Текст книги "Отцова забота"

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Дарья Зарубина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Восемь «ангелов» стояли вокруг небольшого костерка, лишь едва-едва раздвигавшего тьму и почти не дававшего тепла. Восемь жутких чёрных горгулий, когти синеватой стали глубоко ушли в мох, жуткие головы повёрнуты к корчащейся возле костра нагой человеческой фигурке.

…когда Машка безо всякого стеснения стащила через голову последнюю рубаху, он понял – она уже не повернёт.

И она кричала. Кричала так, что кровь стыла в жилах, а по его щекам сами бежали слёзы, «недостойные мужчины, коммуниста и офицера».

Заклятие трансформации. «Воздух», предельно опасное. Один хороший пожар, и… конечно, Машке не требуется пускать под откос фашистские эшелоны или громить их штабы, но, но, но…

Но как же режет сердце! Действительно, ножом режет, и никуда от этой боли не деться. Оставаться ей с тобой, Игорь Матюшин, русский, на фронте вступивший в ВКП(б), образование высшее специальное, на всю оставшуюся жизнь.

Потому что ты не веришь, что Рыжая вернётся.

* * *

Первое, что она ощутила, придя в себя, – крылья. Огромные, могучие, способные легко оторвать от земли кажущееся невесомым тело. Во рту вкус крови, но к этому Машка привыкла. Труднее было справиться с головокружением, мысли путались, а при прорыве потребуется полная ясность сознания и сосредоточенность.

– О-ох…

– Маша! Машечка! – К ней разом бросились обе Оли, Нелли, Юля, Лена и Сима. Остальные наверняка бросились бы тоже, но им ещё до начала трансформации выпало удерживать ауру после наложения последнего заклятия и сдвинуться с места они не имели права.

– Маша, ты, ты… – Оля Рощина захлёбывалась слезами. Другие оказались покрепче, только едва не задушили в объятиях.

– Так, спокойно, спокойно, девочки! – Первой пришла в себя староста. – Все слушаем Машу! Как товарища Сталина бы слушали!

Тишина. Вмиг наступившая, мёртвая, давящая тишина. Только слышится, как в своём болоте трудно ворочается придавленная неподъёмными невидимыми камнями Сашка.

Да, «чёрный ангел», боевая машина смерти, придуманная товарищем Потёмкиным, двукратным лауреатом Сталинской премии – второй и первой степеней.

Зрение, слух, чутьё. Взлети она сейчас – и как на ладони откроются перед ней и Карманов, и речка, и мост с железной дорогой – и разворачивающееся вокруг болот оцепление.

– В-времени не теряем, – она расправила крылья, гордо вскинула голову. – Работаем, девочки, работаем!

…Первый замок поддался относительно легко. Но на это он и ставился – первый.

Со вторым пришлось повозиться, пока вынимали из топи. Сима действительно оказалась сильна настолько, что сумела в одиночку вытянуть замок к поверхности. Машка переломила деревянный щит с клеймом через колено, пока Игорь держал магический контур замкнутым на себя.

– Скорее, – торопила Машка, поминутно оглядываясь. Озирались и остальные «серафимы».

– Что такое, что?

– Оцепление закончено, все посты развёрнуты, – отозвалась Юля Рябоконь. – Сейчас начнут. А нам ещё третий замок открывать…

– Отвлечь их надо, – задумалась Серафима. – Лена, Нелли, Оля-первая! Вылет! Знаете, что делать. И помните – сразу обратно!

– Э, э, ты чего? – всполошился Игорь. – Там же наши друзья, коллеги, вы тут совсем белены объелись все, что ли?!

– Не волнуйся, – усмехнулась Серафима. От неё так и несло жаром, словно от мартеновской печи.

– Как это – «не волнуйся»?! Мало нам Сашки?!

– Я послала, – Серафима по-прежнему усмехалась, но под усмешкой пряталась гримаса с трудом переносимой боли, – послала не самых умелых, а самых спокойных и рассудительных. Тех из нас, кто… кто дальше всего от Сашки. Убивать они никого не станут – если, конечно, там Потёмкина не окажется. Просто отвлекут военных, не дадут сразу нас накрыть всех вместе. Пока их отгонят, пока разберутся, что к чему, пока решат, что делать… А мы – снимем стену. А уж там «ангелов» не найдёт никто. Поможете – и обещаю, никаких жертв. Ни сейчас, ни после.

Игорь был существенно лучшего мнения о коллегах, но решил не спорить.

…Очень скоро, куда быстрее, чем можно было подумать, из-за леса послышались глухие взрывы, ночное небо озарилось вспышками. Игорь различил на слух воздействия по Карпову и Маршалу. Военные не жалели магических сил.

– У них там даже зенитки есть, – мрачно ухмыльнулась Оля Колобова, Оля-вторая, очевидно.

– Уважают, видимо… – сквозь зубы процедила Нина Громова.

– Неважно, пусть бы только отвлекли.

Сима развернула крылья, одно движение – и она уже над деревьями.

– Ага, возвращаются, вижу их…

– Всё, давайте, последний замок, последний! – Староста уже почти кричала.

Рощина, Рябоконь и Солунь камнями падали с тёмного неба, валились в мох, рыча от боли – какая-то неведомая ранее, верно – секретная штука их задела, счастье ещё, что по касательной.

– Скорее, девчонки!

– Идём! – прорычала Сима. Она попыталась сдержать крик, таща на себя замок, словно обломок собственной кости из раны, и не смогла. Упала на одно колено.

Игорь, не задумываясь, протянул ей руку. Стиснув зубы, вытерпел огненное рукопожатие.

– Последнее осталось, – Маша задыхалась. – Крестики! Игорь, тебе снимать придётся… и на себя…

– Я знаю. Я знаю, Рыжая.

Он не мог сейчас смотреть ни на кого, кроме Машки.

Даже горгульей, она была красивее всех. Красивее даже блондинки Танечки с их курса.

Только общими усилиями всей девятки сумели расцепить незримые блоки на цепочках с крестиками. Игорь расстегнул ворот, надев на шею раскалённый, покрытый корочками обгорелой плоти крест-маячок. Зарычал, стараясь не взвыть от боли.

– Первый пошёл, – проговорила Сима, неотрывно глядя на него.

– Пока на живом – будет работать как раньше. Никто не заметит, что сигнал на полминуты пропал, – Машка ласково погладила друга по щеке, словно пытаясь передать ему немного собственной силы.

Третий замок едва держался. Сима отступила к кругу «ангелов», Машка и Игорь остались вдвоём над вытянутым из болотного укрывища замком.

Обычная глиняная плошка, а в ней горит свеча.

Она так и горела все эти годы, в глубинах топи, под водой…

Маша протянула плошку Игорю.

– Ломай, Игоряш.

– Уверена?

– Ломай, я уже всё. Знаешь… в Померании страшней было, – она слабо улыбнулась.

– А если они всё-таки захотят отомстить? – Игорь неотрывно смотрел на плошку со свечой. – И ты их не удержишь?

– Теперь это Отцова забота, – Машка сняла с шеи на глазах раскалявшийся крестик и опустила в центр замка. Сорвала всю горсть маячков с шеи Игоря. Жест. Слово. Символ.

Плошка словно взорвалась изнутри, обсыпав их едкой пылью, совершенно не похожей на ту, что бывает, если разбить обычную глиняную посудину.

– Свободны! – выкрикнула Маша, поворачиваясь к восьмёрке «ангелов». – Все за мной! Все!

Девять кошмарных созданий, вынырнувших, казалось, из самой преисподней, взвились в ночное небо.

– Прощай! Прощай, Рыжая! – не выдержал Игорь.

– Не ерунди, – голос горгульи прозвучал неожиданно нежно. – Я вернусь. Обещаю тебе. Честное пионерское.

* * *

Военные покинули Карманов через неделю. После краткого боя, прочесав лес и болото и всё-таки наткнувшись на мшаника, который едва не заел пару солдатиков.

Сашу Швец они так и не нашли.

Поезд уходил поздно вечером. Вокзал – старый, жёлто-лимонный, с белыми колоннами, поддерживавшими треугольный фронтон – тонул в зарослях отцветшего жасмина. Высоко, прямо над белыми буквами «КАРМАНОВЪ» и «ВОКЪЗАЛЪ» за небольшой башенкой замерли чёрные крылатые тени. Едва поезд тронулся, они одна за другой спланировали на крышу и, вцепившись длинными когтями в край, распластались на ней, сделавшись совершенно невидимыми. Поезд отозвался тоскливым протяжным гудком и начал набирать скорость.

* * *

«Дорогая мамочка,

я знаю, ты на меня всё ещё сердишься. Конечно, я виновата, что сбежала вот так вот, не попрощавшись, а теперь уже сколько времени «и носа на кажу», как бабушка бы сказала. И даже адреса обратного не указываю. Что поделать, такая у меня теперь работа, мотает из края в край нашей Родины. Работа трудная, зато интересная. Помогаю людям – ведь для этого магия и нужна, правильно? – а то сидеть в Карманове, юбку просиживать, никакой пользы не принося, – это не для меня, мамочка. Но ты за меня не волнуйся, я жива и здорова, вот, посылаю тебе карточку. Это мы с подружками – Сима, Оля, Юля, Лена, Поленька, Нелли, ещё одна Оля и Нина. Работаем все вместе. Я им помогаю. Они очень пострадали от магии, ты даже не представляешь, как. Но теперь всё будет хорошо.

Знаешь, мамочка, раньше я много чего боялась. А теперь не боюсь. Вот нисколечки. Как смогу, приеду в гости. Обними сестрёнок и братика. Деньги вам выслала телеграфом, должны были получить уже.

Твоя любящая дочь Мария,

станция Тында, Байкало‑Амурская магистраль,

23 июня 1953 года».

Семь лет спустя. Лето 1960 года

– Товарищ Матюшин! Игорь Дмитриевич!

– Да, Леночка, в чём дело?

– Тут к вам на приём… – пролепетала молоденькая секретарша, вчерашняя школьница. Игорь воззрился на девчонку с сожалением. Эх, молодость, молодость… мечтает стать актрисой, поехала в Москву поступать, да не прошла по конкурсу.

– На приём? – удивился Игорь. Приёмные часы председателя Кармановского горисполкома товарища Матюшина давно истекли, но, помня всё хорошее, что оставалось от ушедшего на покой Ивана Степановича Скворцова, махнул девушке: – Зови, коль пришли.

Леночка убежала, проворно цокая каблучками. Модница. Красивой жизни хочется, эх, эх, не была ты, милая моя, на фронте, не знаешь, почём фунт лиха…

Игорь вздохнул, оглядывая привычный кабинет. После Скворцова он ничего не стал менять, ветеран красной конницы каким-то образом, уже перед самой пенсией, сумел пробить в неведомых высоких сферах его, Игоря, назначение.

Так вот он и трудится, «самый молодой из наших председателей», как его постоянно именовал секретарь обкома, когда приезжала из Москвы очередная комиссия.

Иван Степанович Скворцов частенько заходит в гости. Он единственный, кому Игорь честно рассказал, что случилось в ту ночь.

– Грех на мне, – только и выдавил из себя тогдашний председатель, едва дослушав Игореву историю. – Грех на мне великий, до конца дней моих не отмолю…

– Иван Степанович! Вы же коммунист, советский человек, а тут – «отмолю»!

– Молодо-зелено, – отмахнулся Скворцов. – Поживёшь с моё, поймёшь… а пока… ох, Игорь, Игорь! Ну, чем смогу, помогу. И матери Машиной, и тебе.

И помог.

Шесть вечера на часах, Леночке домой пора. И что ж это за посетители такие, в конце официального рабочего дня?

Рука нащупала в кармане пиджака последнее письмо от Рыжей, пришедшее с месяц назад. Отправлено из Оймякона. Ничего себе забрались «серафимы»…

– Ну, здравствуй, – сказал от двери донельзя знакомый, хоть и прерывающийся сейчас от волнения голос. – Я вернулась.

…Они с Машкой долго стояли, обнявшись. Нет, не целовались, просто замерли, крепко прижавшись друг к другу и не замечая исполненного жгучей ревности взгляда оцепеневшей на пороге Леночки.

У косяка же, скрестив руки и перекинув на грудь роскошную пшеничную косу, стояла ещё одна женщина, хоть и молодая, но явно постарше Рыжей. Она улыбалась, чуть снисходительно, словно старшая в семье, радующаяся счастью любимой младшей сестрёнки.

– Иди, иди, Леночка.

– Да-а… я п-пойду… Игорь Дмитриевич…

– То-то сплетен завтра будет… – уткнувшись носом в шею Игоря, пробубнила Машка.

– Не будет, – откликнулась Серафима. Лёгкой походкой двинулась за девушкой. – Она всё забудет. Уж в чём-чём, а тут мы поднаторели.

– Господи, Машка… хоть бы телеграмму прислала…

– Сюрприз с Симой сделать хотели. Прости, а? Простишь?

– Тебя-то? Конечно… – Он вдыхал её запах, жадно, не в силах оторваться. – А где остальные? Как… как оно всё было? Ты ж никаких деталей не писала, понятное дело, и почтовые штемпели наверняка меняла…

– Меняла, – кивнула Машка. – А «серафимы»… мы их устроили всех. Кого куда.

– Погоди, а как же… – начал было Игорь.

– Как же мы снова люди? – Серафима вернулась, несколько бесцеремонно встала рядом. – Очень просто. Решила задачу Мария Игнатьевна, нашла общее, а не частное решение. Ше… семь лет искала. А последний год, как мы… э-э-э… обратно вернулись, помогала нам по стране устроиться. По самым разным местам.

– Оля Рощина в Севастополе, замуж за морского офицера вышла, Нина Громова – в Ленинграде, Нелли в Тбилиси поехала, у неё, оказывается, там и впрямь родня, Колобова в Ярославле и тоже замужем, Поленька на Урале, Юлька Рябоконь в Ставрополе. Ленка Солунь в Сталинграде. У всех всё хорошо. А ты, я смотрю…

– Я тебя ждал.

– Я… знаю, – смутилась Машка и вдруг покраснела: – А мы вот… с Симой… сюда вернулись. Домой. Я уже у мамы побывала… ох… она и смеётся, и плачет, и шваброй меня отлупить хотела – всё сразу.

– Спасибо тебе, что за Сашкой приглядывал, – перебила раскрасневшуюся Машу Серафима. – Никто больше не погиб, ничего не случилось…

Игорь кивнул.

– Не благодари, Серафима. Карманов – мой город, я за него отвечаю. Что же ты теперь делать станешь? Подашься ещё куда? Или тут останешься?

– Тут, но ненадолго. Признаться, не возвратилась бы сюда, если бы не Сашка. Насмотрелась я на ваши болота проклятущие на много лет вперёд. И не скучала. Только слух прошёл, Игорь Дмитрич, что мелиораторов в ваши места хотят присылать. Болота кармановские в верхах кому-то покоя не дают, – глухо ответила Серафима, опуская взгляд.

– Был такой разговор, и не раз, – кивнул Игорь, всё ещё не в силах разжать руки и выпустить Машку из объятий. – Только я убедил, что не стоит. Мол, зачистку ещё магическую провести надо. Плановую. А зачистки сейчас Арнольдыч наш подписывает. Он знает, что кармановское болото осушать – себе дороже.

– Может, он и знает, и обойдётся всё. Но Сашку всё равно надо оттуда вытащить. Достаточно она мучилась. Мне… плохо ещё на подъезде к Карманову стало, Игорь.

– Не знаю, надо ли, – отвернулся Матюшин. – Я ведь тоже к ней ходил часто, Серафима. Знаю, что там. Ненависти клубок, ненависти страшной. «Они ушли, а меня бросили». А последние года два и вовсе человеческого ничего не осталось. Зверь она теперь, страшный, озлобленный. Как хотите, девчонки, а вернуть её никак не удастся. И раньше шансов мало было, а теперь вовсе нет.

Зиновьева дёрнулась, как от пощёчины.

– Значит, – хрипло проговорила она, – пора. Долги платить надо. Мне – платить, а вам – жить.

– Ну уж нет, Сим, столько лет бок о бок. Не для того я перьями обрастала, чтоб сейчас тебя оставить с этим один на один. Давно это уже не твоё дело, а наше. И моё, и Игоря.

– Да уж, товарищ Зиновьева, – спокойно проговорил Игорь, уже не прежний неоперившийся маг – председатель. – За Сашей пойдём вместе. Я последние восемь лет с нею был. Она уж меня знает. Ломать не станет. Я один с ней говорил, один держал в ней душу, пока можно было. Я петли наброшу, а вы… закончите всё.

Машка ласково посмотрела на него, едва заметно погладила по плечу, словно не веря, что вот он, здесь, рядом. Игорь накрыл ладонью её руку.

Сима странным, потемневшим взглядом посмотрела на эту спокойную широкую ладонь. На счастливые глаза подруги.

– Нет, – ответила тихо, но твёрдо. Так, чтобы не оставалось сомнений: она всё решила. – Тебе, Игорь, идти нельзя. На тебе сейчас весь Карманов. От тебя люди зависят. А Машке нельзя тем более. – Мария хотела возразить, но Сима остановила её движением руки. – Помолчи, Рыжая. Он тебя восемь лет ждал. Неужто у тебя совсем совести нет?

Машка прижалась к плечу Игоря, переплела его пальцы со своими, безмолвно отвечая на упрёк Серафимы.

– Вот и решили, – отрезала та. – Не ходите. Я справлюсь. Только достань мне, председатель, кое-что из старых скворцовских запасов.

* * *

Сима не вернулась. Ни к вечеру следующего дня, ни через сутки. Машка выходила из себя, несколько раз порывалась идти на болото. Но Игорь не пустил. А потом как-то враз оба почувствовали, что всё. Кончилось. Чисто теперь в топях. Проверили по Курчатову, по старой памяти. И правда, чисто. Ни Сашки, ни Симы.

– Думаешь, обе?.. – не договорил Игорь, садясь вечером к столу. Машка придвинула к нему тарелку, невзначай дотронулась до руки. Он поймал её руку, прижал к губам.

– Нет, просто решила, что тебе можно меня доверить, – улыбнулась Машка, – мы ведь после того, что было, друг друга чувствуем лучше, чем близнецы. Сима жива, всё с ней в порядке. Просто ушла. А вот Сашки… нет больше. Но ей так лучше. Теперь можно просто жить, Игоряша… Как думаешь, получится?

* * *

Сима положила лопату на траву, опустилась на колени и ткнулась лбом в холмик свежей земли.

– Прости меня, Саша, – прошептала она, вытирая непрестанно текущие слёзы. – Прости. И его прости.

Она не могла оставить Сашку на болоте. Слишком долго они все там пробыли. Слишком несправедливо было оставить её там и после смерти. Она вытянула – трудно ли, с теперь уже двадцатью по Риману – тело к поверхности топи; не жалея платья, по которому стекала с мёртвой подруги бурая болотная жижа, перенесла Сашку на холм за лесом. Туда, где было видно поле, мост и петляющую вдалеке ленту железнодорожных путей.

Потом был вокзал. Медленно полз через ночь московский поезд.

Дверь Сима открыла прежним словом-пропуском. До последнего не верила, что Виктор так и не поменял магический замок. Знать, надеялся на свою магическую выучку и силу, а может – не думал, что отважится кто-то с недобрым намерением заглянуть в самое сердце магической науки, где заговорено всё и запечатано и против человека, и против мага. Но для неё здесь достойной преграды нынче не осталось. А уж танковое железо бывшего «Чёрного ангела» не остановит и подавно. Подалась массивная створка двери.

Вздрогнул, когда она вошла. Вскочил, чиркнув по полу тяжёлым ботинком на искалеченной ноге. Но не решился сделать шаг навстречу.

– Здравствуй, Сима.

– И тебе не хворать, товарищ командир.

Сима окинула взглядом знакомый кабинет. Не так много изменилось и здесь. Те же тяжёлые зелёные портьеры, те же книжные полки, на которых за прошедшие годы заметно прибавилось научных трудов. Стена, сплошь увешанная гербовыми знаками благодарности Советского государства декану Потёмкину. Сима молча миновала этот иконостас тщеславия, взяла в руки томик Решетникова. Улыбнувшись, поставила на место. Коснулась взглядом пожелтевшей фотографии. Протянула руку, но остановилась. На глазах блеснули слёзы.

Виктор Арнольдыч следил за ней пристальным, напряжённым взглядом, словно пытаясь отыскать в этой стройной высокой молодой женщине следы своей давней магической ошибки.

Сима подошла, перекинула косу через плечо. Прикоснулась ладонью к бледной как мел щеке Учителя. Словно решая: погладить или ударить.

Он постарел за эти годы, запали чёрные глаза, совсем поредели и побелели волосы. И в глазах стояла такая боль, такая горечь и такой страх, что Сима отвернулась. Так недолго снова пожалеть, снова поверить.

– Я убрала за тобой, Виктор Арнольдыч, чист ты теперь перед всеми. Не осталось следа твоего «частного решения». И у меня одна просьба к тебе: не ищи девчонок. За всё, что было дурного, они с лихвой заплатили. Связей у тебя довольно, декан Потёмкин, вот и сделай так, чтобы дали им спокойно жить.

Виктор Арнольдыч кивнул, пристально глядя на Серафиму. Словно в любой момент ждал удара.

Она приблизилась и, не удержавшись, порывисто обняла старика. Но тотчас, разозлившись на себя, отвернулась, бросила на стол искорёженный чёрный Сашкин крестик и вышла, не прикрыв двери.

[1] Плацкарта – дополнительная к проездному билету карточка или квитанция на нумерованное место в вагоне в поездах дальнего следования. Не путать с плацкартным вагоном.

[2] Бучило – омут, глубокая яма с водой.

[3] Сепия – оттенок светло-коричневого цвета, присущий старым чёрно-белым фотографиям.