Текст книги "Камни на дороге (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Серьёзно?

– Хорошенько испугался.

– Я думал, он большой фанат красных штатов.

– Думаю, не настолько большой. Не после того, как твой дед сидел и стрелял из своего пистолета за кухонным столом. Я бы не удивился, если бы он из-за этого обмочил штаны. И это ещё одна история, которую маме не терпится рассказать людям.

– Она выставит нас кучкой деревенщин.

– Наверное, – согласился он.

Я медленно подошёл к двери уборной, держа здоровую руку на стойке с капельницей и таща ту следом.

– Ты справишься сам?

– Собираешься держать меня за мой инструмент?

– Если хочешь.

– Ты бы это сделал, да?

– Конечно, сделал бы.

– Мне жаль насчёт всего этого, Джек. Правда жаль.

– Жаль насчёт чего?

– Торнадо.

– Тебе жаль насчёт торнадо?

– Мне жаль насчёт твоих родителей. Мы должны были быть более осторожны, обратить больше внимания на предупреждение о торнадо. Мама старается заботиться обо всём в доме, но мы с Биллом должны были проверить убежище. Мы знали, что идёт предупреждение. Мы просто не подумали об этом. Там были наши дети и гости, а мы не подумали проверить. И это совсем не круто.

– Ты не обязан извиняться.

– Передай своим родителям, что мне очень жаль.

– Не будь идиотом.

Я прошёл в туалет, посмотрел на своё лицо в зеркале. Я был потрёпан, с двумя фингалами и рядом швов на лбу. Моя левая щека была отмечена ярким синяком, но ещё и с оранжеватым оттенком из-за какого-то крема, который намазали врачи.

Как сказала Мэри, я выглядел дерьмово.

Я сел на табуретку и расплакался.

Глава 36

Я хочу обнять тебя

– Они идут, – сказал Джексон, вешая трубку.

Было только начало одиннадцатого утра.

Он снова помог мне подняться с кровати, и я прошёл к двери своей палаты и встал как раз снаружи, думая, что Ной будет меньше травмирован, если увидит, что я стою и выгляжу вполне живым. Учитывая все обстоятельства, я чувствовал себя хорошо. Мои рёбра пульсировали от боли, которая почему-то была и тупой, и острой. У меня болело лицо. Болели сломанные кости руки. Но я был очень живым, и мне не терпелось увидеть моего мальчика – не терпелось обнять его, поцеловать, подарить немного любви, чтобы дать ему знать, что всё хорошо.

Я услышал их шаги по коридору, когда они свернули за угол и появились в моём проходе.

– Папочка! – воскликнул Ной, когда увидел меня.

Он остановился как вкопанный.

Иди сюда, милый, – прожестикулировал я, что было неудобно с гипсом на руке.

Но он просто стоял на месте, глядя на меня, будто пытался решить, настоящий ли я. Билл и мама стояли за ним, Билл был готов схватить его, если он начнёт устраивать сцену.

Пожалуйста? – прожестикулировал я. – Папочка хочет тебя обнять…

Он медленно прошёл вперёд, остановился примерно в двух шагах и вытянул руку, чтобы коснуться моей груди. Затем он дотронулся до моего гипса, его пальцы двигались очень мягко и нерешительно. Его глаза наполнились слезами. Я обвил здоровой рукой его плечи и притянул сына ближе. Его тело замерло от страха. В конце концов, он осторожно положил голову мне на грудь и позволил себя обнять, тихо всхлипывая. Я поцеловал его в макушку, погладил по волосам. Несколько раз из глубины его горла вырвались вопли, что прозвучало как громкое гудение.

– Всё хорошо, милый, – сказал я, пока мама и Билл наблюдали.

– Хмммммм…

– Тише, малыш.

– Хмммм…

Через пару минут он отстранился и вытер глаза, его взгляд опустился, будто он не мог спокойно смотреть на меня. Положив палец под его подбородок, я поднял его лицо.

Прости, что напугал тебя, – прожестикулировал я.

Не делай так больше, большой тупица!

Не буду, – пообещал я, улыбаясь ему.

Я не ненавижу тебя.

Я знаю, милый.

Прости, что сказал так, папочка.

Не переживай об этом.

Я не ненавижу тебя.

Я знаю.

Я никогда не возненавижу тебя.

Всё хорошо, милый. Мне нужно прилечь. Ты мне поможешь?

Он кивнул.

Глава 37

Что сделал отец Майкл

– Посмотри на себя, кузен Вилли! – сказала как обычно полная бурлящей энергии Тина Саммеролл, проскользнув в мою палату позже в тот день. – Ты выглядишь так, будто кто-то вышиб из тебя жизненный свет! Шелли говорила мне не приходить и не беспокоить тебя, но ты же знаешь, как внимательно я слушаю Шелли! Если бы! Как ты, кузен Вилли?

– Всё ещё жив, – ответил я.

Она искренне рассмеялась, потому что разочаровалась бы, скажи я что-то другое, ведь я всегда говорил ей только это.

Тина Саммеролл была сестрой Шелли и, несомненно, белой вороной в семье. Она отбросила свои баптистские корни и приняла свою внутреннюю ведунью, сильно увлёкшись викканством, друидизмом, картами таро и медицинскими картами, хотя и притворялась, что глупость астрологии ей чужда. Природа ее одарила щедро, поэтому в мыслях всплывали такие слова, как “пышность” и “женские формы”. Вынырнув из готического периода, теперь она предпочитала красные, блондинистые и розовые пряди в своих длинных, тонких волосах. Чёрные футболки и джинсы недавно уступили место лёгким разноцветным сарафанам и сандалиям. Она была богиней земли. Хотя мой брат Билл отзывался о ней в довольно дурном тоне, как об “этой новомодной болотной твари”.

Мы не были настоящими кузенами, но называли так друг друга, потому что казалось правильным, что мы должны ими быть.

– Я так сожалею о твоём деде, – сказала она. – Где твой ребёнок?

– Думаю, он в кафетерии с мамой.

– Я работаю над кое-чем, что поможет ему пройти через это. И будь уверен, для малышей это тяжело, им нужно особое внимание. Но ты это знаешь.

«Действительно, я знал».

– Я зажигаю для него свечу желания. Я выбрала красный цвет, потому что он пылкий паренёк, прямо как его папа. Эта свеча горит тридцать шесть часов. Это должно сработать, или, по крайней мере, помочь ему преодолеть сложности. Кстати, ты был в новостях.

– Да?

– О да! В газете даже упомянули “Крэкового малыша”. “Автора округа Юнион вытащили из развалин”. Или какая-то такая чепуха. И там был дом твоей мамы. Они показали фотографию твоего деда. Сказали, что он был на войне и всё такое. Они показали кучу снимков урона от торнадо. Ну, знаешь, все как обычно. Я поставила свечку и за него тоже, кстати говоря – твой дед был старой душой, и ему, наверное, не нужна помощь от кого-то вроде меня, но всё равно, лучше делать всё, что можешь, чтобы помочь. Бьюсь об заклад, они с Богиней сейчас хорошенько смеются.

Мама и Ной вернулись, а вскоре следом пришёл отец Гиндербах.

Все познакомились.

– Значит, вы священник, о котором всегда говорит Вилли, да? – спросила Тина, открыто глядя на него.

– Если нет, у меня будут неприятности из-за того, что я надел колоратку, – легко ответил он.

– Я как раз говорила Вилли, что поставила свечку на тридцать шесть часов для Ноя.

– Очень хорошо, – ответил Гиндербах.

– Богиня не нуждается в напоминаниях о наших нуждах, но это не повредит, – добавила она.

– Нет, не повредит, – согласился Гиндербах. – И я уверен, что Ною может понадобиться вся помощь Богини, которую он может получить.

– Вы должны простить Тину, – сказала мама с выражением дискомфорта на лице.

– Почему? – спросил я. «Я знал, почему. Меня обижало, что мама чувствовала необходимость поднимать эту тему».

– Ну, она…

Слова умерли на губах мамы. Она не одна из нас, отец. Она немного странная. Она поклоняется “Богине”. У неё на крыльце сад трав. Она делает свои собственные свечи. Она…

– Я – язычница, отец, – объявила Тина.

– Разве не все мы такие? – спросил Гиндербах. – И мы вместе. Раз ты здесь, возможно, ты бы хотела помочь мне с помазанием Вилли?

– Конечно, – улыбаясь ответила она с энтузиазмом.

– Я не умираю, – отметил я.

– Не глупи, – сказала мама.

– Я думал, помазание делают людям, только если не боятся, что они умрут, – сказал я.

– Нам нравится помазывать больных, – ответил Гиндербах. – Возносить их в молитве. Мне нравится считать, что Бог ответственен за всё, и ничего, что я делаю, не изменит его мнения. Но я думаю, что людям помогает осознание, что за них молятся. Если ты предпочтёшь, чтобы мы этого не делали…

– Всё нормально, – сказал я.

– Конечно, нормально, идиот, – сказала мама. – Простите мой нрав, отец. Вилли иногда так меня заводит, что я не знаю, что говорю.

– Я слышал, что дети на вас так влияют, – сказал он.

– Я бы хотела, чтобы вы немного вразумили его. Он никогда не слушает ни слова, что я говорю, но он послушает вас, отец. Он обычно не обращается к каким нашим священникам, но вы ему нравитесь, а я не могу вспомнить, когда последний раз ему нравился кто-то из наших священников.

– То, что отец Майкл приставал ко мне в шестом классе, вроде как разрушило для меня этот ритуал, – признался я.

– Это было недоразумение! – огрызнулась мама.

– Ну конечно, – ответил я. – И когда он велел мне раздеться и сидеть у него на коленях, сложилось недоразумение, но его это не остановило.

– Этого никогда не было! – со злостью парировала она. – Зачем тебе так меня позорить? Иисус, Мария и Иосиф!

– Если ты собираешься поливать меня грязью перед священником, по крайней мере, он должен услышать всю историю.

– Я сама говорила с отцом Майклом…

– И он сказал тебе, что такого никогда не было. Да, мама, я слушал эту историю снова и снова. Этого никогда не было. Я понял! Ты как заезженная пластинка.

Внезапно осознав, что мы швыряемся грязным бельём перед знакомыми, я захлопнул варежку. Оно само выскочило, но до этого довела меня мама. Она жаловалась, как я провоцирую её, но я учился у лучших.

Что случилось? – прожестикулировал Ной хмурясь.

Ничего, – прожестикулировал я в ответ.

Почему ты злишься?

Я не злюсь.

Ты выглядишь злым.

Я просто… расстроен.

Ной стоял у изголовья кровати, хмурясь на меня в своей диктаторской, властной манере. Он взял меня за здоровую руку, взгляд его глаз обвинял меня в сокрытии секретов и правды.

– Прошу прощения, – произнёс я, бросая взгляд на Тину и отца Гиндербаха. – Не слушайте нас.

– Это правда? – спросил отец Гиндербах.

Я не ответил.

Конечно, это была правда – это и много чего ещё. Мама с трудом могла представить в мыслях картину, как я сижу на коленях отца Майкла, не говоря уже обо всех других вещах, что мы сделали.

– Это не важно, – сказал я.

– А я думаю, что важно, – ответил Гиндербах. – Если это правда, мне очень жаль. Ни один священнослужитель не должен никогда причинять вред ребёнку.

– Вилли преувеличивает, – сказала мама. – Он всегда преувеличивает. Он писатель. Что еще от него можно ожидать?

– Я часто обнаруживаю как раз противоположное, – парировал Гиндербах. – Дети не преувеличивают о таких вещах. Я подозреваю, что за этим таится больше, чем говорит Вилли.

Они оба посмотрели на меня, мама кипела от злости, из её ушей только так валил пар, потому что я опозорил её перед её приходским священником, но отец Гиндербах смотрел на меня открытым, чутким взглядом, будто полностью понимал.

Я почувствовал, как в моей груди поднимается неконтролируемое желание плакать, но я не хотел лить слезы. Это было глупо. Всё это произошло так много лет назад, и у меня было ещё так много вещей для переживания, но вдруг, в этот момент, думая об отце Майкле – о том, которого я любил, которым восхищался, в которого влюбился, который заполнил пустоту в моей душе, оставленную папиной смертью, на которого я хотел быть похожим и которого уважал, но который убедил меня, что нормально раздеваться и “играть в игры” с ним, “сидеть на его пенисе и учиться быть мужчиной” – вдруг, в этот момент, всё это вылезло на поверхность очень болезненно, неловко, и я расплакался.

– Папочка! – недовольно воскликнул Ной, хлопая меня по груди, пытаясь привлечь моё внимание. – Хуууух! Папочка?

Каждый раз, когда Ной стучал по моей груди, её пронзала резкая боль.

– Вилли, в чём дело? – спросила мама спустя долгую минуту, вдруг забеспокоившись. – Ты знаешь, что не должен плакать. Ты просто расстроен из-за деда. Как и все мы, милый.

– Почему ты никогда не можешь меня выслушать, мама? – спросил я, чувствуя себя несчастным и злым. – Я знаю, что случилось, потому что я был там. Но тебя там не было, и ты не слушала, когда после я пытался тебе рассказать, так что не стой сейчас на месте и не говори, что этого никогда не было. Откуда тебе, чёрт возьми, знать?

– Но…

– Папочка!

– Если бы кто-нибудь когда-нибудь сделал такое с Ноем, я бы выследил этого ублюдка и вышиб его чёртовы мозги. А ты просто стоишь и говоришь, что этого никогда не было, потому что ты не хочешь знать. Что ж, хорошо тебе! Каждый раз, когда я говорю правду, ты говоришь мне, какой я ужасный. Почему ты не можешь хоть раз в жизни выслушать меня?

– Хууууух! – недовольно простонал Ной.

Мама смотрела на меня так, будто я только что дал ей пощёчину. Её губы двигались, словно она собиралась выдать отборную реплику, но она ничего не сказала.

– Вилли, – наконец произнесла она, дрожащим, неуверенным голосом, – священник не станет… Священник, Вилли! Священник не станет… он не станет делать нечто подобное с ребёнком. Он просто не мог.

– Но что, если мог? – спросил я.

– Как он мог? Ты мне это скажи. Как мог человек, посвящённый Богу, делать такие вещи, как… это… с ребёнком? Даже говорить о таких вещах стыдно! Священники и монахини преданы Богу. Они не идеальны. Я это знаю. Но они не кучка извращенцев, не такие, какими ты их выставляешь. Я отказываюсь верить…

– Миссис Кантрелл, вы будете удивлены, узнав, что делали некоторые священники, – мягко произнёс отец Гиндербах. – Удивлены и очень недовольны. Как и многие из нас, включая Отца Небесного.

– У Вилли всегда было очень богатое воображение. Даже когда он был ребёнком…

– Миссис Кантрелл, со всем уважением, есть времена, когда нам нужно слушать. Когда нам нужно услышать, что говорят.

– Но вы предполагаете…

– Да, – признался Гиндербах. – Я предполагаю, что Вилли говорит правду. Может быть, нам следует просто подумать над этим некоторое время. Подумайте об этом. Дайте этому улечься. Посмотрите, что выйдет.

– Но я знала отца Майкла, – сказала она. – Он бы никогда…

– Как хорошо вы его знали, миссис Кантрелл? Вы жили с ним? Были его домработницей? Вы проводили с ним много времени?

– Ну, нет.

– Вы обедали с ним?

– Ну…

– Вы общались с ним? Вы видели его на званых обедах или других мероприятиях?

Мама замолчала.

– Думаю, я пойду, – тихим голосом произнесла Тина.

– Нет, – сказал я. – Я не хотел тебя смущать.

– У вас, ребят, сейчас куча дел, – ответила она.

– Не уходи, – сказал я. – Ты собиралась помочь отцу с этой его… штукой.

– Ты уверен?

– Конечно, я уверен.

– Я ничего не понимаю, – с потрясённым видом сказала мама. Она подошла к стулу и присела. – Я просто не понимаю.

– Почему бы нам не приступить к помазанию? – предложил отец Гиндербах. – Почему бы нам не выразить всё это Богу в мольбе? Миссис Кантрелл?

– Я знаю, Вилли не врёт, но…

– Всё хорошо, миссис Кантрелл, – сказал Гиндербах. – Почему бы нам не помолиться об этом?

– Наверное, я просто посижу здесь, – тихо ответила она. – Я как-то не очень хорошо себя чувствую.

Глава 38

Спасение Коржика-Моржика

– Вот и приехали, – тихо произнёс Джексон, заезжая на подъездную дорожку маминого дома на следующее утро после того, как меня выписали из больницы.

Я уставился на мамин дом в изумлённой тишине.

Что за чёртово месиво.

Мама помогла мне выйти из «Джипа», я осмотрелся, и не прошло много времени, прежде чем я разразился слезами. Ной обхватил рукой мою талию и обнял меня, расстроенный, что расстроился я, и расплакался сам, потому что плакал я.

Плакать было плохой идеей, но я ничего не мог поделать. От этого у меня болело лицо. Резкие, колющие боли наполнили затылок. Никто не был в этом виноват, кроме меня самого, потому что я настоял на том, чтобы приехать посмотреть на мамин дом.

– Полегче, – сказал Джексон. – Дыши через рот.

Я открыл рот и захватил воздуха, пытаясь сдержаться. Это помогло отчасти облегчить боль, но, чёрт возьми.

Не знаю, чего я ожидал, но точно не этого. Сам дом не был так уж плох. Фасад обвалился, и большую часть крыши оторвало и разбросало. Скорее всего, её должно было сорвать. Двор был забросан досками, обломками, кусочками распушенных проводов и большинством содержимого маминого чердака: старой одеждой, бумагами, книгами, картинами и фотоальбомами, тарелками, рождественскими украшениями, ужасным пасхальным кроликом в натуральную величину, которого мама ставила во дворе во время Пасхи.

Всё это разнесло и разбросало по двору. Большой дуб слева от дома был вырван с корнем и теперь стоял покосившись. Большая часть травы и все мамины цветы и кустарники пропали, придавая земле выжженный вид. И стояла странная тишина, как если бы вдруг исчез весь животный мир на расстоянии двух километров вокруг. Никаких жуков. Никаких клещей, комаров, бабочек. Никаких птиц, кроликов, белок. Мамин золотистый ретривер, Бамблби, исчез – никто не знал, что с ней стало, или где она могла приземлиться после того, как её забрал торнадо.

Всё ухудшалось из-за чистого утреннего воздуха и потрясающего голубого неба над головой. Будто небо не было наполнено смертоносным напряжением не так уж давно.

Но не это вызывало у меня слёзы, а скорее вид того, как много людей на мамином переднем дворе помогали убираться. Друзья, соседи, знакомые, рабочая бригада округа и, казалось, каждая без исключения душа из церкви Святого Франциска, как и большая часть прихожан церкви Первого Баптиста, куда ходили Билл и Шелли.

– Мой бедный дом, – с грустью произнесла мама. – Не знаю, что я буду делать.

– Всё будет хорошо, миссис Кантрелл, – сказал Джексон.

– Не похоже, что всё хорошо, – жаловалась она. – Иисус, Мария и все святые! Я не должна жаловаться. Дом Худов полностью разрушен. Слава Богу, их не было дома. Дженис сказала, они были на барбекю в церкви. А эти бедные Мендоза…

Она пошла в сторону дома, а я прислонился к «Джипу», чувствуя слабость.

Заметив меня, ровный поток людей – большинство из которых не потрудились бы поссать на меня, если бы я горел – направился в мою сторону, выражая соболезнования, спрашивая, как я, как Ной, как держится мама, комментируя мои фингалы, швы на лбу, сломанную руку и рёбра, спрашивая о переломе лица и как это лечится, говоря, как они восхищались и любили деда, и каким он был хорошим человеком, и каким забавным, и каким патриотичным, и каким южным, и каким чудаковатым, и как это печально, и как он, должно быть, любил меня, раз сделал то, что сделал…

Я понял не все, но подлетела кузина Тина, одетая во что-то жёлтое, с обручами и браслетами на запястьях и лодыжках, её волосы на бризе были дикими и неконтролируемыми.

– Возвращение героя! – воскликнула она, с опаской глядя на моё лицо.

– Героя? – спросил я, приподнимая брови.

– Все знают, что ты сделал, – ответила она, будто это всё объясняло.

– Кроме того, что чуть не умер, что это было?

– Ты попытался спасти своего деда, – сказала она, одарив меня смеющимся взглядом.

– Ты имеешь в виду, попытался и облажался.

– Ты можешь быть ещё негативнее, Вилли Кантрелл? Иисусе! В любом случае, думаю, твой уровень популярности значительно возрос. Может быть, в конце концов, ты не такой уж злой паршивец. Может быть, мне придётся попробовать спасти какого-нибудь взбалмошного старого ублюдка во время следующего торнадо, чтобы и я им начала нравиться. Помнишь своего Коржика*?

*Коржик – персонаж сериала “Улица Сезам”.

– Коржика-Моржика? – переспросил я.

– Угадай, что мы нашли? – поддразнила она.

Она повела нас к той стороне маминого дома, где были собраны и рассортированы кучи вещей. Коржик-Моржик сидел на куче игрушек, его пластмассовые глаза, казалось, смотрели на меня, пока я осторожно поднимал его и стряхивал грязь с меха.

Кто это, папочка? – спросил Ной.

Это К—о—р—ж—и—к—М—о—р—ж—и—к, – ответил я, держа Коржика локтем, чтобы можно было жестикулировать. Пытаться жестикулировать с гипсом на одной руке было затруднительно. Раньше я постоянно с ним играл. Даже брал его в школу. Дети смеялись надо мной, но мне было плевать.

Он выглядит грустным, – сказал Ной. – Можно мне его взять? Он может испугаться, сидя здесь один.

Конечно.

Я протянул Коржика Ною, который прижал его к своей груди, будто чтобы успокоить.

Это зрелище снова вызвало у меня слёзы.

– Всё хорошо, – ободряюще сказал Джексон.

– Я не могу перестать плакать, – признался я. Меня провоцировала каждая мелочь.

– Небольшой посттравматический стресс, – сказал он. – Это пройдёт.

– Джон-Джон сказал, что считает, что твой дед мог спасти тебе жизнь, – сказала Тина. – Ты пытался спасти его. Он пытался спасти тебя.

“Джон-Джон” был Джоном МакНаттом, начальником пожарной бригады округа и другом детства, чья команда первой прибыла на место. В школе мы всегда называли его Джон-Джон Натт Батт, что теперь казалось очень недобрым, когда я стоял и смотрел на обломки маминого дома.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Он сказал, что, похоже, будто дед навалился на тебя сверху.

– Я нёс его, – отметил я. – Я пытался добраться до убежища, но что-то ударило меня в гостиной, это всё, что я помню.

– Именно, – сказала Тина.

– Что именно?

– Они не нашли тебя в гостиной. Тебя нашли в боковом дверном проёме.

– Но это невозможно.

– Ну, тебя нашли там, и твой дед лежал на тебе сверху, будто пытался защитить ото всех летающих вокруг обломков.

Я посмотрел на боковой вход в мамин дом. Дверь была скручена с петель и оставалась открытой, окружённая досками и изоляцией и другими вещами, которые свалились с крыши на крыльцо. До этой двери из центра маминой гостиной было добрых девять метров. Я не помнил, чтобы лежал там, среди этих досок.

– Я должен был вынести деда из его комнаты, – отметил я.

– Должно быть, он дотащил тебя до двери, – сказал Джексон. – Нам пришлось расчистить кучу досок, чтобы добраться до тебя, и я сразу увидел, что у твоего деда были множественные травмы головы.

– Но это невозможно!

– Люди делают много удивительных вещей в экстренных ситуациях, – мягко произнёс Джексон.

Присесть было негде, так что я опустился на землю, внезапно почувствовав, что не могу стоять, что ноги меня не держат.

– Ты в порядке? – спросила Тина.

Я провёл по лицу здоровой рукой.

Ной присел на корточки, напряжённо глядя на меня.

– Твой дед любил тебя, – сказала Тина. – Он был сумасшедшим стариком, но он очень-очень любил тебя. Вас с Билли обоих. Вы были для него всем миром.

– Я знаю, – несчастно произнёс я.

Я снова взглянул на дверь. Казалось невероятным, что всего несколько дней назад мы сидели за обедом в мамином доме. Сейчас светило солнце, воздух был тёплым и приятным, а небо – идеальным, блаженно голубым, будто совсем ничего не произошло. Это поразило меня как нечто возмутительное и почему-то несправедливое.

– Бедный дед, – произнёс я.

Глава 39

В настроении

Ной разбудил меня как раз после трёх.

Папа сказал вставать, – прожестикулировал он. – Уже поздно.

Я стёр сон со своих глаз. Ной уже был одет для прощания. Его волосы были зализаны назад со лба. Брюки и рубашка были поглажены так, как только мог погладить или вообще захотеть это сделать Джексон Ледбеттер.

Ты в порядке, папочка?

Я кивнул.

Ты уверен?

Конечно, – прожестикулировал я.

Он смотрел на меня недоверчивым взглядом голубых глаз, и я с удивлением заметил прыщик на его лбу.

Я испугался, – признался он.

Чего испугался?

Торнадо…

Сейчас всё нормально.

Ты ушёл.

Нет, не уходил.

Да, ушёл. Ты ушёл, но Иисус сказал тебе, что ещё не время, так что ты вернулся. Так сказал отец Г. Почему ты уходил?

Я не был уверен, как ответить на это.

Я не хотел уходить, – сказал я, пытаясь выбрать безопасный маршрут.

Мама ушла, – ответил он.

Не переживай об этом, милый, – сказал я.

Пожалуйста, не уходи, – убедительно прожестикулировал он.

Не уйду.

Обещаешь?

Обещаю.

Если ты уйдёшь… – он прекратил жестикулировать, потупил взгляд, закусил губу. – Папа сказал, что я мог бы жить с ним, – наконец решился он, снова поднимая глаза, чтобы посмотреть на меня.

Конечно, можешь. Он твой папа.

Нет. В смысле, если ты уйдёшь… Я могу жить с ним. Так он сказал.

Я не собираюсь уходить.

Но что, если уйдёшь?

Я не собираюсь.

Но что, если уйдёшь?

У тебя бо-бо?

Он несчастно кивнул.

Ты должен отпустить эти бо-бо, иначе будешь чувствовать себя плохо, – напомнил я ему.

Папа сказал не беспокоить тебя моими бо-бо.

Ты меня не беспокоишь, милый.

Я всегда тебя беспокою. Так сказала К.

Это не правда. Ты меня вовсе не беспокоишь.

К. сказала, что тебе не нравится, когда у меня бо-бо.

Возможность придушить Кики никогда не уходила далеко из моих мыслей.

Я медленно сел, спуская ноги с края кровати. Ной наблюдал с широко раскрытыми глазами, будто ожидал, что я “уйду” прямо тут же.

Я в порядке, милый, – прожестикулировал я.

Я видел, что он хочет подбежать немного ближе, коснуться меня, проверить, убедиться, что со мной всё хорошо, и я по-прежнему здесь и никуда не собираюсь, но он сдерживался. Я потянулся и похлопал его по колену, на что мои рёбра отозвались острыми прострелами боли.

С тобой всё нормально? – прожестикулировал я.

Он пожал плечами.

Я люблю тебя, – сказал я.

Он ничего не ответил.

Я скованно поднялся на ноги и прошёл в ванную. Он шёл следом на безопасном расстоянии, наблюдая за мной страдальческим взглядом.

Мне нужно пописать, – сказал я.

Он пожал плечами.

Он переключился в одно из своих молчаливых настроений.

Я отлил, стоя к нему спиной.

Мне нужно принять душ и начать уже собираться, – прожестикулировал я, закончив.

Он снова равнодушно пожал плечами.

Может быть, тебе пойти помочь Джею? – предложил я.

Он покачал головой. Он не собирался никуда идти, никогда не делал этого в таком настроении, просто стоял и смотрел, будто чтобы убедиться, что я не исчезну волшебным образом, его глаза были наполнены боязливостью, которую я не мог понять.

Я в порядке, – снова сказал я. – Почему бы тебе не пойти поиграть, пока я принимаю душ?

Он опустил голову и смотрел в пол, его ноги не двигались.

Вместо того, чтобы принимать душ, я надел халат и прошлёпал по коридору на кухню, где Джексон приготовил кофе. Его мама и папа сидели за нашим маленьким кухонным столом. Ной послушно шёл за мной, остановился примерно на расстоянии вытянутой руки, будто хотел быть достаточно близко, чтобы схватить меня, если я предприму какую-то попытку внезапно исчезнуть.

– Я не знал, что у нас гости, – сказал я.

– Мы не гости, – ответила миссис Ледбеттер. – Мы семья.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил мистер Ледбеттер.

– Всё ещё не умер, – ответил я.

Миссис Ледбеттер усмехнулась, затягиваясь электронной сигаретой.

– У кое-кого бо-бо, а мне нужно принять душ и собраться, – сказал я, бросая взгляд на Джексона.

– Не смотри на меня, – ответил Джексон, поднимая руки вверх. – Когда у него бо-бо, я ему без надобности.

– Без надобности? – повторила миссис Ледбеттер. – Ты пробыл здесь слишком долго, Джеки.

– Что за бо-бо? – спросил мистер Ледбеттер.

– Он иногда становится неуверенным, – сказал я.

– Не редкость для ребёнка в его состоянии, – ответил он. – Хочешь, чтобы мы присмотрели за ним?

– Он никого к себе не подпустит, – сказал Джексон. – Не тогда, когда у него одно из таких настроений. Только своего папочку.

– Ты не очень хорошо выглядишь, – обратилась ко мне миссис Ледбеттер. – Ты уверен, что готов к прощанию? Знаешь, ты не обязан идти. Не думаю, что кто-то будет на тебя ворчать.

– Это мой дед, – сказал я.

– Я присмотрю за ним, – дал слово мистер Ледбеттер. Он помахал Ною, подзывая его подойти.

Ной покачал головой.

Мистер Ледбеттер встал и подошёл ближе, потянувшись, чтобы взять Ноя за руку. Ной отдёрнул руку с испуганным выражением лица и недовольным стоном.

– Всё нормально, – ответил я.

– Давай посмотрим телевизор, – громко сказал мистер Ледбеттер Ною, в преувеличенной манере выговаривая слова. Он указал на телевизор.

– Правда, всё нормально, – сказал я.

– Идём, – велел мистер Ледбеттер, ещё раз потянувшись за рукой Ноя.

– Хах! – со злостью проворчал Ной, отстраняясь всем телом, будто мистер Ледбеттер был огромным, страшным монстром.

– Пап, оставь его в покое, – сказал Джексон. – Даже я не могу до него достучаться, а тем более чужак.

– Нужно уговорить его выйти из зоны комфорта, – настаивал мистер Ледбеттер.

– Удачи с этим, – пробормотал я.

– Мы можем тебе что-нибудь сделать? – спросила миссис Ледбеттер.

– Кофе было бы неплохо, – признал я. – И, может быть, лоботомию.

– Вижу, торнадо не убило твоё чувство юмора, Вайлис, – сказала миссис Ледбеттер.

– Вовсе нет, миссис Безбилетница.

Она засияла, её глаза блестели от того, что казалось необычным количеством весёлости. Она действительно была сама себе на уме, эта женщина.

Я взял кофе и направился обратно в спальню.

Джексон и Ной потянулись следом за мной.

Джексон набрал ванну, и, как можно скромнее, я разделся и опустился в воду. Джексон намылил мои волосы, сполоснул их. Я вытерся, присел на унитаз, чтобы завязать свои волосы в хвостик сзади.

Всё это время Ной стоял и наблюдал.

Я почистил зубы, подстриг бороду, пока Ной стоял на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня печальнейшими голубыми глазами, будто запоминая меня, готовясь к тому дню, когда меня неизбежно не будет рядом, не говоря ни слова. Он был как маленький странный призрак, преследующий меня по пятам. Он казался расстроенным из-за того, что я намочил бинты вокруг груди, как будто я нарушил правила. Он промокнул их полотенцем для рук, пытаясь высушить.

Джексон выложил одежду на кровать и помог мне одеться.

Поможешь мне завязать ботинки? – спросил я Ноя, сидя на кровати и не зная, как наклонюсь и завяжу шнурки со своими рёбрами и загипсованной рукой.

Он послушно опустился на колени и завязал шнурки на моих туфлях. Затем отошёл назад, снова закусывая губу.

– Иди сюда, – сказал я, подзывая его жестом.

Я притянул его ближе и поцеловал в волосы. Он стоял на месте, неподвижно, как статуя. Я отстранился, с опаской глядя на него, улыбаясь, давая знать, что я по-прежнему здесь, что всё хорошо, что всё будет хорошо.

Я люблю тебя, малыш, – прожестикулировал я. – Ты меня любишь?

Он едва незаметно кивнул. Он протянул руку, чтобы положить её мне на плечо, будто намеревался прочесть мне о чём-то лекцию. Вместо этого, несколько долгих мгновений он смотрел на меня, ища что-то. Что, я не знал. Он смотрел на меня почти целую минуту. Затем, видимо, удовлетворившись, он вдруг развернулся и вышел из спальни.

– С каждым днём он становится всё более и более странным, – тихо произнёс Джексон.

– Он просто напуган, – сказал я в его защиту.

Глава 40

Все уходят

Мы вышли из «Джипа» на парковке рядом с похоронным бюро. Мистер и миссис Ледбеттер были нетипично молчаливыми, и их молчание тянулось весь путь от Тупело. Сейчас они стояли бок о бок, оба выглядели очень элегантно и достойно.

Я не хочу идти внутрь, – прожестикулировал Ной, поднимая на меня взгляд с несчастьем в глазах.