Текст книги "Камни на дороге (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Боюсь, я вас не понимаю, – произнёс я в небольшом замешательстве. – Зачем это?

– Мистер Кантрелл, имеются некоторые опасения по поводу вашего сына, Ноя. Ной живёт с вами, верно?

– Ну, да.

– Мы получили сообщение, что дома может что-то происходить. Конечно, когда бы мы ни получали сообщение, нам требуется провести расследование, и первый шаг в этом процессе – назначить время, когда мы можем сесть вместе и поговорить, и провести визит на дому. Вы завтра будете свободны?

– Провести визит на дому? – недоверчиво спросил я.

– Да, мистер Кантрелл.

Она замолчала, ожидая, когда до меня дойдёт.

– Провести визит на дому? – снова произнёс я после долгой паузы. – То есть, вы изучаете меня в плане жестокого обращения с ребёнком?

– Мы по закону вынуждены ответить на любое сообщение, которое можем получить, – объяснила она.

– О каком сообщении вы говорите?

– Я могу объяснить более полно, когда увижу вас. Завтра подойдёт? Я могу прийти к полудню, и мы всё это проясним.

– Можете приходить в любое время, – сказал я с некой вспышкой гнева. – Хотите сказать, кто-то подал жалобу против меня в ДСО?

– Боюсь, да, сэр. Мне прийти завтра к полудню?

– Конечно, – сказал я.

– Как я понимаю, по вашему месту жительства проживает ещё один мужчина…

– Ну, да.

– У вас… отношения… с этим мужчиной?

Я замолчал.

– Мистер Кантрелл?

– В чём смысл этого? – спросил я.

– Мистер Кантрелл, это моя работа – убедиться, что о Ное заботятся должным образом. Ничего больше. Я определённо смогу всё прояснить, когда увижу вас. Мы получаем много звонков и, конечно же, мы обязаны ответить, но это не значит, что что-то происходит. Просто беспокойство. Моя работа – удостовериться в благополучии ребёнка, и это мы и сделаем. Уверена, переживать не о чем. Как я уже говорила, с вами проживает ещё один мужчина?

– Да, – ответил я.

– Как он связан с вами и Ноем?

– Он мой парень.

– Оу. Понятно. Его зовут…?

– Джексон Ледбеттер. Он из Бостона.

– Мистер Ледбеттер будет свободен для нашей встречи?

– Я проверю его график работы.

– Я бы хотела, чтобы он присутствовал, если возможно.

– Ладно.

– Это не состязательный процесс, мистер Кантрелл. Надеюсь, вы это понимаете. Мне нужно удостовериться в благополучии вашего ребёнка. Это моя работа.

– Хорошо.

– Если в доме ничего не происходит, то вам не о чем переживать.

– Ничего не происходит, – заверил её я.

– Тогда всё должно быть в порядке. Увидимся завтра в полдень?

– Конечно.

– А теперь, пожалуйста, постарайтесь соблюсти нашу договорённость, мистер Кантрелл. Я приведу с собой переводчика для людей с нарушением слуха, потому что понимаю, что у вашего сына нарушение слуха. Это верно?

– Да, это так, – сказал я.

– Завтра в полдень?

– Ладно.

Я положил телефон на стол и пялился на него несколько долгих мгновений, чувствуя, будто на мне только что использовали запрещённый приём.

ДСО?

Какого чёрта?

Глава 15

Любая дорога приведёт тебя туда

Почему так много вилок? – спросил Ной, с опаской глядя на элегантно накрытый стол перед нами.

Не знаю, – признался я. – Думаю, нужно положить салфетку на колени. Просто старайся делать то, что делает папа.

Он недовольно нахмурился. С тех пор, как я сообщил ему новости о втором году в пятом классе, его настроение стало чёрным как ночь.

Официант достал охлаждённую бутылку вина – или шампанского, или что это было – из ведёрка со льдом, и на мгновение я подумал, что нахожусь на съёмках «Аббатства Даунтон». Это было не «Аббатство Даунтон», конечно, но намного хуже: это было «Френелли» в центре Тупело в пятницу вечером, когда лето набирало обороты, и на территорию готовилась надвинуться волна жестокой погоды.

– Здесь так мило. Вы должны приходить сюда чаще, – сказала Джексону миссис Ледбеттер.

– Ну уж нет, – произнёс Джексон.

– Ты и правда то, что ты ешь, – отметила она.

– Что делает меня гигантской сырной запеканкой, – сказал я.

Миссис Ледбеттер резко посмотрела на меня и неуверенно улыбнулась.

– Когда ты не знаешь, куда идёшь, Вайлис, любая дорога приведёт тебя туда.

– Вы предполагаете, что в моей жизни нет направления? – спросил я.

– Значит, ты не совсем глуп, – сказала она, выглядывая из-за своего меню. – Но не переживай. Если медуза может выжить шестьсот пятьдесят миллионов лет без мозгов, уверена, ты отлично справишься.

– Мама! – со злостью произнёс Джексон.

– Ну, Джеки, единственный способ для него стать умнее – если он умрёт и вернётся в виде томата в горшке. Когда я прошу его произнести Миссисипи по буквам, он хочет знать, имею ли я в виду реку или штат. Затем он хочет знать, нужно ли восемнадцать месяцев, чтобы родить близнецов, или хватит просто девяти.

– Неправда! – возмущённо произнёс я, заглатывая наживку. Если бы был вежливый способ на людях выбить дерьмо из пожилой женщины, я бы сделал это.

– Самым быстрым способом стереть безграмотность было бы поджечь всех этих южан, – добавила она.

– Он не тупой, мама! – сказал Джексон.

– Он не может сам себя защитить? – поинтересовалась она.

Их взгляды обратились ко мне.

Миссис Ледбеттер сделала долгую затяжку своей электронной сигареты, глядя на меня с напускной скромностью. “Подойди и возьми, – говорили её глаза. – Срази меня своим лучшим выстрелом, мистер Мужик!

– Знаете, – сказал я, – есть один аспект в консервативном христианстве, с которым я вполне согласен. Женщина, по словам Святого Павла в Библии, должна держать свой рот на замке. До тех пор, конечно, пока мужчине не нужно девать куда-то свой член.

Эти слова встретила напряжённая, достаточно неуютная тишина. Глаза мистера Ледбеттера расширились. Джексон, казалось, был в ужасе. Официант, разливающий вино, довольно драматично остановился. Но миссис Ледбеттер взорвалась искренним приступом хохота.

– Очень хорошо, Вайли, – сказала она, кивая и указывая на меня своей электронной сигаретой. – Хорошо сработано! Люблю мужчин, у которых есть яйца. Это так освежает, особенно в присутствующей компании.

Она переключила своё внимание на официанта, на её лице с тяжёлым макияжем появилось нетерпеливое выражение.

– Могу я тебе кое в чём признаться, дорогуша? – спросила она его, задрав подбородок. – Это ваше меню… всё выглядит как абсолютная дрянь. В смысле, честно, сколько пар туфлей вам пришлось соскрести, чтобы придумать эту чепуху?

Официант, молодой мужчина с преждевременно редеющими волосами, выглядел довольно растерянным.

– Вы сделаете даме одолжение и просто выберете для меня что-нибудь? Хорошо, дорогуша? Что угодно, что бы вы порекомендовали? И, надеюсь, это будет что-то, что не потребует поездки в больницу скорой помощи. Не упоминая о провождении всей ночи в уборной. И я не хочу, чтобы это жарили в слое жира в семьдесят сантиметров, будь так добр. И ничего, что мертво уже больше трёх лет. Мне нравятся свежие вещи. Еда здесь свежа в разумных пределах, верно? Ничего, что привезли из Монголии? Ничего, что заказали на еВау и прислали по почте США? И ничего, что достали из канавы? И, пожалуйста, никаких белок. Никакого паштета из опоссумов или чего-то ещё в таком роде. Я прошу слишком многого, дорогой?

– Вовсе нет, – нервно произнёс официант, бегло записывая что-то в свой блокнот. – Может быть, салат?

– Да, думаю, это было бы мудро.

– Ты слишком придирчива, – сказал мистер Ледбеттер.

– Я плачу хорошие деньги не для того, чтобы есть дрянь, – резко сказала она.

– И, я полагаю, еда на вкус лучше, когда приправлена слезами официанта, – сказал я.

– Он мужчина, – отмахнулась она. – А единственный мужчина, которого я когда-либо знала, которого на самом деле волновало что-то помимо бейсбола и сисек Анджелины Джоли, недавно сменил пол и теперь известен как Дороти.

– Кастрировали ещё одного мужчину, понятно, – отозвался мистер Ледбеттер.

– Мир полон мужчин, которые не знают, что делать со своими яйцами, – ответила она.

– Пожалуйста, ребята, вы не могли бы сейчас этого не делать? – спросил Джексон.

– Не делать чего, дорогой? – спросила миссис Ледбеттер. – Ох, я забыла. Любое обсуждение, которое включает в себя яйца, заставляет тебя нервничать, да, дорогой?

Джексон нахмурился.

– Конечно, – продолжала миссис Ледбеттер, – мужчина с яйцами выдержал бы медицинскую школу и стал бы врачом. Но ты медбрат. Как замечательно! Я никогда не забуду своего великого счастья, когда мой единственный сын пришёл однажды домой и сказал, что хочет быть медбратом. Я так гордилась! Мой сын – медбрат!

– Мама, пожалуйста, – отчаянно произнёс Джексон.

– Ты хотела, чтобы он был врачом, – отметил мистер Ледбеттер. – Он этого никогда не хотел.

– Врачи всегда зарабатывают намного больше денег.

– Деньги не всё, – сказал мистер Ледбеттер.

– Но они могут купить всё, – парировала она. – Не так ли, Вайлис?

– Меня зовут Вилли! – огрызнулся я.

– Ты говоришь так, будто это имеет значение.

– Это имеет значение.

– На самом деле, я использую прозвища для всех своих друзей. Но ещё не совсем решила, какое будет у тебя. Вайли – очевидный выбор, ведь это похоже на эвфемизм к пенису, что, кажется, будет всем, что тебе достанется, судя по тому, что я вижу. И это должен быть очень большой пенис. Как я понимаю, Джексон поклонник таких.

– Прошу прощения?

– Я бы предпочла для тебя что-нибудь более цветное, – продолжала она. – Конечно, для этого я уже выбрала прозвище.

– Этого? – произнёс я.

– Твоего отродья, – сказала она, искоса бросая взгляд на Ноя. – Думаю, я просто буду звать его Боб.

– Боб?

– Как Боб Марли, дорогуша. Ну, знаешь. Мёртвый мужчина с дредами. Много курил в своё время.

– Мне нравится его причёска, – сказал я, глядя на африканские косички Ноя.

– Возможно, это единственное, что в нём интересно, – отметила она.

– Вы его даже не знаете!

– Разве не для этого мы ужинаем? – парировала она. – Встреча и знакомство? Обмен рукопожатиями? Узнать вас? Нам поиграть в настольные игры? Это поможет?

– Кстати, мой сын не отсталый, – выпалил я, удивлённый, как по-прежнему злюсь из-за этого маленького комментария.

– Ты действительно очень чувствительный, да? – Она сделала долгую затяжку электронной сигареты. – Слова – это просто слова. Люди вкладывают слишком много силы в слова. Все должны быть такими политкорректными. Как скучно.

– Уверен, есть слово поприятнее для людей, которые издеваются над недееспособными детьми, – сказал я, – но я остановлюсь на стерве.

– Но я и есть стерва, дорогуша. Ты этого не понял? Бог свидетель, у меня есть свои причины.

– Ну, тогда, полагаю, это нормально, – огрызнулся я.

Джексон негромко ахнул.

– Вы должны простить мою жену, – улыбнулся мистер Ледбеттер. – С тех пор как ей увеличили дозировку, она стала сама не своя. Но расскажи нам о своей книге, Вилли.

– Да, – сказала миссис Ледбеттер, – расскажи нам о своей книге, Вилфред. В конце концов, не каждый день кто-то выходит в люди и разбалтывает обо всех своих проступках, чтобы это увидел весь мир. Надеюсь, ты заработал на этом деньжат. Большинство проституток зарабатывают.

– Уймись, – сказал мистер Ледбеттер, махая на жену рукой. – Я аплодирую его честности.

– Ты действительно хочешь, чтобы твой сын крутился с крэковыми шлюхами, деревенщинами и трейлерными отбросами? Не говоря уже обо всех этих подобных людям существах с плохими зубами. Не говоря уже о торнадо и крокодилах, и чёрт знает чем ещё.

– Моя жена преувеличивает, – легко произнёс Стивен. – Ты продал много книг?

– Не знаю, – признался я. – Прошло всего несколько месяцев.

– Ты рассказал нашему маленькому Бобу, что он глухой потому, что ты был наркоманом? – спросила миссис Ледбеттер.

– Я не был наркоманом, – довольно злобно ответил я. – Я часто говорил это с тех пор, как вышла книга.

– Верно. Ты же не в затяг. Никто не курит в затяг, дорогуша.

– И его зовут не Боб, – добавил я, раздражённый ею.

– Боб знает, чем занимались его родители? – надавила она. – Ты рассказывал ему? Рассказывал, да? Ты сел с ним и объяснил, что мамочка и папочка курили крэк, когда она чуточку, немножко забеременела, а потом родился бедный маленький Боб Крэтчит, крохотным недоношенным ребёнком, и оказался с дырками в ушах и в сердце и всё остальное? Ты ведь рассказал ему? Не так ли? Кажется, он хотел бы такое знать.

– Всему есть время и место, – сказал мистер Ледбеттер.

– Я верю, что дети должны знать правду. И если он сделает такое со своим собственным сыном, Бог знает, что он сделает с нашим, Стивен, или ты об этом не думал?

– Господи Иисусе, мама! – Джексон отложил свои приборы, со злостью выдыхая.

– Это ты хочешь выйти замуж за ублюдка. Думаю, ты должен узнать, кто он такой, прежде чем завязывать узел, дорогой. Это единственный правильный путь. Стивен, не желаешь высказаться?

– Не вмешивайтесь в личную жизнь своих детей, – сказал мистер Ледбеттер. – Я каждый день говорю это своим пациентам, и по хорошим причинам. Сердцу не прикажешь. Ты получил много внимания прессы?

– Простите? – спросил я.

– Из-за своей книги, – сказал он.

– Ну, нет, – признался я. Ни единая газета или журнал, или блог в великом штате Миссисипи не смогли решиться упомянуть об этом.

– Я думал, Миссисипи гордится своими авторами, – предположил он.

– Ну, вероятно, не гомосексуальными, – заметила его жена.

Нас прервал официант, который принёс напитки.

Я оглядел ресторан, отчётливо чувствуя себя не в своей тарелке и не в своей стихии. Мужчины были в костюмах, которые будто надели в последний момент, а женщины выглядели безупречно, ни один волосок не выбивался. Почему-то я сомневался, что какие-либо из этих мам и пап готовились к визиту добрых душ из ДСО. И, в любом случае, я был одним из тех людей, которым нравились ёлки за доллар, потому что для похода в «Волмарт» наряжаться не нужно.

«Френелли», вероятно, был самым дорогим рестораном в городе, что говорило не о многом, по большому счёту, это был Тупело, Миссисипи, родина Элвиса, но даже так это было за пределами моей лиги. Любое место, где требовали четыре доллара за стакан воды, было выше меня и, вероятно, будет всегда. И кто, чёрт побери, станет платить четыре чёртовых доллара за стакан воды?

Мистер и миссис Ледбеттер, казалось, чувствовали себя совершенно непринуждённо, как и их сын. Мы с Ноем выглядели как деревенщины, которые чесали задницы, любуясь видами Большого Города.

Я опустил меню, внезапно приняв решение.

– Думаю, мы с Ноем пойдём, – сказал я, вставая.

– Что ты имеешь в виду, чёрт побери? – требовательно спросила миссис Ледбеттер.

Я протянул руку Ною, взглядом говоря, что пора уходить. У него в глазах не было вопроса, он просто встал.

– Я вас оставлю, – произнёс я. – Хорошо вам провести время.

– Вилли, какого чёрта? – слишком громко потребовал Джексон.

– Мне здесь неуютно, и я хотел бы уйти, – сказал я ему. – Увидимся позже. Или нет. Сейчас я не уверен, что меня это волнует.

Я взял Ноя за руку и помаршировал прочь, моё лицо горело от прилива крови.

– Вилли, подожди! – крикнул Джексон.

Он пошёл за нами к входной двери. Я вышел на улицу и встал на тротуаре, трясясь от необъяснимой злости. Проехала толпа мотоциклистов, и я зацепил взглядом цвета конфедерации на более чем одной блестящей металлической поверхности.

– Вилли, пожалуйста, – произнёс Джексон, беря меня за руку.

– Мы с Ноем идём домой. Присоединишься к нам?

– Я не могу оставить родителей просто сидеть там. Это грубо.

– А твоя мама – она не грубая?

– Она такая, какая есть.

– И какая же?

– Когда ты это узнаешь, Вилли, дай мне знать. Я слушал всё это почти тридцать лет.

– Очевидно, я ей не нравлюсь, так в чём смысл?

– Ей никогда не нравился никто из моих бойфрендов.

– Я думал, я твой единственный настоящий бойфренд.

– Я имел в виду парней, с которыми я когда-либо встречался или приводил домой. Они не были достаточно хороши. И раз уж на то пошло, я никогда не был достаточно хорош для неё. Никогда не был и никогда не буду.

– У неё нет никакого права.

– У неё есть все права. Ты не знаешь, кто моя мама?

– Думаешь, мне не плевать.

– Её отец был сенатором.

– Ну?

– Её мать была богатой наследницей.

– И?

– Она была единственным ребёнком, Вилли.

– И это важно, потому что…?

– Боже, в некоторых вещах ты такой недалёкий.

– Правда?

– Да, правда. Я тоже единственный ребёнок, Вилли. Как ты думаешь, куда отправятся эти деньги, когда она умрёт?

– Уверен, что не знаю, и уверен, что мне плевать, – сказал я.

– Я унаследую довольно большое состояние… а тебе плевать?

Я был удивлён выражением отчаянной, почти злобной искренности на его лице.

Можно было смело сказать, что я не унаследую много, когда мама умрёт. Может быть, грузовик или пару квадроциклов, или китайский сервиз, который та получила, когда вышла замуж за папу. Я был не из богатых, не понимал, как некоторые люди могут быть такими богатыми, когда я видел только то, что люди сводят концы с концами и едва выживают.

– Теперь доходит? – спросил Джексон. – Ты и я? Свадьба? Я, единственный ребёнок, единственный наследник? Ты, благодаря гей-браку, возможный зять? Ной, единственный внук моих родителей? Ты улавливаешь картину?

– Значит, ты можешь унаследовать немного денег, – сказал я.

– Ну, ещё бы, – ответил он.

– И какое отношение это имеет ко мне?

– Думаешь, моя мама оставит мне свои деньги, если не одобряет моего спутника жизни?

Я ответил не сразу. Если честно, я не был уверен, что думаю. Я был крайне обижен, но не мог понять конкретную причину на что.

– Пожалуйста, Вилли, – произнёс Джексон, потянув меня за руку. – Я говорил тебе, что для меня это важно. Возвращайся. Присядь. Постарайся быть милым. Сделай это ради меня.

– Я не позволю твоей маме или кому-либо ещё быть грубым со мной. Мне плевать, сколько у неё денег, или кем был её отец, или как много вилок ей нужно, чтобы съесть чёртов салат. Мы с Ноем пойдём домой. А вы веселитесь.

– Не будь сволочью, – сказал Джексон.

– Она начала это, не я.

– Не делай этого, Вилли.

– Ты меня остановишь?

– Если придётся.

– Ты и какая армия Севера?

– Прекрати этот бред, Вилли. Это важно!

– Если это было так важно, почему ты не рассказал мне ничего до того, как они сюда приехали?

– У меня были свои причины.

– Что ж, почему бы тебе, твоим причинам, твоим восемнадцати вилкам и твоей южной карте вин не пойти ужинать с твоими высокомерными мамочкой и папочкой? Мы с Ноем идём домой.

– Будь благоразумным, Вилли. Пожалуйста!

– Мне жаль, – произнёс я. – Очень жаль, Джек, но прямо сейчас я не могу и дальше выносить твою маму. Я не жестокий, но, если она скажет мне ещё хоть слово, я перепрыгну через тот стол и вынесу ей мозги. Скажи им, что Ною стало плохо или ещё что-нибудь.

– Пожалуйста, возвращайся обратно.

– Я не могу.

Он скривил лицо, развернулся и ушёл.

Ной поднял взгляд на меня, нахмурившись.

Глава 16

СОС

Мы перешли улицу к парку перед зданием городского совета, наши шаги вполне естественно привели нас к месту, которое являлось жемчужиной парка – статуе Элвиса в его блестящем, металлическом величии. Элвиса взгромоздили на большой пьедестал, с микрофоном в руке, замершим в процессе обращения не быть жестокими к Тупело, штат Миссисипи. Дети играли сидя на качелях, и юная темнокожая пара сидела на траве, устроив поздний пикник.

Она тебе не нравится, да? – прожестикулировал Ной, пока мы стояли перед королём, как просители перед троном.

Я состроил гримасу.

Я ей не нравлюсь, – добавил он.

Нет, нравишься, – прожестикулировал я.

Она не смотрит на меня. Она меня не видит.

Дай ей немного времени.

Она симпатичная.

Симпатичная заноза в заднице, – подумал я.

Но я ей не нравлюсь, – добавил он. – Я вижу.

Это не правда.

Правда.

Мы пошли от Элвиса к качелям, и я сел на скамейку и наблюдал за Ноем, в желудке урчало, потому что я был голоден, но слишком зол, чтобы есть. Ной усмехнулся, раскачивая ступнями и ногами, подлетая выше и выше, откидываясь на спинку сидения, пока его голова практически не ударялась о землю.

Я отправил сообщение Тоне, маме Кики и моей лучшей подруге:

ОМГ!

Глава 17

Ты должен справиться

– Итак, позволь мне прояснить, – сказала Тоня после того, как забрала нас, и мы устроились за столиком в «Бургер Кинге». – Родители Джексона богаты, и у тебя проблемы с этим? И ты переживаешь об этом, когда завтра к тебе придут из ДСО? Можешь сказать по буквам слово «мудак»?

– Его мать такая злая, – сказал я в свою защиту.

– Она не может быть настолько плохой.

– Она могла бы быть невестой антихриста.

– О, я тебя умоляю, – отмахнулась Тона. – Богатеи другие. Просто спроси Митта Ромни – она не может быть хуже, чем этот белый как паста кошмар. И у тебя есть более важные вещи, о которых стоит волноваться.

– ДСО ничего не сделает, – отмахнулся я.

– Они могут превратить твою жизнь в ад, Вилли, – низким голосом произнесла она. – Они сидят, записывают всё дерьмо в свои бланки и смотрят на тебя, и судят тебя, и одному Богу известно, что они могут сделать, если решат, что им не нравится то, что они видят. А теперь у него непроходная оценка в школе. Тебе бы неплохо начать думать.

Тоня Хамфрис произнесла эти слова своим без—всякой—чуши тоном голоса – и я улыбнулся. Она была амазонкой, её голова была украшена великолепными, густыми кудряшками, что говорило: «Я женщина, и, детка, ты услышишь, как я рычу».

Пока мы сидели вместе, белый мужчина и чернокожая женщина с детьми, на нас смотрели, напоминая, что метисация* в штате Миссисипи была преступлением до какой-то точки в восьмидесятых. Межнациональный брак с Детьми Хама, скажем так, вызывал неодобрение в Стране Дикси. Не то чтобы мы с Тоней когда-нибудь смешаем наши расы.

*Метисация – смешение национальностей, племён, рас.

Я взглянул на Кики, которая рьяно жестикулировала Ною, у которого был полон рот картошки-фри. Они оба улыбались с тайным озорством.

– Я тебе говорю, – сказал я, переводя взгляд обратно на Тони и слегка кивая на детей. – Они используют знаки, которые я никогда не видел.

– Все глухие дети так делают, – легко ответила она.

– Я хочу знать, о чём они разговаривают.

– Почему не спросишь у них? – она скрестила руки на груди, бросая мне вызов.

Я нахмурился.

– Понятно, – сказала Тоня.

– Я знаю, что мы должны уважать их частное пространство, – сказал я. – И я уважаю. Но я просто чувствую себя таким… брошенным.

– Они живут в своём собственном мире, Вилли. Ты это знаешь.

Я знал. Мир Глухих. Их мир.

Кики прожестикулировала что-то, и Ной захихикал.

– Что мне делать? – спросил я.

– С чем? – спросила Тоня.

– С ней, – раздражённо произнёс я. – Тёща из ада. Она называет меня гомосексуалистом. Я это ненавижу.

– Просто пытается тебя вывести из себя.

– Это не вежливо.

– Я не вижу, в чём здесь проблема, Вилли. Иметь деньги – это хорошо. Иметь деньги значит, что ты можешь быть немного странным, и люди просто должны мириться с этим. Теперь ты знаешь, что я не большая фанатка мистера Джексона, но если он из богатых, эй, деньги покрывают множество грехов, не забывай об этом.

– Джексон нормальный, – сказал я.

– Ага, – ответила она.

– Он иногда немного зануда, – признался я.

– Ага.

– Ладно, он немного высокомерный.

– Немного?

– Он нормальный, как только ты его узнаешь поближе.

– У этого мужчины хоть когда-нибудь торчал волосок из причёски? Расскажи мне, Вилли. Он пердит? Потому что я думаю, что нет. Этот мужчина такой идеальный, что, вероятно, никогда не ковыряется в носу, не рыгает, не чешет зад – он выглядит так, будто только что сошёл со страницы журнала. Он такой идеальный, что заставляет меня нервничать. Возможно, он чистит зубы нитью дважды в день, просто потому, что дантист так сказал. Я бы не удивилась, если бы он принимал слабительное, просто чтобы облегчиться. Говоря о пафосном классном парне.

Я усмехнулся. Не мог сдержаться. Это была правда. Джексон Ледбеттер был лучшим примером белизны. И в частности, белизны гомосексуального белого мужчины. Он оправданно гордился своим внешним видом и никогда не ходил с огромным прыщом на лбу, не говоря уже о том, чтобы одеваться в обноски из «Волмарта», которые носил я. Он был тщеславным.

– Это мой мужчина, – сказал я, в какой-то мере испытывая гордость.

– Я знаю, сладкий, – ответила Тоня. – И я не придираюсь к нему. Он из богатой семьи – и это многое объясняет. Вероятно, он носил брекеты, будучи ребёнком, и у него была своя собственная тиара и бассейн, и целых девять ярдов. Дело в том, что он не такой, как ты, Вилли. Не такой, как мы.

– И слава Богу, – произнёс я.

– Но, если ты любишь его, вы справитесь.

– Я очень люблю его, – сказал я.

– Тогда ты должен справиться, – подчеркнула она. – Есть вещи похуже, чем иметь богатых родственников. И они скоро уезжают, так почему тебя это волнует?

– Джексон сказал, что его мать не оставит ему свои деньги, если не одобрит меня. Что я должен с этим делать?

– Бросаться на женщину не лучший подход, могу тебе сказать.

– Слышала бы ты, что говорит эта женщина. А потом она переключилась на мою книгу.

Тоня рассмеялась.

– Что? – произнёс я.

– Я забыла о твоей книге, – сказала она.

– Так почему ты смеёшься?

– Вилли, ты читал свою собственную книгу, так ведь?

– Конечно, – ответил я.

– Ты хоть представляешь, что люди должны о тебе думать?

– Я просто был честен!

– Ты вышел и рассказал всему миру, что мастурбировал так много, будучи ребёнком, что боялся, что у тебя отвалится член.

– Ну, это правда.

– Поэтому и смешно… но ты можешь представить, что люди должны о тебе подумать, люди, которые не знают тебя, не знают, когда ты преувеличиваешь, когда ты говоришь правду? Ты вышел и рассказал всё как есть, и это было смешно и всё такое, но от этого людям некомфортно. Если твои будущие родственники прочли эту книгу… Я даже не могу себе представить, что они, должно быть, о тебе думают. И что, если дама из ДСО читала эту книгу?

– Всё было не настолько плохо, – отметил я.

– Каждый раз, когда хожу в туалет в торговом центре, я теперь думаю о тебе, Вилли. Вот как всё плохо.

Я закусил губу. Возможно, мне следовало подумать дважды о включении в сюжет этого дела о сексе в туалете в торговом центре.

– А потом ты рассказал о случае, когда тот парень дал тебе двадцатку, потому что подумал, что ты шлюха, – с улыбкой добавила она.

– Ну, так и было, – сказал я.

– Это не то, что ты хотел бы рассказать людям, – сказала она.

– Какая разница? – спросил я. – Люди занимаются сексом. Возможно, прямо сейчас в туалете люди занимаются сексом, пока мы едим. Я хочу сказать, кому какое дело?

Тоня рассмеялась.

– Я веду их к маме домой в воскресенье, – сказал я. – Можешь представить? Если ты думаешь, что Джек высокомерный…

– Ты пройдёшь через это, – заверила она меня. – Не говори мне, что забыл о шутках и уклончивом поведении – это не так уж сложно. И если ты не сделаешь этого ради себя и Ноя, то сделай ради своего мужчины. Всего несколько недель. Насколько это может быть плохо?

– Подожди, пока не познакомишься с этими людьми, – сказал я.

– Позволь мне кое-что тебе сказать, Вилли, и я говорю тебе это только потому, что я твоя подруга, и у меня нет времени тебе льстить. Ты любишь этого мужчину. Я знаю, что любишь. Значит, ты должен справиться. Это будет много для него значить. И он терпит твою семью, разве нет? Твою маму? Твоего деда? Твоего брата, Билла? Суть в том, что если ты собираешься всё наладить, то придётся поработать. Никто не говорил, что будет легко. Если хочешь, чтобы этот мужчина надел тебе кольцо на палец, ты должен справиться. Понимаешь меня?

Я тяжело вздохнул.

Кики взглянула на меня так, как делают дети, когда пытаются что-то провернуть. Она жестикулировала Ною, поймала мой взгляд и быстро остановилась. Что бы она ни сказала, должно быть, это было смешно, потому что Ной одновременно фыркнул и окатил стол содовой. Они оба взорвались потоком хихиканья и смешков.

– Какого чёрта? – обратился я к Тоне.

– Дети остаются детьми, – сказала она. – А теперь я хочу, чтобы ты сел и рассказал мне, что собираешься делать с ДСО.

Я откинулся на спинку стула, нахмурившись.

– Ну? – надавила она.

Я не имел никакого понятия.

Глава 18

Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Папочка?

Что?

Ты разозлишься, если я тебе кое-что расскажу?

Конечно, нет.

Ты уверен?

Конечно.

Обещаешь?

Обещаю.

Он закусил нижнюю губу.

Я поправил его одеяло, наблюдая за ним краем глаза.

Ты меня любишь? – прожестикулировал он.

Ты знаешь, что люблю, маленький засранец.

Он усмехнулся.

Ты будешь любить меня, несмотря на то, что я тебе скажу?

Конечно. Что ты хочешь мне сказать?

Ничего.

Ничего?

Он пожал плечами, но я видел, что в его глазах таится секрет, который пытается прорваться наружу. Если я стану вытягивать это из него, он отступит, как черепаха, втягивающая голову в панцирь, так что я прикинулся незаинтересованным. Однако, я был заинтересован. Весьма.

Папа на тебя злится?

Возможно, – прожестикулировал я.

Вы поругались?

Нет.

Он выглядел так, будто злится.

Вероятно, он злился.

Но вы не поругались?

Может быть, немного. Не переживай об этом.

Он меня любит?

Конечно, любит. Он твой папа.

Не думаю, что я ему нравлюсь.

Почему ты так говоришь?

К. сказала, что я ему нравлюсь только потому, что он хочет сделать тебя счастливым.

Это не правда!

Он пожал плечами.

Папочка?

Что?

Почему я глухой?

Я смотрел на него несколько долгих мгновений. Что это за вопрос?

К. сказала, это потому, что ты и мама сделали что-то плохое, – добавил он.

Я не знал, как на это ответить, так что не сказал ничего. Он напряжённо смотрел на меня этими голубыми глазами, которые, казалось, смотрели прямо сквозь меня.

Ты злишься на меня? – прожестикулировал он, когда воцарилась долгая тишина, а я не отвечал.

Я покачал головой.

Я не хотел тебя разозлить.

Я не злюсь.

К. говорила мне не спрашивать у тебя это, потому что ты разозлишься.

Я не злюсь. Почему бы тебе не лечь спать?

Ты меня любишь?

Конечно.

Как сильно?

Очень сильно!

Твоя любовь большая, как моя школа?

Больше.

Большая, как школьный автобус?

Больше.

Большая, как «ФудВорлд»?

Больше.

Большая, как гора?

Больше!

Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?

Больше!

Ты уверен?

Конечно, – сказал я. – Но вопрос в том… любишь ли ты меня?

Да.

Я тебе не верю, – сказал я.

Люблю!

Думаю, ты врёшь.

Я не вру!

Думаю, ты просто живёшь здесь из-за бесплатной еды.

Не правда!

Готов поспорить, ты не можешь дождаться, когда вы с К. сможете сбежать и пожениться.

Фу!

Готов поспорить, ты любишь меня совсем чуть-чуть.

Это не правда!

Как сильно ты меня любишь? – спросил я.

Он улыбнулся. Пришла его очередь придумывать прилагательные.

Моя любовь большая, как л—у—н—а, – наконец сказал он, показывая новое слово, которое выучил.

И всё?

Л—у—н—а огромная! По ней ходили!

Ты, должно быть, очень меня любишь, – прожестикулировал я.

Он кивнул.

Кто мой любимый сын? – спросил я.

Я твой единственный сын!

Пора ложиться спать, – прожестикулировал я.

Папочка?

Что?

Поспишь со мной?