетворение, но может, просто показалось. Он сказал:

– А теперь давайте вернемся к тем чувствам, что вы испытали после первого сеанса. Что это были за чувства?

– Мне было больно. Я испытывала тревогу, ненависть, страх. И стыд, – последнее слово я сказала очень тихо.

– Чего же вы стыдились?

– Что я его забыла. Что выкинула из памяти, как никчемного и гадкого человека. Который испортил мне всю жизнь.

– Но отчего бы вам стыдиться, если он действительно испортил? – подкинул вопрос врач.

– Потому что все на самом деле не так, – из моего рта вылетела эта фраза, и мне показалось, что она придавила меня мертвым грузом.

Психопат

В ложке – лекарство, в чашке – яд. Древний постулат, который слышали даже школьники. Правда, травить я никого не собирался, вовсе нет. Но я всегда был любознательным и понимал, что некоторые весьма популярные и безрецептурные лекарства могут при определенных условиях ухудшить здоровье человека. Значительно.

А удивит ли кого-то, что старый и немощный человек стал чувствовать себя хуже? Полагаю, нет. Это ведь такой закономерный и естественный процесс. Вот только мне немного надо было его ускорить. Я начал подсыпать моей подопечной некоторые доступные к покупке в обычной аптеке и весьма популярные препараты, которые сильно ухудшали ее самочувствие.

У нее начались довольно сильные боли – то голова, то в груди что-то беспокоит, то отказываются худо-бедно работать и другие части тела. Она мне жаловалась, а я ее утешал и успокаивал, внутренне ликуя. Кстати, жаловалась она многим знакомым – бабушка была довольно разговорчивая, постоянно висела на телефоне, общалась с соседями, главным образом, а еще с другими представителями волонтерской организации, которые приходили к ней до меня.

Когда я встречался с соседками на подъездной лестнице, они шепотом справлялись о здоровье приятельницы, качали удрученно головами и безмолвно вздыхали – мол, близится ее конец. В волонтерском центре, где люди искренне полагали, что я привязался к старушке и переживаю, меня постоянно приятельски-участливо похлопывали по плечу, как бы говоря этим жестом – не унывай, мы с тобой.

Я же вел свою игру. Читал старушке по вечерам Библию, и мы долго беседовали на тему – а есть ли что-то за чертой. А однажды как бы случайно я в разговоре подвел тему под разговор об эвтаназии. В том ключе, что это благо, но оно почему-то во многих странах запрещено, хотя это единственный вариант обрести покой для тяжело больных. Я не мог не заметить, как в процессе беседы в уставших глазах моей собеседницы зажегся какой-то огонек. Я перевел разговор.

Но с того дня неоднократно у нас случались похожие разговоры, где мы рассуждали о том, возможно ли попасть в рай после эвтаназии. Я горячо отстаивал точку зрения, что человек не создан был для страданий, что всевышний милостив и всепрощающ.

Я действительно думаю, что человек не создан для страданий – я уж точно. В остальном же – полагаю, нет ни рая, ни ада, и подобные беседы для меня – пустая софистика. Но для моей подопечной это были беседы утешения. Ей становилось все хуже и хуже, она почти не вставала с кровати, но разум ее был ясен.

И вот однажды я с еще одним волонтером привез ей продуктов, необходимые лекарства – мы принесли несколько коробок круп с запасом, дотащили их до нужного этажа. Я, отдуваясь, открыл дверь – у меня давно был ключ, так как подопечная моя уже ходила с очень большим трудом. На мое приветствие из коридора она не отозвалась. Мы с другим волонтером переглянулись и пошли искать старушку.

Она находилась в кресле на кухне – наверное, ей было трудно добраться туда из спальни самой. С первого взгляда как живая, но тело ее уже остывало. Рядом стояла пустая бутылочка из-под сердечных капель, а подле нее лежала записка. В ней она кратко благодарила меня за то, что скрасил ей последние дни. Напоминание, что квартиру она завещала мне. Уверения, что жизнь ее была прекрасна, но больше боли она не вынесет, и потому ей пора уходить.

Глава 5. Приходите на сеанс

Врач

Эта девушка вновь сидела передо мной, наладить с ней какой-то контакт было довольно трудно, но тем и интересно. Я провел с ней уже несколько сессий и выяснилось, что она страдает слуховыми галлюцинациями, а также бредовыми идеями о своем особом предназначении. Причем она так и не могла ответить на вопрос, в чем оно заключается – по ее словам выходило, что голоса ей заявили: она – мессия, но что именно сокровенного в ее предназначении, пока не объяснили.

Свидетелем того, как некие они, которых она считала друзьями, снова приходят к ней, я уже несколько раз стал лично. Глаза ее в этот момент стекленели, она будто бы отключалась, а когда снова возвращалась в реальность, просила повторить заданный мною вопрос. Я с первого же ее посещения выписал ей ряд медикаментов, кстати, надо бы уточнить у ее матери, принимает ли ее дочь все по предписанию. В процессе бесед с ней я пытался понять, может ли она и ее «предназначение» представлять какую-то угрозу для окружающих. Еще после первой нашей беседы я предупредил ее мать о серьезности психического расстройства. Она долго охала, ахала и просила об одном – лишь бы не госпитализировали.

Пока необходимости такой и не было, ситуацию можно было бы купировать лекарствами, но предугадать, как будет развиваться течение болезни – я же не всемогущий, именно это я сказал ее матери. На данный момент девушка продолжала слышать голоса, кстати, рассказывать о них она стала с неохотой.

Завершив с ней очередную сессию, я решил поговорить с ее матерью. По моему приглашению та зашла в кабинет и, закрыв за собой дверь, с надеждой спросила:

– Ну что? Она близится к излечению? – на это я ответил тяжелым вздохом и сказал:

– В случае подобного расстройства невозможно полностью излечиться, может наступить ремиссия. Но вы должны понимать, что ситуация довольно серьезная, кстати, ваша дочь пьет назначенные препараты?

– Конечно, я внимательно за этим слежу, – заверила меня собеседница.

– Хорошо, пропускать приемы или вообще отказываться от лекарств в ее ситуации ни в коем случае нельзя. Иначе последствия могут быть самые неприятные – как для вас, так и для нее.

Девушка Н.

Вина, чертово чувство вины и стыда! А ведь раньше были только ненависть и отчаяние. Когда я впервые начала это ощущать? Наверное, когда начала полностью понимать, что происходит. Когда у меня стали появляться какие-то осознанные мечты и планы на жизнь, еще в подростковом возрасте.

Я хотела быть своей в коллективе других детей. Я хотела тоже шушукаться по углам с подружками и делиться секретами о том, какой мальчик мне нравится. Хотела ходить к друзьям и звать их в гости к себе, но ни то, ни другое было просто невозможно.

Мои одноклассники мной брезговали. После того самого злопамятного дня рождения я стала посмешищем и изгоем. Даже спустя несколько лет я слышала едкие подколы о том, что в моей квартире принято ходить без штанов после посещения туалета. Даже на уроках я сидела за партой одна. Мне хотелось кричать и плакать, хотелось доказать, что это не так, что я не грязная и не мерзкая, что я обычный подросток, как и все. В итоге я была одинока. Те, с кем я так хотела дружить, от меня отвернулись. А те, кто был бы не против, не подходили мне – они были в основном тоже из семей алкоголиков, но в отличие от меня у них не было желания вырваться, а общаться с будущими копиями моего отчима и связывать свою жизнь с таким сбродом мне не хотелось.

Сброд. Все чаще в своих мыслях отчима и подобных ему я называла этим словом. Я стала запираться в своей комнате. Часами я наводила там чистоту, а потом принимала бесконечные ванные – так хотя бы перед собой я подчеркивала, что я не такая, как полностью забивший на свой внешний вид и опрятность отчим. Я лучше. Я не стану, как он.

Я долго ждала случая убежать. Еще в старших классах я начала подрабатывать при любой возможности и копила деньги. В итоге, когда подходящий момент настал, я ушла. Мне хватило на съем малюсенькой комнатки у, кстати, тоже не особо чистой и не всегда трезвой бабки. Но я ушла, потому что это был мой первый шаг к ответственности за свою жизнь.

Потом было очень трудно. Я училась, но постоянно работала. Спустя время сняла уже квартирку – маленькую такую, но теперь без соседей. Я ликовала. Но одновременно меня терзало чувство вины. Ни разу я не дала знать о себе отчиму. Ни разу не навестила его. Я ненавидела его, хотя знала, что он, несмотря на все его недостатки, считал меня своей дочерью. Он меня полностью обеспечивал: хотя дома он предпочитал проводить время с бутылкой, на работу все годы ходил исправно, зарплату получал, кормил и одевал меня. Никаких излишеств у нас не было, но я никогда не голодала и оборванкой не ходила. В минуты трезвости отчим даже пытался интересоваться моей жизнью, и вот за это я ненавидела еще сильнее.

Позже, уже после его смерти, я узнала, что именно спустя некоторое время после моего побега он сильно сдал. Перестал ходить на работу, перебиваясь небольшими периодическими подработками. Пить стал беспробудно, и в конце концов это завершилось вполне закономерно.

Квартиру после его смерти унаследовала я – у отчима никаких родных кроме меня не было. Я не хотела лишний раз даже заходить туда и поторопилась ее продать. От сделки я получила приличную сумму, которая стала солидным первоначальным взносом на ипотеку – хоть мы и жили в панельке в спальном районе, но в пешей доступности было метро, сам по себе район обжитой и довольно приятный, так что продажа оказалась выгодной. Я приобрела себе квартиру побольше, чем была у нас. Через пару лет я стала очень хорошо зарабатывать и быстро закрыла кредит.

Странно получилось. Человек, которого я так не любила, позволил мне еще в старших классах не нуждаться ни в чем – так, что я смогла скопить на побег. А позже и обеспечил меня жильем. Я не хотела об этом думать, но такие мысли возникали. И изнутри меня жгло чувство вины и стыда.

Потом, мне казалось, я научилась не вспоминать. Но периодически внутри снова словно возникал раскаленный прут, который проворачивался и ворошил все мое нутро, заставляя испытывать страх и тревогу. А потом весь этот ужас вырвался наружу и превратил мою такую стабильную и правильную, выверенную по минутам жизнь в хаос.

Психопат

Все складывалось просто великолепно. Я получил прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы и переехал туда из общежития. Квартира была весьма убитая, конечно, но потенциал у нее имелся. Поначалу я просто отмыл все комнаты и не торопясь в течение года переклеивал обои на вариант посвежее. Своей работой я остался удовлетворен, решив, что пока этого хватит. Потом, когда я начну хорошо зарабатывать, я превращу это жилище в идеальное обиталище. Пока же сойдет.

Параллельно я продолжал игру со своим другом. Очень тонко и незаметно я дергал за ниточки, которые все ближе подводили его к краю. Как человек мятущийся и неуверенный в себе, он часто обращался ко мне с советом. Почему-то он так слепо верил в то, что я ему говорил. Даже странно. Его подозрительность порой доходила до паранойи, но мне он доверял. Может, дело было в той спокойной уверенности, которую я излучал. Я никогда не нервничал. Все поводы для нервов создаем мы сами. Это истина, которую я усвоил еще в детстве. Если ты умен, ты не будешь страдать и не будешь нервничать. Все эти эмоциональные всплески для людей нестабильных.

В этот раз мне было интересно, насколько долго я смогу вести игру со своей жертвой. Мы уже близились к завершению учебы, взрослели, но я хотел растянуть свой эксперимент на как можно более долгое время. Тем более, я понимал, что вскоре у меня появится просто огромное поле для поиска и других жертв. Я предвкушал, как буду манипулировать сразу несколькими живыми марионетками одновременно, придумывать для каждой из них свой сценарий, в котором ниточки для них постепенно будут обрываться, пока, наконец, мои жертвы тряпичными куклами не рухнут в бездну.

Однажды в кругу моих так называемых приятелей мы обсуждали тему суицида. Не помню точно, о чем шла речь, но постепенно русло пришло к криминальной составляющей – собеседники с умным видом стали рассуждать о доведении до самоубийства и о том, что это абсолютно точно должно квалифицироваться как преступление, ведь в таких случаях реально собрать доказательства вины.

Я больше слушал, но внутри себя я несдержанно хохотал. Какие же вы глупцы. Какие же глупцы те, кто намеренно преследует жертву, угрожает, применяет такое мощное психологическое насилие, что об этом знают все вокруг. Эти остолопы прилюдно унижают будущих самоубийц, оставляют в качестве улик записки с угрозами – сами себя на блюдечке подают правоохранительным органам.

Нет, это все дилетанты. А вот те, кто знает сущность человека, не попадутся никогда. Никто не докажет причастность другого к смерти индивида, который и сам постоянно ныл, был всем недоволен и вечно ходил с кислой рожей, а потом самоубился. Но, возможно, не всем под силу познать это. Возможно, сверхчеловеком на этой земле являюсь только я. А потому – я в этом абсолютно уверен! – мне не грозит ничего. Никто никогда не узнает. Никогда. Никто.

Девушка Н.

Вот так каждый раз. Каждый сеанс я начинаю чувствовать себя некомфортно. Я думала, что привыкну, но никак не могла – когда я обсуждала детство, отчима, мои проблемы, мне становилось очень гадко – хотелось сорваться и куда-то убежать, но вот досада, мои мысли ведь все равно будут со мной. Я надеялась, что моя терапия с врачом и те медикаменты, который он прописал, мне помогут, но пока что дело шло туго и со скрипом. После срыва в гостинице флешбэки стали моими частыми спутниками, и я была разочарована – я ожидала прогресса после первой же встречи, но его не было.

– Итак, мы остановились на том, что вы испытываете вину и стыд, от того что бросили отчима и ни разу так и не навестили его, – начал психоаналитик.

– Да нет, не бросала, я убежала от того, что ненавидела, – в отчаянии сказала я.

– Называйте, как хотите, – пожал плечами врач. – Но так уж ненавидели?

– То есть? – я как-то даже осеклась на этом вопросе.

– Вы испытываете чувство вины и стыд. Перед тем, кого ненавидели всей душой? Вряд ли, – немного нетерпеливо ответил врач, – Получается, вы его любили? Он ведь заменил вам и отца, и мать по сути.

– Я, – от возмущения у меня перехватило дыхание, – нет! Ну, может быть, в детстве – дети ведь быстро привязываются. А потом, нет. Нет, хотя я не знаю, как это правильно описать. Мне сложно.

– Что ж, пока оставим это. У меня есть и другой вопрос. Вы делились своими переживаниями с кем-то из друзей, с мужем, может быть?

– Нет, нет, что вы. Я старалась максимально абстрагироваться от прошлого, не иметь ничего общего с теми воспоминаниями.

– Даже с мужем не говорили про свое детство? Вы ему не доверяете?

– Да нет, не в этом дело, – вопрос мне не понравился. И я ведь вроде назвала причину, по которой ни с кем это не обсуждала.

– А в чем же тогда?

– Я просто не хочу это обсуждать. Ни с кем.

– Но для чего тогда нужны близкие? Тот же муж? Просто сосед для разделения бытовых проблем? – мне показалось, что во взгляде врача я прочла издевку. Я вспыхнула.