Текст книги "Если путь осязаем"

Автор книги: Ника Горн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Зачем?!

– Что зачем?

– Зачем ты так о стране и народе? Не ожидал от тебя. Народ-то тут при чем? Ты не вали всё в одну кучу, если не разбираешься, – резко остановил бег ее мыслей Савва. Его гражданская позиция в корне отличалась от ее, по сути, обывательской, да к тому же еще и женской, но Нику было трудно унять, когда скорость превышала допустимый предел:

– А как ты без этого объяснишь происхождение стойкого отвращения к массовому идиотизму и идейной самодеятельности? Откуда в нашей девочке стальная воля и иммунитет к мнению толпы?

– Совершенно не вижу логики между нищетой, уроками политинформации и детским восторгом.

– Так окислялась медь, отторгающая заветы закаленной стали! Потерянное поколение, лишенное основ и светлого будущего, хаотично балансирующее на развалинах эпохи Советов.

– Ох, давай оставим эту патетику сознательным детям оттепели. Мучения стали в поколении «П» уже никак себя не проявляли. То было сборное луговое разнотравье на давно поднятых целинах. Росло, как придется, без идейных подтекстов. Свободно росло, дико, но свободно в ожидании перемен. Пусть уж этим занимаются политологи и социологи.

– Тут я, пожалуй, соглашусь. Киру не волновали ни Советы, ни перемены. Она всегда росла вдали от центральных аллей и цветников, ближе к горным вершинам, за которыми легко было укрыться от дикости себе неподобных. Но даже это не всегда спасало.

Помнишь? Как-то раз классе в седьмом назойливые мальчишки увязались за ней от самой школы. Сначала шли поодаль, потом нагнали, окружили, начали вырывать пакет со сменкой. Кира шипела и фыркала на горе-кавалеров, отбивая несчастный пакет из их заботливых рук. Надо было позволить себе снизойти, но куда там. И эта столь малая гордость обернулась знатной затрещиной. Пакет в ходе борьбы порвался, да так, что кисти девушки вдребезги врезались в проходящий мимо столб. Первые шрамы свободного выбора смуглая тонкая кожа хранила долго.

Затем последовала еще одна затрещина: незаслуженная двойка по математике. Совершенно ни за что! Учитель, от которого у нее дрожали колени, так оценила отказ прилежной ученицы говорить громко у доски. Слезы. Отвращение к уравнительным мероприятиям любого характера.

Вскоре отгремела зычно воспетая Цоем и Летовым перестройка. Школа превратилась в лицей, а пионеры – в вольную субкультурную массу. Памятные надписи на алых галстуках, привезенных из бывших оздоровительных лагерей, были погребены в советских чемоданах на дачных чердаках. Десятки смен и отрядов слоились в ворохе черно-белых и цветных групповых фото, на которых с легкостью узнавалось лицо с фирменными ямочками. Сотни линеек и тысячи глаз. И ни одного Германа.

Воспоминания о детстве и юности были болезненно-отрывистыми: развод родителей, переезд, чужой двор, чужая школа с углубленным изучением чужого не французского, а почему-то английского языка. Эта мамина авантюра с поступлением в языковую школу походила на экстренный прыжок с парашютом с покрывающейся лавой скалы. Лавой и парашютом одновременно была мама. Она подбадривала дочь, хвалила ее, нанимала репетиторов, всячески сама помогала осваивать азы второго иностранного языка, но о том, чтобы бросать свою затею и переводить дочь в обычную школу по соседству с домом, и речи быть не могло.

– Ты быстро втянешься, всё получится, вот увидишь, – говорила София Михайловна после первых, по понятным причинам неудовлетворительных оценок за грамматические тесты. – Ирина Викторовна и Неллли Дмитриевна понимают, что ты пока не можешь написать тест больше чем на три, но обещают, что уже к марту ситуация изменится и начнутся пятерки, к которым ты так привыкла. Потерпи, пожалуйста.

Ника поморщилась и подытожила:

– Кира, конечно, потерпела, потерпела и еще раз потерпела. Она вообще была чемпионом терпения к своим пятнадцати годам. И она, конечно, справилась и повесила первый тест с пятеркой над столом на почетное место рядом с «Царевной Лебедь».

Обстановка со сверстниками во дворе имела куда более сложную траекторию. Никаких тебе парашютов и поблажек она не предполагала. Особым маршрутом лег на Кирину тонкую душевную организацию роскошный опыт бойкота со стороны соседских девчонок с, как это принято теперь называть, троллингом и буллингом по полной программе. Случались времена, когда девушка боялась выходить одна из квартиры, понимая, что на лестничной клетке ее поджидают безбашенные подростки, подогретые среднегорячительными напитками. Она видела однажды, как они избили девочку с десятого этажа только за то, что та, воспитываемая отцом-одиночкой, неопрятно одевалась. Это было жуткое зрелище, за которым последовало добровольное заточение, девичьи дневники, фортепиано, гитара и книги. Время тянулось неопределенно медленно. Осень, зима, весна восьмого класса, скучное лето в деревне, осень, зима, весна девятого, бесполезное лето на даче, осень десятого и наконец Он.

Савва пропустил кульминационное «наконец Он» и продолжил убедительно раскрывать образ предположительно главной героини предположительно будущей повести:

– Носителям одного, то есть родного языка сложно было представить, как Кире удалось уместить всего за год в своей творческой, а значит, хаотично организованной голове строгую аналитическую структуру языка, которую ее новоиспеченные одноклассники изучали целых восемь лет. Но английский, благодаря развитому правополушарному мышлению и знанию языка из той же индоевропейской языковой семьи, усваивался без особых проблем и, в целом, казался ей даже немного примитивным. Вот вам латинский алфавит (ничего нового), вот понятная система времен (таблица висела на стене у письменного стола месяцев пять и встроилась на ура в нейронную сеть), вот падежи (проще простого). Смешно сказать, всего два артикля, не восемь, как во французском, и не двадцать восемь в еще более диком немецком варианте, изучение которого началось в десятом классе. Вот простейшие степени сравнения прилагательных, сносная система наклонений и отглагольное существительное со смешным названием «герундий». Незамысловатая фонетика, на 60% заимствованная из французского лексика и полное отсутствие диакритических знаков. Детский конструктор было собирать в разы сложнее, чем осваивать этот международный и общепризнанный вид коммуникации.

За смелость и старательность, с которой Кира сначала летела вниз, а затем парила над долиной знаний, невидимые хранители наконец решили обратить внимание на свою нетребовательную подопечную и послали ей на удачу добрых, понимающих учителей. Они помогали новенькой, верили в нее и ни разу за четыре года не нарушили ее личных границ.

– Зато их системно нарушали одноклассницы, – меняя направление мысли, добавила Ника, – которые шпарили на трех языках во всех временах и лицах, и мужавшие буквально на глазах одноклассники, недвусмысленно глазеющие на новенькую в упор.

Здесь надо отдать должное Софье Михайловне. Она пахала, забывая о себе, не зная отдыха и простых человеческих радостей, бралась за любую работу (а ведь в то время с работой было не густо, с деньгами и подавно). Трудное было время. Софье Михайловне приходилось выкручиваться по-всякому, содержать семью, давать дочери всё необходимое, оплачивать дополнительные уроки и курсы. Именно она тогда настояла на вузе с языковой специализацией и сделала все, чтобы помочь Кире поступить.

– И Кира поступила!!! – перехватил нить повествования Савва. – И ей было впервые очень-очень интересно и легко учиться. Она старалась как можно больше записывать на лекциях, особенно по страноведению и истории мировых культур. С раннего детства влюбленная в литературу, студентка теперь зачитывалась более пикантной французской и итальянской прозой, которую увлеченно преподавала совершенно замечательная миниатюрная Светлана Львовна вместо дородной вдохновенной школьной Оксаны Маратовны. Стихосложение, которым однажды в школе вместо рецензии одаренная ученица покорила литераторшу, в институте Кира не применяла.

– Точно, она уже в школе писала наивные девичьи зарисовки, – хихикая, подтвердила паркующаяся, – давай дальше ты сам. Я доехала, пойду кормить своих. А ты продолжай, пожалуйста. Гладко так всё складывается.

– Хорошо, – доедая овощи, согласился соавтор, заварил высокогорный зеленый, налил его в любимую селадоновую пиалу и вернулся к новому для него, но уже полюбившемуся сочинительству:

– В институте то было лишним. Там вообще не нужно было расчищать место под солнцем. Однокурсницы были настолько погружены в свои к тому времени уже взрослые процессы, что им было наплевать, пишет ли твоя соседка по паре в рифму или левой рукой. Группа подобралась сильная. Большинство студенток, напрочь испорченных интеллектом, отрицательных эмоций к Кириным ямочкам и способностям не испытывали. Мальчишек на курсе было всего двое, и оба заняты, делить и красоваться было не перед кем – шансы на конфликт приравнивались к нулю.

С первого же семестра отличницы задали высоченную планку, и Кира практически без усилий смогла держаться за нее до самого «красного диплома». Французский с английским в пяти вариациях, латынь, языковедение, психология, страноведение, культурология – это был рай для ее гуманитарных мозгов. Учеба шла гладко и местами даже весело. Il est à noter… (стоит отметить), как любила говорить грамматистка, Кира сама не заметила, как пролетело пять лет первого высшего, а за ними еще два с половиной второго.

После защиты диплома в инязе Кира почти сразу поняла, что филология сама по себе – это не профессия. Учителем, как мама, быть как-то не хотелось. Переводчиком при малограмотных толстопузых бизнесменчиках тем более. Скукота, да напрасное растрачивание бесценного ресурса. К языкам нужно было что-то прикладное, то, что могло бы обеспечить ее потенциальное одиночество комфортом и уютом. К тому моменту Кира уже была немножко замужем за Марком, но ее мысли и попытки «выйти с пляжа» были весьма частыми и настойчивыми.

Так, вслед за первым был получен второй диплом, журналиста-международника, и начаты первые шаги на пути к искусству мыслетворчества. О, если бы не работа, в которую Кира с первого дня нырнула с головой, если бы не 12–14 часов каждодневной занятости, если бы не горящие дедлайны и зловредные редакторы и заносчивые юристы, она бы вряд ли смогла столько лет заглушать мысли о Германе. Пять лет после института были распаханы креативом, засеяны субординацией и нескончаемым списком задач.

С Германом в ту пятилетку Кира случайно встречалась не чаще пары раз в год. Униженный ее тройным отказом, о котором читатель узнает позднее, молодой человек всячески избегал встреч и старался стирать их из памяти максимально действенными психотропными веществами.

Еще накануне той пятилетки, году в 2003-м Кира раздобыла, благодаря встрече выпускников, номер Германа. Много раз она нажимала на кнопку «вызов» и тут же сбрасывала звонок. Ей так хотелось дотянуться до него, пусть не встретиться, но хотя бы услышать его голос.

Мобильная связь тогда только начинала заявлять о своих правах. В мире не существовало мощнейших смартфонов и отсутствовал мобильный интернет, люди переписывались со знакомыми, используя стационарные компьютеры и кнопочные телефоны. О мессенджерах в середине нулевых знали не многие. Самым популярным инструментом общения на тот момент была аська (ICQ), следом шел QIP. Первые соцсети появились в России с 2006 года, WhatsApp создали уже в 2009 году, Viber – в 2010-м, Тelegram – в 2013-м.

Но Кира не была сильна в высокотехнологичных вопросах и долго использовала обычный формат сообщений. При этом первая мобилка у нее появилась только в конце пятого курса, а стоимость связи по тем меркам и ее скромному заработку была почти роскошью, поэтому сообщений этих было совсем мало и использовались они только для экстренных нужд.

Герман, конечно, как раз такой вот самой экстренной нуждой и являлся. Но смелости написать ни с того ни с сего у бывшей одноклассницы не хватало.

После одной из первых долгих разлук, когда Кира переживала острый приступ одиночества, она решилась на отправку сообщения, которое не могло уже ничего исправить. Кира хотела лишь проверить, ответит ли ей Герман. Ей так хотелось убедить себя в том, что она просто больна одиночеством, а не больна из-за отсутствия Германа, что она может без него обойтись, что всё это надуманное головокружение и зыбь под ногами при произнесении его имени ей только кажутся.

Сообщение дошло. Ответа не последовало. Осознание его отсутствия в тот же вечер выплеснулось лакмусовой истерикой в ванной и на следующее утро и… Проверила и убедилась, в общем, Кира в диаметрально противоположном. Отсутствие Германа звенело с той проверки многоголосными вариациями с каждым днем всё громче и яростнее в ее голове.

Марку расшатанное состояние объяснялось гормональными перепадами. Ничего, мол, особенного, обычные беременные заморочки. Эту очередную потерю в виде отсутствия реакции Германа разделить Кире было совершенно не с кем. Она старалась заглубить ее как можно дальше, чтобы оградить от своего помешательства стремительно развивающийся плод, который уже начал подбадривать будущую мать легкими толчками и внутренним диалогом. Нужно было быстрее научиться переключать волну с «Где ты, Герман?» на «меня ждет другой мир и другая я». Девушка накупила кучу мамской литературы, записалась в бассейн с морской водой, баловала себя массажами и заморскими фруктами.

– Арник, время!!! Я побежал. Отправил тебе сырой текст, поправь на свой манер, как только ты умеешь. – Сообщение было получено как раз в тот момент, когда мамочка уложила всех деток, поужинала и открыла «рукопись».

– Беги, Форест, беги, – по привычке благословила она Саввушку на очередное преодоление себя и уткнулась обратно в текст.

– До встречи в очереди за молоком. Пришли потом, что получилось. Я запишу для тебя аудиосказку на ночь, – ответным прощанием подмигнул Савва, а про себя вздохнул:

– Всё, мужик, пора в лес и бежать пока есть силы, пока в голове есть хоть одна мелкая посторонняя мысль. Нужно выжечь всё до последней песчинки пороха, который забил голову, нужно прочистить свечи, – думал мужчина, затерянный в городских лабиринтах, запахивая куртку.

Dictum est factum. Тусклые фонари освещали не только верхушки сосновых лап, но и сутулую спину Савелия, входящего в лес. Он шел по лыжне, и в планах у него было пройти не количество запланированных кругов, как делают это мальчики с пижонскими электронными фитнес-браслетами, а идти, пока не потемнеет в глазах и ноги не станут ватными, до Полярной звезды идти.

В сумерках лыжник сел в машину. В голове была блаженная пустота. Машинально нажимались педали, крутился руль. Лыжи были брошены в машине до утра, ботинки и куртка оставлены на полу в прихожей. Савва рухнул на кровать и глубоко уснул.

ГЛАВА 3. Бери – лепи

Il mondo dietro ai vetri sembra un film senza sonoro

E il tuo pudore amando rende il corpo tuo più vero

Sei bella quando vuoi

Bambina, donna e poi

Non eludeudi mai

È così che mi vai.

Soli, Adriano Celentano

Марк – основа основ. С раннего детства он был лучшим из лучших. Знаете, бывают такие мальчики-капитаны? Так вот Марк был настоящим, лучшим капитаном. Несмотря на отсутствие военных в семье, Марк был нетребователен и даже аскетичен. Комната его всегда была в уставном порядке. Вещи в шкафу разложены ровными стопочками. Обувь начищена. Посуда вымыта. Отец, дальнобойщик, дома бывал урывками. Виделись они редко. Единственным, что их объединяло, была страсть к машинам. Эту страсть Марк унаследовал на генетическом уровне вместе со стремлением оказаться наедине со своими мыслями.

Чуть повзрослев, лет в четырнадцать, юноша начал примерять на себя роль добытчика, уговаривал старших приятелей брать его с собой на подработку, вскоре уже ловко управлялся с шиномонтажом и покраской кузовов. Парень быстро осваивал полезные мужские ремесла. Руки у него росли из самого правильного места. Дома всегда всё было отремонтировано, заменено, всё всегда работало. Замок поменять, кран, или стиральную машину подключить, да хоть новый дом с нуля построить – всё у него получалось быстро и четко.

Учителя любили этого улыбчивого, толкового парнишку, пусть и не раз журили за прогулы. Говорили про него: «Светлая голова схватывает всё на лету, но шалит, оболтус».

Марк вообще умел всё делать играючи. Кира сразу это отметила и подумала:

– Как же повезет его жене, легко будет с таким. Вот бы мне такого.

Подумала, сдунула ресничку с правой кисти прямиком в небесную канцелярию. В тот день там трудился особенно ответственный регистратор входящих. Он грамотным росчерком переправил пожелание на исполнение, и совсем скоро в статусе напротив него загорелось зеленой отметкой «задуманному быть».

Познакомились будущие супруги за год до поступления Киры в иняз дождливым осенним вечером после курсов. Девушка вышла с одногруппниками на крыльцо, прикрытое коротким козырьком. Стихия заливала переулок непроходимой рекой. Зонт по закону подлости предательски висел дома в коридоре. Соседку по парте, Лизу, уже ждал парень. Накрыл ее своей курткой, и они побежали к машине. Все остальные будущие языковеды поспешили к метро так быстро, что Кира не успела опомниться и присоседиться к чьему-нибудь зонту. Она стояла теперь одна, курила и ждала, когда кто-то выйдет из оставшихся в здании и поделится с ней зонтом.

Вдруг машина, в которую села Лиза, моргнула фарами, и соседка по парте крикнула в щель приоткрытого окна:

– Давай к нам, промокнешь.

Садиться в чужую машину было страшновато. Лизу она знала всего несколько недель, ухажера видела пару раз. Но болеть уж очень не хотелось в начале учебного года, поэтому Кира поспешила в салон зеленой девятки. Оказалось, что внутри помимо известной парочки был еще и водитель, коротко стриженный, ироничный Марк. Обаяние его тут же развеяло страх, и девушка назвала свой адрес:

– Да, ладно? Правда, Усиевича?

– Ну да, а что? Далеко?

– Да нет. Просто я на Часовой. Выходит, мы с вами в одном районе. Значит, будем дружить.

С первой же встречи Кира взяла красавчика на заметку и томилась в ожидании дня, когда заветный трофей окажется у ее ног.

– Разве так могло быть? – спросила саму себя Ника вслух. – Разумеется, нет. Такие, как Кира, и не надеются, что на них хоть кто-то обратит внимание, не загадывают невозможного и ничего похожего ждать не могут. Пусть лучше будет так:

Желание Киры было зарегистрировано еле различимой надеждой на то, что Марк хоть раз посмотрит в ее сторону. Мысль была брошена вскользь и тут же забыта ее автором, но не регистратором. Для него такие вот мысли были лакомым кусочком. Искренние бескорыстные волеизъявления направлялись в отдел особой важности на оперативное исполнение.

И вот совсем скоро Марк посмотрел на Киру раз, затем еще раз и вскоре ни на кого, кроме этой милой, стремительной, легкой, звучно поющей и играющей на фортепиано девочки, он уже не смотрел. Через пару месяцев теперь уже влюбленный юноша отправил свое твердо озвученное желание быть рядом с ней всё тому же регистратору. И тогда уже их обоюдность была отмечена статусом «встречно задуманному быть».

Ох, какое же это было счастье исписывать блокноты его именем, ждать встреч после курсов, украдкой касаться его ладони, сидя рядом в машине в тени ветвистых тополей, ходить вместе точить коньки, часами болтать по телефону и не бояться выходить одной из квартиры. Она спрятала за плечами Марка свою странность и непохожесть и отныне была под его всеми признанной защитой. Какое же счастье было обладать самой красивой и хрупкой девчонкой, оберегать ее, прикасаться к ней, целовать ее, балдеть от ее прелести и невинности. Их счастье было разным с самого начала.

На момент знакомства Марк учился в техникуме по специальности «автомеханик». В девяностые поток иномарок быстро набирал обороты. Это было то самое перспективное направление для дальновидного Марка. Да и любил он пропадать в гаражах, перебирать старые тачки. Возвращать их обратно в строй.

Все удивлялись самостоятельности и не соответствующей возрасту ответственности парня. Другие вон, кто у родителей на шее висит до тридцати, а кто спивается уже к выпускному. А наш сам шел своей дорогой и ни от кого не ждал ни поддержки, ни помощи. Уверенно шел, не спотыкаясь, словно бы знал всю свою жизнь наперед, будто бы уже тогда видел себя владельцем крупного дилерского автоцентра.

Помимо прочих достоинств у красавчика, казалось, были способности ко всему: готовил вкусно и с выдумкой, всегда был душой компании, в футболе – первый, в игре на гитаре – лучший. Девицы по нему сохли и сами кидались самцу под ноги. Природный магнетизм Марка моментально подчинял себе всех, кто находился в его поле зрения. Мечта, а не мужчина. В чем тут подвох, шестнадцатилетняя Кира еще не понимала. Но не было сомнений, что такой боец далеко пойдет. Мощнейший потенциал. Перспектива! Бери и лепи.

Так девушка и поступила, едва закончив одиннадцатый класс. Пока несравненный Герман всё ходил вокруг да около, искал или избегал причин и поводов для встреч, сомневался, опасался, а часто просто слонялся без дела, Кире хотелось жизни: событий, перемен, активного исследования и познавания. Психоэмоциональный ритм того самого особенного, самого непонятного, самого желанного Германа никак не совмещался с ее стремительным желанием жить взрослой самостоятельной жизнью. Девушка была уверена, что этот кареглазый умопомрачительно вкусный мистер «всезнайка» никогда не сможет ускориться и оторваться от своих друзей и маминой опеки. Что вся его глубинная трагедия (черт знает, в чем она заключалась), весь его бездейственный подход к жизни («пусть будет как будет» или «всё само как-нибудь решится», или «бесполезно менять и меняться, мир рухнул, и я вместе с ним») – всё это никак не способствовало их сближению. И пусть на уровне общности восприятия и на уровне моментального сцепления того, название чего девушка тогда еще не знала, Кира с Германом сливались в единое целое, едва они пересекались взглядами, пусть эмоциональные децибелы зашкаливали от одних только по большей части невинных мыслей друг о друге, не говоря уже о коротеньких моментах близости – их общее будущее было так же нереально, как если бы Герман разучился убегать от ответственности и возлагать решения важнейших задач на авось. Он просто не умел жить иначе. Незачем ему было уметь. Бабушки, дедушки, мама и даже до целых семнадцати лет папа – все носились вокруг единственного чада с бубнами и плясками. Велосипед хочет – пожалуйста, магнитофон – вот тебе, джинсы пятые – без проблем. Образцовая семья. Бабушка – медик, дедушка – летчик-герой, папа небольшой, но начальник, мама в министерстве. К чему напрягаться в такой компании? Германа всё более чем устраивало. Добиваться, взрослеть, вставать на ноги ему было ни к чему. Футбол, диван, музыка, книжка – эти невинные подростковые страсти владели Германом до появления его основной страсти. Но об этом позже.

А Кира не умела жить так невыносимо медленно и бесцельно, как Герман, и не хотела размазывать свою жизнь по бесконечному бутерброду под названием «подожди, как-нибудь потом».

Ох, уж этот Герман… ему было, во-первых, страшно получить от ворот поворот, при этом еще и будто бы лениво и напряжно даже задумываться о том, что Кира ждет его и что ему надо бы хоть разочек-другой обернуться в ее сторону, по-мужски уверенно вглядеться в нее, обнять, почувствовать ее трепет. Вместо этого их первый поцелуй на выпускном на глазах изумленных был таким, словно он украл его, словно ему нельзя ее целовать, будто запрещено показывать, что он претендует на ее близость. Укоряющие взгляды тех, кто знал и донес Герману об отношениях Марка и Киры, связывали молодого человека по рукам и ногам.

В автобусе на подъезде к дому после выпускного Кира смотрела в окно с такой тоской. Она знала, что завтра ей придется вернуться к Марку, делать вид, что всё замечательно. Девушка понимала, что ни завтра, ни через неделю Герман не решится позвонить и пригласить ее хоть в кино, хоть на край света и не осмелится спросить о причине тоски в ее глазах. Он же увидел ее в них, он не мог не увидеть.

Увидел и осмелился не позвонить, а явиться с подарком на семнадцатилетие, спустя не неделю, а пять дней, и был любезно отправлен Кирой восвояси по причине ожидающихся гостей. А что еще ей оставалось делать, когда с минуты на минуту должен был прийти Марк? Кире почему-то казалось, что они убьют друг друга, если окажутся в одном помещении вместе с ее растерянностью и неспособностью сделать выбор.

– Сама виновата, – корила себя Кира, прижимая к груди шкатулку Германа и провожая его взглядом через окно, – не говори потом, что он ничего не сделал и не решился. Ты и только ты причина того, что он ушел.

– Занята она, видите ли. Будто я не знаю, что она занята. Ну, раз так, навязываться я не стану. Переживу, – бурчал себе под нос Герман. – Занята так занята. Не бегать же за ней, в конце концов? Если бы я был ей нужен, она бы отменила всех своих гостей.

В тот день обиженный Герман твердо решил забить на все свои не озвученные даже самому себе надежды на Киру. В тот день с грохотом всех своих ста девяноста сантиметров молодой человек приземлился на бордюр возле продуктовой палатки, выкурил за два часа пачку сигарет, запивая каким-то горячительным из маминых запасов, неуверенно встал и, пошатываясь, направился изучать аспекты взрослости за рамки Кириной видимости. По сути, просто отказался от своего недоформулированного желания и от несбыточной мечты о Кире, вытеснив ее суетой и вседозволенностью.

Ну, и Кира тем временем уже шла взрослеть в противоположном направлении, в настойчивые и такие понятные объятия Марка. Через два месяца после выпускного, отчаявшись дождаться весточки от любимого, прихватив с собой подаренную им недавно шкатулку, студентка первого курса иняза переехала к Марку. Не то чтобы она горела желанием поскорее выскочить замуж. Вовсе нет, но дома же был натуральный балаган. Мать познакомилась с каким-то кавалером и бессовестно три раза в неделю устраивала личную жизнь на маленькой кухонке. Кире совершенно некуда было деться от вечного бардака и чужих ботинок, шастающих по коридору. В однокомнатной квартире ютились три взрослых человека, не считая собаки. Она просто сбежала от коммунального хаоса. Благо, было куда бежать.

А вот почему Марк выбрал Киру? Почему он без тени сомнения принял ее в свой дом, пошел против матери и всячески ее оберегал? Это так и осталось загадкой. Он мог позволить себе любую.

В девушке тогда не было ни толики сочащейся тридцатипятилетней сексуальности, запечатленной знающей вкус удовольствия Кирой в первоклассном фотоархиве, ни женской мудрости, ни материнской заботы. Сплошная застенчивость, хрупкость, легкость походки, звонкая улыбка, ямочки, крепкая не по годам воля и жесть характера, помноженная на огромное желание добиваться всего самой. Хотя стоит признать, с поддержкой такого мужа, как Марк, добиваться было довольно просто.

Скоро освоив новую роль гражданской жены, Кира принялась строить планы, а Марк с удивительной готовностью бросался их реализовывать. Молодой человек, несмотря на свой лидерский нрав, старался ни в чем не перечить своей избраннице. Но Кирина эмоциональная незрелость, вечное желание какого-то движения, обиды, что это движение не происходит с желаемой скоростью, острое недовольство немыми упреками гражданской свекрови не позволяли приступить к формированию даже фундамента их семейных отношений. Кира часто плакала ни с того ни с сего. Причин не объясняла. Понять ее было невозможно. Несколько раз девушка взрывалась, собирала вещи, хотела уйти, но Марк всегда останавливал ее. Обнимал крепко-крепко, и Кира затихала. Да, и идти ей было некуда.

После подобных сцен девушка подолгу стояла у окна. Не плакала, просто смотрела куда-то вдаль. Марку было тревожно за нее в такие дни. Он даже не догадывался тогда, куда она так пристально смотрит. Много позже муж узнал, что там вдалеке виднелся кусочек дома Германа. Того самого Германа, которого она так ждала, которого искала во всех мужчинах всю свою жизнь.

В моменты нервных срывов девушка то и дело брала в руки шкатулку, любовалась ей, перебирала бусины от сломанного маминого ожерелья, ставила ее на самое видное место в комнате, не позволяла никому к ней прикасаться. Пару лет спустя Марк узнал, что шкатулку ту подарил жене тот самый долбаный придурок, которого он часто встречал у ее подъезда. Доброжелатели сообщали ему по-братски время от времени, что видели Киру вместе с каким-то высоким челом, но мужчина никогда не придавал этому значения. Где он, а где Герман? Это даже смешно.

С характером своей крошки Марк вскоре примирился и перестал реагировать на ее извержения. А потом умаявшаяся Кира, окончательно осознав, что Германа в ее жизни не случится, особенно после встречи на скамейке под дождем, позвала своего настойчивого в законные мужья, и молодые начали готовиться к свадьбе.

После замужества Кира немного успокоилась. Первый год царила полная идиллия. Супруги заканчивали высшее образование, устроились на постоянную работу, радовались первому дивану, одеялу, телевизору, телефону, поездке на море. И всё бы хорошо, но Марк стал периодически задерживаться на работе и злоупотреблять, мягко говоря. Снова начались ссоры. Кира на дух не переносила алкоголь, так же как и храп перебравшего ночами напролет. С той поры девушка привыкла спать с головой под подушкой и жутко бесилась, если муж будил ее под утро с призывом к супружескому долгу. Так день за днем прошли еще три года.

И вот, наконец, семье достался бесценный дар провидения – Марк получил в наследство от бабушки потрепанную квартирку на другом конце Москвы. Это был их первый настоящий дом. Пусть маленький, пусть в кирпичной девятиэтажке, но свой, куда всегда хотелось возвращаться. Это была настоящая перезагрузка их заблудившихся совместных мечт.

Наступил недолгий период тихого семейного счастья, вдали от окон Германа, натолкнувший Киру на мысли о ребенке. Марк, не раздумывая, поддержал желание жены. Dictum est factum, по традиции легко и непринужденно, с первой же попытки. То вам не Герман, который наверняка сказал бы: «Пока не время, мы успеем еще, давай вернемся к этому вопросу после моей диссертации». С Марком даже такой непредсказуемый вопрос решился в считаные дни. Беременность пролетела быстро и без особых хлопот. Кира порхала, ела килограммами мандарины и мечтала о декретном отпуске. В сентябре молодые родители уже гордо гуляли с коляской по школьному двору.